Размышления о дилемме «Россия и Европа»

Размышления о дилемме «Россия и Европа»

Доклад на конференции «Россия, куда ты идешь?»

Вопрос о русской идентичности и дилемма «Россия и Европа» относятся к так называемым вечным вопросам, важным отнюдь не только для русской жизни. В сегодняшнем меняющемся не в пользу Запада мире отношения и взаимопонимание Европы и России имеют ключевое значение не только для нашей общей Европы, но, в немалой степени, для будущего мировой политики.

На всем протяжении своей истории, от превращения Московии в Российскую империю, а затем, в XX веке, – в коммунистический СССР, этот феномен, независимо от наличия реальных противоречий, вызывал заинтересованную ревность особого характера, присущую лишь разошедшимся членам одной семьи.

Политическая и историко-философская дискуссия о «России и Европе» в России до сегодняшнего дня развивается в интерпретации духовного смысла мировой истории и культуры. Но современная европейская элита сводит дискурс к узким политическим категориям, проявляя мессианизм либертаристских ценностей. Однако не случайно уже не одно столетие продолжаются дискуссии о том, принадлежит ли Россия к европейской цивилизации. Эту дилемму не обошли вниманием крупнейшие русские умы прошлого в известных интеллектуальных спорах между западниками и славянофилами, которые, надо отметить, были вовсе не антитезами, но сторонами русского сознания, его богатыми гранями. В XX веке разочарование в западном марксизме и отношении Европы к русской трагедии вызвало к жизни третье альтернативное течение – евразийство. Сегодняшний спор гораздо беднее философски, но куда воинственнее политически.

Отношение Европы к России изначально было отмечено скепсисом и недоверием ко всему отличному, что так свойственно евроцентрической мысли Старого света. Достаточно заглянуть в «Шесть книг» о «Республике» Жана Бодена, не делавшего разницы между мусульманской Османской Турцией и чуждой и далекой православной ойкуменой.

Сегодня нервическое отношение к дилемме «Россия и Европа» также не изжито в основном именно Западом. Об этом как раз свидетельствует предложенная мне тема об «идентичности России». Ведь Европа не обсуждает родство с мусульманским или пантеистическим Востоком? Похоже, Европа построила свой рай на земле, но так и не избавилась от скепсиса к русской истории, неуверенности перед громадностью, потенциальной самодостаточностью России, а главное, перед ее вечно самостоятельным поиском универсального смысла бытия.

Но что есть Европа? Это ли романо-германская культура, где человек – воплощенный долг в борьбе добра и зла? Или это доктрина «прав человека», система, где презрительная и теплохладная сентенция Понтия Пилата «что есть истина?» стала девизом современной либертаристской философии?

Является ли Россия частью Европы? На этот вопрос не может быть однозначного ответа. Вдумчивые исследователи не считают Россию ни отсталой частью европейской цивилизации, ни ее православной антитезой, ни простым соединением или даже синтезом европейских и азиатских элементов. (Впрочем что есть Азия? Это ведь и ислам, и пантеистический Восток…). Россия слишком велика и самодостаточна, поэтому она сама составляет своеобразную часть нашей общеевропейской цивилизации – русскую цивилизацию. Поэтому и очевидно, что узко западноевропейское измерение российскую идентичность не исчерпывает. Однако Европа – это не только латинская Европа, Европа – это и православный опыт поствизантийского пространства.

Когда же мы были более всего едины? На мой взгляд, дважды: изначально до Просвещения и в XX веке – в период коммунизма. И это не парадокс.

Что является основой европейской цивилизации с идеей универсальных целей и ценности личного и всеобщего бытия? Американская конституция? Декларация прав человека и гражданина? Нет – христианское Откровение. Несмотря на многовековое соперничество, великая романо-германская культура и русская православная культура имеют общую духовную апостольско-христианскую основу. И в одну цивилизацию нас объединяют не демократические клише, давно наполняющие конституции Африки и Индии, а «Отче наш», и Нагорная проповедь.

Спор о первенстве в обладании христовой истины, великая схизма разделили Европу и Россию, но отнюдь не сделали их разными цивилизациями. Романо-германская и русская православная культура стали двумя опытами и дали каждая своеобразный ответ на главный вопрос христианской истории – преодоление искушения плоти хлебом и гордыни – властью.

В православии и русском мировосприятии сильнее всего была выражена эсхатологическая сторона христианства. По мнению добросовестного исследователя русского общества начала XX века Стивена Грэма, Запад и Россия – это Марфа и Мария, добавим, к сожалению, разделенные.

Бердяев в своих рассуждениях о России часто подчеркивал, что «русская идея» – не есть идея цветущей культуры и могущественного царства, русская идея есть эсхатологическая идея Царства Божия». Наконец, Св. Серафим Саровский выразил идеал: «стяжание Духа Святого в себе».

