МАНЕЖНАЯ ПЛОЩАДЬ. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, рассказывающая еще об одном "большом проекте" Лужкова, где его друг снова сыграл успешно роль главного художника.

МАНЕЖНАЯ ПЛОЩАДЬ.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, рассказывающая еще об одном "большом проекте" Лужкова, где его друг снова сыграл успешно роль главного художника.

Когда торжества по случаю 850-летия Москвы подходили к концу, на Манежной площади состоялась, как значилось на пригласительном билете церемония осмотра торгового комплекса "Охотный ряд". Это произошло 9 сентября 1997 года в 16 часов. Название ему придумал Лужков в память о старинном Охотном ряду, "чреве Москвы", сотни лет торговавшем у Кремля. На его месте построили гостиницу «Москва». Рядом с ней город получил два фонтана одного автора. Один забил струями под землей в круглом зале комплекса. Три античные богини символизировали красоту и радость жизни. Другой появился у Манежа, в конце каскада фонтанов рукотворной «Неглинки». Там поднялась на дыбы четверка бронзовых коней, омываемая водопадом. Лошади резвятся в углублении, у подземного перехода. Дать им волю перед воротами Манежа, где задумал их Церетели, ему не позволили.

Тогда, войдя в этот комплекс, все увидели три яруса магазинов в декорациях трех времен — Алексея Михайловича, эпохи Екатерины II и царствования последних Романовых.

Снова, как на Поклонной горе, Церетели выступил дизайнером столь крупного здания, самого большого универсального магазина Москвы конца ХХ века. На пространстве 70 тысяч квадратных метров он предстал интерпретатором разных архитектурных стилей, популярных в Москве ХVII-ХХ веков. И автором фонтана, новым местом свиданий, популярным, как старый фонтан ГУМа.

В тот день был реализован до конца еще один "большой проект Лужкова", подвергавшийся, как все другие, — тотальной критике, где смешивалась архитектура с политикой. Когда строители углубились в недра у стен Кремля и начались земляные работы, не останавливавшиеся днем и ночью, то они сопровождались вот таким гулом СМИ:

"Призрачный платоновский «Котлован» зияет посреди Москвы".

"Роют в Москве ямы и возводятся башни".

"Все объекты — пример небывалого волюнтаризма".

"Стройка у стен Кремля не сулит никакой удачи".

"Поставив на зодчество, московский мэр рискует проиграть".

На церемонии открытия "мэр, поставивший на зодчество" произнес речь, где неожиданно для многих собравшихся заявил: "Идею президента Ельцина с блеском воплотили московские строители".

О какой идее президента Ельцина шла речь? Да, побывал однажды президент в конце января предыдущего года перед началом выборной гонки в котловане. Тогда вынимали символический последний ковш земли. Посмотрел в штабном вагоне эскизы и макет будущей Манежной площади. Но никаких мыслей и тем более «идей» не высказывал. Что имел в виду мэр, помянув имя главы государства?

За несколько лет до начала земляных работ, придя к высшей власти, президент искренне интересовался делами Москвы. Так он поступал, когда руководил городом, будучи первым секретарем МГК партии. Во время посещения градостроительной выставки, где Церетели представлял Ельцину "парк чудес", ему показали проект общественно-культурного центра на Манежной площади. Картина задуманных преобразований вызвала взрыв эмоций у пребывавшего в эйфории после победы Ельцина. При большом стечении архитекторов, показывая рукой на макет, он воскликнул:

— Гениальный, понимаешь, проект. Архитектор гений, говорю вам!

Эти слова послужили стартовым выстрелом, давшим машине градостроительного комплекса стремительный ход после революции 1991 года. Эта мощная машина долго-долго объезжала центр стороной. Генеральный план, принятый правительством Брежнева, ставил целью "превратить Москву в образцовый коммунистический город". Эта малая утопия на деле обернулась тем, что в центре ничего значительного не сооружалось. Башенные краны маячили на окраинах. Там множились типовые дома, школы и больницы. О проектах уникальных зданий, какие строились в прошлом в эпоху Сталина, забыли. Гонка вооружений поглощала все средства. Архитектура отдыхала. На универсальные магазины, театры, музеи — денег в казне не хватало. Исключения делались для сооружений высших органов власти. Так, в Китай-городе внутри квартала построили многоэтажное здания ЦК партии, на Лубянской площади на виду у всех — мрачный комплекс КГБ, на Арбатской площади — белокаменное здание Генерального штаба. Его парадный зал украсили картины Церетели, посвященные победам русских войск.

И вдруг — картина круто поменялась. Манежная площадь у стен Кремля, спавшая мертвым сном полвека, проснулась и превратилась в огромную строительную площадку. Двадцать лет на залитом асфальтом пространстве виднелся закладной камень памятника в честь 50-летия Октябрьской революции. И площадь с тех пор называлась в честь этой годовщины. В старой Москве не существовало никакой Манежной площади. Она образовалась в начале 30-х годов, когда между гостиницей «Москва» и Манежем снесли до основания кварталы домов на Моховой и в примыкающих к ней исчезнувших переулках. Первой разрушили часовню Александра Невского, стоявшую на Моисеевской площади напротив гостиницы «Националь». Среди сломанных домов оказалась первоклассная гостиница «Лоскутная», где останавливался Достоевский, много других зданий, связанных с именами великих жителей города. Все безжалостно уничтожалось во имя поставленной цели — строительства столицы мирового пролетариата.

