Генералиссимус Иосиф Сталин, «Отец народов»

Генералиссимус Иосиф Сталин, «Отец народов»

Так много камней брошено в меня,

Что ни один из них уже не страшен...

Анна Ахматова «Уединение»

Настоящее имя — Иосиф Виссарионович Джугашвили

Характер — твердый, злопамятный

Темперамент — сангвинический

Религия — атеист

Отношение к власти — алчное

Отношение к подданным — презрительное

Отношение к любви — холодное

Отношение к лести — поощрительное

Отношение к материальным благам — сдержанное

Отношение к собственной репутации — бережное

Генералиссимус Иосиф Сталин, «Отец народов» (1879-1953)

Одним из кумиров юности стал для Сталина Георгий Саакадзе, грузинский полководец и государственный деятель, живший на рубеже XVI-XVII веков и ради достижения великой цели принесший в жертву все — родину, любовь, сыновей и саму жизнь свою. Мелкий дворянин, по образу жизни скорее подобный зажиточному крестьянину, он был целеустремлен, настойчив и порой не очень разборчив в средствах.

Надо сказать, что в оценке исторической роли Георгия Саакадзе, его характера и морального облика, в трактовке мотивов и побуждений, которыми он руководствовался в течение своей деятельности, мнения историков расходятся. Некоторые считают его великим патриотом своей родины, боровшимся за великую и свободную Грузию, а другие видят в нем лишь расчетливого и тщеславного властолюбца, не гнушавшегося ничем ради претворения своих намерений в жизнь.

Сколь противоречиво ни оценивали бы историки личность Георгия Саакадзе, в одном они сходятся безоговорочно — в том, что вся жизнь его прошла в непрерывной и непримиримой борьбе...

В такой же борьбе прошла и жизнь Иосифа Джугашвили, сына сапожника из грузинского города Гори, ставшего правителем доброй половины земного шара, ибо власть его не ограничивалась пределами Советского Союза, а простиралась гораздо дальше. Почти тридцать лет длилось его правление, и вдвое больше времени прошло после его смерти.

Для одних Сталин — кровожадный монстр, для других — великий вождь и «отец народов». Великий полководец или кровавый узурпатор, узколобая посредственность или гений поистине вселенского масштаба... Чингисхану или, например, Наполеону даже и присниться не могли масштабы той власти, которой обладал недоучившийся семинарист Иосиф Джугашвили. Он был не только повелителем народных масс, но и властителем дум, кумиром сердец. Он был товарищем Сталиным, и ни одна языческая религия не знала столь масштабного идолопоклонства, какое развернулось в первой половине XX века вокруг пьедестала, на котором стоял невысокий, коренастый и усатый бог с неизменной трубкой в руке.

У Иосифа Сталина было две жены — Екатерина Сванидзе и Надежда Аллилуева, причем ни той, ни другой не досталось даже малейшей доли величия их супруга.

Иосиф Виссарионович Джугашвили, вошедший в историю как Иосиф Сталин, родился 9 (21 по старому стилю) декабря 1879 года в небольшом грузинском городе Гори, расположенном на берегах реки Куры и окруженном невысокими холмами. Живописное благословенное место, где щедрость солнца соперничает со щедростью земли, а в результате возникает картина, покоряющая взоры и сердца. Именно здесь находилась когда-то легендарная Колхида, куда Ясон и аргонавты отправились за золотым руном. В этой славной местности и рос маленький Иосиф.

Отец его — Виссарион Джугашвили, сапожник по профессии, происходил из крестьян села Диди-Лило, расположенного недалеко от Тифлиса. В 1870 году поиски лучшей доли привели его в Гори, где в 1874 году он женился на Екатерине Георгиевне Геладзе, дочери крестьянина из соседнего села. Жене было всего восемнадцать лет, а мужу — двадцать три.

Жили Джугашвили в скромном, если не сказать — убогом, домике на улице Соборовая, получившей свое имя благодаря соседству с горийским кафедральным собором. Непременная веранда, две комнаты и подвал — вот и все апартаменты.

В браке Екатерина родила четверых детей, из которых выжил только самый младший — Иосиф, Coco, материнская радость и утешение.

