Глава шестнадцатая Управлять — значит предвидеть
Глава шестнадцатая
Управлять — значит предвидеть
Справедливо упрекают нас, русских, что мы меньше всего знаем свою родную землю, меньше всего изучаем ее и описываем.
М. Загоскин
Контуры нашего современного промышленного потенциала уже четко стали вырисовываться в начале XIX века. С 1823 года в губернии начал работать стекольный завод Коновалова, под Ачинском купец Родионов делал первые удачные попытки производства бумаги, продолженные в 1860-х годах в Енисейске, старейший Ирбинский железный рудник успешно выпускал чугун. В конце XIX века в Минусинске на Ивановском свекольно-сахарном заводе Гусевой вырабатывали сахар. Северный морской путь открывал широкую дорогу для торговли с Англией (см. Приложение №).
Наиболее образованные купцы стремились установить торговые связи со странами Запада. Однако в нашем краеведении вопросы истории становления экономической жизни губернии и роли Енисейской Казенной палаты в управлении этим сложным процессом вообще еще никем не затрагивались.
В этой небольшой главе мы коснемся лишь фрагментарно некоторых вопросов из этой сложной темы.
К крупным промышленным предприятиям губернии до середины XIX века относился и Троицкий солеваренный завод, за работу которого отвечала Казенная палата. История этого старейшего предприятия Сибири началась в 1764 году. Завод находился в Канском округе, на правом берегу реки Усолки, в селе Троицком Тасеевской волости. По подсчетам губернатора Степанова, он мог в год производить до 100 тысяч пудов первоклассной соли (Степанов, А. Енисейская губерния / А. Степанов. — Красноярск, 1997. — С. 53).
Три четверти самых тяжелых и опасных работ на нем выполнялись ссыльными. Очень часто из-за тяжелейших условий труда рабочие устраивали побеги с завода. В мае 1823 года под предводительством Михаила Маскалева, Родиона Федорова, Максима Андреева в тайгу ушло 18 человек. С собой они прихватили 10 казенных топоров, 7 ножей. Украли продукты питания, одежду и сукно. Ревизоры Казенной палаты подсчитали, что эта банда нанесла предприятию ущерб на сумму почти в 50 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 3, Д. 3, л. 306 об.).
Воровство, разбой в те годы в Енисейской губернии были очень часты. На вопросы пострадавших, когда наконец полиция наведет в губернии порядок, чиновники отвечали откровенно: «На то и Сибирь! Надо же ворам и разбойникам где-нибудь жить» (Сибирь в составе Российской империи. — М., 2007. — С. 281).
В 1837 году были упорядочены оклады чиновникам и принято новое штатное расписание. Управляющий заводом и еще 9 его служащих вошли в новый штат Енисейской Казенной палаты. Управляющий заводом стал получать 1500 рублей в год. Пристав при соляных и запасных магазинах — 1 тысячу рублей. Его помощник — 500 рублей. Даже учитель, работающий при заводе, имел самую высокую в губернии заработную плату — 500 рублей в год.
В Казенную палату часто приходили сигналы о тайной продаже в магазинах контрабандной соли, поступающей чаще всего из Китая и с южных соляных озер нашей губернии. Борьбой с такими подпольными продавцами занимался всего один смотритель, должность которого была введена в штат Казенной палаты в 1837 году. Постоянным местом его прописки стал Троицкий солеваренный завод. Но смотритель большую часть времени проводил в разъездах, контролируя работу соляных магазинов Приенисейского края. На эти расходы палата выделяла 200 рублей в год (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4182, л. 15).
Добываемая соль на Троицком заводе развозилась в основном в два оптовых магазина: Яковлевский и Яновский. К каждому из них был прикреплен пристав и два вахтера. Они несли полную ответственность за обеспечение солью близлежащих сел и деревень.
На севере края самым крупным соляным магазином считался Туруханский. Кроме того, еще две соляные стойки находились в селах Кежемском и Инбатском. Продавцы этих торговых точек, так называемые сидельцы, сами привозили соль, сами продавали и сами ее охраняли, получая за свой скромный труд семидесятирублевое годичное вознаграждение (ГАКК, ф. 796, оп. 1, д. 4182, л. 15).
В первой половине XIX века Троицкий солеваренный завод вместе с его подсобным хозяйством журналистами Сибири назывался образцовым. «Но самой лучшею порою заводской деятельности, — писала «Сибирская газета», — были 1840-е годы, когда у руля правления этого сибирского предприятия стоял чиновник Титов. Старожилы завода называли его человеком, «в высшей степени гуманным и честным» (Сибирская газета. — 1888. — № 52). Еще до вступления Титова в должность недалеко от села жители открыли богатейшее месторождение железной руды и тотчас же приступили к ее выплавке. С этого времени и была устроена железоплавильня. С 1827 по 1851 год на берегах реки Усолки сибиряки выплавили 249 370 пудов 20 фунтов железа, причем кричного (самого высокого качества) было получено 86 597 пудов.