"В Охотном — выросли два дивных исполина.

Как будто лампа Аладдина

Их в ночь произвела.

На месте Моховой асфальтная долина

Волшебным видом расцвела.

Проспект, ликующий и светом и простором,

Открылся удивленным взорам

Там, где бесследно сметены

Остатки хилой старины…"

Так ликовал поэт, на глазах которого уничтожалась старая Москва, творилось преступление, не имевшее аналогов в современной истории. На месте сносимых кварталов изображали на планах будущей Москвы проспект Ильича. Его широкая и прямая, как Елисейские поля, магистраль упиралась в необъятную площадь. У ее края сооружался на месте взорванного храма Христа Спасителя Дворец Советов со статуей Ленина. Дворец замышлялся выше самых значительных небоскребов Америки.

Из этой затеи ничего не вышло. Над фундаментом дворца со времен Хрущева плескалась вода бассейна «Москва», как писали, "самого большого в Европе". А на месте сломанных кварталов между Манежем и гостиницей «Москва» чернел залитый асфальтом пустырь, служивший стоянкой автобусов, на которых приезжали в Кремль иностранные туристы. У советской власти не хватило воли и средств на сооружение памятника в часть 50-летия революции. Только при социализме могла пустовать так долго не приносящая ни радости людям, ни прибыли казне "асфальтная долина" в самом центре столицы. Лишь два раза в год, в праздники Первомая и Ноября, ее заполняли войска, танки и бронемашины, концентрируясь перед началом военного парада. В остальные дни пустырь с двух сторон объезжали проносившиеся потоки автомашин.

* * *

Сотни тысяч людей с плакатами и лозунгами заполняли Манежную площадь, когда Москва выходила на демонстрации в последние годы СССР. Еще до известных исторических событий августа 1991 года "асфальтной долине" городские власти решили подыскать новую роль. Был объявлен открытый конкурс, в котором могли участвовать специалисты не только муниципальных проектных институтов. Им предложили создать проект застройки Манежной площади. Первое место присудили никому неведомому в Москве архитектору Борису Григорьевичу Улькину, жившему в недавнем прошлом в Ташкенте. Там до службы профессиональным архитектором он играл в футбол за команду мастеров высшей лиги. Она погибла в авиационной катастрофе. А случайно оставшийся в тот день дома защитник Улькин, спустя годы, объявился в Москве и принял участие в конкурсе вместе с известными архитекторами.

До переезда в Москву Улькин работал в столице Узбекистана, разрушенной землетрясением. Там, в знойной Средней Азии он "научился прятать архитектуру от солнца в землю". Представляясь московским коллегам, он шутил: "Вы слышали о землетрясении в Ташкенте? Это моя работа", — имея в виду, что им построено было много новых зданий на месте рухнувших домов старого города.

Он предложил безжизненную Манежную площадь, где пешеходам нечего было делать (да и пройти к ней представлялось затруднительным), превратить в культурный центр. Семь этажей не поднимать над землей, а углубить в недра на сорок метров! А на поверхности восстановить часовню Александра Невского, пустить в прежнем русле речку Неглинку, которая с начала ХIХ века текла в подземной трубе, огибая Кремль. Арочные мостики, фонтаны, зеленые берега возрожденной речки сливались со старинным Александровским садом. Эта картина привела в восторг президента, назвавшего проект гениальным, а его автора — гением.

Столь же заманчиво выглядела подземная часть проекта. На просторных ярусах Улькин предлагал поместить все, что только душа пожелает. Кружилась голова от одного перечисления задуманных благ. В общественно-культурном центре преобладали заведения гуманитарного свойства. Здесь город получал некий "исторический театр", концертный зал, археологический музей. В комплекс входил кино-концертный зал с органом, детский игровой центр, художественный салон, кафе, бары и рестораны, офисы, зимний сад, залы танцев и аэробики, фонтаны и декоративная скульптура. Много чему хватало места на семи ярусах под землей. А от гостиницы «Москва» тянулась у поверхности площади широкая улица, приводившая прямо в Манеж. Над головами прохожих через прозрачную крышу виднелось на эскизах чистое небо. Таким образом, как писали, "получался Дворец культуры и отдыха, каких мир не видывал". По расчетам автора, проект стоил 800 миллионов долларов и окупался за сорок лет. То есть не принес бы городу, понесшему колоссальные затраты, никакой прибыли.

