ГЛАВА ТРЕТЬЯ Положение дел на Востоке после смерти Александра Великого. — Война между Римом и тарентинцами

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Положение дел на Востоке после смерти Александра Великого. — Война между Римом и тарентинцами

Восток после Александра Великого

Та трудная и продолжительная борьба, при помощи которой Римская республика добилась господства над большей частью Италии и укрепила его за собой, совпадает с периодом времени, в течение которого совершился и другой важный переворот по ту сторону Адриатического моря: царь Филипп Македонский добился гегемонии в Элладе, а затем Александр Великий совершил завоевание своего громадного царства. Эти события в такой степени приковывали к себе внимание греческого мира, что они очень мало заботились обо всем, что совершалось в Италии, и даже самые выдающиеся из их политических деятелей не имели понятия о значении возрастающего римского могущества. Со своей стороны, и римляне мало внимания обращали на победоносное шествие македонского героя, хотя римские правители и знали о том, что происходило на Востоке. Сохранилось известие о том, что Александр Великий, возвратившись в Вавилон из индийского похода, принимал многие посольства при своем дворе и в том числе римское посольство. В этом нет ничего невероятного или невозможного, тем более что посольства не всегда отправляют ради важных политических интересов, а и по другим поводам. Неизвестно, простирал ли Александр свои планы на Запад; всегда занятый ближайшим, подлежащим немедленному исполнению, едва ли он строил какие-нибудь планы относительно Запада и говорил об этом. Тем не менее, тот оборот, который приняли дела вскоре после смерти Александра (323 г. до н. э.), имел очень важное значение и для западного мира, для Италии и Рима.

Насмешливые афиняне тотчас же нашли удачное сравнение для выяснения того в высшей степени необычного и странного положения, в котором оказалось царство Александра после его внезапной смерти. Афиняне сравнивали это царство с гомеровским великаном, циклопом Полифемом, которого какая-то таинственная и враждебная сила лишила единственного глаза… По другим рассказам, и сам Александр, проникнутый воззрениями «Илиады», много раз вспоминал воинские игры, которые совершались в честь героев над их прахом, и говаривал, что и над его прахом тоже разыграются «большие воинские игры».

Положение после смерти Александра

Александр действительно не оставил никаких распоряжений о наследовании, да если бы даже и оставил, то едва ли мог бы этим воспрепятствовать естественному течению событий. У Александра было две жены арийского племени и высокого происхождения: Роксана, дочь бактрийского владетельного князя, и Статира — дочь царя Дария. От Роксаны ожидали рождения наследника, который, однако, еще не родился, когда Александр умер. Ближайшее решение вопроса о наследовании, конечно, находилось в руках македонской части войска и его вождей. Вожди, принадлежавшие к македонской знати, более склонялись на сторону ожидаемого наследника и управления царством от его имени. Македонское войско (фаланга), сообразно с исконными национальными обычаями, твердо держалось династии и, не придавая особенного значения законности прав наследника, требовало царя. Таким царем оно хотело видеть незаконного сына Филиппа, побочного брата Александра Филиппа Арридея.

Наконец македонское войско и знать сошлись на двух царственных именах — слабоумного Филиппа Арридея и того младенца, который родился несколько месяцев спустя и был назван Александром IV. От имени этих царей царством стал править один из именитых македонских генералов, Пердикка, который по праву или без права присвоил себе царский перстень с печатью. Он раздавал сатрапии, распределял начальство над войском между военачальниками и тем самым открыл поприще для беспощадной игры честолюбия. И греческий, и восточный элементы царства, которые великий государь умел подчинять общим интересам своей империи, были оставлены в стороне.

Лаокоон.

Римская копия со статуи работы родосских скульпторов Агесандра, Афинодора и Полидора (конец III-начало IV в. до н. э.).

Греческие дела

Но на первых порах идея царства Александра держалась прочно, и прежде всего в этом должны были убедиться греки. Недаром Фокион сказал, когда получил известие о смерти Филиппа: «Сила, победившая нас при Херонее, уменьшилась только одним человеком». Точно так же и теперь — монарх скончался, а его монархия стояла твердо. Но в Афинах вообразили, что теперь настало время вновь возвратить себе прежнюю свободу, и Демосфен, незадолго до того принесенный в жертву политической необходимости, возвратился из своего изгнания в Афины. Афинский военачальник Леосфен успел еще заблаговременно собрать около 8 тысяч воинов из тех наемников, которые на основании приказа Александра сатрапам были оставлены без хлеба и слонялись без дела в спартанских владениях близ мыса Тенар. К этому наемному войску примкнули этолийцы, фессалийцы и др., и образовалась коалиция, с которой царский наместник в Македонии Антипатр не решился вступить в битву ввиду численного превосходства ее сил и заперся в крепости Ламии. Война, из-за этой крепости получившая название Ламийской, затянулась, но вскоре на подмогу из Азии явилось войско ветеранов под началом Кратера, и в то время как значительная часть греческого войска разошлась по домам, македонские полководцы собрали сильное войско, в котором насчитывали до 40 тысяч гоплитов, 3 тысяч легковооруженных и пращников, 5 тысяч конницы. В 322 г. до н. э. при Кранноне в Фессалии это войско сошлось с эллинским, в день Херонейской битвы. Эллинское войско все еще поджидало подкреплений и уже действовало несогласованно. Греки потерпели поражение, и когда на следующий день в македонский лагерь прислали уполномоченное для переговоров лицо, Антипатр заявил ему, что он вступит в переговоры не с союзом городов, а с отдельными городами. Следствием этого поражения было то, что Афины должны были принять македонский гарнизон, изменить свой демократический образ правления на тимократический, при котором богатые граждане, призванные к участию в правлении, целым рядом новых учреждений обеспечили македонянам спокойное обладание Афинами. Последний из афинских государственных людей Демосфен покончил с жизнью, отравившись ядом в храме Посейдона на островке Калаврия, где он искал себе убежища. Он только смертью мог избежать унизительной казни или еще более унизительного помилования, которых мог ожидать от Антипатра.

