6.ФРАНЦУЗСКИЙ КОЛЛЕКТИВ ДОСТИГАЕТ БРИТАНИИ

6.ФРАНЦУЗСКИЙ КОЛЛЕКТИВ ДОСТИГАЕТ БРИТАНИИ

Недолго пришлось Жолио-Кюри и его коллективу работать с тяжелой водой в Коллеж де Франс: им помешало наступление немцев. За шесть дней противник заставил капитулировать Голландию

и продвигался через северную Бельгию по направлению к Брюсселю. 15 мая немцы пересекли реку Мез (Маас) в трех местах между Намюром и Мезьером. По словам французского премьера Рейно, «серия невероятных ошибок» привела к тому, что мосты попали в руки противника неповрежденными.

Дотри приказал Жолио-Кюри сделать все необходимое, чтобы тяжелая вода не попала в руки немцев; тот в свою очередь договорился о хранении ее в подвалах Французского банка в Клермон-Ферране. В качестве первой меры Жолио- Кюри предложил Халбану перевезти се немедленно в Мон Доре—курорт в центральной Франции.

«Моя задача сводилась к тому, чтобы вывезти тяжелую воду, радий и некоторые документы.— рассказывает Халбан.— Спереди в машине я посадил жену с дочкой, один грамм радия поместил сзади, чтобы снизить возможную опасность от радиации, в центре машины я поставил канистры с тяжелой водой».

Вскоре они прибыли в Мон Доре, прелестный маленький городок, окруженный со всех сторон холмами. Иностранный акцент Халбаиа немедленно навлек на него подозрения: «Возглавлял власти этого городка отставной генерал, и для него было совершенно очевидно, что раз я иностранец, то, значит, шпион. И он отдал приказ о моем аресте». Только успели опасения властей немного рассеяться, как Халбан, желая что-то записать, вынул из кармана новый четырехцветный карандаш. Это подтвердило самые худшие предположения генерала (по всей Франции население было предупреждено о том, что немецкие агенты вооружены новым видом пистолетов, сделанных в виде карандашей). Но в конце концов канистры с тяжелой водой были временно помещены в женской тюрьме.

На следующее утро, когда тяжелая вода для большей безопасности была уже перевезена в другую тюрьму, Халбан взялся за организацию импровизированной лаборатории в Клэр Ложи — небольшой вилле в соседнем городе Клермон- Ферране. «К счастью,— говорит он,— все, что было нам нужно,— это проточная вода и кое-какое элементарное оборудование. Вода имелась и в кухне, и в ванной, а оборудование изготовили выделенные для этой цели саперы». Здесь, в относительно примитивной обстановке, продолжались приготовления для дальнейших экспериментов, которые должны были, как надеялись, открыть Франции путь к безграничному могуществу. Тогда еще верили, что положение может измениться, т. е. продвижение немцев будет остановлено, а союзники, собравшись с силами, в конце концов разобьют врага. Именно так и произошло в первую мировую войну.

Однако к 12 июня немцы форсировали Марну возле Шаго-Тьерри, всего в 50 милях от Парижа. В Коллеж де Франс Жолио-Кюри, предупрежденный о решении объявить Париж открытым городом и уже знающий о неизбежности немецкой оккупации, готовился к отъезду. По небу тянулись чудовищные облака черного дыма от горящих нефтяных складов в Руайене, когда он начал отбирать наиболее важную техническую документацию. Документы, необходимые для дальнейших исследований, он положил в портфель, который брал с собой. Другие, не столь необходимые, были сожжены самим Жолио-Кюри и Анри Муро — одним из немногих еще не эвакуировавшихся работников.

Прибыв в Клермон-Ферран, Жолио-Кюри убедился, что все приготовления к продолжению экспериментов с тяжелой водой закончены. На следующий день за воскресным завтраком было решено обсудить вопрос о возобновлении работы. Присутствовали Жолио-Кюри, Халбан, Коварски и несколько ассистентов из Коллеж де Франс; уже собирались садиться

за стол, когда подъехала небольшая машина, из которой вышел лейтенант Аллье. Он объявил, что на севере Франции положение чрезвычайно серьезное и даже отчаянное, отступление продолжается. Правительство приказало, добавил Аллье, перевезти тяжелую воду в Бордо и оттуда в Англию.

