ПОСТАВЫ [8] (август, 1996)

ПОСТАВЫ [8]

(август, 1996)

ИЗ АБЮРАТОВ

Название «Поставы», как полагает польский писатель-краевед Роуба, происходит от белорусского «став», т. е. озеро. Люди селились по ставам. Подобные славянские названия действительно встречаются нередко: Надозерье, Поречье и т. д.

На берегу озера Задевского, что в черте города, обнаружена стоянка древнего человека. Археологи относят ее к III в. до н. э.

Однако официальная история Постав начинается позднее, а именно с 1409 г., когда владельцами окрестных земель местечка были Зеновичи. В 1522 г. в городе возвели деревянный костел. Постройку целиком фундавал тогдашний владелец левобережной части города Ян Зенович. (На правом берегу Мяделки располагалась деревня Заречье.) В юрисдикции этого вельможи в то время находилось 6 городских зданий, в том числе плебания и госпиталь на Видзовской улице.

В 1552 г. местечко принадлежало тем же Зеновичам, но уже с приставкой Деспот.

У Сапунова находим о Поставах про лето 1579 г. В Свири тогда Стефан Баторий, объявив мобилизацию во время войны с Иваном Грозным, собирал конные войска, а в Поставах — артиллерию. Существует мнение, что тяжелые орудия Стефан Баторий перевозил водным путем, а именно: Мяделка — Бирвета — Дисна — Западная Двина.

Возможно, что именно ко времени этой жестокой войны и относится попытка кого-то из местных схоронить редкие монеты. «Словарь географический земель Польских» сообщает, что в одном из фольварков, относящихся к поставскому имению, на валу, открытом только с одной стороны, работник, обрабатывая землю, выкопал горшок, полный куфических монет так называемого «багдадского» серебра…

Историк Юрий Якимович нашел сведения о том, что в 1628 г. в Поставах было 62 двора. В это время местечко принадлежало Деспот-Зеновичам, имевшим недалеко от поселения свой деревянный усадебный дом и большой парк.

Но не Зеновичам суждено было прославить Поставы. В 1720 г. имение в качестве приданого переходит в собственность Тизенгаузам. В сер. XVIII в. его прямым владельцем становится подскарбий Великого княжества Литовского граф Антоний Тизенгауз. 1760-80 гг. стали годами обновления этого заштатного городка, годами, которые принесли ему не только благоустроенность, но и славу. Застройку центра поселения начали комплексно. В разработке проекта принимал участие итальянский архитектор Джузеппе Сакко. Были построены торговые ряды с крытыми лавками — 26 лавок под одной крышей. Это сооружение, окольцованное улицами, обстроили каменными домами, в том числе школой, тремя гостиницами, корчмой, зданием канцелярии и суда, домами ремесленников, аптекой. Поставы еще значились заштатной деревней, а хозяин уже называл их «городом». Предприимчивый граф хотел оживить тут промышленность. О фабриках Тизенгауза Роуба сообщает следующее: была «паперня» (бумажная фабрика), «фабрика капелюшей» (шляп) и «горбарня» (где выделывали кожи). Фабричное и ремесленное население занимало целый район. Из других источников известно, что Тизенгауз стремился развивать в Поставах самое передовое и перспективное производство. На «паперне» изготавливали бумагу лучшего качества, с водяными знаками. На суконной фабрике шили дорогие пояса, одна сторона которых была украшена золотыми нитками. (Стоимость иных таких поясов составляла 30 дукатов. При этом 2 дуката стоил вол.) Кроме того, на суконной фабрике изготавливали корабельные паруса, на которые в то время был хороший спрос… Что касается школы, то известно, что она начала действовать в 1780 г. и была подчинена главной виленской школе, в свою очередь основанной на базе бывшей академии иезуитов.

После смерти Антония Тизенгауза в 1785 г. имение конфисковывалось за долги, но впоследствии было возвращено родственникам покойного. Сначала оно принадлежало брату Антония Михаилу, затем — сыну последнего Игнатию, члену администрации виленского департамента, после чего перешло к внуку Константину Тизенгаузу.

Константин Тизенгауз жил в Поставах постоянно, где и скончался в своем дворце в 1853 г. После его смерти владельцем имения стал сын Константина Рейнгольд Тизенгауз. Это подтверждают, в частности, «Материалы по географии и статистике, собранные офицерами генерального штаба». Рейнгольд Тизенгауз скончался в 1880 г., не имея наследников. Имение досталось его сестре Марии Тизенгауз-Пржездецкой.

С этого времени до прихода советской власти владельцами поставского имения являлись Пржездецкие…

Но вернемся к одной знаменательной для Постав дате — а именно к 22 января 1796 г. В этот день, как сообщает П. Выклер в книге «Гербы городов» (вып. в 1900 г.), местечко Поставы Дисненского уезда Виленской губернии Минского Наместничества «высочайше удостоены собственного герба». Вот какое описание этого герба в Своде Законов Российской Империи: «В верхней части щита герб минский. В нижней — как при местечке Мяздола производится обильный рыбный торг — в голубом поле серебряная рыболовная сеть и сверху углом положенные головами вниз три золотые рыбы». Герб Минска приведен потому, что Поставы первое время, после раздела Польши, находились в Минской губернии. Секрет трех золотых рыбок связывают с водным пространством, а точнее — множеством озер в окраинах местечка.

Все из того же «Словаря географических земель Польских» узнаем, что в 1866 г. в Поставах было 70 каменных и 797 деревянных строений, в том числе церковь, костел, молитвенный дом, войсковое здание, здание гмины (местного управления), водяная мельница, школа.

А вот сведения, относящиеся уже к 1912 г.: город имел здание гминного управления, почтово-телеграфную станцию, аптеку, станцию железной дороги, спиртзавод, пивную фабрику.