Немудрено предположить, что согласие недолго продержится между полководцами Александра, взаимная зависть которых и при его жизни сдерживалась только мощной волей царя. А после его кончины, когда они получили возможность выражать и проявлять свои чувства, дело очень скоро дошло до вооруженного столкновения между ними. Провинции царства были поделены между знатнейшими из полководцев, причем Македония и Греция достались Антипатру и Кратеру, Египет и Ливия — Птолемею, Памфилия, Ликия, Великая Фригия — Антигону, Фракия и Вифиния — Лисимаху. Но этот раздел, конечно, не удовлетворил никого из этих деятелей, т. к. все они были обыкновенными честолюбцами, и это их честолюбие тотчас побудило Антипатра, Антигона и Птолемея заключить между собой союз против Пердикки, которого они считали равным себе, а между тем он задумал ими повелевать. Азиатский наместник Пердикка выступил с войском против правителя Египта, Птолемея, сына Лага, и против Антигона, между тем как сторонник Пердикки грек Эвмен Кардийский обратился против Кратера и Неоптолема, сатрапа Армении. Эвмен одержал победу, но когда известие об этом громком успехе достигло берегов Нила, куда Пердикка уже успел передвинуться, катастрофа уже совершилась: известие о победе не застало Пердикку в живых, он был умерщвлен. Но единство царства еще признавалось всеми, и Антипатр — старейший и именитейший из полководцев Александра (диадохов) — заменил Пердикку в качестве наместника царства от имени царей Филиппа и Александра. В Трипарадисе в Верхней Сирии был проведен новый, второй раздел провинций (321 г. до н. э.).

Борьба диадохов

В 318 г. до н. э., когда Антипатр умер, поднялись новые волнения. По его завещанию регентство над государством было передано Полисперхонту, одному из старейших полководцев Александра, уроженцу Эпира, а сыну Антипатра Кассандру отводилась второстепенная роль. Полисперхонт, мать Александра Великого Олимпиада, которая только теперь добилась желанной роли, и Эвмен объединились в союз против Кассандра. В этой борьбе единство царства все более и более отодвигалось на задний план, и уже в этом втором периоде войны за наследие Александра сходят со сцены некоторые из тех лиц, в некотором роде имевшие право заявить свои претензии на престол, а именно: Арридей, брат Александра, и Олимпиада. И тот, и другая кончили насильственной смертью. Характерным по отношению к тому времени был конец Олимпиады, на голову которой пало ею же совершенное преступление. После того, как она долго отсиживалась в Пидне, она попала в руки Кассандра. На нее подали жалобу войску — высшему народному судилищу по древнемакедонскому обычаю, и войско приговорило ее к смерти. Но исполнение приговора встретило затруднения, т. к. из 200 человек, избранных в войске для этой цели, ни один не решился поднять руку на мать своего обожаемого царя-героя. Нашлись, однако, люди, которые охотно взялись за исполнение приговора: родственники тех, кто год тому назад были казнены по приказанию Олимпиады. В том же 316 г. до н. э. пал и умный, изворотливый Эвмен Кардийский, доверенный секретарь Александра, который дольше всех стремился к поддержанию целостности и единства царства. В то время, как он задумал еще раз попытать счастья и собрал большие силы против Антигона, правителя Великой Фригии и Ликии (который уже решил распространить свою власть на всю Азию), македонское войско, ненавидевшее Эвмена как грека, выдало его врагам. Тогда уже открылся полный простор для борьбы честолюбцев, которые смело могли снять личины. О подъеме какой бы то ни было нации, о какой бы то ни было идее не было уже и речи, мир принадлежал хитрому и храброму, и даже последняя тень высшего вида честолюбия — желание обладать всем нераздельным царством Александра — постепенно исчезло. Честолюбие этих воинов-выскочек уже удовлетворялось возможно большим куском добычи.

Битва при Ипсе. 301 г.

Высшее положение между диадохами принадлежало в это время Антигону, стремившемуся приобрести то значение, которым пользовались до него Пердикка и Антипатр. Его многолетний военный опыт (он был уже стар) дополнялся гениальной смелостью и изобретательным умом его сына Деметрия. Против него, естественно, образовалась коалиция из остальных полководцев — Кассандра, Лисимаха, Птолемея и Селевка, и эта борьба составляет третий акт неутешительной драмы (315–301 гг. до н. э.). Душой этой коалиции был умный Птолемей, по титулу правитель, а на самом деле уже несомненный победитель Египта, раньше всех постигнувший неизбежную судьбу царства Александра, которое не могло сохраниться в целости и должно было распасться на известное число независимых государств.