Аллье и Халбан отправились в Риом. Когда они прибыли в тюрьму, то ее начальник отказался выдать им канистры с тяжелой водой, пока они не представят ему военный приказ. Аллье тогда вынул свой револьвер и заявил, что это и есть военный приказ. Начальник тюрьмы неохотно подчинился и распорядился, чтобы несколько человек из числа приговоренных к пожизненному заключению помогли погрузить канистры в поджидавшую машину.

По возвращении в Клермон-Ферран Аллье и коллектив Жолио-Кюри обсудили вопрос о тайном вывозе тяжелой воды из Франции. Халбан, помня свой первый опыт в Мон Доре, настаивал на том, чтобы его снабдили более солидными документами, заверенными подписями, печатями и т. д.

«Когда мы достигли окраин Бордо,— рассказывает Халбан,— то натолкнулись на сильный встречный поток движения. Въехать в город было невозможно». Халбану много раз приходилось прибегать к авторитету своих документов со всеми их печатями, пока он, наконец, не добрался до Дотри, штаб которого временно размещался в школьном здании.

Именно здесь и разрешились последние сомнения. Весь мировой запас тяжелой воды необходимо было переправить в Англию. Как позднее говорил генерал де Голль, отдельные члены французского правительства еще верили в то, что, хотя Франция и проиграла сражение, она еще не проиграла войны. Перед учеными встал острый вопрос: каким образом они могли лучше всего служить Франции? Оставаясь на родине или, если еще была возможность, ускользнув за рубеж? Тут каждый из них должен был решать сам.

Халбан и Коварскн намеревались сопровождать тяжелую воду в Англию. Жолио-Кюри оставался во Франции. Такое решение этого необыкновенного, политически весьма проницательного человека, блестящего физика впоследствии подвергалось критике и породило много догадок о мотивах, по которым оно было принято. По-видимому, правильными являются сегодняшние объяснения Халбана. Жолио-Кюри в то время стал уже видной фигурой среди своих левых друзей- единомышленников, и ему казалось, что было бы нечестным

по отношению к ним покинуть страну в такое время. Кроме того, Халбан имеет в виду и еще один довод — правда, не очень убедительный, настолько различными были условия,— это то, что во время первой мировой войны мадам Кюри оставалась во Франции. По праву наследования он также был Кюри и в силу этого также обязан остаться. И, наконец, третье: в его сознании уже начала созревать идея сопротивления немецкой оккупации, идея, которая сегодня представляется нам чем-то само собой разумеющимся.

Жолио-Кюри, с которым Халбан и Коварски расстались в Клермон-Ферране, принял решение остаться во Франции. Но он хотел еще раз, последний раз, поговорить со своими людьми и поэтому последовал за ними в Бордо. Здесь он узнал, что они уже погрузили тяжелую воду на «Брумпарк»— британский уголыцнк, еще стоявший у причала в районе доков Бордо. Но за день до этого был массированный воздушный налет, и «Брумпарк» перешел на более безопасную стоянку ниже по реке, на окраине города. Портовые власти не знали об этом. Жолио, прибывший на покинутую стоянку, тоже этого не знал и несколько часов разыскивал корабль у пристаней и причалов, переполненных беженцами. В хаосе и суматохе торопливого, едва ли не панического бегства из крупнейшего порта атлантического побережья, остававшегося еще не оккупированным немцами, он не смог разыскать «Брумпарк». Потерпев неудачу в поисках «Брумиарка», Жолио возвратился сначала в Клермон-Ферран, а затем в Париж.