В этот период имением владел граф Пржездецкий. Он основал у себя в Поставах парфорсную военно-гвардейскую школу имени Петра I. Это был выездной филиал Высшей Кавалерийской Школы Санкт-Петербурга, ученики которой дважды в год приезжали в Поставы на сборы. Руководил ею генерал Руссилов. На территории имения находились казармы, плацы для выездки, конюшни для скаковых лошадей. Военное министерство ежегодно переводило на счет Пржездецкого определенную сумму, которая использовалась на поддержание Школы. Кроме того, известно, что на средства самого Пржездецкого в Поставах была построена двухэтажная просторная школа, льнозавод, гончарный завод, мельница, а также винокуренный, пивоваренный и крахмально-патоковый заводы.

В начале века в городе имелось более 40 еврейских лавок, не считая простых домов, где проживали люди этой национальности. О том, сколько было в Поставах всего евреев, есть сведения в документе, относящемся уже ко времени последней войны, — донесении гебиткомиссара г. Глубокого генеральному комиссару Беларуси В. Кубе: «В настоящее время гетто находится еще в Дуниловичах с 979 евреями, в Поставах с 848 евреями, в Глубоком с 2200 евреями и в Опсе с 300 евреями. В ходе проведения акций по ликвидации гетто ценные вещи и драгоценности по возможности были изъяты и оприходованы на склад»…

В фондах Рокишского краеведческого музея (в Литве) музыковед Витаутас Юркштас обнаружил документы, касавшиеся поставской музыкальной школы. Оказывается, таковая функционировала в 1876 г. Школа имела два отделения: оркестровое и хоровое. Небольшой оркестр и хор служили исключительно для увеселительных нужд поместья. Школой руководил Петр Щука, официально именуемый мэтром (учителем). Он учил инструменталистов и вокалистов, дирижировал. Сам делал аранжировки инструментальных и вокальных сочинений. В рапорте об успеваемости за 1877 г. упоминается 27 учеников в возрасте от 11 до 26 лет. Все они жители местечка, а также ближайшей деревни Пальвы. Один из них, Иосиф Ластовский, одновременно учился игре на органе у педагога в Оялеях. Оркестр состоял из скрипок, виолончели, флейт, кларнетов, валторны, тромбонов. То есть соответствовал требованиям небольшого симфонического ансамбля. Вокалистов было шестеро: три сопрано, один альт и два баса. Однако в школьном хоре обязаны были петь даже оркестранты. В репертуаре поставского школьного оркестра было немало опусов: увертюры, марши, пьесы, вальсы, кадрили, мазурки, полонезы, польки и т. д. Ученики устраивали концерты не только в имении Тизенгаузов, но и в костеле…

Скупые, а порой и противоречивые сведения летописей, ксендзовых ведомостей, старых книг, рукописей и документов предоставляют писателю поле для деятельности. Ему остается только запастись терпением и постараться популярно рассказать о том, что когда-то кратко зашифровал хронист.

МЕЧТЫ И БЕДЫ АНТОНИЯ ТИЗЕНГАУЗА

Обрисованные скупыми и чаще всего пристрастными строчками хроник исторические личности под увеличительным стеклом летописца превращаются либо в невероятных монстров, либо в бестелесных ангелов. (Рафаэль Сабатини, «Жизнь Чезаре Борджа»)

Когда столетия хранят предания о каком-то человеке, можно с уверенностью говорить, что этот человек опередил свое время. В Поставах об Антонии Тизенгаузе знает каждый. Причем тон рассказов о нем выдерживается самый серьезный, — никаких анекдотов или скабрезных шуток. Это ли не доказательство всемерного уважения! Убежден, что в Поставах на центральной площади должен стоять памятник не пресловутому и ставшему шуткой во языцех В. И. Ленину, а великому подскарбию — министру финансов и государственных имуществ — Антонию Тизенгаузу, удивительному и во многом загадочному человеку, фантазеру, романтику, талантливому организатору.

Пожалуй, это был единственный за всю историю Речи Посполитой представитель власти, кто живо верил, что в его державе можно поднять производство до уровня лучших европейских образцов. При этом он не просто верил, но и всеми своими возможностями стремился это осуществить. Это был покровитель производства. Мануфактуры, которые он успел построить и запустить, оказали заметное влияние на развитие промышленности в Речи Посполитой, несмотря на то, что просуществовали недолго.

Вот объективная картина состояния страны на период первой половины XVIII ст. (со слов современников): «… города, местечки и деревни представляют собой развалины… постройки в имении сплетены из хвороста, покрыты гнилой соломой и поддерживаются со всех сторон столбами. Даже более крупные населенные пункты состоят исключительно из деревянных небольших домов; на улицах и базарах — кучи нечистот, о промышленности и просвещении не слышно, зато в изобилии имеются виселицы, магистраты, сжигающие колдуний…» Слишком неравное распределение земельной собственности, многочисленные войны, измучавшие страну, в том числе и так называемые «домашние», то есть междоусобные, а также «черная смерть» (холера), появлявшаяся несколько раз (1655, 1709, 1711) и уносившая жизнь целых деревень, — вот лишь некоторые причины такого состояния…

Со вступлением на престол Станислава Августа Понятовского (1764) наступает новая эра в жизни Речи Посполитой: развивается просвещение смягчаются кастовые различия, привлекает внимание общества горькая доля холопов. И как следствие этого начинает меняться облик городов: строятся новые дворцы, насаждаются сады, строятся школы, больницы. Перемены касаются и промышленности. В ее развитии начинают принимать участие магнаты. Появляются оружейные, сталелитейные, стекольные фабрики…

Граф Антоний Тизенгауз, сын шмельтинского старосты, родился в 1733 г. Первоначальное образование получил дома; потом был определен в монастырскую школу иезуитов в Вильно.