Монеты диадохов.

Серебряная тетрадрахма Антигона II Гоната (слева).

АВЕРС. Голова Пана с пастушеским посолом, изображенная на македонском щите.

РЕВЕРС. Идущая Паллада и надпись по-гречески: «Царь Антигон».

Монета Птолемея I Сотера (справа, вверху).

Золотой статер Деметрия Полиоркета (справа, внизу).

АВЕРС Голова Деметрия Полиоркета.

РЕВЕРС Всадник и надпись по-гречески: «Царь Деметрий»

Правителя Вавилонии Селевка Антигон вооружил против себя, потребовав от него отчета по управлению. Селевк резко ответил ему, что не намерен давать отчета по управлению страной, которую ему дали македоняне за его службу при царе Александре. С ним соединились и Кассандр, повелевавший Македонией, и Лисимах, утвердившийся на Геллеспонте в Вифинии. Для всеобщей истории не имеют ни малейшего значения последовавшие за этим борьба на суше и на море, победы и поражения, обманчивые заключения мирных договоров и бесконечные интриги. В этом третьем периоде борьбы пали от рук убийц и Роксана, и юный царь Александр (311 г. до н. э.), и Клеопатра, сестра Александра Великого, и Геракл, его второй сын. После одной из побед в 307 г. до н. э. Деметрий провозгласил своего отца царем и, следуя этому примеру, все его противники с этого времени стали также величать себя царями. Окончательное решение борьбы последовало в сражении при фригийской деревне Ипс, летом 301 г. до н. э. Войско союзников было значительно сильнее войска Антигона (между прочим, Селевк, благодаря своим связям с Индией, мог ввести в битву и громадную силу — 400 военных слонов). Счастье изменило 80-летнему царю Антигону, и он пал в общей сече смертью солдата.

Государственная система Востока

Постепенно установился новый порядок. 20 лет спустя после смерти Александра его монархия распалась на три больших царства и на несколько меньших владений. Тремя большими царствами были Египет под властью династии Птолемеев, Азия (от Геллеспонта до Инда) под властью Селевка Никатора и его наследников, Селевкидов; и Македония под властью Антигона Гоната,[48] внука Антигона (с 278 г. до н. э.) и его наследников. Вскоре становится известно о дальнейшей судьбе этого третьего царства, т. к. она оказалась тесно связанной с историей Запада и Рима, который был его центром. Наиболее цветущим из этих трех царств был Египет, для которого первый Птолемей оказался самым подходящим правителем. Династия Птолемеев сроднилась с народом и со всей страной, которая больше, чем все другие, была способна удовлетворять всем потребностям.

Птолемей II Филадельф.

Резиденция Птолемеев — этот первый из городов, заложенных Александром, придала и всему тому веку прославленное имя «Александрийского «. Замечательно умно и ловко сумели первые цари из династии греческих фараонов (31-й по местному египетскому счету) — Птолемей I Сотер, Птолемей Филадельф и Птолемей Эвергет — слить воедино давно уже укоренившийся греческий элемент с элементом туземным. Путем торговли за счет своего господствующего положения в восточной части Средиземного моря, Египет достиг необычайного богатства, и здесь, в Александрии, среди полного мира и безопасности, каких нигде не было в окрестных странах, наука свила себе гнездо, стала собирать и разрабатывать сокровища греческого ума и, по крайней мере, сохранила хотя бы немногое из того, что некогда представлялось великому завоевателю конечной целью его жизни.

Рядом с тремя большими царствами остается еще только припомнить в Азии небольшие государства: Армения, Каппадокия, Понтийское царство, Вифиния. Между всеми этими владениями греческие владения были не более чем игрушкой, зависевшей от прихоти более крупных и могущественных государств. Никто не хотел их уступить и все желали овладеть этими издревле прославленными городами, местностями и островами, утратившими всякое политическое значение, тогда как с другой стороны самим грекам, их образованию и способностям всюду открывалось обширнейшее поприще. Дух греческой, эллинской или, как ее правильнее называют вследствие различных примесей, эллинистической цивилизации стал господствующим на всех побережьях Средиземного моря и распространился отсюда вширь и вдаль; но этот дух совершенно утратил ту творческую силу, которая некогда вызывала к жизни государства на родной почве Греции, и те блистательные царства, которые произошли из Александровой монархии, должны были пасть перед Римом, более односторонне, но зато и более прочно развившимся из твердой национальной основы. А Рим именно теперь впервые вступал в непосредственное политическое соприкосновение с эллинским миром.

Италийские греки. Тарент

Римское правительство вскоре после окончания последней Самнитской войны вошло в пререкания с могущественнейшим из нижнеиталийских греческих городов богатым торгово-промышленным городом Тарентом или Тарантом, как он назывался среди коренного населения, состоявшего из пелопоннесских дорийцев.

Золотой статер города Тарента.

АВЕРС. Женская голова в окружении трех дельфинов.

РЕВЕРС. Юноша на коне, венчаемый богиней Победы. Надпись по-гречески: «Тарент».