Несколько последующих месяцев Жолио-Кюри посвятил работе в своей лаборатории в Коллеж де Франс, которая позднее была частично занята немцами. Ученый исследовал одну из областей ядерной науки, которой давно собирался уделить внимание,— применение излучений и меченых атомов в биологии. И под носом у немцев (соседняя дверь вела в комнату, занятую ими) Жолио-Кюри впоследствии помогал изготовлять радиостанции, зажигательные бомбы и другое оборудование для подпольного Национального фронта, главой которого он позднее стал. Дважды подвергался ученый арестам гестапо (один раз после того, как провел в музее естественной истории встречу лидеров Сопротивления). Оба раза ему удалось освободиться. А когда летом 1944 г. союзники приближались к Парижу и парижане восстали против немцев, Жолио-Кюри будто бы видели бросающим самодельную зажигательную бомбу в немецкие танки со словами: «Подумать только, до чего я дошел! А американцы, вероятно, делают урановые бомбы!»

Позднее Жолио-Кюри первым возглавил Французскую комиссию по атомной энергии. Этот пост он занимал до тех пор, пока его поддержка коммунистов не зашла слишком далеко и он не был смещен.

Вернемся теперь к Халбану, Коварски с их семьями и некоторым другим французским ученым, отправленным из штаба Дотри на «Брумпарк» — маленький и незаметный угольщик. Канистры с тяжелой водой были уже погружены на него. На капитанском мостике французы впервые встретили Эрла Суффолка, одного из тех редких людей, для которых в истории отведено небольшое, но особое место. Генерал Спиирс, тогдашний представитель Черчилля при французском премьер-министре и министре обороны, помнит Суффолка, грубоватого человека с пышными усами, в охотничьих сапогах, размахивающего тяжелым охотничьим хлыстом, типичного англичанина, какими их еще до сих пор представляют на континенте. Суффолк распоряжался на палубе; его закатанные рукава позволяли видеть татуировку, которой он себя изукрасил еще в юности, когда убежал из дома и плавал по морям и океанам, рядом с ним — зажигающая ему сигареты, бесстрашная секретарша мисс Морден. Секретарша, сам Суффолк и его шофер Фред Харде, «святая троица», как их называли, год спустя были разорваны в клочья во время проверки нового способа обезвреживания немецких мин.

Суффолк, специально присланный в британское посольство в Париже, имел особое задание от Г. Моррисона, тогдашнего министра снабжения. Его задачей было в условиях неразберихи, которая охватила Францию, доставить в Британию в целости людей и хотя бы некоторые вещи. Этими «некоторыми вещами» были алмазы промышленного назначения стоимостью 2,5 миллиона фунтов стерлингов, уникальные инструменты и тяжелая вода, а «людьми» — около пятидесяти персонально поименованных французских ученых и инженеров, в отношении которых считалось важным, чтобы они не попали в руки немцев. Суффолк успешно организовал доставку алмазов, инструментов и тяжелой воды. С учеными получилось менее удачно, так как одни из них затерялись в той суматохе, которая распространялась перед продвигавшимися немецкими войсками, другие решили, что их долг — оставаться во Франции.

Путешествие в Британию было долгим. В устье Жиронды следующий за «Брумпарком» корабль утонул от взрыва магнитной мины (это дало возможность Жолио, когда его позднее допрашивали в Париже, убедить немцев в гибели «Брум- парка»). Ожидали атак с воздуха, и казалось, было очень мало шансов на благополучный исход путешествия. Чтобы хоть в какой-то степени повысить эти шансы, Суффолк соорудил деревянный плот и закрепил на нем груз алмазов и тяжелой воды.

Бомбежек не было, и через четыре дня "Брумпарк" отдал якоря на Фалмутском рейде.

С этого момента французские физики, имея в своем распоряжении мировой запас тяжелой воды, влились в коллектив британских ученых. Надо сказать, что это слияние сначала носило не совсем дружественный характер и вызвало некоторые споры среди британских работников. Не последними причинами для такого отношения были быстрота и легкость продвижения немцев во Франции, замешательство и беспорядок, срывавшие последующие британские планы, и подозревание почти всех прибывающих с континента в трусости.