После школы, чтобы «познакомиться со светом», был направлен в замок князей Чарторыских в Волчин. Здесь молодой граф и познакомился со Станиславом Понятовским (будущим королем). Молодые люди быстро подружились.

Первая должность Антония Тизенгауза — «гродненский подстароста». В 1761 г. он избирается на Варшавский сейм, а в 1763 г. назначен великим писарем литовским.

После своей коронации Станислав Август назначил Тизенгауза великим конюшим литовским и наградил орденом Св. Станислава, а в 1765 г. передал ему должность гродненского старосты и надворного литовского подскарбия.[9]

Берясь за дело, Антоний Тизенгауз поставил перед собой цель, достойную настоящего альтруиста: поднять благосостояние родного края. Доходы гродненской экономии, состоявшей из 200 деревень, шли на королевский стол. Экономия была в совершенном застое. Предстояло многое исправить… Предстояло поднять ремесла, промышленность, соорудить дороги, построить жилье. Задача была не из простых. И Тизенгауз может быть с самого начала чувствовал, что ему будет трудно. Но он был молод, образован, а главное его цели совпадали с тем, что дарила ему судьба. Он чувствовал себя счастливым человеком — и это ощущение затмевало в нем всякое черное сомнение. Заручившись поддержкой короля, одобрившего его планы, подскарбий начал действовать…

Он не жалел ни себя, ни тех, кто был в его подчинении. По мнению очевидцев, спал подскарбий не больше трех часов в сутки.

Он начал с земледелия. В первый же год им была устроена школа землемеров. По его указанию взялись за осушение болот. Под его личным наблюдением осуществлялась очистка Немана от Гродно до Вилии. Тогда же был проведен Муховской канал, длиной 8 миль, соединивший реки Муховец и Пина. При этом было построено несколько крупных мостов и мощеных дорог.

Не хватало специалистов. И Тизенгауз взялся за организацию образования. Он основал в Гродно медицинскую школу и институт повивального искусства. Для этого пришлось выписать дорогих преподавателей из Парижа и Монпелье. Руководил этими учреждениями профессор Жильберт, из Монпелье. Можно представить, как непросто было оживить работу подобных заведений. Предубеждение против естественных знаний было в то время так велико, что оба заведения не находили желающих учиться в них. Тизенгаузу пришлось в приказном порядке набирать людей на учебу. В первый год подскарбий выбрал 15 молодых людей из крепостных. Люди шли в эти заведения, как на Голгофу. Но уже к 1755 г. преподавание в школе и институте пошло с успехом. Так начинал свою деятельность первый в Великом княжестве медицинский институт…

В Гродно Тизенгауз устроил типографию «Его Королевского Величества», в которой начала печататься еженедельная газета. Там же было учреждено сразу несколько школ: кадетов, бухгалтерская, ветеринарная, медико-хирургическая. Основана первая общественная библиотека с кабинетом естественных наук.

Но главное внимание граф уделял организации промышленности. В деревне Мажево он устроил известный в то время поташный завод. Золу, необходимую для производства поташи, привозили на этот завод из Беловежской пущи. Было построено сразу несколько пивоваренных заводов. Для их запуска и для обучения искусства пивоварения были приглашены по найму пивовары и солодовники из Чехии.

Самым значительным деянием неутомимого подскарбия является постройка и запуск им многих фабрик. Главным образом фабрики строили в Гродно. Вот те из них, что были запущены: золотая, шелковая, суконная, камлотная, чулочная, полотняная, льняная, кружевная, шляпная, каретная, карточная, булавок и иголок, оружейная, напильников, стальных орудий, изделий из железной меди, беления воска, красок, кожевенная. Кроме того, при Тизенгаузе были построены и начали давать продукцию суконная фабрика в Бресте и железоделательный завод в Бресте, полотняная фабрика в Шавлях. В Гродно при нем был учрежден Купеческий банк.

Не желая ломать и нарушать архитектуру вверенного им в староство города, Тизенгауз решил строить недалеко от Гродно новый город, с исключительно каменными постройками. Он остановил свой выбор на месте, где река Лососна впадает в Неман. Это место получило название Городница. Здания фабрик решено было возводить из камня, а жилища из кирпича. Уже через два года были готовы помещения под суконную, золотую, шелковую и полотняную фабрики. Пред полагалось построить еще несколько фабрик: фарфоровую, бумажную, табачную и зеркальную.

Интересно, что работали на фабриках Тизенгауза с 5-ти утра до 8-ми вечера с полуторачасовым перерывом. Работали шесть дней в неделю. С каждым рабочим заключался договор, расторгнуть который можно было с каждой из сторон в любой момент. Тяжелые условия являлись причиной многих побегов. Судя по всему, характер у подскарбия был не сахарным, так как даже управляющие порой заканчивали свою карьеру на этих фабриках побегом.