Если в 1820-х годах на заводе вываривали 100 тысяч пудов соли, то в 1849 году ее производство увеличили в 1,5 раза — до 160 тысяч пудов. В архиве сохранилась опись строений этого уникального предприятия. Неизвестный чиновник Казенной палаты, составлявший этот исторический документ, внес в него даже размеры построек. Благодаря этим деталям мы и сегодня в своем воображении можем себе представить всю масштабность этого крупного фабричного производства XIX века в Сибири. Так, магазин, построенный для хранения соли на этом заводе, имел длину 9 саженей 23/4 аршина, высоту с крышею — 3 сажени 23/4 аршина, ширину — 4 сажени 21/2 аршина. Заводня имела длину 5 саженей 3/4 аршина, ширину — 3 сажени 13/4 аршина, высоту — 1 сажень и 2 аршина. Каменная денежная кладовая была квадратной, имела одинаковую длину и ширину — 3 сажени 21/2 аршина и высоту 31/2 сажени. Самым большим зданием был дом управляющего заводом. Его длина составляла 111/2 сажени, ширина — 9 саженей и высота — 4 сажени. Заводская контора по своим размерам значительно уступала дому управляющего. Кроме того, на территории завода располагалась казарма для инвалидов. Вместе с пекарней казарма для рабочих, рядом с которой находились баня, амбар, кухня, сарай для хранения припасов. Отдельную усадьбу занимал полицеймейстер, внутри которой — его дом, амбар, кухня, заводня и конюшня. Рядом находились отдельные дома для пристава, лесничего, священника, отрядного командира. В отдельных домах жили служащие завода и полиции.
Около казармы для содержания арестантов находилась караульная изба. Всего на заводе работало более…двухсот человек, которых охранял небольшой отряд полиции численностью в 20 человек.
Завод имел свой госпиталь, при котором находились квартира лекаря и аптека. На страницы описи Казенной палаты попали и сарай для пожарных, и экономические лавки, торговавшие самыми необходимыми повседневными продуктами и товарами.
Если о домах и других строениях социального направления мы, читая опись, имеем детальное и развернутое представление, то о технических сооружениях завода — весьма приблизительное, поверхностное. Так, в этом же документе указано, что при заводе есть молотовая фабрика, кузница, столярный и слесарный цеха и варницы, в которых изготовляется главный продукт завода — соль (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 278, л. 1–30).
Однако и эти небогатые факты, которые удалось почерпнуть из архивных документов и дореволюционных газет, показывают, что фабричная промышленность, находясь в государственном управлении, могла быть рентабельной и приносить казне немалый доход. Дальнейшая судьба завода более прозаична. Известно, что, когда была отменена монополия государства на продажу соли, завод перешел в частные руки и год за годом стал хиреть. Однако окончательная точка в истории завода была поставлена в наше время… Такими же драматическими выглядят и страницы строительства Обь-Енисейского канала.
С особым размахом здесь велись подготовительные работы. Вначале строили хозяйственные помещения: хлебопекарню, квасную, бани, кладовые, ледники. Открыли больницу и аптеку. Для предотвращения цинги решено было устроить огород, чтобы иметь возможность давать рабочим свежие овощи: чеснок, лук, морковь, свежую капусту, хрен. Решено было запастись консервированной черемшой и картофелем.
Затем, для бесперебойного ведения земляных работ построили кузницы, слесарные мастерские, заготовили более 4 тысяч лопат, 320 тачек, около 50 телег и для облегчения работ купили около 200 лошадей. Рабочим, инженерам, техникам и десятникам построили жилые бараки и отдельные дома. Здесь же из выкорчеванной добротной таежной сосны на освобождающейся территории строили дорогу, которая проходила рядом с каналом. Осушали канавы, прокладывали шлюзы, строили плотины, забивали сваи. Вода из осушаемых кюветов выкачивалась двумя архимедовыми винтами и двумя центробежными насосами. К строительству самого канала, как отмечает инженер И. И. Августовский, приступили только в мае 1884 года. Всего на строительстве этого сооружения работало около 1200 человек.
Весь водный путь от села Колпашево Томской губернии до Иркутска составлял 2800 верст. По способу перевозки по нему грузов канал предполагалось разделить на две части: одна — протяжением 2540 верст с буксирным пароходством, а вторая — шлюзовая, длиной в 260 верст, с бичевой тягой. На втором отрезке пути нужно было построить 29 шлюзов и 28 плотин, прорыть через перешеек от озера Большого до реки Малый Кас канал длиной 7,35 версты и шириной по дну более 6 саженей, чтобы соединить реку Кеть с Енисеем.
