11 АМЕРИКАНЦЫ ВКЛЮЧАЮТСЯ...
11 АМЕРИКАНЦЫ ВКЛЮЧАЮТСЯ...
Такое положение сложилось почти исключительно потому, что Америка, обладая значительно большим научным и промышленным потенциалом, была избавлена от угрозы бомбежек, в то время как Британия всегда находилась в опасности. Поглощение британских усилий оправдывалось здравым смыслом и взаимными потребностями. Манера, в которой это поглощение произошло,— другая история, и справедливость ее сомнительна.
До лета 1940 г. Соединенные Штаты были не более чем благожелательной нейтральной страной. В Британии считалось естественным не публиковать секретные данные, особенно относящиеся к таким важным для успеха в войне устройствам, как радары. Но с падением Франции и покорением Западной Европы немцами обстановка менялась. Британия теперь оставалась одинокой. Отчаянно нуждаясь в помощи, она рассматривала свои научные достижения по созданию бомбы как некий товарный резерв, как капитал, который следовало сохранять любой ценой. Америка, начиная понимать, что германское владычество над Европой уже реальность, угрожающая даже и Новому Свету, стала проявлять больше податливости в оказании материальной помощи.
Летом 1940 г. в Соединенных Штатах еще открыто печатались разного рода рассуждения по поводу урановой бомбы, например сообщения об университетских работах. Британские же ученые больше не располагали такой свободой публикации.
На одном из первых заседаний «Мауд Комитти» Томсон просил А. Хилла, готовившегося к поездке в Америку с научной миссией, «узнать, как обстоит дело в Соединенных Штатах», учитывая, что они могли бы быть поставщиками урана. Тремя месяцами позже, поскольку Франция пала, был предпринят несколько более определенный шаг: обратились к проф. Г. Фаулеру, выдающемуся ученому, пасынку покойного Резерфорда. Фаулер для поддержания общей научной связи собирался выезжать в Оттаву. Существуют две, доводы о различные версии относительно инструкций, полученных им от «Мауд Комитти». Согласно первой ему поручалось вести дело «так, чтобы он смог начать информационный обмен мнениями относительно кооперирования с канадцами и американцами» работ над атомной бомбой. По второй версии он «уполномочивался сообщить Соединенным Штатам все данные, которые у нас были получены». Обе эти версии, конечно, не являются взаимоисключающими.
Каковы бы ни были точные инструкции Фаулера, их значение заслонили события следующего месяца. В августе «Мауд Комитти» заслушал краткое, но весьма существенное сообщение Хилла относительно работ, проводившихся в Соединенных Штатах. После обсуждения было предложено предпринять новые шаги в направлении координирования исследовательских работ между Британией и США. Однако это предложение уже устарело из-за планов, связанных с миссией Тизарда. Нужда в быстрой технической помощи со стороны Соединенных Штатов была отчаянной. Правительства согласовали, что из США будет послано в Британию по программе ленд-лиза несколько эсминцев, а Британия — на еще неясной тогда основе — должна поделиться своей технической информацией с Соединенными Штатами. Наиболее важное в этой информации относилось к вопросам противовоздушной обороны, в основном к радарам, и было естественно, что возглавить подобную миссию поручили Тизарду.
Миссия Тизарда отправилась из Британии 31 августа на корабле «Дюшесе оф Ричмонд» и шесть дней спустя прибыла в бухту Галифакс, где подготавливались первые эсминцы для Британии. В состав миссии входили Фаулер, а также Кокрофт, который потом говорил, что «Тизард блестяще организовал работу миссии. Одной из вдохновлявших его задач была необходимость убедить коллектив, состоявший из офицеров и ученых. Таким образом, нашим американским друзьям впервые пришлось слушать гражданских лиц, которые были более компетентны в части военной аппаратуры».
Через месяц Тизард улетел обратно в Англию, передав руководство миссией Кокрофту. В течение двух месяцев члены миссии демонстрировали американским ученым и офицерам чудеса «черного ящика» — коллекцию оборудования, изобретенного в Англии в связи с острой военной необходимостью. На американцев произвел большое впечатление новый прибор управления огнем, разработанный адмиралтейством для пушек Бофорса. Через несколько часов в британское посольство в Вашингтоне было направлено требование на один из таких приборов. Не прошло и месяца, как британский орудийный расчет, снабженный пушками Бофорса, прибором управления огнем и всем необходимым снаряжением, высадился в Канаде по пути в Соединенные Штаты, где продемонстрировал новое изобретение. Англичане сообщали американцам, что министерство снабжения уже работало над дистанционной трубкой, которая должна автоматически подрывать зенитный снаряд, когда тот проходит вблизи цели. Кроме того, в производстве уже был мощный магнетронный генератор — наиболее важная часть во всей программе ленд- лиза. «Мы показали его на встрече с офицерами военно-морской исследовательской лаборатории США,— писал позднее Кокрофт.— Я до сих пор помню довольно сомнительное начало этой встречи, связанное с подозрениями американских офицеров: все ли наши карты выкладываем мы на стол. Раскрытие секрета магнетрона явилось поворотным моментом, и после этого мы уже не ощущали никаких затруднений». Кокрофт лично посетил Колумбийский университет. Здесь он встретился с Ферми и Сциллардом, которые пытались изготовить реактор, используя графитовые блоки и блоки металлического урана. В других пунктах Соединенных Штатов ученый совещался с физиками, занимавшимися вопросами, связанными с использованием деления в мирных целях. Вернувшись в Британию, Кокрофт мог информировать членов «Мауд Комитти» об общем состоянии исследовательском работы в Соединенных Штатах в целом. Значение миссии Тизарда заключается, однако, несколько в другом. Прежде всего она показала американцам, что англичане, особенно в такой области, как радары, находились далеко впереди них. Это произошло потому, что англичане вынуждены были усиленно работать над всеми возможными средствами обороны от воздушных атак своего острова, не очень большого, но густо населенного и находящегося в сфере досягаемости наиболее мощной в мире бомбардировочной авиации противника. У американцев таких стимулов не было. Миссия Тизарда также взломала лед в области передачи нейтральной державе таких секретов оборонного значения, от которых зависело само существование Британии.