Действительно, исследователи биографии Тизенгауза сходятся во мнении, что граф был жестоким и даже деспотичным человеком. Ругательства и угрозы по отношению к подчиненным он рассыпал не жалея. Иных рабочих оставлял насильно, отказывал в просьбе расторгнуть контракт. Одного ружейных дел мастера, несогласного на предложенную подскарбием плату, велел привязать к столбу на фабричной площади как бы в назидание другим несогласным… Особенно зверски он обошелся с мастером-немцем Иосифом Морбитцером: последнего провели через строй молодых рабочих, вооруженных палками из орехового дерева. Немца били по голому телу. Этот поступок возмутил всех немцев, нанятых на фабрики Городницы. Иные из наймитов вскоре бежали…

Жестоко обращались на мануфактурах Тизенгауза с учениками. Право бить их давалось всем — от подскарбия до последнего служащего в конторе. Вот ответ самого графа на жалобу одного начальника фабрики, где избили ученика: «Я не усматриваю веских причин Вашего негодования. Вы имеете право приказывать ученикам, распределять между ними работу, наказывать за непослушание и вообще карать каждый раз, когда вы найдете это нужным, причем в этом Вам никогда не мешали. Но и контора имеет право наказывать учеников вне работы за все то, что касается их правов, содержания и одежды». Такое отношение не могло не порождать страх среди учеников и ненависть их к порядкам и к своей работе в целом. Не зря директора фабрик жаловались, что мальчишки не проникаются духом соревнований и что к труду их можно принудить только силой.

Свое родовое имение граф старался превратить в центр культурно-промышленного преобразования края. Он возвел в Поставах 21 каменное строение, из которых, по утверждению специалистов, до наших дней сохранилось 13. Это был целый комплекс городской застройки: городница, лечебница, большой рынок. Что касается производства, то, как уже отмечалось, Тизенгауз старался развивать в своем имении самые выгодные и перспективные на тот день направления: при нем построили и запустили мануфактуры полотняных изделий, где изготавливались паруса, гербовой бумаги и элитных поясов.

Довольно скоро из нищего деревянного поселения Поставы превратились в каменный город, имевший школу, судебный дом, а также громадную водяную мельницу, удовлетворявшую запросы всего города. Такого быстрого и образцового торгово-промышленного роста еще не знало ни одно поселение Речи Посполитой. Поставы для Тизенгауза являлись своеобразным «полигоном»: прежде, чем внедрить какую-то свою идею в большом масштабе, он проделывал опыты в родовом имении. Это касалось не только организации производства и строительства, но и совершенствования технологий. К примеру, на своей фабрике поясов граф впервые применил технологию так называемых «литых поясов». Джузеппе Сакко, специалист из Вероны, сначала был приглашен на должность придворного архитектора именно в Поставы…

Не забывал Антоний Тизенгауз и о культуре. Им был образован театр. Позже при театре собрали балетную труппу. Крепостных актеров обучал французский балетмейстер Ле Ду.

Мечтой графа являлось желание основать в Гродно Академию наук. Им даже была составлена программа развития науки в Великом княжестве…

Беды Антония Тизенгауза начались в 1780 г. В тот год он не уплатил ежегодного налога, взимаемого с фабрик. Тут же последовало его отстранение с поста подскарбия. Специальная комиссия, начавшая работу по проверке деятельности графа, вскоре обнаружила целый ряд злоупотреблений последнего: подлоги на таможнях, утайки крупных сумм и т. д. Дело не было передано в суд, но оно так подействовало на графа, что тот помешался — «заболел меланхолией»… Без хозяина фабрики скоро пришли в упадок.

Что же случилось, что погубило карьеру знаменитого перестройщика?..

Причин этому немало. Неудачи вообще имеют схожие причины, каким бы промежутком времени они не были разделены, даже столетиями. Потому что все или очень многое объясняется все теми же законами экономики. Продукция королевских мануфактур не выдерживала конкуренции с завозимыми из-за границы товарами: свои изделия оказывались на пятьдесят, а то и сто процентов дороже иностранных и не имели сбыта. Основная причина дороговизны крылась в низкой производительности труда. Вдобавок оборудование — станки, инструменты — и даже сырье завозились из-за границы и были зависимы от поступления капиталов на это. А капиталов не хватало…

К тому же граф не умел ладить с магнатами. Это была уже его личная ошибка. Попросту говоря, он избегал их общества. В свою очередь последние завидовали его власти и влиянию на короля. Министрам и особам, приближенным к королю, не нравилась неподкупность Антония Тизенгауза, его гордость, стремление к самостоятельности. Они всеми средствами стремились помешать его карьере, снять его с должности. Чего и добились в 1780 г. Они не просто лишили его должности, но и наложили секвестр на его собственные имения.

Еще одной ошибкой Тизенгауза в том, что он не мог по-настоящему оживить свои мануфактуры, являлось то, что граф не прислушивался к чужому мнению. Деспот по натуре, педант, сухой, нестерпимый к критике человек, вдобавок одержимый идеей, то есть фанатик, он стремился во что бы то ни стало продолжать любое начатое им дело, тогда как его следовало закрыть. Это тоже не могло не приводить к убыткам.

И все-таки главной причиной упадка тизенгаузовских мануфактур являлось несоблюдение пропорции между производством и продажей продукции. Отсутствие сбыта и малый фонд фабрик приводил к тому, что последние по нескольку месяцев в году должны были простаивать…

Остаток дней Антоний Тизенгауз прожил в уединении. Он умер в Варшаве 31 марта 1785 г. на 52 году жизни. Тело его было выставлено в костеле кармелитов в местечке Желудок. Там же, в фамильном склепе, граф был похоронен.

Об Антонии Тизенгаузе следует говорить не иначе, как о национальном герое. Он стоял у истоков развития промышленности Великого княжества. Он создал и управлял целой сетью так называемых «королевских экономий» в княжестве, объединявших и торговлю, и переработку, и производство, и хранение.

То, что личность Антония Тизенгауза являлась неординарной, подтверждает хотя бы факт издания двухтомной монографии (более, чем тысячу страниц!) польского исследователя Станислава Коскьялковского. Его труд, изданный в 1971 г. в Лондоне, целиком посвящен жизни и деятельности неутомимого графа. Идеи Тизенгауза для своего времени были прогрессивны и даже революционны. И дело даже не в том, что ему не удалось их осуществить. Личности остаются в истории даже не по результатам каких-то своих достижений, а потому что сумели потревожить дрему современной им жизни. Граф взвалил на себя непосильную ношу двигателя прогресса. Он хотел в одиночку ускорить движение маховика истории — и надорвался… В книге Коскьялковского говорится о взлете и падении графа, а также о судебном процессе, все-таки начавшемся над ним, когда он уже был в опале.