Канал строился сначала только для маломерных судов с пределом нагрузки не более 500 пудов в летнее время. По проектам, длина такого судна должна была составлять 22 сажени, ширина 3,5 сажени с осадкой 0,58 сажени при глубине 0,8 сажени.
Вся смета строительства Обь-Енисейского канала первоначально составляла около 8 миллионов рублей. Начиная с 1883 года из государственной казны на осуществление этого проекта ежегодно выделялось более 300 тысяч рублей. Правительство рассчитывало, что по каналу будут плавать в дальнейшем не только маломерные, но и большемерные суда. Таким образом, ему предоставляется возможность устранить конвойные команды и этапные тюрьмы между городами Томском и Иркутском. Кроме того, удастся сэкономить значительные средства по перевозке казенных грузов в Восточную Сибирь и обратно. После устройства пути Петербург считал, что все прилегающие к нему казенные земли и леса должны увеличиваться в ценности и приносить государству доход. Канал должен был облегчить жизнь золотопромышленникам и горожанам Енисейска, так как, по расчетам экономистов, провоз по каналу хлеба мог значительно снизить на него цену, в два или три раза. Однако все эти грандиозные планы осуществить так и не удалось.
В 1907 году редактор журнала «Сибирские вопросы» коренной сибиряк Петр Михайлович Головачев писал, что «Государственная дума должна отказаться от идеи продолжения строительства Обь-Енисейского канала, практика доказала его непригодность. Третий десяток лет тянется его неудачное сооружение, это сказка про белого бычка, уже стоящая стране до 12 миллионов рублей и в то же время мешающая установлению действительно возможного соединения бассейнов Оби и Енисея». Этот проект, по мнению многих столичных публицистов, подорвал авторитет сибиряков перед столичной властью. Проходившие по Обь-Енисейскому каналу в год три с половиной барки никак не могли окупить гигантских затрат на его сооружение.
Сейчас у многих красноярских ученых витает идея возрождения строительства Обь-Енисейского канала. Бесспорно, что новейшие технические средства и наличие современных технологий дают шанс в новом XXI веке сделать этот канал по-настоящему судоходным.
О привлечении зарубежного капитала в развитие экономики Сибири и Красноярска в обществе не было выработано единого мнения. Одни журналисты отмечали, что «насаждение крупной промышленности при участии иностранных капиталов — единственно возможный путь к скорейшему выходу Сибири как на удовлетворение внутреннего спроса, так и внешних рынков Востока. Надеяться на местную русскую предприимчивость при отсутствии технических знаний и бедности капиталов, а также ее неподвижности едва ли скоро возможно». Другие утверждали: «Теперь мы бредим иностранцами и их капиталами. Прежде чем допустить иностранцев с их капиталами в Сибирь, нужно подумать о том, что этот капитал даст стране. Иностранный капитал — это иностранный пресс, который все будет прессовать, но только соки брать себе, а нам оставлять жмыхи. Нет! Лучше нам уповать на свой народный капитал — казну».
Порой зарубежные дельцы вкладывали свои средства в различные сомнительные предприятия, а в итоге нередко разорялись, не получив ни обещанного золота, ни пушнины, ни красной икры. Однако неудачи их не пугали. Чтобы иностранные гости могли себя чувствовать в Красноярске более комфортно, журналисты предлагали городской библиотеке выписывать для них газеты и журналы на немецком и французском языках. Действительно, поток иностранцев в Сибирь был настолько мощным, что, например, единственная в Минусинске гостиница Зинина не могла вместить всех приезжающих из-за границы. Некоторые из них поселялись даже на постоялых дворах. Гости больше всего интересовались горными богатствами: разведкой каменного угля, железных руд, серебра и золота. Так, французы усиленно искали асбест, в котором в то время очень нуждалась промышленность Европы.
Тем временем укреплялись внешнеторговые отношения с Сибирью. Частыми гостями Балахтинской ярмарки являлись скупщики пушнины из Москвы, Варшавы, Парижа. Красноярским таможенникам приходилось просматривать десятки инструкций, чтобы без ошибок и лишней волокиты обработать огромный поток «мягкого золота». Зарубежные коммивояжеры только здесь могли скупить до 30 тысяч белок, до 1000 соболей и по несколько десятков тысяч глухарей и рябчиков. Газета «Енисей» писала, что после окончания Балахтинской ярмарки начинается гнусная продажа человеческого тела. Местные дома терпимости были переполнены. Десятки девушек заражались венерическими болезнями и отправлялись на лечение в Ачинск.