Мать обожала младшего сына, а сын обожал ее. Отца они не любили — за грубость, суровость и вспыльчивость, усугублявшиеся чрезмерной страстью к выпивке.

Надо сказать, что в Грузии, где принято пить вино по поводу и без повода, мало пьяниц — многовековые традиции пития выработали у людей умение держать себя в руках и не переходить определенных границ. Виссарион Джугашвили, оправдывая поговорку «пьет, как сапожник», считался среди знакомых беспутным пьяницей. Правда, он недолго досаждал жене и сыну — погиб от ножа в пьяной драке, когда Иосифу было одиннадцать лет.

Чуть ли не единожды великий Сталин соизволил упомянуть о своем отце, сказав, что тот, будучи сапожником, не был истинным пролетарием, так как имел мелкобуржуазный образ мышления. Что сын вкладывал в это понятие — осталось неизвестным. Скорее всего, он имел в виду, что отец больше думал о том, как разбогатеть, а не о победе пролетарской революции.

До поры не думал о революции и сам Иосиф. По совету матери, всеми силами пытавшейся вывести единственного сына в люди, он поступил в горийское начальное духовное училище. Поступил, несмотря на возражения отца, непременно желавшего видеть сына сапожником. Впрочем, любому родителю приятно, когда сын или дочь идут по его стопам.

Пять лет Иосиф проучился в духовном училище и в июле 1894 года окончил его с отличием, ввиду чего руководство училища дало способному и благонравному отроку рекомендацию для поступления в Тифлисскую православную духовную семинарию.

Сбылись надежды матери — недаром она изнуряла себя тяжелой поденной работой, утаивая заработок от пьяницы мужа. Недаром были перемыты километры полов и перестираны сотни пудов белья. Иосиф, ее Иосиф, выходец из простой семьи, сын беспутного отца, мог стать священником!

Юный Иосиф был худым и жилистым, на узком, покрытом оспинами лице выдавался орлиный нос. Но не нос сразу же привлекал к себе внимание, а живые и беспокойные карие глаза, выдержать взгляд которых не каждому было под силу. Иосиф был невысок, но силен и ловок и имел репутацию превосходного драчуна, агрессивного и жестокого. Из-за перенесенного в детстве заболевания его левая рука была короче и гораздо слабее правой, но это обстоятельство не мешало Иосифу на равных участвовать во всех играх и забавах своих сверстников.

Иосиф был умен и начитан. Едва овладев грамотой, он пристрастился к чтению и прочитал почти все книги в городской библиотеке как на грузинском, так и на русском. Зачитывался «Витязем в тигровой шкуре» Шота Руставели, но самое большое впечатление на него произвели книги и сама судьба грузинского писателя Александра Казбеги. Богатый помещик, Казбеги освободил своих крестьян от податей, отказался от богатства, ушел в горы и почти десять лет жил там, словно простой пастух, пока депрессия, следствие тяжелой душевной болезни, не свела его в могилу. Больше прочих произведений нравился Иосифу роман Казбеги «Отцеубийца», повествующий о свободолюбивых горцах и их борьбе за свою независимость и свободу. Один из героев романа, храбрый Коба, стал героем для молодого Coco. Пройдет не так уж много времени, и имя Коба станет первой партийной кличкой Иосифа Джугашвили.

В то время Тифлисская семинария была центром националистического брожения. В 1885 году семинарист Сильвестр Джибладзе, ставший позже революционером, был сослан в Сибирь за оскорбление ректора, плохо отзывавшегося о грузинском языке.

(Впоследствии этого ректора застрелили.) В начале девяностых годов XIX века семинаристы дважды бастовали. Дело дошло до временного закрытия семинарии полицией и массового (восемьдесят семь человек) исключения.

Жесткая дисциплина, шпионаж, доносы, обыски в спальнях — все это крайне не нравилось Иосифу. Но до определенного времени он оставался на хорошем счету благодаря пытливому уму, хорошей памяти и недюжинному таланту конспиратора.

Он ненавидел семинарию и монахов, но жадно тянулся к образованию, основой которого продолжало оставаться самостоятельное чтение. Иосиф читал как художественную, так и научную литературу, причем мог процитировать прочитанное спустя много лет.