Такой "гениальный проект" начали претворять в жизнь, рыть котлован методом "стена в грунте". Побывав после начала земляных работ в Англии, мэр Москвы заинтересовался опытом сооружения тамошних подземных центров. И попросил англичан провести экспертизу проекта Бориса Улькина. Эксперты не пришли от него в восторг, как президент. Они увидели просчеты автора и внесли концептуальные поправки. Прагматичные англичане предложили изменить функцию общественно-культурного центра. И преобразовать его в торгово-рекреационный комплекс, чтобы сделать быстро окупаемым и прибыльным. То есть вместо выставочных залов, музеев, театров и прочих учреждений культуры — разместить магазины лучших фирм мира, бутики. А кроме них — вполне доступные среднему классу коммерческие заведения, готовые платить городу деньги за каждый метр аренды торговой площади. Во-вторых, они посоветовали не забираться так глубоко в недра. Как оказалось, люди чувствуют себя на большой глубине дискомфортно и неохотно посещают расположенные на седьмом подземном ярусе кафе и прочие заведения. Вместо семи этажей они рекомендовали оставить три для публики, а один сделать техническим. Англичане посоветовали проложить проходы из комплекса к станции метро.

Все эти рекомендации пришлись по душе мэру и не понравились автору. К тому времени он успел перессориться с помощниками, заказчиками, исполнителями, с теми, кто претворяет замыслы в жизнь. На компромисс с городом Улькин не пошел и, хлопнув дверью, улетел в Америку. Упрашивать его вернуться, послать за гением гонцов, пойти ему навстречу, не имея 800 миллионов долларов и перспективы их окупить — Юрий Лужков не мог. Пришлось заказ передать муниципальному архитектурному институту, которым руководит нам известный Михаил Посохин, сын покойного Михаила Васильевича Посохина, давнего соавтора Церетели. "Меня поставили на Манеж как координатора усилий в очень напряженный момент, оказалось, что многое, выполненное по проекту Улькина, нельзя ни продать, ни купить. Кроме талантливого человека, сделавшего проект, нужна организация, которая могла бы сопровождать его реализацию. Но Улькин оказался не способен к компромиссам", — заявил общественности непопулярный мастер, объясняя недовольной публике свое неожиданное назначение на роль главного архитектора. Так у комплекса появилась "сопровождающая организация", координатор и ведущий архитектор профессор Дмитрий Лукаев, заведовавший архитектурной мастерской под началом директора института «Моспроект-2» Михаила Посохина.

Зачем я так подробно описываю предысторию появления на Манежной площади нашего героя? Чтобы показать поклонникам конкурсов, что не каждый победитель, даже очень талантливый, способен претворить собственный проект в натуре, учесть требования жизни, найти компромисс с заказчиками, исполнителями, не конфликтовать постоянно, превращая работу в пытку. Не знавший истории Москвы, архитектор нарисовал на проекте возрожденную речку Неглинку. И не придал значения тому, что ее "условно-чистые воды" выпускать на волю нельзя, как дикого зверя, не рискуя нанести вред желающим отдохнуть на засаженных травой берегах.

Профессор Лукаев предложил поднять над землей часть первого этажа и тем самым увеличить торговую площадь комплекса. Над текущей в трубе рекой он задумал устроить каскад фонтанов, имитирующих подземное русло, а берега облицевать камнем и украсить скульптурой. Вот тогда и понадобился ему соавтор, художник и дизайнер в одном лице. Им стал Церетели.

Это случилось в 1995 году, в том самом, когда полным ходом шло сооружение музея Отечественной войны, храма Георгия Победоносца и обелиска Победы. Там наш герой, как мы помним, исполнял роль главного художника всего комплекса на Поклонной горе. В этой успешно сыгранной роли мэр решил его использовать еще раз на Манежной площади. Все логично. Другого творца, способного с командой помощников с места в карьер включиться в проект, не задерживая ни на минуту строителей в котловане, у мэра в наличии не было. Зураб нашел, как всегда, общий язык и с директором института, и с заведующим мастерской. Им понравилось предложение его декорировать этажи, соотнося их с культурными слоями города — чем ниже ярус, тем древнее стиль интеръера. Пришлась по душе архитекторам идея установить на Манежной площади бюсты московских князей и царей, начиная с Юрия Долгорукого и кончая Николаем II. Это вполне соответствовало месту — напротив Кремля, где они жили в разное время. Перед Манежем у главного художника комплекса возникла идея установить конную группу. Свободное пространство, где когда-то стояли дома, это позволяло. А над площадью появилась мысль поднять большой купол, изображающий северное полушарие. Ему отводилась роль часов. Вместо стрелок двигалась полусфера с нанесенными на ней очертаниями материков, названиями городов.

Вдоль русла фонтана «Неглинки» за окнами верхнего этажа по проекту размещались детские кафе. Поэтому у Церетели возникла мысль — украсить фонтан персонажами русских сказок. В Петербурге, где отливали Петра, выполнили новый заказ города Москвы — отлили из бронзы Старика и Золотую рыбку, Медведя и Лису, прочих известных персонажей русского фольклора, предназначенных посетителям будущих кафе.

— Скульптуры для детей! Стоит золотая рыбка, контактирует, входят дети — это же счастье! — объяснял свою новую идею Зураб.

Все шло гладко, как вдруг такие, казалось бы, абсолютно безобидные изваяния и фонтан вызвали бурю эмоций, протесты московских интеллектуалов.

"Каменным корытом с водой и многочисленными персонажами Диснейленда", — назвала фонтан и бронзовые фигуры доктор искусствоведения Нина Молева.