И. Г. Гибянский в своем очерке о знаменитом подскарбии[10] пишет: «Идея Тизенгауза — создать в своей стране промышленность, освободиться из-под иностранного ига — была смела и патриотична. И намерения были самые искренние. И если фабрики его не оставили сколько-нибудь заметного непосредственною следа, то распространение промышленных знаний в народе, бесспорно, составляет крупную заслугу Тизенгауза. Он один из первых понял значение промышленности для страны и, поняв, не сидел сложа руки, а энергично, хотя и неумело, взялся за дело. С этой точки зрения Тизенгауз и его дело заслуживают полного признания и доброго слова со стороны потомства».

ДВОРЕЦ

Обычно по классике средневековья хозяин имения обосновывался поодаль от своих подвластных, как паук на краю паутины. То же самое было в Поставах, где селение и панскую усадьбу разделяла заболоченная низина. Низину превратили в канал, а над каналом соорудили мост. Перебравшись через мост, приезжие попадали на территорию графского парка…

Нынешняя асфальтная дорога вдоль левого берега Мяделки, то вздымаясь, то скатываясь, уводит в сторону усадьбы. Когда-то весь здешний берег был обсажен фруктовыми деревьями. Усадьбу отделяло от города огромное пространство сада.

В одном месте низину перегораживает дамба. Она образует большой продолговатый пруд, вода из которого по дугообразному каналу уходит в Мяделку. Этот пруд и этот канал издавна являлись границей усадьбы со стороны города. Мост, устроенный из дамбы, охранялся. Пересечь его можно было только с разрешения местного хозяина.

Территория усадьбы была растянута по берегу реки. Поэтому о какой-то «регулярности» местного парка, «симметричности композиции» его говорить не приходится. Здешний парк являлся чисто пейзажным. Для создания его с возможной полнотой использовали рельеф местности.

Сразу за мостом-дамбой вправо и влево уводили прогулочные дорожки, обсаженные деревьями.

Правая аллея выводила на берег так называемого Круглого озера. Это озеро, естественного, ледникового происхождения, до сих пор отличается чистой водой. Кажется, Мяделку пополняют ручьи, выбегающие именно из таких вот равнинных, неглубоких водосборищ… Озеро Круглое увеличивало площадь парка сразу на два-три гектара, нивелируя при этом его искусственность и помпезность. Это был уголок, который очаровывал девственностью, естественностью. Это был уголок дикой природы.

Пруд и озеро составляли часть водной границы парка. Остальную территорию замыкал рукотворный канал.

Берег широкого и прямого, как стрела, тизенгаузовского канала, начинавшегося от озера Круглого, был обсажен липами. Как и должно классическим канонам паркового искусства, вдоль него проходила дорожка, обсаженная деревьями. Глядя на крутые, приглаженные берега, угадывается труд панских рабов. Такие каналы в средние века делали во всех крупных усадьбах. Хозяева наивно полагали, что вода и крутой берег надежно защитят их от всякого рода лихоимцев.

Усадебный двор, как и должно было тому быть, занимали многочисленные обязательные в то время хозяйские постройки: конюшни, кухни, ледовни. Иные из этих зданий сохранились по сей день… Где-то на территории усадебного двора находился Зеркальный пруд. Свое название он получил будто бы за то, что его дно было выложено зеркалами… Жаль, что эту легенду невозможно подтвердить, — не осталось даже следов от того пруда.

Зато в центре парка сохранился, хотя и пустует нынче, так называемый «дворец Тизенгауза», пандус которого украшен шестью мощными колоннами и крутыми, бутафорскими ступеньками из серого гранита. Можно было подъехать к дверям дворца и выйти из экипажа, уже будучи под крышей.

Легко читается так называемый «партер» — открытое пространство перед главным фасадом дворца. Можно представить, какое благоухание источали высаженные на этом месте цветы, и одновременно пожалеть, что не сохранилось никаких сведений о цветоводстве того времени.

Одноэтажный дворец, выполненный в классическом стиле, имел достаточно сложную композицию. Кажется, сложность была под стать характеру его основателя… По обе стороны шестиколонного фасада располагались длинные флигеля. Второй парадный вход имел высокое крыльцо. По бело-мраморным ступенькам прибывающие попадали отсюда в вестибюль.

В линиях тизенгаузовского дворца просматривается стремление к абсолютной симметрии — черте, присущей архитектуре конца XVIII в. От дверей в разные стороны — обязательно одинаковое число окон, симметричные выступы флигелей и т. д.

В плане здание П-образного типа. Линия длинных флигелей образует небольшой дворик, из которого можно было пройти к конюшням. Есть документальные сведения, что в тридцатые годы нашего столетия в центре дворика размещалась клетка из крупных, установленных вертикально бревен и с куполом в виде шатра. В ней жил медведь.

Одна из особенностей тизенгаузовского дворца — подвалы. Они занимали всю площадь основания здания… Здесь следует заметить, что при Антонии Тизенгаузе успели заложить лишь фундамент дворца, завершили же строительство родственники знаменитого графа, естественно уже после смерти последнего… Назначение подвалов тизенгаузовского дворца несло в себе значительный смысл: тут жила челядь, располагались кухонные помещения и склад, отсюда отапливали верхние помещения и подавали воду.