Несколько месяцев спустя в результате миссии Тизарда в Лондон прибыл президент Гарвардского университета проф. Д. Конэнт для организации в Лондоне представительства национального исследовательского комитета обороны США — организации, которая в дальнейшем определяла принципы обмена информацией. «В течение десяти месяцев Англию посетили двадцать шесть американских ученых, увезших с собой обратно весьма ценную информацию, особенно в области радаров, управления огнем, ракет, взрывчатых веществ, химических средств ведения войны и подводного обнаружения»,— рассказывает Джемс Бэкстер в своей полуофициальной истории американской организации научных исследований и разработок, озаглавленной «Ученые против времени». Весьма важно было то, что начиная с осени 1940 г. протоколы «Мауд Комитти» пересылались Фаулеру для передачи властям Соединенных Штатов. Неизвестно точно, какое значение придавали им американцы, но, как правило, британские доклады воспринимались с очень большим интересом, и, в частности, мы уже видели, как жадно изучалась статья Халбана о ядерном реакторе.
Таким образом, осенью 1941 г., когда была создана организация «Тьюб Эллойс», уже существовало англо-американское научное сотрудничество и Британия являлась, в основном, дающей стороной. Казалось, что так же могло получиться и с проблемой ядерного деления. Но здесь, однако, условия были несколько другими. Когда Тизард поделился с американцами секретами «черного ящика», то к тому времени радары уже находились в действии и имелся восемнадцатимесячный опыт их эксплуатации. С бомбой дело обстояло иначе. Британские ученые уже поняли решающее значение быстрых нейтронов и выполнили весьма напряженную работу, показав возможность изготовления ядерного оружия. Более важным казалось то, что Англия поставила перед собой задачу изготовить такое оружие. В этом отношении она была первой в мире. Но, с другой стороны, еще очень многое оставалось сделать ученым и инженерам. В этой работе именно Соединенным Штатам предстояло играть доминирующую роль. Правда, не нужно забывать, что осенью 1941 г. американские работы над делением были, как говорят математики, на порядок величины ниже тех, которые уже выполнили в Британии. Чтобы правильно оценить это, необходимо рассмотреть, что происходило в Соединенных Штатах после получения президентом Рузвельтом письма Эйнштейна в октябре 1939 г.
В Вашингтоне был организован консультативный комитет по урану под председательством Л. Бриггса—директора Национального бюро стандартов; членами комитета являлись офицеры американской армии и военно-морских сил. Комитет Бриггса консультировался с физиками-ядерщиками, которые в свое время инспирировали письмо Эйнштейна. Вскоре после организации комитет доложил о возможностях, связанных с ядерным делением. Он считал, что любые военные или военно - морские применения этого деления были пока чисто умозрительными предложениями, но все же рекомендовал дальнейшие исследования. На работы было ассигновано 6000 долларов. Значительно большие суммы были, конечно, израсходованы в университетах США.
В течение лета 1940 г. комитет Бриггса был значительно реорганизован и передан в ведение национального исследовательского комитета обороны, который являлся частью ведомства исследований и разработок. Основные контракты на фундаментальные исследования в области деления передали многочисленным американским университетам. Более того, в Национальной академии наук создали специальный комитет, обязанностью которого было информировать правительство о любых достижениях в области ядерного деления, которые могли бы иметь оборонное значение.
В то время как в Британии члены «Мауд Комитти» решали вопрос о том, каким образом можно изготовить бомбу.
работа этих двух американских комитетов сводилась пока к общей оценке вопроса: как следует разрабатывать проблему ядерного деления? Это очень хорошо иллюстрируется теми частями первых двух докладов комитета Национальной академии наук, которые были опубликованы. В первом докладе, датированном маем 1940 г., упоминалось о радиоактивных отравляющих веществах, об атомной энергии и атомных бомбах, но согласно послевоенному докладу Смита упор делался на атомную энергию. Второй доклад, составленный в июле 1941 г., не был специально посвящен военному использованию деления, но все же, по Смиту, в нем указывалось, что, вероятно, уран может приобрести решающее значение в данной войне.