Ежегодно в Енисейской губернии проводилось до 19 ярмарок. По данным статистики, весь их товарооборот составлял до 300 тысяч рублей. В эти же годы получил распространение и промышленный шпионаж. Активно в нем участвовала и русская агентура за рубежом. В Красноярском архиве сохранилось письмо начальника главного управления Морского министерства к енисейскому губернатору М. А. Плецу: «…Морской агент в Англии уведомил меня, что, на основании собранных им сведений, весьма ценная слюда находится около г. Енисейска. Английские фирмы скрывают те рынки, где они приобретают слюду, с тем чтобы купить сырой материал за бесценок и продать рассортированный продукт по высокой цене. Нуждаясь в слюде для надобности Морского ведомства, просим сообщить нам подробные сведения, где и кем добывается слюда около Енисейска, каким путем и по какой цене она может быть получена оттуда из первых рук, без участия посредников». Ответ не заставил себя ждать. В столицу сообщили, что в Енисейске слюды не добывается, а месторождения ее расположены в устье реки Тасеевой в границах Красноярского уезда. Для исследования ее бывший золотопромышленник И. Д. Черемных направлял в этот район инженера И. А. Азанчевского. Добытые им образцы слюды Черемных послал в Англию на морских пароходах, минуя досмотр Красноярской таможни.
В то же время велась активная секретная переписка между генерал-губернатором Восточной Сибири Александром Дмитриевичем Горемыкиным и российским Министерством иностранных дел. Дело в том, что посол Великобритании в Санкт-Петербурге настойчиво предлагал открыть свои консульства и консульские агентства в Иркутске и Красноярске. Мотивировал он свое желание тем, что развитие торговли с Сибирью принесет России невиданные дивиденды. Однако российское Министерство иностранных дел просило генерал-губернатора, чтобы на этот счет он не делал никаких опрометчивых заявлений. Поскольку в высших эшелонах власти уже давно было решено, чтобы ни под каким видом «не допускать иностранных консульств и консульских агентств в наши сибирские края». Предложение английского правительства русскими дипломатами и иркутским сановником было решительно отклонено (ГАИО, ф. 25, ор. 2, к. — 152, ед. 81, л. 1).
После отказа англичанам с подобным предложением об открытии своих консульских агентств в Сибири обратились бельгийцы. На протяжении нескольких лет они подробно изучали все плюсы и минусы будущих торговых отношений с сибиряками. Консулы Бельгии в своих донесениях сетовали только на то, что города Сибири слабо заселены и поэтому жители их не особо нуждаются в «предметах роскоши и высшей культуры».
Поток товаров из-за рубежа постоянно расширялся, и чтобы усилить контроль за ввозимыми товарами, было решено принять дополнительные меры. Так, 24 июня 1899 года Государственный Совет учреждает в городах Челябинске, Тюмени и Красноярске таможни 1-го класса.
Красноярская газета «Енисей» по этому поводу сообщала, что они создаются «как в интересах частной торговли, нуждающейся в складочных таможенных пунктах, так и для пропуска и оплаты пошлинных товаров, привозимых Северным морским путем. Кроме того, таможни должны принять специальные меры против контрабанды, которая может направиться по новому железнодорожному пути внутрь Сибири и Европейской России. Она представляется особенно опасною с открытием забайкальской ветви этого пути, тем более что оцепление таможенной стражею внешней границы Сибири с Китаем и с местностями, пользующимися порто-франко, оказывается неосуществимым по громадности пространств, подлежащих охране».
Тем временем в обществе активно шло обсуждение проекта «Транс-Аляска — Сибирь» (соединение железной дорогой Сибири с Америкой). По этому поводу журналисты отмечали: «Русское правительство рассуждает о возможности отдать последние подземные богатства неисчислимой стоимости пришельцам, самым опасным для русских пришельцам, обладающим и громадными капиталами, необычайной энергией и знанием. Дорога от Берингова пролива нужна американским эксплуататорам, чтобы снабжать Азию и Европу богатствами штатов, Аляски и Сибири и вторгнуться в экономическую жизнь русского народа, который, как они рассчитывают, будет так же относиться к своей эксплуатации, как он относится в настоящее время, еще 90 лет.
Американских техников необходимо было давно призвать на известных условиях как строителей дорог, заводов, как организаторов, учителей, но не пускать к себе как эксплуататоров. Сделка с синдикатом — гибель крупной части достояния России» (Сибирская жизнь. — 1906. — № 70).
Если французы искали асбест, то англичан больше привлекала медь.
14 декабря 1900 года министр земледелия и государственных имуществ разрешил английскому акционерному обществу под наименованием «Акционерное общество енисейской меди с ограниченною ответственностью» отвод рудничных площадей под разработку медных руд и постройку медеплавильного завода на казенных землях, состоящих в фактическом пользовании крестьян Большеербинского сельского общества Знаменской волости Минусинского уезда Енисейской губернии. Кроме того, акционеры должны были выполнить еще 17 условий. Последнее, например, гласило: «За добываемую медную руду «Общество енисейской меди» уплачивает в пользу казны плату в размере 1/4 копейки с каждого пуда добытой руды (ГАИО, ф. 25, оп. 10, д. 2041, л. 13).