Другой доктор — исторических наук — Людмила Иванова утверждала: "Негоже обустраивать памятниками пространство вокруг Кремля. Тут должен действовать абсолютный запрет. Известно, например, что еще Церетели собирается вдоль Кремлевской стены установить десятки бронзовых бюстов князей и царей, правивших на Руси. Как представишь эти головки, сияющие на солнце по соседству с Кремлем, делается не по себе.

Почему должен действовать абсолютный запрет на памятники вокруг Кремля?! Тогда и обелиску в честь 300-летия дома Романовых там не место. Разве могила Неизвестного солдата не памятник? Никто из интеллектуалов не протестовал, когда полвека перед Кремлем расстилалась "асфальтовая долина" и торчал посреди площади закладной камень, который обходили стороной прохожие.

* * *

Чем объяснить взрыв отрицательных эмоций, такую неприязнь к столь естественным и нужным городу сооружениям? Когда закипели страсти вокруг фонтана, их можно было частично объяснить неприятием политики, которую проводил мэр. Но в целом протест, на мой взгляд, объяснялся консерватизмом. Поколение москвичей привыкло к плохому образу Манежной площади, сложившемуся после "сталинской реконструкции". Несуразный асфальтовый пустырь оплакивали, как памятник архитектуры и истории!

"Некогда большая, исполненная пространственного пафоса все еще классическая площадь превратилась в мещанский променад на дешевом крымском курорте, где граждане могут культурно отдыхать, развлекаясь пивом, семечками и скульптурами Аленушек и уточек".

С утра до поздней ночи ныне площадь заполнена людьми. Теперь всем ясно, как были не правы те, кто швырял камни в художника. Но вот что пришлось ему узнать тогда, когда рабочие завозили прибывшие с завода изваяния бронзовых зверей.

"Трудно вообразить, что манежные зверушки подобно химерам западного средневековья вызовут лавину глубокомысленных трактатов. Но их простодушие обманчиво. Они не свалились как снег на голову, а появились в известное время и в результате известных усилий", — писал философ, которому не ко двору пришлись усилия команды Лужкова и его "большие проекты".

Действительно, глубокомысленных размышлений не появлялось, их заменяли неприкрытой бранью.

— Со мной случилась истерика на Манежной площади, на которой в соседстве с академиками Щусевым, Жолтовским и Лангманом вальяжно разместилось Нечто. Что это такое и как это могло случиться? Я когда-то учился архитектуре и именно потому воспринял это Нечто на Манежной площади, как не имеющее к ней никакого отношения. Это вне профессии, это вне истории — это беспрецедентно. Я роюсь в моей архитектурной памяти и не могу найти аналогов, — утверждал архитектор по образованию обозреватель либеральной газеты.

Нападкам подверглись все, не только фигуры зверей, но и мозаика на дне фонтана, и белокаменные балясины ограды, протянувшейся вдоль русла канала. Балясины вдохновили архитекторов-ветеранов написать протест в адрес мэра в столь же эмоциональных выражениях:

— Мы ужаснулись и возмутились, когда увидели, с какой неуместной помпезностью, отсутствием вкуса и такта соорудили, еще вернее, втиснули в заповедном цельном и гармоничном месте какофонию бесчисленных грубых беломраморных балясин, а за ними жалкую искусственную речушку, украсив ее дно веселенькой мозаикой, а берега несоразмерными и разноголосыми сказочными скульптурами.

Такой вал уничтожающей критики поднялся над Москвой в 1996 году. Под его ударами пришлось переместить "Трагедию народов". Масла в огонь подливали находившиеся за кулисами событий деятели отечественной архитектуры, считавшие, что с их мнением правительство города не считается, принимая решения. Таким закулисным борцом выступил ректор Московского архитектурного института и руководитель ЭКОСА, экспертно-консультативного совета, профессор Александр Кудрявцев. Он бывал в мастерской на Пресне, радушный мастер подарил гостю альбом "Зураб Церетели". И этот альбом демонстрировал наставник юношества молодым хулителям, нацеливая их удары в художника, который якобы предлагал Москве давно отработанные варианты. Мэтру верили и ретранслировали его мнение без ссылки на источник:

— Искусствоведы никогда не скрывали, что считают творения Церетели весьма посредственными, а главное, вторичными — по отношению к тому, что было создано до него и его же собственным работам. Свежий пример — бассейн на Манежной площади. Он почти в точности повторяет тот, что был сделан Церетели в 1973 году для детского городка курорта ВЦСПС в Адлере.

Ничего похожего на тот курорт в Александровском саду нет. В Адлере Церетели прославился не бассейном, а фантастической композицией «Кристалл», объемной мозаикой, поразившей воображение Сикейроса. Искусствоведы всегда в каждом его проекте отмечали новации, считали ярким творцом, иначе бы не присуждали высшие премии в области искусства, как это происходило неоднократно.