Из окон дворца открывался вид на пойму реки Мяделки. До сих пор угадываются каналы, которые когда-то вели от реки ко дворцу, и остатки широких аллей вдоль них. По-видимому, величайший из мечтателей заимствовал что-то из ансамблевых решений Петергофа…

Если местечко прославил великий подскарбий, то усадебный дворец в Поставах все же больше связан с именем других людей. Известно, что Константин Тизенгауз основал во дворце орнитологический музей и картинную галерею. В молодости граф был хорунжим и даже сумел дослужиться до чина полковника. Активно занимался политикой, а в 1812 г. даже являлся членом временного литовского правительства, выступавшего на стороне Наполеона. Но потом остепенился — занялся более достойным и благодарным для вечности дедом, наукой. Коллекция орнитологического музея Константина Тизенгауза насчитывала 3 тыс. видов птичьих яиц. Каждое их этих яиц было описано и хранилось в специальных шкатулках под стеклом. Ученым была продумана система просушки сырого яйца и его транспортировки. В музее хранились яйца редчайших видов, таких, например, как белый журавль и павлин. Особенно многочисленной являлась коллекция голубиных яиц. Кстати, в усадьбе было устроено несколько крупных голубятен, считавшихся настоящей гордостью не только Постав, но и всей России. Был зоологический сад так называемых «заморских» птиц, на содержание которых орнитолог не жалел никаких средств. Зимой птицы жили в оранжерее, где, кстати, хозяином успешно выращивался арбуз, персики и виноград… Конечно, заниматься таким редким направлением в науке дано не каждому. Тем ценнее вклад Константина Тизенгауза, тем удивительнее сама личность его. Этот человек являлся, возможно, единственным российским аристократом, кто занимался наукой о птицах. Любое увлечение, если ему отдаваться сполна, в конце концов становится профессией. Константин Тизенгауз считался ученым европейского уровня, его труды печатались в зарубежных журналах. Можно надеяться, что когда-нибудь краеведы расскажут о нем и о результатах его ученой деятельности.

Много разъезжая по Европе, Константин Тизенгауз в своем поставском дворце собрал ценную картинную галерею. Картины и эскизы Леонардо да Винчи, Карэдиса, Андреа дель Сарпта, Тимптарста, Дюрера были выставлены в одном из залов с затемненными окнами.

Как это часто случается, самые лучшие начинания, подвижничества гибнут со смертью их главного вдохновителя. Константин Тизенгауз умер в 1853 г. и сейчас же его сын Рейнгольд подарил орнитологическую коллекцию Виленскому Археологическому обществу. Есть сведения о том, что граф Рейнгольд тоже был эрудированным человеком. Он занимался педагогической деятельностью, в частности писал трактаты по методике преподавания и выбору профессии. Но, как говорил Бернард Шоу: «Кто умеет, тот делает, а кто не умеет, тот учит других». Как бы там ни было, но вскоре за орнитологическими ценностями из Постав в Вильно последовала и коллекция картин. Ее передали какому-то музею…

Граф Рейнгольд не имел детей и стал последним из рода поставских Тизенгаузов. С 1880 г. хозяевами дворца становятся Пржездецкие. Но это уже другая история, история ничем не прославивших себя сытых обывателей…

КОСТЕЛ

«Молились и ремонтировали разом…» (Из рассказа поставских парафиян)

В самом центре Постав, около моста, река Мяделка делает крутой поворот, так, что на выходе его она течет чуть ли не в обратном направлении. Водная дуга охватывает возвышенность, которую в древности не могли не считать святой.

По всей видимости, в этом месте располагалось городище. Тут жил старейшина. Посад находился рядом… На то, что в древности на этом полуострове обитал человек, указывает не только необычность возвышения, но и археологические находки, выставленные в местном краеведческом музее. Археологи нашли на этом месте каменные топоры, железные наконечники пик и секир.

Древнее городище не пустовало и в то время, когда селение разрасталось. Как и должно святому месту, его заняли духовники. Сначала то были монахи-францисканцы. Они обсадили берег дубами и ивами, а в центре городища заложили первый, в то время еще деревянный костел.

Впрочем, я забежал вперед. История первого поставского костела наминалась несколько раньше…

Первый костел в Поставах Во имя Непорочного Зачатия Девы Марии был построен и освящен в 1522 г. Его фундатором являлся местный феодал Ян Зенович. Храм был из дерева, не раз горел и перестраивался. Последний раз его отстроили в 1760 г. уже при Антонии Тизенгаузе. Он имел крестообразную в плане форму, две боковые апсиды и две башни на главном фасаде. Последний раз он сгорел в 1837 (или в 1840) г. Располагался он где-то на старой Видзовской улице.

Какое-то время в Поставах действовали сразу два костела. «Ксендзовы ведомости» сообщают, что в 1617 г. секретарь королевский Станислав Биганьский и его жена Анна фундовали монастырь францисканцев с костелом. Этот костел и был заложен на месте старого городища. Возможно, костел горел и перестраивался, потому что смысл надписи на найденной в 1995 г. надгробной плите — из фамильного склепа Биганьских — сводится к тому, что фундаторами костела на том же самом месте являются «их милости маршалок браславский Казимеж и его жена Аполона с Дежпулей с Биганово Биганьские»…

В 1817 г. францисканский костел был обновлен из дерева уже Тизенгаузом. Согласно инвентарей, прежде, чем попасть на территорию монастырского двора и приблизиться к святилищу, надлежало пройти арку ворот высокой деревянной колокольни, по краям которой от воды до воды стояла брусчатая изгородь. Костел, с двумя каплицами, пристроенными по сторонам, имел 8 больших окон и 10 малых, а также орган «о 9-ти голосах». Внутри храма стояло 6 столбов по три с каждой стороны. Остальные строения монахов, находившиеся во дворе, тоже были из дерева.