Такова была позиция, отраженная в официальных или полуофициальных докладах. Многие же ученые в США придерживались других взглядов. Почему эти взгляды не оказывали влияния на власти, как это было в Британии, объяснялось многими причинами. При наличии более крупных сумм, предоставлявшихся частными лицами на нужды университетских исследований, работа могла продолжаться в многочисленных научных центрах без особой нужды в правительственных ассигнованиях. Кроме того, в Америке преобладало мнение, что работа над ядерным делением ведет скорее к получению атомной энергии, чем к бомбе. Эта концепция отпала не сразу и с известным трудом. После того как Конэнт в феврале 1941 г. организовал в Лондоне представительство национального исследовательского комитета обороны, предполагалось, что наиболее выдающиеся ученые США посетят Лондон специально для переговоров с англичанами по данному вопросу. «Буш обнаружил,— пишет Джемс Бакстер,— что англичане в этой области сделали столько же, сколько американцы, если не больше... Если проблема имела действительно столь огромное значение, то мы обязаны были нести наибольшее бремя». Такая позиция была хорошо резюмирована Артуром Комптоном, писавшим после войны: «Британский подход с самого начала определенно сводился к оружию, конструкция которого в общих чертах уже определилась. Хотя американцы были осведомлены об этом оружии, как о возможном, но прошло более года, прежде чем оно сделалось у нас центром внимания. В 1940 г. в Америке было еще трудно сосредоточить все наши помыслы на войне, в то время как англичане уже соприкоснулись с ней».
В течение лета 1941 г., по мере того, как детали сделанного в Британии становились известными все большему количеству американских физиков, обстановка постепенно начала меняться. Новости, почерпнутые из протоколов «Мауд Комитти», из информации Бейнбриджа и Лауритсена и в результате множества неофициальных контактов между американскими и британскими учеными, распространялись из уст в уста. Это хорошо отражено в записках Артура Комптона. «В сентябре 1941 г.,— писал он в чикагском «Бюллетене ученых-атомщиков»,— Эрнест Лоуренс из Калифорнийского университета встретился с президентом Гарвардского университета Конэнтом и мной в нашем доме здесь, в Чикаго. Он рассказал нам о вычислениях, указывавших на то, что можно было бы изготовить атомную бомбу большой эффективности, применяя значительно меньшие количества урана-235, чем думали ранее. Британские ученые, выполнившие эти вычисления, были столь убеждены в них, что горели желанием не щадить усилий для производства урана-235 и изготовления бомбы».
Медленно, но верно накапливались доводы. Англичане, с лета 1940 г. находившиеся в условиях тяжелой военной обстановки, не только сумели направить часть своих научных кадров на решение основных проблем урановой бомбы, но, как было видно из докладов, посланных в США, они смогли добиться значительного прогресса.
Это подтвердилось в первой половине октября. Томсон 3 октября лично вручил материалы доклада «Мауд Комитти» Бушу и Конэнту, хотя, по утверждениям американцев, и «под условием, что они не будут раскрыты академическому комитету». Однако 9 октября Буш, как утверждает Бакстер, имел длинную беседу с президентом и вице-президентом, в ходе которой он доложил британскую точку зрения, сводившуюся к возможности изготовления бомбы, если применить уран-235, производимый на диффузионном заводе. Буш разъяснил при этом, что все его предсказания основываются на лабораторных вычислениях и надежды могут не оправдаться. Президент Рузвельт одобрил широкий обмен с Британией и дал инструкции Бушу проводить обсуждение политики в данной области в группе, состоящей из президента, вице-президента, военного министра Стимсона, генерала Маршалла, Буша и Конэнта. Двумя днями позже, 11 октября, Рузвельт направил личное послание Черчиллю, предлагая, чтобы любые усилия в этом важном деле могли с пользой координироваться или даже проводиться совместно.
В следующем месяце Национальная академия наук представила свой третий доклад, который, по словам Смита, был специально посвящен «возможностям взрывной реакции деления урана-235». Буш в сопроводительном письме, посланном Рузвельту с экземпляром доклада, почти так же часто ссылался на британские работы, как делал это во время первой беседы с президентом. Как утверждает Бакстер, в письме указывалось, что доклад академии «несколько более осторожен по сравнению с британским... Это могло быть следствием того, что в состав комитета в дополнение к прославленным ученым включили несколько весьма практичных инженеров. В докладе предвидится более длинный подготовительный период, до того как можно будет начать изготовление бомбы. При оценке общей стоимости утверждается, что она будет во много раз превышать английские цифры».
Из всех событий осени 1941 г. можно было сделать лишь один вывод: американцы внезапно увидели себя стоящими на пороге ядерного века. Вполне естественно, что они стремились перешагнуть через него без задержек и воспользоваться плодами работы, проделанной в Британии. Они получили огромнейшие выгоды из информации о радарах, которая была передана им миссией Тизарда. Казалось, что они могли иметь то же и в области ядерного деления. К сожалению, впоследствии американская пропаганда замолчала этот факт. Правда, Америка сделала огромные усилия сразу же после того, как серьезно взялась за ядерную проблему. Эти усилия относились не только к области техники, хотя их масштабы позволяют наиболее наглядно оценить размах американской работы. Американские физики, как и инженеры, химики и техники, должны были, затрачивая много энергии, придумать массу ухищрений, без которых изготовление бомбы сильно задержалось бы и сама бомба не была бы столь эффективной. Американцы имели большое преимущество, будучи в состоянии одновременно развивать много возможных направлений. Таким образом, было бы в равной степени неверным недооценивать их созидательную работу в изготовлении бомбы, так же как и игнорировать пионерскую работу, проделанную англичанами.