Что же так напрягало уважаемого профессора? Как поведал один из его интервьюеров, выйдя на Манежную площадь, ректор был шокирован тем, что увидел. Точнее тем, что не увидел. Из Александровского сада больше не открывался, по его словам, вид на гостиницы «Националь» и «Москва». С противоположной стороны от «Националя» можно было рассмотреть только отдельные зубцы Кремлевской стены. Вид закрывал надземный этаж. А рядом по берегам выведенной на поверхность, по его словам, «псевдо-Неглинки», стояли "бронзовые чучела производства Зураба Церетели — медведь в странно-разухабистой позе, мордатая Золотая рыбка, гиеноподобный волк".

Что все далеко не так, каждый может убедиться, побывав на Манежной площади, где с надземного этажа, как со смотровой площадки, открывается великолепный вид на здания старого Московского университета, гостиницы, Тверскую улицу, на все вокруг. И кремлевские зубцы ничто не закрывает.

Но когда все это сочинялось, многие в Москве верили авторитетам, профессорам и докторам наук. Никто не называл имя архитектора Дмитрия Лукаева, того, кто придумал приподнять над землей верхний этаж. Удар наносился по без вины виноватому Церетели. Архитектор болезненно переживал нападки, вскоре после открытия "Охотного ряда" он тяжко заболел и умер в расцвете сил.

Вал критики поднимался все выше весь год. На этом фоне произошли акции "современных художников" и свободолюбивых либералов. Они побуянили не только у Петра, но появились на Манежной площади. О чем все узнали из вечерних выпусков новостей ТВ: "Группа молодых художников выстроилась у Александровского сада как раз напротив многочисленных зверушек Церетели и на их фоне выражала свой протест засилья в Москве «придворного» скульптора. Вот тогда эти протестанты заявили о скором явлении новых молодых политиков, знающих, куда вести Россию.

Если Петра президент осудил, то Манежная площадь не могла вызвать подобной реакции. Все видели и помнили, как он, надев каску монтажника, спустился в котлован. Там на его глазах подняли последний ковш с землей.

На Манежной площади неистовствовали интеллектуалы, пренебрегая правилами игры, принятыми в гражданском обществе. Больше всего меня удивили не молодые концептуалисты и либералы, не ректор и доктора наук, искавшие выхода отрицательным эмоциям. Поразил академик-секретарь отделения скульптуры Российской академии художеств Юрий Орехов. Он каждую неделю встречался в академии с коллегой, академиком-секретарем отделения дизайна Зурабом Церетели. Они сидели за одним столом и обсуждали общие проблемы. И вот, выйдя из-за стола, друг-товарищ Юра, идет в газету и публикует статью, где по адресу фонтанного медведя высказывается, что этот персонаж "как бы сошел с обертки конфеты «Мишка-косолапый».

(Это заявление не помешало Церетели восхититься бюстом Пушкина резца Юрия Орехова и установить изваяние поэта у входа в созданную им галерею искусств на Пречистенке.)

…В "День города" Юрий Лужков откупорил бутылку шампанского и со словами "На счастье!" дал команду: "Пустить воду!"

Казалось бы, как хорошо, всем бы радоваться, что на месте асфальта потекла в мраморных берегах вода фонтана, пусть не речная, но чистая, которую можно пить, а не "условно чистая" из подземной канализационной трубы. Однако даже это обстоятельство тем, кто помнил утопический "гениальный проект" Улькина, не пришлось по душе. Даже слабое течение рукотворной реки вызывало неудовольствие.

— А что вы хотите? Это же обычный искусственный фонтан, — не скрывая раздражения, говорил по этому поводу ректор архитектурного институт., - В центре находится насосная станция, которая качает воду из московского водопровода и гонит ее наверх, к началу каскада. Неглинка к этому никакого отношения не имеет. Она, как прежде, в трубе.

В тот же день появились отклики и другого свойства.

"Несмотря на то, что Неглинка очень невелика, выглядит она на редкость мило и, наверное, завоюет любовь москвичей. Сходство с игрушечной рекой ей придают скульптуры сказочных персонажей, выполненных Церетели. Фигурки украшают русло реки"!

Героев сказок, а не уродов и монстров, которыми так долго пугали народ, увидели люди, когда пришли посмотреть, что так шумно строили на Манежной площади.

Таким образом, Церетели удалось создать в Москве первый, пусть небольшой, но монументальный, из бронзы и мрамора, детский уголок у Александровского сада.

* * *

Тогда же появился в городе еще один уголок для детей на Садовом кольце, в бывшем Морозовском саду, ставшем детским зоопарком, частью Московского зоопарка.

Там тоже несколько лет шла реконструкция. Московский зоопарк примыкал к "большим проектам Лужкова". Как гласит легенда, будучи молодым отцом, мэр города с дочерьми-погодками побывал на Пресне. То, что он увидел, привело его в замешательство. Построенный в ХIХ веке Обществом акклиматизации животных и растений этот уголок живой природы представлял собой жалкое зрелище. Звери теснились в клетках и вольерах, которые давно устарели и не соответствовали принятым современным нормам.