* * *
В 1837 году к существующим 12 министерствам прибавилось еще одно — Министерство государственных имуществ. Оно заведовало лесами, землями и недрами. В ведении его находились лесничества и казенные имения. В Европейской России были созданы окружные и губернские палаты государственных имуществ, которые стали осуществлять распоряжения нового министерства.
После реформ 1861 года в их структурах прошли небольшие изменения, после которых они стали называться губернскими управлениями государственных имуществ.
К сожалению, данные преобразования не коснулись Восточной Сибири. Сибирские казенные палаты имели двойное подчинение. Они осуществляли главным образом распоряжения Министерства финансов и одновременно решали вопросы, входившие в компетенцию Министерства государственных имуществ.
Благоприятная демографическая обстановка (если в 1855 году в губернии проживало 143 тысячи человек, то к 1890 году эта цифра увеличилась более чем в три раза. К 1 января 1891 года в губернии проживало 460 тысяч 989 человек обоего пола. — Л. Б.) давала мощный толчок к развитию сельского хозяйства и заводской промышленности в губернии.
Делопроизводство Казенной палаты начинало сильно отставать, а порой даже тормозить развитие экономическо-хозяйственной жизни губернии. Поэтому неслучайно в 1893 году правительство приняло решение организовать в Красноярске Губернское управление земледелия и государственных имуществ, таким образом освободив Казенную палату от хозяйственных вопросов. Она стала более предметно и целенаправленно осуществлять главную свою задачу — наблюдать за поступлением в казну государственных доходов, понуждая нерадивых налогоплательщиков к их уплате.
Однако в стороне от экономической жизни губернии она не стояла. Это ее сотрудники из года в год давали в отчеты губернаторов одни и те же слова: «Лесопромышленность в губернии развита слабо, несмотря на громадные площади лесов» (Всеподданнейший отчет о состоянии Енисейской губернии за 1890 год, с. 3).
С приходом к управлению государственными имуществами Енисейской губернии Александра Фомича Духовича лесная отрасль постепенно начинала оживать. (Новый управленец был высокообразованным специалистом-лесником. В 24 года Духович окончил Петровскую земледельческую и лесную академию со званием кандидата лесоводства, всю свою жизнь посвятил изучению леса. Он долгое время работал ревизором в Омском лесничестве, в 1894 году его перевели в Томскую губернию, а еще через три года он оказался в Красноярске, где с 1 апреля 1897 года стал служить в должности управляющего земледелием и государственными имуществами Енисейской губернии с окладом 1600 рублей в год (ГАКК, ф. 401, оп. 1, д. 433, л. 1). — Л. Б.).
В конце XIX века наши предприниматели начинают вести переговоры о торговле лесом с представителями европейских стран. Лидером этого направления становится М. Д. Шарыпов. Ему удается заключить контракт с Губернским управлением государственных имуществ на вырубку 1 миллиона хвойных деревьев. В июле 1899 года он отправляет в Лондон в качестве образцов 1500 штук брусьев енисейской сосны. Англичане всячески поддерживают красноярца. Следующую, самую большую, партию леса переправить в Лондон Шарыпову пообещал адмирал Макаров, который в эти годы находился на севере края, но неожиданно для купца адмирал так и не сдержал своего обещания.
Чтобы не разориться, красноярец продает право вырубки леса на весьма выгодных условиях амстердамскому купцу Шперну, который, по словам журналистов, сразу же организует в Сибири Нидерландское акционерное общество с капиталом в 750 000 гульденов (Енисей. — 1900. — № 44).
После этой крупной неудачи М. Д. Шарыпов разорился, и Казенная палата перевела его из купеческого сословия в мещанское (Аржаных, О. Что в имени тебе моем… / О. Аржаных. — Красноярск, 2008. — С. 244).
Наиболее удачным для местных заготовителей оказался 1903 год, когда были произведены «значительные хозяйственные заготовки материалов (бревен и шпал) для нужд Сибирской железной дороги на сумму 364 тысячи рублей (Всеподданнейший отчет енисейского губернатора за 1903 год, с. 5).
В это же время Духович занимается усиленным исследованием казенных лесных пространств: за два года лесники изучили 13 лесных дач общей площадью 788 000 десятин, из них 120 000 решили предоставить будущим сибирским переселенцам (там же, с. 4).