Требования США относительно кооперирования с англичанами вскоре были сформулированы в виде ряда специальных предложений. В связи с большим прогрессом работ «Мауд Комитти» в Соединенных Штатах решили направить двух первоклассных физиков-ядерщиков в Британию, которые должны увидеть все своими глазами. Уоллесу Экерсу 24 октября сообщили, что через несколько диен прибудут профессора Петрам и Юри. Руководству «Тьюб Эллойс» было дано указание показать им все, а также сообщить все факты и цифры, умолчав лишь о решении форсирования британских работ, которое было принято одновременно с созданием организации «Тьюб Эллойс».
Неграм и Юри прибыли в Лондон в понедельник 27 октября, снабженные стальными шлемами и противогазами, с которыми они, по настоянию департамента, не должны были расставаться в течение всего времени нахождения в зоне войны. Перед ними стояла задача — определить истинную ценность британских работ. Петрам и Юри, видные американские ядерщики, были известны если не лично, то по своей репутации большинству британских ученых, которых они собирались посетить. Они начали со встречи с Эпплтоном, Экерсом и Перреном в штаб-квартире «Тьюб Эллойс», где им сообщили детали британского проекта. Следующим этапом был Ливерпуль. Когда Чедвик рассказал о работе, которой они занимались более двух лет с самого начала войны, Петраму и Юри стало ясно: американцы до сих пор ограничивали свои исследования областью медленных нейтронов; идея использования быстрых нейтронов для создания урановой бомбы у них не возникала. Представляется почти определенным, что до тех пор, пока они не узнали о британских работах, изготовить урановую бомбу они не смогли бы.
Из Ливерпуля американские ученые направились в Брэдфорд, где им были показаны первые экспериментальные мембраны для разделения изотопов. Затем они поехали на юг, в Оксфорд, где обсуждали с Симоном и Пайерлсом как практические, так и теоретические вопросы размещения миллионов таких мембран в крупной установке для разделения изотопов. После этого американские физики оказались в Бирмингаме, где Хэворт рассказал им о достижениях в области получения чистого металлического урана. В заключение они прибыли в Кембридж, где Халбан и Коварски убедили их в том, что только нехватка сырьевых материалов приостановила создание первого в мире ядерного реактора с самоподдерживающейся цепной реакцией.
На следующий день, 5 ноября, американцы возвратились в Лондон, где снова встретились с Эпплтоном и Экерсом и обсудили все виденные работы. После этого они начали составлять доклад, который позднее сыграл такую решающую роль в Вашингтоне. Отчет, данный Пеграмом и Юри, был даже более важен, чем доклад «Мауд Комитти», в отношении убеждения Соединенных Штатов в практической осуществимости ядерного оружия. Многим американцам, однако, было трудно принять оптимистические предложения доклада за чистую монету. Во всяком случае примечательно, что англичане добились прогресса и сделали это, находясь на линии фронта. Пеграм и Юри рассеяли все сомнения. Они были посланы для того, чтобы убедиться, подтверждались ли фактически сдержанные рекомендации Томсона и его коллег проделанной работой. Ответ был положительным.
В Америке влияние доклада «Мауд Комитти» уже исчерпало себя, и до возвращения Пеграма и Юри в Вашингтон — хотя, возможно, и под влиянием их прежних докладов — была принята совершенно новая линия. Академический комитет, два предыдущих доклада которого за год до этого или умаляли, или игнорировали вовсе военные возможности деления, теперь высказывал зрелые мысли. «Следует серьезно рассмотреть возможность,— докладывалось 6 ноября,— что в пределах нескольких лет использование бомб, подобных описанным здесь, или чего-то аналогичного, основанного на делении урана, может определить военное превосходство». Месяцем позже, 6 декабря, за несколько часов до того, как японцы ввергли Америку в войну, было принято решение о расширенной программе исследований, что, по утверждению Смита, явилось результатом доклада академического комитета, рекомендации англичан и доклада Пеграма и Юри. Менее двух недель спустя реорганизованный и расширенный академический комитет заслушал Пеграма и Юри, которые с энтузиазмом описывали то, что они видели в Британии.
* *
*
Задачи, стоящие перед организацией «Тьюб Эллойс», созданной в середине октября, решительным образом изменились в связи с нападением на Пирл-Харбор, вовлекшим Соединенные Штаты в войну. Американским ученым теперь, несомненно, предстояло со всей серьезностью заняться все еще не решенными научными проблемами. Следовало использовать большой технический опыт Америки для разрешения всякого рода химических и инженерных трудностей. Стало ясно, что изготовление бомбы потребует колоссальных затрат людских, материальных и денежных ресурсов. Очень важно было решить вопрос о месте изготовления самой бомбы. Где надо было ее делать: в Соединенных Штатах или в Канаде? Становилось все более очевидным, что в условиях осажденного острова, находившегося всего в 22 милях от оккупированной противником территории, трудно будет изготовить бомбу. То же можно было сказать и про Канаду, уже более двух лет участвовавшую в войне. Естественно, что деятельность «Тьюб Эллойс» все более и более стала заслоняться деятельностью сначала комитета «Sb — американского эквивалента «Мауд Комитти», а затем «Манхэттенского проекта», который в конце концов и сделал бомбу.