Разделил нас вольтерьянский хохот. На пороге XX столетия, когда персонажи Золя уже вытесняли героев Шиллера и Э. Ростана, православная Россия действительно уже имела немного общего с той западной цивилизацией, что опиралась на рационалистическую философию Декарта, идеи Французской революции и протестантскую этику в отношении к труду и богатству.

Русская революционная интеллигенция бросилась догонять. Но и на этом пути Россия опять по-иному выразила даже «апостасию» – отступление от Бога: гетевский Фауст – воплощение скепсиса горделивого западного ума, не терпящего над собой никакого судии, а Иван Карамазов – дерзкий вызов Богу русской гордыни, отвергающей идею милостивого и милосердного Бога из-за попущения зла не земле.

Российские большевики, считавшие себя истинными наследниками Французской революции, яростно повторили провозглашенный якобинцами «революционный террор». Но европейцы упорно продолжали усматривать истоки большевизма даже не у Петра Великого, не у Робеспьера с гильотиной, даже не у Иоанна Лейденского и Томаса Мюнцера, а у Чингисхана.

Сама Европа, прежде всего «передовая» Франция провела в 60-е годы левацкую бескровную революцию.

В итоге само европейское мышление к сегодняшнему дню превратилось из либерального в либертаристское и мессианское.

Можно сказать, что демоны индивидуализма и бесы социальности – вот кто яростно столкнулся в конце XX века. При этом либертаристская и даже атеистическая Европа по-прежнему сохраняет извечные западные фобии в отношении Православия и России, рядившиеся в разные одежды, но единые для папства и насмешника Вольтера, для маркиза А. де Кюстина и К. Маркса, да и для философа-маоиста Андре Глюксмана – «царизм», «советский (он же русский) империализм», «филофейство», «византизм», варварство варягов.

Так на рубеже XXI века дилемма «Россия и Европа» органично вошла в новую «великую схизму» эпохи постмодерна, в которой соперничали идеи опять из одного родового гнезда, на сей раз – Просвещения. И это соперничество опять носило характер семейного спора. Коммунизму и либерализму – кузенам, обоим детищам философии прогресса, равно свойственно самоотождествление с вселенскими идеалами. Обе доктрины стремятся достичь униформного одномерного мира без нравственного целеполагания – материалистического и космополитического.

Запад построил свой рай на земле, который действительно поражает своим благосостоянием, но вряд ли чем-то другим. «Куда ты идешь, Россия?» – задает вопрос Европа. Но порой и мы в недоумении задаем вопрос: куда идет Европа?

Для русских Европа, Франция всегда были культурным понятием. И сегодня русские приезжают во Францию любоваться дворцами и мостами, Собором Парижской Богоматери, музеями, замками Луары, вкусить благоустроенного быта французской глубинки, отведать французской кухни. Они мечтают увидеть галантных героев Дюма, для которых честь и долг дороже жизни, и элегантных дам, которые, увы, встречаются лишь в старшем поколении. Но никого из русских не вдохновляют троцкистские посягательства на семью «ювенальной юстиции» и парады сексуальных меньшинств, но именно этим «апогеем демократии и прогресса», похоже, Западная Европа гордится сегодня больше, чем Лувром.

Постсоветская интеллигенция, прошедшая через 75 лет принудительного атеизма, поражена неожиданной для нее левизне и атеизму французского интеллектуального сообщества. Тщетно искать сейчас на Западе примеры духовного поиска смысла бытия. Быть рабом своей плоти и своей гордыни, жить по принципу «где хорошо, там и отечество» – вот что кажется сегодня смыслом жизни европейского «демоса». Но этот демос все еще слепо уверен в своей мнимой «кратии», хотя за спиной охлоса судьбами Европы и мира вершит всесильная олигархия, которая не реагирует даже на массовые протесты политике. Не пора ли дискутировать не о пути России, а о «пути демократии»? Обсуждать ее давно нужно только в рамках «теории элит».

Поистине, русский интеллигент прошлого, очарованный улыбкой Джоконды и шекспировскими страстями, блеском картезианской логики и жаждой познания Гете и павший перед заклинанием «свободы, равенства и братства», увидел бы в III Тысячелетии лишь кабалистические столбики Internet и «Царство Банка» Жака Аттали. Банк – вот подлинный хозяин «liberte», крушитель цивилизаций и могильщик великой европейской культуры.

Евросоюз территориально вырос, но «Старая» Европа утрачивает духовную перспективу, и это опаснее, чем финансовый кризис. Европа в сознании европейской элиты – это гигантское хозяйственное предприятие для удовлетворения индивидов, напоминающих ? из антиутопии О. Хаксли. Европейская конституция – скучнейший образчик творчества либерального «Госплана». Еще философ К. Шмитт с сарказмом предсказал схожесть марксового и либерального экономического демонизма: «Картины мира промышленного предпринимателя и пролетария похожи как братья-близнецы – это тот же идеал, что у Ленина «электрификация» всей земли. Спор между ними ведется только о методе».