По прибытии на Фалмутский рейд французы сначала оставались на борту «Брумпарка», так как сам Фалмут был забит беженцами, моряками и войсками. «Но потом,— рассказывает Халбан,— до англичан дошло, что у нас на борту находились двое маленьких детей, и нас, высадив на берег, отправили поездом в Лондон». Несколько часов спустя Эрл Суффолк, увешанный оружием, вступил на платформу Паддингтона и торжественно провел ученых — 25 человек,— которых он разыскал во Франции и уговорил пересечь Канал.

Присланный к прибытию поезда чиновник оглядел их сверху донизу. «Это и все?..» — спросил он Суффолка. «Да,— был ответ,— это все». Чиновник кивнул и ушел. Французы не могли понять бесцеремонности встречи. Их сразу же предупредили, что, не имея удостоверений личности, они вообще не могут свободно передвигаться на территории Британии. В общем путешествие кончилось тем, что семья Халбана поехала на такси в отель «Мэйфэйр», а оставшиеся ученые были размещены в отеле по соседству с вокзалом. Тяжелая вода тем временем была выгружена без ведома французов и направлена в последнее свое путешествие—в Кавендишскую лабораторию.

Когда в Англии стало ясно, что Франция будет оккупирована, то необходимость спасения тяжелой воды и коллектива, работавшего с ней, не вызывала никаких сомнений. Однако никаких подробных планов о дальнейших действиях не было. Первый вопрос — нельзя ли все же уговорить Жолио-Кюри оставить Францию — обсуждался с французами вечером, в день их прибытия в Лондон, когда они встретились с Кокрофтом, Цукерманом и некоторыми другими британскими учеными. Сначала выдвигалось предложение послать в Бордо со специальной миссией миноносец и уговорить Жолио приехать, но Халбан и Коварски сказали, что Жолио- Кюри уже принял свое решение.

Во время этой чисто информационной беседы Кокрофт сообщил обоим французам об официальной встрече, на которой им необходимо присутствовать, назначенной на завтра в отеле «Грейт Вестерн» (именно там им был задан вопрос, желают ли они принять участие в британских работах). Далее Кокрофт сказал, что через несколько дней состоится заседание «Мауд Комитти», и просил Халбана прежде всего подготовить для комитета доклад о самых последних работах, проведенных в Париже. Кокрофт порекомендовал Халбану также съездить к Пайерлсу, Фришу и Олифанту в Бирмингам, навестить Томсона в Лондоне и Чедвика в Ливерпуле и каждому из них кратко рассказать о французских работах.

Халбан выполнил поручение и вернулся в Лондон вовремя, перед заседанием «Мауд Комитти». Однако его не пригласили присутствовать на нем, предложив вместо этого находиться в Барлингтон-Хаузе. Некоторое время спустя после начала заседания его и Коварски попросили прибыть туда и сделать соответствующее заявление, после чего они удалились. Оказалось, что интерес к французским работам был меньшим, чем они ожидали. Причина заключалась в следующем. Летом 1940 г. не было еще достаточно ясно, что между самоподдерживающейся цепной реакцией на медленных нейтронах и изготовлением ядерного оружия могла существовать прямая связь. Кроме того, основные положения, на которых базировались французские работы, были уже защищены патентами.

В результате среди английских ученых возникли расхождения в том, следует ли и каким образом использовать французов в британских исследованиях. В конце заседания Халбан был вежливо информирован об общем, но довольно неопределенном интересе комитета к французским работам. Затем последовали кулуарные разговоры. В заключение Халбану и Коварски сообщили, что они могут работать в Кавендишской лаборатории в Кембридже, куда уже была направлена тяжелая вода. Несколькими днями позже Халбан и Коварски благополучно прибыли в Кембридж. В качестве гостей они обедали за почетным столом и со смешанным чувством ужаса и изумления слушали развязную передачу немецкого радио о будущей, полностью гитлеризованной Европе.