Но все же англичане продолжали играть значительную роль в истории бомбы и в течение 1942 г. Теоретические разработки в Ливерпуле и Бирмингаме расширялись. Британская промышленность разработала проект завода по разделению изотопов. Возле Молда в Северном Уэльсе была сооружена опытная установка для испытания отдельных его агрегатов и узлов. Исследовались различные способы получения чистого урана. Немецкое производство тяжелой воды в Норвегии, как мы уже видели, было прикончено. «Великого старца» ядерной физики Нильса Бора вывезли из Копенгагена и доставили сначала в Британию, а затем в Соединенные Штаты.
Весьма значительная работа была выполнена коллективами Чедвика и Пайерлса в Ливерпуле и Бирмингаме. Им помогали работники Манчестерского и Бристольского университетов. В то же время ИКИ наладила массовое производство мембран, необходимых для получения ядерного взрывчатого вещества, а «Метрополитен-Виккерс» изготовляла образцы оборудования, в котором их предстояло размешать. Сотрудничество между оксфордской группой, руководимой Симоном, и группой ИКИ в Уиттоне, возглавляемой Смитом, начавшееся в начале 1941 г. и приведшее к разработке мембран для опытного завода, конечно, продолжалось на протяжении всего года. Теперь, с созданием «Тьюб Эллойс», обе группы увеличили темпы своей работы. Ассигнования выросли с 5000 до 50 000 фунтов стерлингов, выданных Оксфордскому университету на разработку проекта под руководством Симона. Ко времени создания организации «Тьюб Эллойс» оксфордский коллектив уже получил первые мембраны. Однако в то время во всей Британии имелось всего четыре или пять граммов гексафторида урана, и поэтому было очень мало возможностей испытать на нем эффективность мембран. «Вместо этого,— вспоминает Карти,— мы использовали смесь паров бромоформа и йода»-. Они были сходны по весам с обоими изотопами урана, и предполагалось, что, если бромоформ и йод в какой-то степени будут разделяться мембранами, то же будет происходить с «гексом». Высказывались предположения, что ураноносный газ — самый неприятный в обращении из всех материалов. В Оксфорде вскоре обнаружили определенное неудобство смеси бромоформа и йода. Оказалось, что температура, при которой получались хорошие результаты, составляла около 35° С. Следовательно, во всей испытательной аппаратуре со встроенными в нее мембранами необходимо было поддерживать именно такую температуру. При тогдашних возможностях сделать это было можно лишь одним путем: подогревать с помощью радиаторов целиком все помещение, в котором находилась аппаратура.
Кроме изготовления мембран, коллектив Симона занимался теоретическими исследованиями основных физических свойств гексафторида урана — вещества, сведения о котором были чрезвычайно скудны, и изучением всей проблемы разделения в целом с точки зрения ее эффективности. Поскольку данные о гексафториде урана все больше и больше накапливались, становилось очевидным, что медь — не совсем подходящий металл для мембран. Стали применять никель.
В начале 1942 г. в Бредфорде сложился коллектив, способный преодолеть любые трудности. В это же время началось массовое изготовление мембран. Девушки-работницы быстро научились обращаться с мембранами и с источником света и определять по характеру дифракционных узоров, находились ли размеры отверстий в пределах, допускаемых спецификацией. Большинство работниц было уверено в том, что они имеют дело с особым видом полиграфической техники.
К этому времени фирма «Метрополитен-Виккерс» заключила контракт на проектирование и конструирование типового оборудования, в котором должны были работать мембраны. Оборудование предстояло собрать и в комплектном виде всесторонне испытать. С середины 1942 г. работа продолжалась со все более высокими темпами в Райдаймвайне. Одним из преимуществ Райдаймвайна была его удобная связь с Манчестером, где фирма «Метрополитен-Виккерс» изготовляла аппаратуру; гам же находился участок завода по производству отравляющих газов министерства снабжения, что помогало камуфлировать объект «Тьюб Эллойс». Ни рабочие с завода по разделению изотопов, ни те, кто работал на заводе отравляющих газов, не имели права выхода на соседнюю территорию, но так как и те, и другие всегда носили противогазы, то посторонним людям бросалась в глаза внешняя связь двух разных предприятий. Однажды возник слух, что новое оборудование, -в котором опытный глаз сразу распознавал разновидность какой-то химической аппаратуры, предназначалось для производства синтетического каучука. Не было сделано ни малейших усилий остановить распространение такого слуха. В Райдаймвайне, кроме научных сотрудников и мастеров, было временно занято шестьдесят или семьдесят рабочих, которых использовали на чисто физических работах и монтаже оборудования. Работа продолжалась в течение всего 1943 г. Через сборки различных вариантов прогонялись смеси для получения данных о том, что можно ожидать при крупном промышленном производстве ядерной взрывчатки.