В разделе «ценности» вообще не перечислены оные. «Священные коровы» либерализма XXI века – «права человека», «свобода» и «демократия» – это лишь возможности для реализации ценностей. Так для чего же Европе нужна Свобода? Чтобы «гнать перед собой врагов и грабить их имущество», как определил высшее благо Чингисхан? Или чтобы спастись «алчущим и жаждущим правды» (Нагорная проповедь)? Или чтобы уравнивать порок и добродетель, добро и зло? Сегодняшний мир Европы поражает нравственным релятивизмом. По сравнению с коммунистическим СССР и его чисто материальным эгалитаризмом, современная Европа куда глубже опустилась в «культуру, движимую всепоглощающей страстью к равенству», как охарактеризовал ее Франсуа Фюре.

Ценностный нигилизм – и есть конец истории. Поэтому для Европы заканчивается эпоха культуры как порождения духа. Остается технократическая цивилизация. Это уже не метафизический «Рим», где свершается вселенское противостояние добра и зла. Это Рим языческий с его паническим страхом перед физическим несовершенством, старением и смертью. Но такой Рим со всем его материальным превосходством – водопроводом, термами, Колизеем, и с его демократией-Форумом – уже был сметен Аларихом вестготским. Сегодня технократия бессильна перед мигрантами не потому, что тех много и они иные, а потому, что у нее самой нет святынь.

Что же Россия? Что стоит за идеей ее новой модернизации?

Двойственность природы России выразилась в парадоксальном опыте последних трех веков. Россия по собственной инициативе регулярно переживала волны «вестернизации». Но все заимствованное у Запада, перерабатывалось Россией по-своему и рождало нечто свое. В итоге это лишь воспроизводило дилемму.

В XX в. так произошло сначала с западным марксизмом на российской почве, преобразованном до неузнаваемости, а затем – с либерально-демократическими реформами 90-х годов. Их сугубо нигилистический и гедонистический дух был отвергнут обществом, как только исчезла угроза реставрации надоевшего и исчерпавшего себя коммунизма. Именно само русское общество востребовало смену мировоззренческих координат и политического спектра.

Западная либертаристская доктрина объявляет чуть ли не главной проблемой отношений России и Европы пресловутое несоответствие России западным стандартам демократии. При этом самые громкие адепты новой мессианской идеи не скрывают своей нетерпимости, заимствованной у недавнего идейного соперника – коммунизма. Так левый дух с претензиями на трон в «царстве человеческом» блуждает с Запада на Восток и обратно подобно идее метафизического Рима в предыдущем споре о христианской истине!

Бессмысленно отрицать, что нынешний российский политический режим в своем функционировании отличается от европейской модели. Сами русские считают его нуждающимся в последовательном совершенствовании. Но для русских он несовершенен вовсе не потому, что не похож на Европу, а в собственных критериях, которые в чем-то совпадают, но в чем-то сильно отличаются от тех, что нам навязывают. Тем не менее, нынешняя система России, безусловно, построена на демократических основах, на идее фундаментальных индивидуальных свобод. А пороки и грехи любой политической системы бывают двух свойств – законотворческого и правоприменительного, что особенно характерно для всей истории России. Однако европейцам следует признать, что российское общество собственным демократическим выбором предпочитает государство, основанное на исторической традиции сильной централизованной власти, способной контролировать процессы на огромной территории с невиданной многоукладностью и разницей в развитии.

Серьезные социологические исследования показывают: в российском социуме сформировался консенсус в том, что историческая модель России должна иметь, прежде всего, национальный характер. Некоторое разочарование в «европейском выборе» обусловлено среди прочего и крепнущим убеждением в том, что в своих отношениях с Россией сами европейцы в целом руководствуются чисто эгоистическими мотивами. При этом никакой враждебности к Европе россияне не проявляют. Да и разве процессы в мире не демонстрируют: демократия, распространяясь по миру, обретает совершенно разные формы точно также, каким многоликим сегодня являет себя капитализм?

Именно в этом смысле мы подходим и к идее модернизации России.

Две крайние позиции: «развитие только по западной модели» и «развитие исключительно самобытное» – уже опровергнуты опытом и одинаково губительны для России. За века послепетровской модернизации Россия усвоила многие из отдельных нужных ей элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т. п. и еще нуждается в освоении ряда западных достижений. Но она никогда не станет Западом, у нее свои особенности и свои задачи.