Идея красноярца Шарыпова о возможностях торговли лесом с иностранцами в 1905 году снова находит свое продолжение. На этот раз Лесной департамент заключает договор со статским советником Пфаффиусом об отпуске ему из лесных дач бассейна реки Енисей в течение тринадцати земных периодов для экспорта морским путем в Англию 1 000 000 пиловочных бревен по цене от 50 до 90 копеек за штуку в зависимости от породы леса (ГАКК, ф. 595, оп. 48, д. 1, л. 19). Однако и на этот раз попытка также оказалась неудачной.
В 1906 году Енисейский губернатор Гирс вынужден был признать, что деятельность управления государственными имуществами за минувший год не дает возможности отметить явления, которые бы свидетельствовали об успехах лесного и сельскохозяйственного дела (Всеподданнейший отчет и. д. енисейского губернатора за 1906 год, с. 4). Спустя десятилетие другой енисейский губернатор, Я. Д. Бологовский, в своих отчетах старался вообще не упоминать о лесных богатствах края. Хотя в статьях и докладах экономисты призывали местных предпринимателей смелее вкладывать свои капиталы в развитие лесопромышленной отрасли.
К использованию этого экономического рычага призывала красноярцев и Казенная палата. Особенно интересны были выступления по этой теме председателя Красноярского подотдела Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества В. Ю. Григорьева, который в своем докладе «Современные условия экономического развития Сибири» (Красноярск, 1914, с. 3) отмечал: «…И величайшее обилие дарами природы только тогда создает, при современных культурно-экономических условиях, материальное благо владеющих этими дарами людей, когда на означенные дары существует достаточный и постоянный рыночный спрос, благодаря которому страна может встать на путь широкого торгово-промышленного развития; в противном случае богатства страны, удовлетворяя лишь элементарные и небольшие потребности своих пользователей, остаются в массе никому не нужными, как бы несуществующими». Экономическое развитие края, по мнению Григорьева, тормозили высокие железнодорожные тарифы. Поэтому, подчеркивал автор, выгоднее всего торговать не круглым лесом, бревнами, «которые по своей громоздкости не могут делать сколько-нибудь значительного пробега, а брусьями, досками, деревянными стружками, смолами, древесными маслами и разнообразными деревянными поделками. Если в лесу срубить одно дерево и сделать из него бревно, — писал Григорьев, — то это бревно будет стоить примерно 1 рубль. Если это бревно разделать на доски, то стоимость входящей в него массы окажется имеющею ценность примерно уже 5 рублей. Если из того же бревна сделать не простые доски, а, допустим, оконные рамы, которые ввозятся в Сибирь из Новгородской губернии, то обработанная таким образом древесная масса будет иметь стоимость в 20–30 рублей.
Получаем же мы сюда и не столь дорогую мебель из Польши, получают же наши чайные фирмы в Китае из Риги для укупорки чаев фанеру Venesta, выделанную, вероятно, из финской или норвежской древесины. Иными словами, древесину следует направлять в продажу в наиболее выгодно разработанном виде. А это далеко не невозможно: не надо забывать, что, в то время когда в Швеции, Норвегии и в нашей Финляндии для обработки дерева и преимущественно древотерочных производств жители пользуются даровой двигательной силой в виде воды речных стремнин, водопадов и пр. или даже ветра, в наших бесконечно обширных лесах имеются огромнейшие запасы дешевого древесного топлива, которое нередко не на что употребить. Не надо забывать также, что страны, до настоящего времени являющиеся главными поставщицами дерева на европейский рынок, становятся все менее и менее богатыми лесными запасами. Заметно беднеет лесом даже недавно еще весьма лесистая Канада. Любопытно, что Северная Америка, как мне передавали, ищет в настоящее время возможности вывезти из нашей дальневосточной окраины что-то на 50 миллионов рублей железнодорожных шпал».
Доклад Григорьева сибиряки заметили, но оценка его в разных местных печатных изданиях была одинаковой: «Мысли Григорьева, — писали авторы, — далеко не новые, но от повторения они не теряют своей остроты и современности» (Право и финансово-промышленная жизнь Сибири. — Тетрадь 1. — Томск, 1915. — С. 67).
* * *
4 июня 1902 года разрешение на разведку месторождения получил крестьянин Алексей Григорьевич Терсков, а уже 25 июля в Лондоне состоялось общее собрание акционеров общества «Енисейская медь», на котором окончательно решено начать постройку медеплавильного завода. Утвержден план работ и выпуска акций, которые шли в обращение и стоили недорого (Сибирская жизнь. — 1902. — № 204).