Тем временем возникла необходимость заняться исследованием еще в двух направлениях. Первое из них относилось к производству чистого урана и изготовлению из него металлических прутьев, нужных для реактора. За эту сложную и в течение некоторого времени неблагодарную задачу энергично взялись как металлургический, так и общий химический отделы ИКИ. Условия работы легко понять, если учесть, как мало знали в те дни о свойствах урана и о правилах обращения с ним. Например, его точка плавления считалась чуть ли не на 500 градусов выше истинной. При нагревании уран подвергался целому ряду глубоких атомных перестроек, приводивших в итоге к сильному разбуханию. Несмотря на трудности, способы изготовления чистого урана были найдены, и для этой цели построили завод. В середине 1943 г. выпускались 200-фунтовые бруски металла для заводских экспериментов, которые приходилось проводить втайне по ночам или в обеденный перерыв.
Вторым направлением исследований было производство тяжелой воды в больших количествах, но его позднее прекратили в связи с перемещением работ по британскому проекту в Северную Америку, которое завершилось в течение осени 1943 г.
Поистине драматическим событием в истории атомной бомбы был побег Нильса Бора из Дании. Оккупация Дании проявлялась не в столь резких формах, как в других европейских странах, захваченных вермахтом, и Бор занимался исследовательской деятельностью во многом так же, как и до вторжения немцев. Ученый более ясно, чем большинство других людей, оценивал теоретические возможности ядерной бомбы, но он не верил, что химические и инженерные проблемы при переходе от теории к практике будут легко решены. В течение трех лет оставаясь на захваченной немцами территории, Бор хранил в своем сознании идею, которую ни он сам, ни немцы не пытались развивать. Бора навестил Гейзенберг, но, вполне естественно, ничего ему не сказал о германской работе над проблемой ядерного деления. Поэтому Бор и институт, в котором ученый работал, в этом отношении оставались изолированным островком научной мысли. Здесь никто и не подозревал о тех усилиях, которые предпринимались, чтобы найти реальные возможности изготовления бомбы.
Через датское подпольное движение в Англию поступало мало информации от Бора. Следует заметить, что подполье установило контакт с Бором вскоре после германского вторжения. Вообще же Бора никоим образом нельзя было рассматривать как идеального передатчика информации. Рассеянный, стремящийся находиться в стороне от практических проблем, он посвящал себя почти исключительно исследованию еще не изученных областей ядерной физики. Его прямодушие и искренность сочетались с высокими моральными принципами, которыми он всегда руководствовался.
Предложение о побеге Бора в Британию ставилось на повестку несколько раз после оккупации Дании немцами. Однако только после организации «Тьюб Эллойс» это предложение в принципе одобрил Джон Андерсон. Операция должна была начаться, когда Бор пришлет в Британию условный сигнал через датское подполье. Такой сигнал пришел поздней осенью 1943 г., когда ученому стало известно, что немцы собираются арестовать его вместе с семьей, а также руководителей Института теоретической физики.
Вскоре Бор с одним из своих сыновей переправился через Каттегат в рубке рыбацкого бота, направлявшегося к шведским берегам. Считалось необходимым, чтобы путешествие Бора оставалось в тайне до тех пор, пока он не перелетит благополучно из Швеции в Британию. Однако в этих расчетах не учли энтузиазма молодого шведского офицера, посланного встретить ученого и проводить его в Стокгольм. Слава, связанная с такой миссией, была слишком большим искушением для него. Когда они по пути остановились для завтрака, Бор был представлен публике, и вскоре всем шведам стало известно о прибытии в их страну знаменитого физика. Король почтил Бора приглашением к обеду во дворец в Стокгольме. Ученому казалось крайне нелюбезным не принять такое приглашение; англичане же считали неблагоразумным принять его, так как побег Бора был тщательно спланирован в соответствии с фазами Луны (самолет по пути в Англию должен был пролететь над оккупированными территориями при максимальной темноте). Пришлось отказаться от королевского приглашения.
Когда в конце концов Бор прибыл на аэродром, он узнал, что длительный полет на большой высоте над германскими противовоздушными оборонительными рубежами мог быть совершен только на «Москито», самолете, совершенно не приспособленном для перевозки пассажиров. Ученого поместили в бомбовый отсек. Экипаж бросил последний взгляд на столь ценный «груз», и самолет стартовал в далекий путь. Вскоре пилот, готовясь набирать высоту, предупредил Бора по внутреннему телефону, чтобы он поставил в нужное положение свою кислородную маску. Ответа не последовало ни на это, ни на другие указания. Добраться до Бора в бомбовый отсек в полете было невозможно. Когда через несколько часов самолет приземлился на аэродроме в Шотландии, его экипаж был очень обеспокоен судьбой пассажира. С огромным облегчением члены экипажа вздохнули, увидев невредимым ученого. Только позднее они поняли, что из-за ненормально больших размеров головы Бора летный шлем пришел в негодность и ученый не имел возможности слышать указания пилота. Так как самолет поднимался все выше и выше, Бор потерял сознание, которое к нему вернулось только после снижения.