Эллинское гордое сознание свободы и стремление к независимости, воодушевлявшее все эти колонии, преобладало и здесь; так же, как и везде, между греческими городами здесь не существовало никакой прочной политической связи. Внутренне устройство в Таренте носило чисто демократический характер. Успехи римского могущества в борьбе против италийских народов возбуждали опасения тарентинцев, но они все же не решились оказать непосредственную и сильную поддержку самнитам, которые могли положить конец этим успехам. Так же равнодушно отнеслись они и к другой, более близкой задаче: не оказали помощи и соседнему городу Фуриям против нападений со стороны луканцев. Трудно даже определить почему. Действовала ли в данном случае близорукая племенная или даже торгашеская зависть против соседской ионийской колонии, или просто распущенность, т. к. древнеэллинская энергия была усыплена в тарентинцах богатством и удобствами жизни. И вот г. Фурии обратился к тому же средству спасения, к которому некогда прибегла Капуя: он отдался под покровительство Рима. Это, конечно, должно было дурно настроить тарентинцев по отношению к Риму, и в 282 г. до н. э. это настроение, по совершенно случайному поводу, привело к такому насилию, которое должно было немедленно вызвать войну.

Первое столкновение в 282 г.

Римская эскадра, состоявшая из нескольких военных кораблей, на обратном пути из Адриатического моря направилась к тарентской гавани, по-видимому, случайно вынужденная или побуждаемая временно в этой гавани остановиться.

Боевой римский корабль. По Вергилию Ватиканскому.

Один вид римских кораблей уже раздражил население и вызвал с его стороны подозрение, а т. к. городское управление было построено на весьма либеральной демократической основе, то никто и не думал сдерживать свои чувства. Граждане тотчас собрались по греческому обычаю в театр, и ораторам-демагогам немудрено было внушить толпе, что римские корабли пришли недаром, и что сверх того явно нарушенным оказывается старинный договор, по которому «варвары» обязались не заплывать в тарентских водах далее мыса Лациний. Разгоряченный этими речами народ бросился в гавань и без всяких дальнейших переговоров и предупреждения вступил в бой с римскими судами, из которых очень немногим, и притом лишенным своего вождя, убитого во время схватки, удалось уйти в открытое море и тем спастись от гибели.

Внутреннее состояние Рима

До сих пор еще весьма распространенное мнение приписывает римскому народу и его вождям какую-то ненасытную алчность к завоеваниям. При более точном исследовании фактов это воззрение по отношению ко всему дальнейшему периоду великих внешних войн Рима оказывается неосновательным, а по отношению к первому столкновению с эллинским миром (столь важному по своим последствиям) даже совершенно невероятным. Но прежде чем доказать это, необходимо остановиться, на мгновение для обзора последних событий внутренней жизни Рима.

Полное и окончательное приравнивание прав патрициев и плебеев произошло именно во время большой среднеиталийской войны. По закону Публилия Филона, проведенному в 339 г. до н. э., было решено, чтобы плебисциты, т. е. решения общин, были одинаково обязательны для «всех квиритов» — для всего народа. По другому закону того же Публилия, всякие постановления центуриатных комиций (например, выборы должностных лиц) не могли быть кассированы патрицианским veto, прежде чем вопрос о том или другом предложении будет решен в комициях. По третьему закону, в это же время было положено, чтобы один из двух в пятилетний период выбираемых цензоров непременно был плебеем. Долгая и тяжелая италийская война, не раз принимавшая такой опасный для Рима оборот, более чем всякая иная из прежних войн заставила римлян весьма осмотрительно относиться к своим силам, и потому побудила руководящие кружки римского государства отодвинуть на задний план вопрос о различии патрициев и плебеев, старых и новых граждан, утративший уже всякий смысл и значение. Вот почему именно в 300 г. до н. э. удалось провести закон Огульниев (двух народных трибунов, Квинта и Гнея Огульниев), закончивший собой долгую борьбу. По этому закону жреческие должности, на которые, естественно, патриции дольше всего отстаивали свои права, стали доступны и плебеям. Было решено, чтобы к четырем патрицианским авгурам избиралось еще пять плебейских, а к четырем высшим жрецам (pontifices) из патрициев — четверо же плебеев. Этим все было закончено. Неоценено было то, что такое полное преобразование первоначального устройства в существеннейших чертах было произведено законным путем, правда, медленно, но без насильственных правонарушений, без революционных переворотов. Это тем более должно было придавать Риму громадное преимущество над другими государствами, что подобное развитие государственного организма весьма редкое в истории человечества явление.

Внешняя политика

После покорения Этрурии и всех соплеменных Риму народов власть римского государства распространилась на всю Среднюю Италию, и в Риме были озабочены тем, чтобы обеспечить за собой это господство — плод долгой и тяжелой борьбы. Уже во время войны была дополнена система колоний или укреплений: в 314 г. до н. э. была основана Луцерия в Апулии, в 313 г. до н. э. — Суесса, Понтии; в 303 г. до н. э. — Карсеолы; в 299 г. до н. э. на границе Умбрии Нарния; десять лет спустя, в 289 г. до н. э. — Сена Галльская, Каструм и Адрия у Адриатического моря, где незадолго до этого (291 г. до н. э.) был основан очень важный и крепкий пункт Венусия, далее всех продвинутый в южном направлении. В то же время все еще продолжались войны с галлами, которые в 285 г. до н. э. в союзе с некоторыми этрусскими городами, еще сохранявшими свою независимость, собрались отомстить римлянам за свое поражение при Сентине. И действительно, в 284 г. до н. э. они при Арреции нанесли римскому войску страшное поражение, вследствие которого война на севере опять разгорелась. Только в следующем году (283 г. до н. э.) римлянам удалось одолеть оба галльских племени, сенонов и бойев, и бывших с ними в союзе этрусков.