Вся площадь зоопарка после визита "отца города" превратилась в крупную строительную площадку, где понадобилось участие художника и дизайнера. Верхнюю территорию, примыкающую к Садовому кольцу, заполнили сказочные звери. Церетели выполнил их в соавторстве с учениками художественного лицея. Он дал им задание нарисовать героев русских сказок, и эти детские рисунки материализовал в бетоне, облицованном яркой разноцветной мозаикой. Так нашла развитие тема, давно волнующая воображение художника, заслужившего самые высокие награды за детский городок в Адлере и плескательный бассейн в Ульяновске.

На нижней территории Московского зоопарка, у пресненского пруда, на возвышении выросло бронзовое "Древо жизни". Это вечный образ мирового искусства, вообще, и неоднократно встречавшийся в творчестве Церетели, в частности. В отличие от прошлых изваяний — московское древо самое высокое, достигает 16 метров. На открытии его назвали "древом сказок", так как вокруг избушки на курьих ножках предстают "тридцать витязей прекрасных", висит на ветвях русалка и бродит леший. Все, как у Пушкина. Но с этими персонажами уживаются обитатели джунглей, под могучим стволом ютятся крокодилы, бегемоты, слоны и львы, над которыми парит орел.

Казалось бы, открытие такой милой и столь фантастической композиции должно было бы всех порадовать. Не так много в громадном городе детских городков. Но Церетели не услышал звуков одобренья, их забил шум недовольных. Они вспомнили «Вий» Гоголя и процитировали из него отрывок, как показалось публикаторам, уместный по случаю появления в Москве первого «Древа»:

— Раздался петушиный крик. Испуганные духи бросились, кто как попало, чтобы поскорее взлететь, но не тут-то было; так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах.

Вспомнили давно забытые стихи поэта Кузмина:

"Зачем искать зверей опасных,

Ревущих из багровой мглы,

Когда на вывесках прекрасных,

Они так кротки и милы.

Внимание уделили не столько композиции, сколько надписи администрации, запрещавшей детям восхождения на скульптуру. А радость возникла по поводу, далекому от искусства: "Но сияющая полировка тех частей, по которым пролегают наиболее популярные маршруты, свидетельствуют, что к этой табличке посетители относятся так же, как к бесчисленным письменным просьбам не кормить животных".

Вместо описания отличий «Древа», ставшего в ряд с творениями известных предшественников, дали волю иронии:

— Похожее на буфет "дойче ренесанс" с зайцами, куропатками и оленьими рогами, уж совсем громоздкое и нелепое, "Древо сказок" населено дурно, как всегда у Церетели, исполненными витязями и волками.

Даже рецензенты, не замеченные в заказных акциях, и те не нашли ничего хорошего для первого в Москве "Древа жизни".

— Очередное произведение известного художника, по-моему, композиционно не собрано, кое-как слеплено. И уж точно не предназначено для детей, которые являются основными посетителями зоопарка. Последние слова опровергала отмеченная недоброжелателем "сияющая полировка тех частей, по которым пролегают наиболее популярные маршруты".

Реакцию СМИ вызвали беспрецедентный размах и плодовитость одного художника, не имеющие аналогов в современной истории Москвы. Один и тот же монументалист выступал в роли главного художника и на Поклонной горе, и на Манежной площади, и в Московском зоопарке. И он же строил монумент Петру.

Поэтому на открытии "Древа жизни" спрашивали у автора не о новом изваянии, оно составителей отчетов абсолютно не интересовало. То, что в другом городе могло бы стать всеобщим праздником, не взволновало общественность. Пресса о событии промолчала. Вот какой диалог состоялся под кроной бронзового монумента 21 ноября 1996 года между художником и главным редактором готовящегося к выходу нового московского журнала «Столица»:

— Почему вы не поставили свой памятник царю, ну, скажем, в Питере?

— А там уже есть.

— А во сколько обойдется Москве и москвичам это удовольствие?

— Сколько дашь денег, во столько и обойдется.

— Дашь?

— Нет, не дам.

И дал серию известных нам злобных публикаций под лозунгами "Долой царя!", "Вас здесь не стояло!".

* * *

С крутого холма широкая Тверская стекает на Манежную площадь, где у лестниц "Охотного ряда" видна круглая площадка. Она так и не стала местом поклонения святому Александру Невскому. Часовня находилась здесь до осени 1922 года, в пятую годовщину Октябрьской революции ее стерли с лица земли, чтобы она не мозолила глаза проезжавшим мимо нее в Кремль вождям революции. С того времени и с этого места началось тотальное уничтожение "сорока сороков", московской дивной старины.

Часовня торжественно была открыта 28 ноября 1883 года, в пятую годовщину победы русских добровольцев под Плевной, позволившей гренадерам выйти к Константинополю-Стамбулу. Ценою жизни 200 тысяч убитых и раненых Россия освободила болгар от турецкого ига, выиграв на Балканах освободительную войну. О чем теперь стараются забыть в Болгарии.

Эту победу в Москве увековечивали две часовни. Одна из них сохранилась в Лубянском сквере. Ее открыли также 28 ноября, но в 1887 году, в честь героев Плевны, где произошло решительное сражение. В тот день состоялись большой военный парад и молебствие в честь павших гренадеров. Их памяти посвящалась часовня, построенная по проекту архитектора Шервуда, автора Исторического музея.