Тотальный нигилизм ко всему русскому постсоветских западников побудил их следовать устаревшей теории модернизации в линейном прогрессе. Они убеждали в правильности и неизбежности стадии первоначального накопления капитала, описанной Фернаном Броделем. Попытки имитировать прошлое Запада и догонять его лишь сдвинули Россию на периферию. «Догоняющая» модель модернизации создает лишь островки. Таковы Москва и Санкт-Петербург, отличающиеся от российской провинции и образом жизни, и сознанием. Эти анклавы могут побуждать к модернизации, но они создают недопустимый уровень социального неравенства, разрушают единство нации, которая распадается на разные цивилизации и теряет исторические ориентиры.

Модель «догоняющей» модернизации давно обнаружила свою ограниченность. Новые концепции мировой науки отрицают единый образец развития. Национальные культуры сегодня повсеместно перемалывают капитализм, а раньше думали, что капитализм способен перемолоть все культуры. Сейчас наступила эпоха национальных модернизационных проектов.

Глобализация положила начало неотвратимой социальной трансформации самого Запада. Для остального мира глобализация давно не синоним модернизации, ибо часто оборачивается прогрессирующим отставанием. Простое подражание Западу не приносит модернизацию. Сегодня надо искать собственную незаменимую нишу, быть лучшим хотя бы в чем-то, или уникальным.

Известны уже опробованные несколько путей развития. Первый путь – вестернизация без модернизации – это сугубо поверхностное принятие западных принципов без глубокого усвоения западной культуры и распад собственных культурных традиций. Такое общество называют разрушенным традиционным обществом, не перешедшим на следующую ступень развития (Египет и Филиппины).

Второй принципиально новый, но уже опробованный путь – это модернизация без вестернизации. Иногда его называют постмодернизацией. По этому пути пошли новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии, Япония с 50-е годов. Их элиты, стремясь к модернизации, адаптировали ее к своей культуре, а не наоборот.

Опыт модернизации без вестернизации относительно успешен, но и он ограничен в своих возможностях. Наиболее адекватной формой развития обществ сегодня представляется национальная модель модернизации на основе дозированной для каждого общества вестернизации.

Абсурдно отрицать, что Россия еще много может и должна позаимствовать и развить у себя из западного опыта. Но это не дает оснований утверждать, что мы должны «догонять» Запад или развиваться по западной модели, тем более что Запад сам на пороге неотвратимых перемен.

Итак, национальная модель модернизации – тот тип развития, который диктуется нуждами основной геополитической единицы современности – национального государства. Сегодняшние представления социальной науки о многообразии «модернизмов» принципиально отличаются от «классической модернизационной теории», готовой признавать лишь «национальную специфику» в «едином» процессе. Раньше Запад считался единственным образцом, а эмпирические несовпадения с ним трактовались как «незавершенная» или «неуспешная» модернизация. Сегодня же один из самых крупных специалистов по теории модернизации Ш. Айзенштадт полагает, что в условиях глобализации Запад, сам претерпевающий трансформацию, уже не может оставаться универсальным образцом развития.

Развитие Китая, Индии опровергает тезис о непременной тотальной вестернизации как условии модернизации. Перед человечеством опять новое «Новое время» с подъемом национальных моделей развития, и Запад неизбежно становится лишь одной из них.

Никто в России не оспаривает достоинства «рынка» и необходимость демократии. Просто это всего лишь инструмент, а не историческая перспектива. Именно в России – похоже, единственной во всей Европе – все еще не утихает подлинно исторический спор: живем ли мы для того, чтобы есть, или едим, чтобы жить, и зачем живем… Пока это волнует, не будет конца истории.

Без излишней вестернизации, но открыто ко всему полезному для нас будет развиваться и российский модернизационный проект с учетом целей и ценностей национального бытия.

Поэтому, наверное, пора оставить бесплодные иллюзии: Россия будет сохранять, развивать и приумножать как свою «европейскость», но также и свои фундаментальные особенности. Россия никогда не станет Западом! Русские не видят в этом никакой проблемы для взаимоотношений – они привыкли уважать инакость других и ждут от демократов того же. Но проблема – в агрессивном мессианизме европейских левых либералов. Однако разве подлинная демократия не предполагает в качестве основополагающего принципа право народа на свободный выбор? Это право России и русских на своеобразие собственного исторического пути.

Сейчас как никогда значимы и метки суждения Жака Ле Гоффа, одного из крупнейших историков школы «Анналов». Он видит перед совокупной Европой задачу, которую «ныне предстоит осуществить европейцам Востока и Запада» «в объединении обеих половин, вышедших из общего братского наследия единой цивилизации, уважающей порожденные историей различия».

Я же убеждена, что будущее России – это будущее Европы, и наоборот!

«Русский мир»,

06.04.2011

Данный текст является ознакомительным фрагментом.