Прибыв в Британию, Бор встретился с руководителями «Тьюб Эллойс». Ему дали возможность повидаться с Черуэллом, который должен был доложить о нем премьер-министру, а также со многими другими физиками, еще работавшими над проектом в Британии. Ученого не сразу информировали о том большом прогрессе, которого достигли англичане к этому времени. Бору задали вопрос, взорвется ли бомба, как на это рассчитывали. Ответ ученого, данный им Черуэллу, в общих чертах отразил его отношение к бомбе как тогда, так и в последующие годы. Было нечто интригующее в мыслях этих двух людей, встретившихся для обсуждения вопроса, по которому их взгляды были столь диаметрально противоположными. Черуэлл желал знать: допускают ли законы природы такой взрыв? Если да, то, по-видимому, это само по себе можно было рассматривать как своеобразную санкцию на использование ядерного оружия точно таким же порядком, как и любого другого. Бор ответил: «Конечно, бомба сработает, но что будет дальше?» Его мнение только укрепилось, когда в течение нескольких следующих месяцев, сначала в Британии, затем в США, ему стало известно, насколько близко к завершению ядерное оружие. Этот непрактичный гений сразу же понял далеко идущие последствия бомбы, которые проглядели профессиональные политики и многие ученые.
Бор позднее говорил Черчиллю, что секретами изготовления атомной бомбы следовало бы поделиться с русскими. Он предложил достичь соглашения о будущем контроле над этим оружием еще до того, как его могущество продемонстрируется миру. Эти предложения не удостоились серьезного обсуждения, хотя аргументы в их поддержку содержались и в письме, которое Бор написал президенту Рузвельту 3 июля 1944 г. На них смотрели как на нечто, исходящее от непрактичного человека, хотя и обладающего даром острого предвидения.
Вот что Бор писал Рузвельту: «В процессе изготовления находится оружие беспримерной мощности, способное полностью изменить весь характер будущих войн.— Здесь, кажется, впервые черным по белому излагалось основное значение нового оружия.— Независимо от того, как скоро оружие будет готово к употреблению и какую роль оно сыграет в настоящей войне, эта ситуация поднимает много проблем, требующих самого пристального внимания. Можно ли достичь в свое время какого-то соглашения о контроле над использованием новых активных веществ? Любое временное преимущество, как бы велико оно ни было, не может идти в сравнение с постоянной угрозой безопасности всего человечества».
Убежденность Бора относительно политических последствий бомбы была встречена довольно холодно. Его привезли из Европы для консультации ученых, а не политических деятелей. И консультация была получена. Еще будучи в Британии, он согласился вступить в ее коллектив, готовившийся тогда к переезду в Соединенные Штаты, что и сделал через несколько недель. Это были недели, когда нервы тех людей в «Тьюб Эллойс», которые отвечали за секретность ядерного предприятия и за то, чтобы Бор безопасно достиг Соединенных Штатов, подверглись серьезному испытанию.
Однажды Бор зашел в кино, а через некоторое время позвонил и сообщил о потере своего портфеля. После длинной паузы ученый добавил, что беспокоиться не стоит, так как никаких секретных бумаг в портфеле не было, но он остался совершенно без денег. Были и другие случаи, говорившие об анекдотической рассеянности Нильса Бора.
Наконец Бор направился в Соединенные Штаты, где оставался много месяцев, давая советы по различным вопросам гигантского американского предприятия. Ученый путешествовал с британским паспортом — один из немногих иностранцев, если вообще не единственный. При этом «британский подданный» Бор именовался «Николаем Бэкером».
Эта специфическая идиосинкразия американцев к иностранным паспортам объяснялась не какой-то наивной уверенностью, что о благонадежности ученого можно судить вернее всего по его подданству, чем по его прошлому. Главным мотивом таких действий было административное удобство и необходимость обойти правила, не приспособленные к идеологическим условиям второй мировой войны.
Обычные английские паспорта ученых, прибывших целой партией в Соединенные Штаты, изучались со столь необыкновенной тщательностью, что это заставило одного из них положить паспорт обратно в карман и, ко всеобщему ужасу окружающих, спросить изумленного американского чиновника, не заменить ли его другим.
* *
*
Первые практические шаги к англо-американскому сотрудничеству были предприняты «Тьюб Эллойс» в начале декабря 1941 г. В это время технический комитет решил направить в Соединенные Штаты Экерса, Пайерлса, Халбана и Симона с тем, чтобы они свели к минимуму параллелизм в работе. Британская миссия выехала в феврале 1942 г. и вернулась в апреле, посетив большинство лабораторий, подчиненных вновь созданному комитету «S1». Одно сразу же стало ясным. Американский проект, задуманный всего несколько месяцев назад, уже использовал как университетские, так и индустриальные возможности в таком масштабе, который намного превосходил все, что было сделано в Британии или в Канаде в обстановке военного времени. После этого планы «Тьюб Эллойс» в отношении разработок и исследований в Англии были немедленно урезаны. С начала 1942 г. становилось все более и более ясным одно: изготовление бомбы, в конечном счете, должно быть совместным англо-американским риском. Но в то время все еще считалось, что американские индустриальные усилия будут соответствовать по масштабам первоначальным британским работам над бомбой и что обе стороны будут сотрудничать скорее как равноправные партнеры, а не как хозяин и слуга. На деле оказалось не так.
В течение первых пяти месяцев 1942 г. исследовательские работы продолжались в обеих странах, но только в июне союзные военные лидеры перешли, наконец, рубикон и решили, что бомбу следует делать в Соединенных Штатах, опираясь на ресурсы обеих стран.
Обстоятельства, при которых было принято это важное решение, изложены Черчиллем в его труде «Вторая мировая война», в котором он описывает встречу с Рузвельтом 20 июня. Присутствовал также Гарри Гопкинс, с которым Черчиллю пришлось позднее уточнять подлинный смысл разговора.