Не чурался Иосиф и сочинительства — за время учебы в семинарии он написал шесть стихотворений, романтичных и националистичных по духу. Одно из них было посвящено памяти поэта князя Рафаила Эристави. В 1907 году некий М. Келенджеридзе составил и издал «Грузинскую хрестоматию, или Сборник лучших образцов грузинской словесности», в первом томе которой было помещено это стихотворение Иосифа Джугашвили.

Когда крестьянской горькой долей,

Певец, ты тронут был до слез,

С тех пор немало жгучей боли

Тебе увидеть привелось.

Когда ты ликовал, взволнован

Величием своей страны,

Твои звучали песни, словно

Лились с небесной вышины.

Когда, отчизной вдохновленный,

Заветных струн касался ты,

То, словно юноша влюбленный,

Ей посвящал свои мечты...

Другое стихотворение посвящалось луне:

Плыви, как прежде, неустанно

Над скрытой тучами землей,

Своим серебряным сияньем

Развей тумана мрак густой...

Сияй на темном небосводе,

Лучами бледными играй,

И, как бывало, ровным светом

Ты озари мне отчий край.

Наиболее лиричным и изящным, в то же время не лишенным и некоторой доли наивности, было стихотворение «Утро», которое ввиду его краткости можно привести и целиком:

Раскрылся розовый бутон,

Прильнул к фиалке голубой,

И, легким ветром пробужден,

Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,

Взлетая выше облаков,

И сладкозвучный соловей

Пел детям песню из кустов:

«Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учебою, друзья,

Прославьте Родину свою!»

Постепенно от обычной литературы Иосиф перешел к запрещенной, нелегальной. В документах семинарии сохранились записи о том, что Джугашвили читает запрещенные книги.

На путь революции будущего теоретика марксизма привели два человека — марксист-интеллектуал и по совместительству литератор Саша Цулукидзе, происходивший из княжеской семьи, и Ладо (Владимир) Кецховели, активный революционер-подпольщик, предпочитавший дела словам. Основным смыслом их жизни стала борьба с ненавистным существующим порядком. Оба они верили, что лишь посредством разрушения можно добиться справедливости.

В сентябре 1902 года Ладо Кецховели был арестован в Баку. Оттуда его перевели на родину, в печально известный Метехский замок, где в конце августа 1903 года Ладо Кецховели, активный борец за права заключенных, был убит тюремщиком. Саша Цулукидзе умер от туберкулеза в июне 1905 года. Его похороны вылились в подлинно народную демонстрацию. В память о друге Иосиф Сталин в 1927 году прикажет издать все его произведения.

Кецховели и Цулукидзе привели Иосифа в подпольную группу «Месамедаси» («Третья группа»), первую марксистскую организацию Грузии. Ее основатель, Ной Жордания, тоже бывший студент семинарии, станет первым президентом независимой Республики Грузия (1918—1921 гг.) и лишится своего поста не без помощи товарища Сталина.

В жизни Иосифа появилась цель. Большая, настоящая, стоящая... Он активно взялся за революционную работу, вел ее среди семинаристов, за что и был исключен в мае 1899 года. Повод, правда, был подобран благовидный — совет семинарии исключил семинариста Джугашвили за то, что он, дескать, не сдал экзамены по неуважительным причинам. Руководству семинарии не хотелось лишний раз выносить сор из избы и приумножать дурную славу заведения. И без того уже в Тбилиси слово «семинарист» стало синонимом слова «социалист».

Впрочем, много позже, в 1930 году, беседуя с одним американским журналистом, мать Иосифа сказала, что это она забрала его домой из-за болезни. Якобы умственное перенапряжение и чрезмерное сидение над книгами ослабили здоровье сына, и доктора сказали матери, что у него может развиться туберкулез.

Но мотивы — не главное, главное — результат. А результат был таков: семинарист Иосиф Джугашвили превратился в профессионального революционера по кличке Коба.