Но окончательную точку в этом вопросе — быть или не быть медеплавильному заводу — должны были поставить крестьяне на землях, где планировалась постройка этого завода. Уладив все формальности с управляющим Казенной палатой Василием Васильевичем Юрборским, акционеры в июне 1904 года попросили крестьян дать окончательный ответ на этот вопрос. В Иркутском областном архиве сохранился текст этого документа: «Приговор крестьян Большеербинского сельского общества за № 3837. 20 июня 1904 года мы, нижеподписавшиеся крестьяне Минусинского уезда, Знаменской волости, Большеербинского сельского общества, состоящего из 43 домохозяев, быв сего числа собраны по распоряжению нашего сельского старосты Чернова на мирской сельский сход, явились на оный в числе 36 человек, что составляет более 2/3 домохозяев, имеющих право голоса на сходе, где имели суждения по заявлению управляющего рудниками акционерного общества «Енисейской меди» великобританского подданного Эдгардта Лейтовича Эдмонса об отдаче земли для постройки медеплавильного завода акционерному обществу «Енисейской меди» в принадлежащей нам местности, находящейся по логу от границ отвода рудника «Юлия» к речке Сухой Ербе и по ней до дороги, идущей через речку из деревни в вершину речки Ерби и налево, считая против течения речки Ерби с левой стороны, по течению — с правой, до Инородческих границ и вверх по ее течению с заимкою крестьянина нашей деревни Василия Потехина, уступаем, если понадобится, для постройки медеплавильного завода двести (200) десятин на следующих условиях: за каждую десятину непригодной земли один (1) рубль, под места, находящиеся по течению речки Ерби, слева от дороги, т. е. между Ербей и дорогой, идущей из деревни Больше-Ербинской в вершину речки Ерби, по пяти (5) рублей, исключая пяти десятин (5 дес.) сенокосной около ключа, за которую платить по десяти (10) рублей за десятину, и за покосные мочажные земли по 10 рублей, каковую плату мы должны получать ежегодно со дня отвода, причем в случае надела нас землею от казны мы не в праве от таковой требовать вознаграждения за уступленную местность, а также, если уступленная нами местность отойдет в казну, то против такового отчисления мы, со своей стороны, препятствий не имеем, на уплату же нам ежегодного вознаграждения за уступленную местность управление рудниками обязано нам выдать нотариальное обязательство, в чем и подписуемся. Подлинный подписали 36 человек общественников. С подлинным верно. Большеербинский сельский староста Чернов, сверял писарь NN.
Настоящий приговор мною рассмотрен и с формальной стороны признан правильным. 24 июня 1904 года подписал крестьянский начальник 2 уч. Минусинского уезда Н. Тихобаев».
Возглавлять акционерное общество «Енисейская медь» стал А. Г. Терсков, в 1911 году его годовой оклад оставлял 6 тысяч рублей. Управлять конторой назначили Н. Ф. Харитонова с жалованьем 2400 рублей в год. Все бухгалтерские дела вел А. Н. Розов, получавший за свою работу только 515 рублей. Юрист общества Б. Л. Роганович имел оклад в 300 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 2447, л. 6–8).
Все налоги акционерное общество и его служащие уплачивали в Минусинское казначейство. С 1909 года за «Енисейской медью» начали числиться недоимки: сначала в размере 1332 рубля (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 2324, л. 46). К 1913 году этот долг казне увеличивается до 6734 рублей (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 2571, л. 54).
Управляющему Михаилу Васильевичу Чарушникову слали то письма, то телеграммы с просьбой отсрочить долги. Наконец 17 декабря 1916 года акционерное общество «Енисейская медь» свернуло свои дела в России, продав акции предприятия акционерному обществу «Сибирская медь». Необходимо отметить, что часть долга «Енисейской меди» списало правительство, оставшуюся сумму акционеры успели погасить еще в 1915 году. Этот факт попал в поле зрения местных журналистов, которые из этого решения вывели своеобразную формулу: рабочему — обязательный тяжелый труд, акционеру — обязательный высокий дивиденд.
Свою яркую страницу в историю Енисейской Казенной палаты вписала наша землячка Вера Арсентьевна Баландина. Невдалеке от Минусинска она открыла Черногорские копи и построила узкоколейную железную дорогу длиною в 9 верст — от пристани Енисея до места добычи угля. Вскоре дешевым черногорским углем стали топить котлы на речных пароходах и на паровозах Сибирской железной дороги.
Она была настоящей патриоткой России и делала все от нее зависящее, чтобы наша держава стремилась к энергетической независимости от стран Запада. А такая угроза существовала.
В 1913 году депутат IV Государственной думы А. А. Бубликов говорил: «В 1912 году в Россию завезли 307 000 000 пудов угля. Сколько же денег уплыло за границу?» — спрашивал он правительство (Стенографический отчет Государственной думы. Четвертый созыв. Сессия L. Часть 22-я. — Стб. 429).
Но самым главным делом ее жизни стало проведение железной дороги от Ачинска до Минусинска.