Высота сохранившейся часовни — 7 сажен и 8 аршин. (Одна сажень равна 2, 13 метра.) Все, кто живет в Москве, знают эту часовню из металла. Перед ней стоят приземистые чугунные тумбы. В основании памятника восьмигранник, над которым поднимается суживающийся со стеклянными окнами шатер, увенчанный короной, шапкой Мономаха и крестом. Обошелся монумент в 59 тысяч рублей.

Называю эти цифры, чтобы дать представление о несохранившейся часовне Александра Невского. Ее размеров в книжных описаниях нет. Известно, что собрали на постройку 24 тысячи рублей. Деньги сыграли определяющую роль, когда решался вопрос, по какому проекту строить. Первое место на конкурсе получил проект забытого архитектора В. Косова. Но предпочтение отдали проекту Д. Чичагова, хотя и заслужившему третью премию, потому что его проект оказался дешевле.

Сломанная часовня Александра Невского — не только была дешевле, но и меньше той, что сохранилась в сквере. Стояла она посреди исчезнувшей древней Моисеевской площади. Из всего, что раньше ее окружало, до нас дошла гостиница «Националь». Судя по старым фотографиям, часовня не намного была больше стоявшей рядом театральной тумбы. По описанию знатока московских церквей Александровского, на которого ссылаются все современные исследователи, "часовня изображала стальную пирамиду с арматурой из воинских доспехов, венчавшейся шапкой Мономаха и крестом. По углам пирамиды было четыре столба с орлами наверху".

Как видим, часовни походили внешне друг на друга не только шапками Мономаха и крестами. Обе сделаны были не только из кирпича. Но и из металла, в строительном деле Европы нового и модного тогда материала. Из него начали возводить мосты, эстакады, башни. Этот, казалось бы, далекий от традиций церковного зодчества материал, как кирпичи, пошел на обе часовни. На этот момент обращаю внимание особо. В средние века москвичам, строившим быстро и красиво дома из дерева, кирпич казался хуже. В конце ХIХ века металлу отдали предпочтение перед ставшим к тому времени родным кирпичом.

В наши дни часовни снова начали сооружать в Москве. Все знают Иверскую часовню, восставшую из пепла у входа на Красную площадь, часовню Бориса и Глеба, появившуюся на Арбатской площади. Часовня — это церковь без алтаря, без престола с антиминсом, крестом и Евангелием. Антиминс — четырехугольный платок с зашитыми в угол мощами с изображениями Иисуса Христа в гробу. В часовне нет места для священнодействия духовенства. Но выставлены иконы и для моления верующих созданы все условия. Не всегда, как пишут, часовня меньше церкви. В Москве на углу Никольской улицы возвышалась громадная Пантелеймоновская часовня с мощами целителя Пантелеймона. Она была намного больше стоявших вблизи нее сломанных двух церквей.

Все эти сведения привожу, чтобы подвести читателя к вопросу, волнующему противников воссоздания часовни Александра Невского. Какой ей быть? Церетели предложил выполнить часовню из авиационного стекла, напоминающего хрусталь, и белого металла — титана. Размеры — 12х12 метров. Высота до креста 16 метров. Это было глубоко-обдуманное предложение. Не экспромт. За плечами у автора стоял храм Георгия Победоносца с прозрачными стенами. Видел Церетели не раз в Париже, что сделали французы во дворе Лувра, где возвышается хрустальная пирамида.

— Мы покажем французам, что из хрусталя можно не только пирамиды, как в Лувре, делать. Это новое слово в православии, и святейший патриарх Алексий II нас благословил. Первый шаг в этом направлении я сделал на Поклонной горе — не рисовал стену, а сделал арки со стеклом. Когда верующие молятся, они с небом разговаривают. Природа, небо — вошли в оформление церкви.

Улицы были узкие. А сейчас открылось пространство, рефлексы неба, люди, машины, — все это войдет в храм. Не стоит скрывать анатомию, которую здание имеет. Вот женщины не прячут свое тело, драпируют ткань на талии. Без облицовки, без арматуры строить дешевле, а то бетон, сверху мрамор сколько денег уходит. Такая моя концепция — новое слово в архитектуре православных храмов.

Часовня встретила яростное противодействие у членов нам известного Экспертно-консультативного совета. Там заседают люди враждебно-настроенные к Церетели, начиная от председателя, ректора МАРХИ, кончая рядовыми членами. У них возобладало мнение, часовню следует строить такой, какой она была, из прежнего материала, не считаясь с образовавшейся градостроительной ситуацией.

Новый главный архитектор Москвы назвал хрустальную часовню "флаконом из-под духов". Руководимый им Архитектурный совет отверг предложение Церетели и Лукаева.

— А с часовней мнение Архитектурного совета разделилось, все, кроме троих, признали существующий проект неудачным, половина членов совета, в том числе и я, предлагают ограничиться памятным знаком о том, что на этом месте стояла когда-то часовня Александра Невского, — разъяснял после заседания свою позицию главный архитектор Москвы. Он получил немедленную поддержку тех, кто выступал против Петра и фонтана на Манежной площади.