«Я был твердо убежден в необходимости сразу же объединить все наши сведения и работу продолжать на равных началах, разделив ее плоды, какими бы они ни были, поровну между нами,— пишет Черчилль.— Затем был поднят вопрос относительно того, где следовало создавать исследовательские организации. Мы были уже осведомлены о чудовищных расходах, которые надо было сделать, отвлекая ресурсы всякого рода, в том числе и умственную энергию, от остальных военных нужд. Учитывая, что Великобритания находилась в зоне бомбежек и непрерывной воздушной разведки противника, казалось невозможным построить на нашем острове огромные, бросающиеся в глаза заводы, необходимые для решения задачи. Мы представляли себе, насколько далеко продвинулся наш союзник, и, конечно, его следовало предпочесть Канаде, которая и так внесла свой важный вклад в дело снабжения ураном. Это было очень трудным решением: направить несколько сот миллионов фунтов стерлингов в проект, успех которого ни один ученый на любой стороне Атлантики не брался гарантировать. Тем не менее если бы американцы не пожелали участвовать в этом рискованном предприятии, то мы совершенно определенно должны были бы собственными силами продвигаться вперед в Канаде или, если канадское правительство будет возражать, в любой другой части империи. Однако я был очень рад, когда президент сказал, что Соединенные Штаты, по его мнению, должны это сделать. Поэтому мы приняли совместное решение и определили основу соглашения. У меня не было сомнений, что сделанное нами в Британии являлось действительным прогрессом, и именно уверенность наших ученых в конечном успехе дала президенту возможность принять это важное и роковое решение».
Это было решение, которое во многом определяло будущее. Трудно поверить, чтобы такое решение основывалось на обсуждении, ведшемся в столь неопределенных формах. Черчилль почувствовал необходимость послать Гарри Гопкинсу через восемь месяцев следующую телеграмму: «Мы вели переговоры на основе полного паритета между равноправными партнерами. Я не делал записей, но буду крайне поражен, если то, что осталось в памяти Президента, не соответствует этому». Достойная сожаления обстановка, вызвавшая необходимость таких телеграмм, возникла вслед за созданием американцами «Манхэттенского проекта» в 1942 г.— организации, которая должна была делать бомбу. Члены «Тьюб Эллойс» направились в Соединенные Штаты и, совещаясь со своими заокеанскими коллегами, продолжали, как это они делали в первые годы войны, опираться на результаты работ, проведенных в Британии. Однако к концу 1942 г. положение резко изменилось.
После создания «Тьюб Эллойс» Томсон был послан в Канаду в качестве офицера связи и впоследствии начал посещать заседания американского комитета «S1» в Вашингтоне. Однако к концу 1942 г. Томсону стало ясно, что от него многое скрывалось. В других местах Соединенных Штатов происходило то же самое. «Это приводило в замешательство моего американского друга в такой же степени, как и меня самого,— рассказывает другой британский ученый.— Я посетил его лабораторию, и мы начали обсуждать нашу работу. Отвечая на один из моих вопросов, американский ученый выглядел очень неловко и затем с трудом добавил: «Видите ли, мне не позволено говорить вам об этом».
К началу 1943 г. принцип равноправного партнерства нарушился столь решительно, что Черчилль был вынужден протестовать. Он поднял этот вопрос на конференции в Касабланке, и Гарри Гопкинс обещал разобраться. Гопкинс 16 февраля получил от Черчилля следующую телеграмму: «Я был бы очень признателен за какие-нибудь новости об этом, поскольку в настоящее время американское военное ведомство просит нас информировать его о наших экспериментах и в то же время отказывает нам в любой информации об их работах». Гопкинс просил прислать ему копию стенограмм соответствующих переговоров или памятные записки, которые, по его словам, «выявили бы характер недоразумения».
Р. Шервуд нашел в «Документах Белого дома» Гарри Гопкинса некоторые любопытные заметки, относящиеся к этому эпизоду. Будучи больным, Черчилль послал 27 февраля Гопкинсу две большие телеграммы, одна из которых содержала полные записи всех англо-американских соглашений, начиная с первых обменов мнениями в 1940 г. Премьер-министр выражал уверенность, что эти записи подтверждают его право требовать восстановления принципа совместной работы обеих стран. Он заявлял, что «крайне нужные решения относительно британской программы как здесь, так и в Канаде зависят от того, насколько будет восстановлено полное сотрудничество между ними, и я вынужден просить Вас сообщить мне самым срочным образом твердое решение относительно американской политики в данном вопросе». Ответы из Соединенных Штатов были неудовлетворительными. Переговоры продолжались много месяцев, и однажды англичане даже предложили, не взирая на восстановление полного обмена информацией, разорвать ядерный альянс и продолжать исследования и разработки независимо,— угроза, которая вряд ли могла особенно обеспокоить американцев.
Такое положение не следовало приписывать целиком американскому маккиавелизму. Во многом оно было обязано своим происхождением армейскому представлению о безопасности, которое выразилось в огромном давлении системы «изолирования»— теории о том, что одна научная группа должна знать как можно меньше относительно исследований другой. Было это также связано со старомодным представлением американцев о национальных интересах.