Подготовку к проекту дороги сорокалетняя сибирячка вела с размахом, грамотно и основательно. Отдельной брошюрой она опубликовала итоги изыскания Минусинской железной дороги, а в 1911 году напечатала «Записку об экономическом положении района Минусинской железной дороги и ее вероятном грузообороте». Управляющий Казенной палатой Михаил Васильевич Чарушников понимал всю важность этого смелого проекта для развития края и оказывал Баландиной поддержку.
29 октября 1912 года правительство утвердило устав Ачинско-Минусинской железной дороги. По этому поводу в своей брошюре «Восстановление истины», отпечатанной в Красноярске в 1918 году, Баландина писала: «Провести проект честнейшим путем, без взяток и подкупов, можно было только благодаря моей неутомимой энергии и настойчивости. Приходилось 13–14 раз в зиму ездить из Москвы в Петербург». В этом признании нет хвастовства и краснобайства. Действительно, это был тяжелый изнурительный труд. На постройку железной дороги требовался огромный капитал, примерно в 35–36 миллионов рублей, и она его нашла. Право на строительство дороги Баландина передала консорциуму Петроградских банков.
Строительство пути началось быстро и поначалу даже успешно. Однако, перечитывая заметки тех лет, опубликованные в местной печати, о дороге Ачинск-Минусинск, чувствуешь, что в них больше скептицизма, чем веры в удачное окончание этого грандиозного проекта. Да, размах стройки поражал воображение, да, суммы затрат по тем временам выглядели астрономическими. Одна верста пути в среднем стоила 81 тысячу 918 рублей.
Директором-распорядителем Ачинско-Минусинской железной дороги назначили депутата IV Государственной думы Александра Александровича Бубликова. Это был один из лучших профессионалов по строительству железных дорог. Ни губернатор, ни Казенная палата, ни ачинский городской голова А. С. Мокроусов не ставили «палки в колеса». Только обыватели, как это часто бывает у нас, были недовольны проектом Баландиной. «Дорога не нужна, утверждали они, добавляя, что с ее проведением появится всякий сброд и вздорожают продукты» (Баландина, В. А. Восстановление истины / В. А. Баландина. — Красноярск, 1918. — С. 8).
На постройку «железки» правительство утвердило смету в размере 34 476 629 рублей, гарантировав также и весь облигационный капитал на эти цели (Воля Сибири. — 1918. — № 56).
Уже в 1914 году главный инженер дороги Перлов принял на работу 200 служащих и более тысячи рабочих. Вся же протяженность пути составляла 450 верст. Маховик стройки раскручивался все сильнее и сильнее. И вдруг в июне 1915 года стало ясно, что журналисты оказались правы — дорога в срок построена не будет.
А произошло следующее. Для ведения войны с Германией военная промышленность России испытывала катастрофическую нужду в металле. А где взять? «Умные» генералы с благословения государя императора решили: все гражданские заказы на заводах срочно реквизировать. Так, более 400 тысяч пудов рельс, которые должны были прибыть в Ачинск, были переплавлены на пушки. И на сей раз очередной произвол российских властей считался как бы мерой вынужденной, необходимой.
Благодаря усилиям Баландиной 1 января 1916 года движение поездов от станции Ачинск до станции Ададым открылось. 50 верст пути стали приносить прибыль, к открытию готовился еще один участок дороги, Ададым — Глядень, протяженностью более 30 верст. Но здесь в строительство дороги вмешался трагический 1917 год.
К этому времени неиспользованных кредитов Енисейская Казенная палата насчитывала на сумму 8 миллионов рублей (Свободная Сибирь. — 1918. — № 56). Вскоре, с изменением политической власти, они исчезли. По этому поводу одна из красноярских газет выразила мнение большинства жителей края словами: «Нигде в мире ни одна страна не живет за счет прошлых сбережений. У нас же первым долгом приступили к экспроприации сбережений и думают питаться за их счет» (Дело рабочего. — 1918. — 13 мая).
Годы Гражданской войны заставили надолго забыть о продолжении строительства дороги. Лишь в 1921 году новая власть вспомнила о ней и сразу же обратилась в Совет народных комиссаров с письмом о выделении средств для завершения строительства железной дороги Ачинск — Минусинск. В 1925 году дорога была достроена. Сегодня мы много пишем и говорим о русском предпринимательстве, что нам, мол, никак не обойтись без иностранного капитала. Баландина же думала иначе.
Обращаясь к своим землякам в далеком 1918 году, она писала: «Если бы мы с мужем личные денежные интересы ставили выше интересов дела и общественных интересов, мы, конечно, могли бы как по угольному, так и по железнодорожному предприятию сойтись с такой группой иностранцев, которая заплатила бы и нам больше, и сама нажилась на европейских или американских биржах» (Баландина, В. Восстановление истины / В. Баландина. — Красноярск, 1918. — С. 14).