Этот монастырь закрыли Его Высочайшим Повелением в 1837 г. А уже в 1840 г., после того, как сгорел и не был восстановлен костел в городе, все монастырские постройки передали под приходской костел.

В 1896 г. в канцелярию Виленского губернатора было представлено прошение прихожан о строительстве в Поставах каменного костела. А спустя три месяца был утвержден и проект. Его автором стал архитектор А. Гойбель.

В 1898 г. костел бывшего францисканского монастыря разобрали, и все культовые вещи перенесли во временное строение. И наконец в 1900 г. было начато строительство…

По легенде, строительство предваряло сооружение невероятной длины деревянного моста, по которому на лошадях подавался кирпич на верхние площадки строящегося здания. Фигурный кирпич привозили завернутый в бумагу и упакованным в ящики.

В 1903 г. костел наконец построили. Для того, чтобы возвести и украсить это неоготическое однобашенное сооружение, понадобились средства не только парафиян, но и местных магнатов Пржездецких. В 1905 г. «милостью епископа Эварда Роппа» костел освятили в честь Святого Антония Падуанского.

Теперь вместо колокольни парафиян встречала въездная арка, выдержанная в том же неоготическом стиле. С обеих сторон к ней примыкала железная ограда. Двери костела сделали из дуба и оснастили металлической оковкой. Накрыли святыню марсельской черепицей. Три алтаря вырезали из дуба и покрыли золотом, при этом интерьер сохранил общий для сооружения стиль. Главный алтарь посвятили Антонию Падуанскому. В центре его поместили образ этого святого, написанный на полотне. Святой из Падуи был изображен в серебряной короне и с серебряной веткой в руке. Два боковых алтаря посвятили Пресвятой Богородице и Сердцу Иисуса. В первом стояла деревянная скульптура Девы Марии.

Кроме того костел украшали образы Святого Франциска, Святого Георгия, Матери Божьей — все написанные на полотне, а также 14 картин, иллюстрировавших муки Христа.

Строение пострадало во время Первой мировой войны: тогда обвалились своды и в стенах были дыры. Тогда же сгорели все двери и оконные рамы. Сохранились лишь колокола на башне. Известно, что один из них весил 170 кг и был отлит еще в 1680 г.

Кроме того, в нач. XX ст. на территории костельного двора в тех же стилевых тонах возвели плебанию, под которой находилась пивница. Рядом с плебанией располагались конюшня с отделением для экипажей, ледник и коптильня. А вокруг, по всей площади старого городища, был разбит сад.

После Великой Отечественной костелу вновь не посчастливилось. Его ксендзов вывезли в Сибирь «за пропаганду», а здание храма превратили в склад. Рядом, словно нельзя было подыскать другого места, возвели громадную «коробку из-под мыла» — цех электролампового завода. А вскоре на баланс заводу передали и здание костела… Это уже был беспредел. Молиться стало негде. Народ начал ездить в Комаи и даже в Лынтупы.

В 1986 г. горожане обратились в Москву с просьбой, чтобы костел вернули настоящим хозяевам. Такое разрешение было получено только в 1989 г. Когда верующие пришли в свой храм, они ужаснулись… Резные алтари валялись под ногами и использовались в качестве решеток для вытирания подошв, купол был зашит фанерой, которая свисала, угрожая рухнуть. В храме был сооружен туалет…

Вот тогда-то прихожане и вспомнили о таланте ксендза Яна. Они поехали в Лынтупы и попросили священника взять на себя их парафию.

Ксендза Яна уговаривать не пришлось — и вскоре храм начали восстанавливать. Сначала обновили купол и стены. Потом положили деревянный пол, купили люстру. Наконец убрали сооружения вокруг костела и выстроили изящную ограду. Как оказалось, главной трудностью в деле восстановления стало удаление с территории, примыкавшей к костельному двору, водочного магазина… Наконец, когда и с этим разобрались, взялись за украшение интерьера. На стены повесили 14 гипсовых изваяний так называемых «мук Христа». «Молились и ремонтировали разом.»

Любое человеческое творение подкупает прежде всего своими деталями. Особенно это относится к хрупкому с виду и изящному костелу в Поставах. Вот, скажем, дорожка, ведущая от ворот к дверям храма. Она из ромбовидных бетонных плит. В свою очередь в плиты вкраплены камешки. Мысль как будто незатейлива — но какое исполнение!.. Или ступеньки крыльца. Опять маленькое чудо. Кромки ступенек округлили — и этого оказалось достаточно, чтобы сделать царственно красивое крыльцо. В строительстве поставского костела заимствовано многое из лучших построек прошлого. Храм проектировал внимательный и тонкий мастер. Он сумел вложить душу в свое творение.

Как часто нас удивляет грамотность и фантазия старых мастеров! Но важно не просто удивиться, но и осознать, откуда бралась эта грамотность, откуда бралось мастерство, какие условия сопутствовали рождению умельцев, что заставляло их творить «на века»? Оказывается, все просто: человека оценивали по его работе. За равную для всех зарплату вечного не сотворишь. Равенство расслабляет, выхолащивает как дар, так и настоящую страсть…

В ЧЕСТЬ СВЯТОГО ПРОРОКА ОСИИ

Когда знакомишься со сведениями, касающимися объекта старины, то узнаешь судьбу поселения. Разнообразные, порой противоречивые, эти сведения укладываются, как плитки на полу, так, что начинаешь видеть «рисунок» — общую картину истории поселения, размеренную и чаще всего трагическую…

О том, когда появилась в Поставах первая православная церковь, сведений нет. Но известно, что при Антонии Тизенгаузе в местечке действовали две деревянные церкви. Одна из них — лютеранская, специально для поселившихся здесь иностранцев.