— Видимо, излишне говорить, что часовня на чертежах Церетели выглядит совсем не так, как раньше. Архитектор Чичагов построил церквушку из красного кирпича в византийско-русском стиле, а скульптор Церетели предлагает использовать небьющийся хрусталь. Вам это ничего не напоминает? Ну, как же! А сказку про спящую красавицу и ее хрустальный гробик? Зураб Константинович установил на Манежной площади Лису с Журавлем да Емелю со Щукой. Видимо, сказочная тематика для него по-прежнему актуальна, не наигрался…

Появился и другой аргумент, почерпнутый в анналах литературы.

— Каждый, кто читал "Что делать?", помнит хрустальные дворцы Чернышевского. Эпоха была поражена эффектом торговой витрины, и все, что открывалось за этой витриной, казалось таинственно-праздничным. В том числе и православный культ. Представляете, в храме идет служба, а стены стеклянные. Это же красиво. Все как на витрине. В 1870 году одна такая хрустально-чугунная церковь была построена в отдаленном монастыре…

Эта программа идеальна для торгового комплекса "Охотный ряд", ибо объединит торговлю и культ в единый визуальный образ витрины достижений Юрия Лужкова. По сути, служба в часовне превратится в еще в один аттракцион на Манежной…

Так впервые мнение главного архитектора Москвы и главы города разошлись. Мэр выступил горячим сторонником проекта, но административный ресурс не включил, "организационных выводов" не сделал. Только выразил удивление:

— Не понимаю архитекторов. Посмотрите на Красную площадь — она же мертвая. Мертвая. Наша площадь живая. Живая! Часовня замечательная. Хрустальная часовня! Патриарх «за» Часовню из граненого хрусталя, любой россиянин, увидев ее, ахнет от восхищения.

Мы не должны отказываться от такой красоты!

И предложил опросить москвичей. За что боролись приверженцы референдума по Петру, на то и напоролись. Два месяца осенью 1997 года на Манежной площади выставлялась для обозрения глыба полированного хрусталя в титановой оправе. Эти материалы не только вечные, но и светлые, современные, испытаны на самолетах. Хрусталь сделан в России на заводе авиационного стекла.

Каждому прохожему предлагалось принять участие в голосовании, которое должно было решить проблему, вставшую пред авторами часовни и правительством города в противостоянии с "архитектурной общественностью". Лужков и Церетели предлагали строить часовню в новом масштабе и в новых материалах. На громадной, образовавшейся в результате всех перестроек площади прежний проект неуместен. Часовня Чичагова слишком мала, угнетала серо-черным цветом. Изменились не только размеры, высота зданий площади, но и ее характер. Она стала столичной, светлой, праздничной. Изменились размеры всех окружающих строений. Некогда самое крупное здание «Националя» стало малым рядом со зданием Государственной Думы, гостиницей «Москва». В этом окружении, на этом фоне маленькая металлическая часовня выглядела бы темным пятном.

Каждый прохожий мог сделать у хрустальной глыбы запись в книге отзывов. И выразить, таким образом, свое мнение, опуская в урну для голосования красный или зеленый камешек. Таким образом, люди могли зажечь красный или зеленый свет авторам, чей поезд ждал сигнала.

О чем писали?

— Я считаю, проект должен быть таким, как раньше, то есть не хрустальный, а кирпичный.

— Нам не нравится, потому что стеклянная церковь не в русских традициях.

— Юрий Михайлович, логично было бы восстановить тот облик часовни, что был.

Не все москвичи оказались столь консервативны.

— Слава Богу, что у новой России есть с новым взглядом люди и им дают дорогу такие личности как Лужков, Церетели Я уверена, есть много других. Москва строится, хорошеет, обретает свое лицо. Дай Бог!

— Считаю необходимым построить такую красивую хрустальную часовню. Она украсит Москву и площадь.

— Я проголосовал зеленым камнем, а взял на память о Москве красный!

Я процитировал три высказывания «за» и три «против», чтобы представить оба взгляда. Но если бы мне пришлось объективности ради дать их пропорционально итогам голосования, то я должен был бы привести одно мнение традиционалиста и девять мнений сторонников прогресса. Записи в книге отзывов и голосование дали почти один и тот же результат. Оставили письменные отзывы 994 человека. Камушками проголосовали 52 тысячи 611 человек. Один из десяти высказался против хрустальной часовни, девять — за. Свое мнение народ выразил в 1997 году. Пять лет тому назад. Тогда же было принято решение — построить часовню, завершить формирование архитектурного облика торгового комплекса "Охотный ряд". Но это намерение осталось на бумаге.

Многим проектам помешал разразившийся экономический кризис. Очевидно, сыграло свою роль противодействие главного архитектора Москвы, прессы, ЭКОСА, ревнителей старины. Их мнения тоже брались в расчет правительством города, не желающего пережить еще раз потрясение времен Петра.

Так или иначе, наступила, по выражению Церетели, «пауза». С тех пор в Москве не появилось ни одного нового монумента Церетели, если не считать фигуры клоунов на Цветном бульваре напротив старого цирка. Это не значит, что за минувшее время он ничем больше не поразил город и мир. Но об этом в следующих главах книги.

Конец двенадцатой главы