Рим и Тарент

Что же касается отношения Рима к греческому миру, то они до этого времени были дружественными. Эллинская образованность и утонченность нравов стали в это время более и более проникать в Рим. Тем более неприятно было римлянам кровавое столкновение, произошедшее в тарентских водах, и римляне всеми силами старались уладить это дело полюбовным соглашением, зная, что война с Тарентом, как и полвека тому назад, привлечет из-за моря какого-нибудь честолюбца, который может задаться мыслью завоевать Италию.

Римское посольство явилось в Тарент требовать удовлетворения, и у тарентинцев было решено отнестись к этому случаю как к несчастному недоразумению. Рассказывают, что посольство прибыло в Тарент не вовремя — во время празднования Дионисий, и население города, как и всегда в эти дни, предавалось шумному разгулу и веселью; что одному из римских послов было нанесено грубое оскорбление, а когда он в здании театра, в народном собрании стал излагать требования своего правительства, то был осмеян. Тарентинцы наотрез отказали в требуемом от них удовлетворении, и римляне двинули войска в их область. Тарентинцы в ответ на это напали на Фурии, состоявший под покровительством Рима, и нанесли ему значительный ущерб. Тогда римляне еще раз предложили мир, с тем, чтобы Фурии был приведен в свое прежнее состояние, римские пленники были отпущены на волю, и Риму было дано серьезное удовлетворение. Римляне надеялись на перемену направления политики в городе, где богатые граждане с досадой смотрели на эту войну, которая свалилась, как снег на голову. Но никакой перемены не произошло, а случилось именно то, чего более всего опасались: эпирский царь Пирр, с которым тарентинцы вели переговоры, решился предложить Таренту свои услуги, чтобы вести войну с Римом.

Царь Пирр Эпирский

Этот царь[49] уже успел приобрести себе известность в тех непрерывных войнах, которые бушевали в странах, лежавших за Адриатическим морем. Его первоначальное наследственное владение состояло из небольшого Эпирского царства, которое со своими «пеласгическими» порядками представлялось совершенно отсталым по сравнению с блестящим государственным строем окружающих стран.

Монета Пирра.

АВЕРС. Голова Юпитера в дубовом венке.

РЕВЕРС. Деметра на троне и надпись по-гречески: «Царь Пирр».

Но и этого небольшого владения он лишился, когда его отец Эакид стал на сторону одного из диадохов Александра. Это не понравилось могущественнейшему из эпирских племен, и оно царя Эакида сместило, а его сына Пирра, тогда еще мальчика, добрые люди едва успели спасти от преследования враждебной партии. Впоследствии много раз призываемый на царство и вновь изгоняемый Пирр наконец удалился к Деметрию, сыну Антигона, знаменитому и гениальному современному полководцу, с которым состоял в родственных отношениях. В решительной битве при Ипсе он сражался с ним рядом, затем попал заложником к египетскому двору, где своей прямотой и рыцарским характером приобрел благосклонность умного царя Птолемея, который выдал за него замуж дочь и относился к нему, как к своему сыну. В 296 г. до н. э. он возвратился в Эпир, несколько лет спустя ввязался в войну со своим бывшим покровителем Деметрием, который с 294 г. до н. э. был македонским царем, и некоторое время, в 287 г. до н. э., был даже царем Македонии. Когда до него дошло воззвание тарентинцев, он опять сидел на своем родовом престоле и правил своим царством, которое узкой полосой тянулось вдоль берегов Адриатического моря. А это царство было слишком тесным поприщем для такого энергичного и сильного деятеля, для его тревожного духа, постоянно и неутомимо строившего все новые и новые планы. Предложение тарентинцев вызывало его на Запад, где тотчас же представлялся Пирру целый ряд новых комбинаций. Может быть, он льстил себя надеждой на то, что в странах Запада явится тем же, чем Александр Великий явился на Востоке. К тому же, вероятно, ко двору Пирра уже проникли посланцы от побежденных в последней войне самнитов и этрусков, а также галльские предводители наемников. И соседние правители, вероятно, поощряли Пирра в выполнении его плана, т. к. этим путем надеялись надолго избавиться от беспокойного соседа или противника.

Пирр в Италии

Пирр. Статуя из Капитолийского музея.

Боевой слон, изображение с античной печати.