В 1813 г. на средства графа Константина Тизенгауза из дерева построена церковь Св. Троицы. Известно также, что православных в этот период в местечке было в три раза больше, чем католиков.

О том, почему граф-католик принял участие в строительстве церкви легко догадаться. Его милости надо было вернуть доверие царя, которое он потерял, когда в тяжелейший период изменил народу и отечеству, встал на сторону Наполеона. Это было наказание, долженствовавшее вычеркнуть владельца Постав из списка предателей.

Церкви «в центре местечка» не повезло: ее сожгли в 1815 г. ученики польского училища.

Не желая гневить царя, граф в тот же год отпустил под церковь двухэтажный каменный дом в центре, в котором до этого размещалось судебное учреждение. Переделка дома под церковь состояла в том, что со стороны главного фасада, обращенного волею судьбы на восток, были пристроены четыре каменные колонны, на которых установили крытое возвышение с куполом, а с противоположной стороны соорудили полукруглую стену, где разместили алтарь. Величиной и формой та церковь мало чем отличалась от соседних тизенгаузовских зданий — только крест на ее куполе и указывал, что это Божий храм. Тем временем площадка, где стояла сгоревшая церковь, скоро была застроена еврейскими домами.

В 1886 г. Поставы охватил сильный пожар. Он лютовал два дня, 3 и 4 августа. Выгорела часть местечка, в том числе и все еврейские дома.

Новая каменная церковь с благословения архиепископа Доната была сложена 1 августа 1891 г. протоиереем богинской церкви отцом Юлияном Василевским с пятью священниками. Ее начали строить на месте прежней, сгоревшей в 1815 г. церкви.

Уже к осени 1893 г. здание в псевдорусском стиле было готово. Церковь освятили в честь Святого Пророка Осии. Случилось это 22 мая 1894 г. Святой пророк Осия был выбран неслучайно. Праздник храма приурочили к 17-му октября,[11] чтобы прихожане вспоминали чудо Божье, спасение в этот день императора Александра III и его семьи от угрожавшей им смерти во время крушения царского поезда в 1888 г…

ПАРФОРСНАЯ ОХОТА

Как я уже упоминал, Санкт-Петербургская Высшая Кавалерийская Школа имела свой филиал в Поставах. Объяснение этому было простым. Дело в том, что в программу обучения Школы входил курс так называемой парфорсной охоты, необходимый для практики совершенствования езды верхом. В парфорсе был важен не результат самой охоты, а умение всадника удерживать лошадь в направлении, которое избрала собачья свора, преследуя зверя. Охотничьи собаки в азарте не признают никаких препятствий. Двигаясь за ними, всадник обязан преодолевать на лошади любые преграды: болотины, кусты, лес, овраги. В этом особенность парфорсной охоты и одновременно смысл ее применения. На такой охоте всадники ломали ребра, а порой и черепа. Собаки гонят зверя, а верховой несется за ними. И лошадь не всегда понимает желание наездника…

После того, как офицеры Кавалерийской Школы испортили посевы крестьян, обрушили немало заборов и до смерти запугали своими воинственными воплями немало детей, парфорсную охоту упростили, сделали больше бутафорской, нежели реальной. Зверей оставили в покое, а дабы обмануть собак, егеря стали протаскивать на длинных веревках куски старого тряпья, пропитанные лисьим пометом. Естественно, они делали это заранее, не торопясь, объезжая всякие препятствия. После этих приготовлений пускали собак. Наездники, которые мчались тут же за собаками на полном скаку, уже не могли позволить себе эти объезды… Такая охота «с выволочкой» проводилась ежегодно в окрестностях Санкт-Петербурга между Красным Селом и дачной станцией Дудфгоф. В скачках участвовали даже женщины.

И все-таки охота «с выволочкой» не удовлетворяла требованиям настоящих гурманов парфорса. Настоящую охоту можно было изведать только в Поставах, в имении графа Пржездецкого, у которого насчитывалось 18 фокс-гундов.

На время визитов офицеров столичной Школы граф Пржездецкий сдавал свое имение в аренду военному министерству. Кажется, он имел от этого какую-то выгоду. Хотя куда большая выгода была чисто морального свойства — граф обожал общество и парфорсную охоту.

Вот как описывает эту охоту один из ее участников, бывший драгунский офицер А. Далматов.[12]

«Осень, октябрь. Большая стая «пегих собак». Всадники в красных шапках и кафтанах, с перекинутыми через плечо блестящими трубами. Они вооружены кинжалами и длинными арапниками, которые щелкают по воздуху, действуя на псов. Это доезжачие, ведущие стаю к месту начала охоты, откуда уже выпущен олень.

В полуверсте сзади — глухой ропот лошадей другой группы всадников, куда более большой. Эти едут крупной рысью. Они одеты в мундиры и даже кителя; оживлены и веселы. Лошади громко фыркают, иногда постукивают подкова о подкову… Прибыв в поле, всадники остановились: кто-то слез и стал поправлять седловку, а кто-то закурил… Между тем, олень мчался в направлении видневшегося на горизонте леса. Изредка он останавливался и озирался кругом…

Псы уже учуяли след оленя: они визжат, выказывая страшное нетерпение броситься вперед. Кони топчутся на месте, нервно копают ногами землю.

По звуку рожка стая наконец ринулась вперед, залилась тем присущим только этой породе голосом, который как-то особенно воздействует на охотников.

Олень уже приблизился к лесу, когда, учуяв неприятность, вынужден был опять оказаться в поле. На пути его оказалась деревня. Делая чудовищной высоты прыжки, он стал преодолевать один забор за другим.

Однако стая все приближалась к нему. Псы легко перепрыгивали заборы, а иногда, найдя просвет пошире между жердями, проскальзывали в него.