Один из подчиненных Пирра, некто Киней, осенью 281 г. до н. э. переправил в Италию отряд в 3 тысячи человек. Весной 280 г. высадился там же и он сам с 20 тысячами гоплитов, 2 тысячами стрелков и 500 пращников, 3 тысячами конницы и 20 слонами, никогда еще не виданными здесь. В Риме вполне понимали опасность и весьма деятельно готовились к войне. Одно войско направилось в Этрурию, в столице был оставлен запасной отряд, а один из консулов 280 г. до н. э., Публий Валерий Левин, с главными силами двинулся в Луканию, где город Фурии вновь был отнят у тарентинцев. А между тем эпирский царь распоряжался в Таренте по-солдатски и возбудил сильное неудовольствие среди граждан роскошного торгового города, которых он, не стесняясь, привлекал к исполнению воинских обязанностей самыми энергичными мерами. Ему нужна была битва, потому что нужна была победа, чтобы поднять на ноги италийских врагов Рима и утвердить свое значение в Италии. И вот битва не замедлила. Римляне не избегали ее, т. к. они и своему народу, и своим врагам хотели показать, что они не боятся заморских врагов и их знаменитого вождя. Они перешли через небольшую речку Сирис, впадающую на юг от Гераклеи в Тарентский залив. Эта переправа была совершена на виду у неприятеля и в отличном порядке. Говорят, что сам Пирр не мог при этом удержаться от замечания: «Это не варварский военный строй».

Битва при Сирисе. 280 г.

Римское войско выступило против македонской фаланги в своем древнем боевом порядке, по которому легион делился на три рода оружия (hastati, principes, triarii) с добавлением небольшого числа легковооруженных (velites) и 300 тяжеловооруженных всадников; в связи с легионом действовали отдельные когорты союзников, почти в таком же вооружении. Каждая когорта носила название той общины, которая ее поставила. Две первые шеренги (hastati и principes), в каждом легионе по 1200 человек, были вооружены исключительно римскими метательными копьями пилумани (pilum). Когда все эти дротики были выпущены в противника, эти передние ряды выхватывали свои короткие мечи и устремлялись на неприятеля. Если их натиск не сокрушал неприятельского строя, то следом вступал в битву третий ряд воинов легиона, триарии (их было по 600 в каждом легионе), опытные воины, вооруженные длинными копьями. Таков был римский способ наступления, испытанный на войнах против самнитов и галлов. Но на этот раз все усилия римлян, пытавшихся пробить фалангу эпиротов — в бесчисленных боях Востока испытанный боевой порядок македонско-греческой тактики — оказались тщетными; а когда атака римской конницы оказалась удачной, Пирр выдвинул против нее слонов, которые произвели величайшее смятение в конном строю, лошади не выносили крика этих животных. Итак, после мужественной борьбы, битва закончилась поражением римлян, которые потеряли 7 тысяч убитыми. Пирр приобрел этой победой значение. Южные греческие города примкнули к нему, а самниты, луканцы, бруттии приободрились и стали присылать ему подкрепления. Но важнейшая в этой местности римская крепость Венусия не думала сдаваться, и среди городов древнеримской области не выказывалось ни малейшего стремления примкнуть к неприятелю. Пирр задумал напугать римлян, вступил в Кампанию, переправился через р. Лирис и дошел до Анагнии (в 8 милях от Рима). Однако он был достаточно прозорлив, чтобы сознавать, что здесь он имеет дело с силой, гораздо сильнее сплоченной, чем представлялось в рассказах тарентинцев о Риме. И вот он отправил в Рим своего доверенного советника, Кинея, с предложением мира.

Мирные предложения

В Риме поражение при Сирисе произвело очень сильное впечатление, и среди правителей нашлись люди, которые были бы не прочь принять снисходительные условия мира, предложенные царем. Еще не все в ту пору, особенно в массе народа, успели сродниться с мыслью, что Рим предназначен быть столицей всей Италии, что он, в сущности, уже и есть столица. Рассказывают, что даже в сенате только энергичная речь знаменитого старца Аппия Клавдия Цека (Слепца)[50] внушила всем твердость и устранила колебания. Старый и слепой сановник на этот раз приказал принести себя в курию на носилках и заявил, что он «желал бы, сверх слепоты, еще оглохнуть, чтобы не слышать речей о мире, нашептываемых трусостью». Нашлись, однако, кроме него люди, которые припомнили многовековую историю города Рима и нашли невозможным переговоры о мире с царем, который, по выражению Аппия Клавдия, «был не более, как оруженосцем одного из телохранителей Александра Великого». Ответ Пирру, принесенный Кинеем из Рима, с полной ясностью выказывал великий политический замысел: «Никакой мир невозможен до тех пор, пока Пирр не покинет Италии».

Битва при Аускуле

Римское государственное и военное устройство произвело глубокое и сильное впечатление на Кинея и на самого Пирра, который, будучи мужественным и проницательным воином, сумел оценить воинскую готовность Рима и вывел из этого свое заключение. Римские писатели с понятной гордостью передают речи посла Пирра, в которых он передавал царю вынесенные им из Рима наблюдения и, между прочим, выразился, что «римский сенат показался ему собранием царей». И сам царь был немало поражен: римские пленники, которых он под честное слово отпустил в Рим на празднование Сатурналий, все вернулись в его лагерь в назначенное время. В этом факте, впрочем, скорее следует изумляться чрезмерному рыцарству Пирра, допустившего такой отпуск для военнопленных, если только факт не был вызван тем, что он очень хлопотал в это время о мире с Римом и некоторое время мог даже питать основательные надежды на его заключение. В действительности его положение уже становилось весьма шатким, т. к. война быстро истощила его средства и он не имел возможности пополнить их в достаточной степени ни из казны своего маленького царства, ни из богатств Тарента, которому от войны уже солоно приходилось, ни поборами с италийских областей, страшно истощенных и доведенных до полнейшей крайности. Однако для похода 279 г. до н. э. ему еле удалось собрать достаточное войско, в котором насчитывалось 70 тысяч человек. Театр войны был перенесен на самый юг Италии, т. к. он вынужден был отступить. При Аускуле, на самнитской земле, он сошелся с римским войском, почти равнявшимся войску Пирра по численности (в том числе было 20 тысяч римских граждан, т. е. 4 легиона). Благодаря своему воинскому искусству, после двухдневной битвы, он еще раз одержал победу, которая, однако, была недостаточно решительной и полной, чтобы существенно изменить его весьма шаткое политическое и военное положение. Эта слабость в значительной степени зависела от неудовлетворительности его операционного базиса, и он вдруг задумал, совершенно в духе своего учителя Деметрия и борьбы диадохов, разом оборвать свою войну в Италии и обратиться предварительно к завоеванию Сицилии, чтобы придать хоть какую-нибудь прочную основу своим действиям.

Пирр в Сицилии

Остров Сицилия, расположенный между Европой и Африкой, в самой середине Средиземного моря, которое он разделяет на две половины — восточную и западную, от природы чрезвычайно плодородный и изобилующий превосходными гаванями, казалось, предназначен быть повелителем и владыкой всего Средиземного моря. Но именно вследствие этого слишком выгодного положения остров Сицилия никогда и не мог добиться независимого национального существования. Отовсюду открытый для колонизации, он во все времена отовсюду привлекал к себе переселенцев, и эти переселенцы постоянно боролись между собой за господство над всем островом. Древнейший слой туземного населения состоял из сикулов или сиканов, которые, как предполагают, переселились сюда из Италии. Затем явились финикийцы, и когда их время миновало, дело колонизации продолжали их естественные преемники, карфагеняне (пунийцы или североафриканские финикийцы), и прочно основались на западной стороне острова, начиная от Лилибея (т. е. «к Ливии обращенного»), который был их важнейшей колонией в Сицилии. Немного погодя, в цветущий период эллинской колонизации, быстро заселился греческими колониями восточный берег острова: здесь появились Мессана, Сиракузы (735 г. до н. э.), Катана, Леонтины, Мегара, Гела, Селинунт, Акрагант (580 г. до н. э.), и все они быстро достигли цветущего состояния и, в свою очередь, образовали новые поселения.

Серебряная монета Агафокла, тирана Сиракуз.

АВЕРС. Голова Персефоны, греческая надпись КОРА (культовое имя Персефоны).

РЕВЕРС. Богиня Победы, еоздвигающая трофей. Надпись по-гречески: «АГАФОКЛ».

С тех пор нескончаемая борьба между пунийцами и греками составляла главную основу их истории; и рядом с этой борьбой шли неизбежные раздоры между различными племенами эллинов, поселившихся в Сицилии, и внутренние усобицы и перевороты в греческих городах. В их среде уже очень рано дорийский город Сиракузы приобрел выдающееся положение на юго-восточном берегу, как опорный пункт борьбы против карфагенян; а для карфагенян он стал главной целью их военных предприятий. Внутренняя история Сиракуз представляет собой непрерывную цепь переворотов, при которых демократия и тирания чередуются. Так, вскоре после того, как город отстоял свою независимость против нападений ионийских Афин (415–413 гг. до н. э.), наступила тирания двоих Дионисиев (406–343 гг. до н. э.), а затем с 315 г. тирания Агафокла. Борьба с пунийцами постоянно вынуждала сосредотачивать все силы в руках одного правителя. И после смерти Агафокла пунийцы опять стали одолевать сиракузян, и посольство от них явилось к Пирру и пригласило его вступиться за эллинов против их исконного врага. Он охотно взялся за это дело, тем более, что был женат на дочери умершего сиракузского тирана, да притом вынужден был искать выхода из своего неловкого и не особенно почетного положения в Италии.

Союз Рима с Карфагеном

В то время как карфагеняне уже приступили к осаде Сиракуз, Пирр (278 г. до н. э.) еще раз попытался вступить с римлянами в переговоры, но получал такой же ответ, как и раньше. В Риме уже и слышать не хотели ни о каком вмешательстве или посредничестве эпирского царя, который был уже не страшен римлянам. Естественным следствием нового положения было заключение оборонительно-наступательного союза между обеими республиками, Римом и Карфагеном, против их общего врага царя Пирра. По этому союзному договору оба государства обязывались не заключать с Пирром отдельного мира, и, в конечном итоге, договор должен был привести Рим к обладанию Тарентом, т. е. всей Италией, а карфагенян к обладанию Сиракузами, т. е. Сицилией.

Возвращение Пирра

Царь Пирр приплыл в Сиракузы (278 г. до н. э.), и война тотчас охватила широкое пространство. Пунийцам тотчас пришлось почувствовать на себе, что за дело взялась сильная и умелая рука. Они должны были снять осаду с Сиракуз, и вскоре были доведены до того, что, несмотря на договор, заключенный с Римом, предложили Пирру мир, отказываясь от всяких притязаний на Сицилию и удержав за собой только Лилибей, важнейшее из своих владений, в котором преобладал пунийский элемент в населении (277 г. до н. э.). Но Пирр, ободренный быстрым успехом войны, пришел к убеждению, что война, веденная им, не достигнет существеннейшей своей цели, если пунийцы не будут окончательно изгнаны с Сицилии, и мир с Карфагеном не состоялся. Притом Пирр собрал сильный флот, который мог оказать ему важные услуги при возобновлении войны в Италии, и летом 276 г. до н. э. он более чем когда-нибудь был близок к достижению своей цели, если только вообще ее можно считать достижимой. Но и среди сицилийского населения ему пришлось испытать то же, что он уже испытывал в отношениях с италийскими греками. Греки, призвавшие его на помощь и больше всего на свете ценившие свою свободу во внутреннем городском управлении, неохотно подчинились правлению Пирра, сильному и энергичному, поставленному на военную ногу. Притом невозможно было надолго соединить под одной властью эти греческие города, вечно враждовавшие между собой. Началось понемногу их отпадение от общего дела. Карфагенское войско снова пришло на остров и стало довольно успешно действовать, и поэтому Пирр, уже не вполне добровольно, должен был решиться на возвращение в Италию и на возобновление там войны, которая тем временем успела принять весьма неблагоприятный для его итальянских союзников оборот.

Поражение Пирра при Беневенте и его смерть

Рим еще в 280 г., в год первого поражения, заключил мир с этрусскими городами. В 278 г. тарентская колония Гераклея заключила мир с Римом. В следующем году Кротон и Локры склонились на сторону Рима, во власти которого и так уже находился весь южноиталийский берег, за исключением самого Тарента и г. Регий, который вследствие солдатского бунта в рядах римского войска попал в руки возмутившейся его части, именно кампанского легиона. Самнитская область находилась в полной зависимости от расположенных в ней римских войск, и ее население даже не помышляло о каком бы то ни было восстании. Единственным успехом, которого мог добиться Пирр после возвращения в Италию, было завоевание города Локры, в то самое время, когда все сделанное им в Сицилии рухнуло и разбилось в прах. Еще раз он задумал попытать счастья в битвах: поход 275 г. до н. э. он начал с того, что устремился с войском в Самний, и на самнитской территории, на полпути от Тарента до Рима, наткнулся на римское войско при Беневенте. Войском предводительствовал плебейский консул того года, Маний Курий Дентат — ветеран самнитских войн. В последовавшей битве счастье покинуло Пирра. На этот раз римские легковооруженные воины (велиты) сумели даже справиться с его слонами, которые пугались их стрел, обернутых горящей паклей, и, поворачиваясь в тыл неприятеля, распространяли смятение в рядах войска Пирра. Потеряв сражение, Пирр поспешил закончить и войну. Покинув Италию, он оставил в ней только одного из своих военачальников, Милона, с 3 тысячами гарнизона в тарентской цитадели. Напрасно он взывал к восточным дворам, прося о помощи. Едва вернувшись на родину, он тотчас же вступил в новую борьбу, и во время одного похода в Пелопоннес пал в битве у ворот Аргоса (272 г. до н. э.).

Характеристика Пирра

Один из талантливых писателей древности изображает воинственного и благородного эпирского царя идеалистом и удивительно верно замечает, что он «постоянно расточал в упованиях то, что успевал приобрести деяниями». Между историческими героями ему нельзя указать место, т. к. весь его поход на Запад был вопиющей несправедливостью. В этой войне все симпатии, несомненно, должны быть на стороне Рима, который тщетно требовал от тарентинцев удовлетворения за грубое правонарушение и затем мужественно сумел отстоять свое веками приобретенное положение и свою свободу против иноземного воителя… В этой борьбе он, наконец, осознал и проявил свое истинное призвание — быть руководителем судеб Италии.

Италия под властью Рима

Милон, узнав о кончине своего царя, не замедлил сдать тарентскую цитадель римскому консулу Луцию Папирию Курсору (272 г. до н. э.). Очевидно, это произошло если не по предварительному распоряжению Пирра, то совершенно в его духе. Его военачальник передал цитадель римлянам, врагам, которые до конца честно воевали с Пирром, а не карфагенянам, как того желала некоторая часть тарентских граждан, опасавшихся возмездия римлян. С этой целью карфагенская эскадра даже зашла в тарентскую гавань, но тотчас после заключения Милоном договора с римлянами направилась обратно восвояси. Древний дорийский город был обезоружен, его корабли были уведены римлянами, укрепления срыты, а управление оставлено неприкосновенным. После этого те немногие города и местности Италии, которые еще были готовы обороняться, были вынуждены или сложить оружие перед Римом, или добровольно его сложили. В 271 г. до н. э. Регий, все еще находившийся в руках кампанских мятежников, был взят штурмом, и остальные из этих кампанцев (еще около 300 человек), уцелевшие после отчаянной обороны, были отведены в Рим и там обезглавлены на форуме. После этих событий римляне не замедлили закрепить за собой территорию, приобретенную такими тяжелыми усилиями, и для этой цели прибегли к испытанному уже средству повсеместного распространения своих колоний. В 273 г. до н. э. были основаны Пестум и Коза в Лукании, в 268-м — Беневент в Самнии, Аримин на берегу Адриатики для обороны от галлов, затем в течение двух лет Фирм, Каструм Новум и Эзерния в Самнии.

Общее политическое положение