«Профессиональный революционер есть человек, который полностью отдает себя рабочему движению в условиях нелегальной и вынужденной конспирации, - писал Лев Троцкий, один из главных сподвижников Ульянова-Ленина и самый большой враг товарища Сталина. -

На это способен не всякий и, во всяком случае, не худший. Рабочее движение цивилизованного мира знает многочисленных профессиональных чиновников и профессиональных политиков; в подавляющем большинстве своем этот слой отличается консерватизмом, эгоизмом и ограниченностью, живет не для движения, а за счет движения. По сравнению со средним рабочим бюрократом Европы или Америки средний профессиональный революционер России представлял несравненно более привлекательную фигуру. Молодость революционного поколения совпадала с молодостью рабочего движения. Это было время людей от 18 до 30 лет. Революционеры свыше этого возраста насчитывались единицами и казались стариками. Движение еще совершенно не знало карьеризма, жило верой в будущее и духом самопожертвования».

Первый значимый шаг на пути к власти был сделан, правда, навряд ли сам Коба предполагал, насколько высоко вознесет его судьба.

Начинался двадцатый век. Государь Николай II правил своими подданными, еще не ощущая, как шатается императорский престол, Владимир Ульянов, отбыв ссылку, осваивался в Швейцарии, а Коба ненавидел их обоих. Первого — как угнетателя и поработителя, а второго — как пустопорожнего болтуна, с комфортом устроившегося за границей и тратящего время, силы и средства на политические междоусобицы и теоретические споры, в то время как настоящие революционеры рисковали свободой и жизнью, организуя пролетариат для борьбы.

О, Коба умел организовывать и бороться, еще как умел! Всему миру вскоре предстояло убедиться в этом.

Коба никогда не боялся драк и привык выходить из них победителем. Его девизом стали слова великого Руставели:

Жалок тот, кто перед битвой

Укрывается трусливо,

Вечно думает о смерти

И горюет молчаливо.

Все равны мы перед смертью,

Всех разит ее копье, —

Лучше славная кончина,

Чем позорное житье.

(Перевод Н. Заболоцкого)

О жизни и деятельности Сталина в период с мая 1899 года, когда он ушел из семинарии, и до декабря 1905 года, когда он присутствовал на конференции в Таммерфорсе, где впервые встретился с Лениным, достоверных сведений почти не сохранилось.

Уже после прихода Сталина к власти преданные ему историки писали, что все эти годы Коба, не щадя себя, разворачивал подпольное революционное движение на Кавказе. Другие же склонны утверждать, что Коба, на время отойдя от революционной борьбы, занялся грабежами, превратившись в обыкновенного уголовника.

Скорее всего, правы и те, и другие — марксизму, в котором он прозорливо углядел огромный потенциал, Коба не изменял, но и грабежей, по-революционному называемых экспроприациями, не чурался.

Достоверно известно, что Кобу преследовала полиция. Достоверно известно, что ему пришлось жить в подполье, то исчезая надолго, то внезапно возникая из небытия. Именно в этот период он сдружился с армянином Симоном Тер-Петросяном, дерзким революционером-экспроприатором, а если точнее — то в первую очередь экспроприатором, а потом уже революционером, известным миру под кличкой Камо.

На некоторое время Камо станет ближайшим другом и правой рукой Кобы. Он благополучно переживет революцию, чтобы потом окончить жизнь под колесами чуть ли не единственного в Советском Закавказье грузовика. Обосновываясь в Кремле, товарищ Сталин не забывал прятать концы, убирая всех соратников и сподвижников, могущих неуместным панибратством и ненужными воспоминаниями запятнать светлый образ «отца народов».

Непримиримый революционер Коба был ярым сторонником применения насилия. Больше всего его увлекала возможность открытой войны с самодержавием, он жаждал действия, схватки, победы. Его не заботили возможные жертвы и не пугали последствия.

Коба вторил Ленину: «Мы должны хотеть бороться и должны научиться, как вести борьбу». Чем больше пролито крови — тем лучше, тем скорее рухнет ненавистный режим.

Коба был одним из создателей (впрочем, некоторыми биографами это утверждение оспаривается) и корреспондентом первой нелегальной газеты на грузинском языке «Брдзола» («Борьба»), во втором номере которой, увидевшем свет в декабре 1901 года, была напечатана программная статья Кобы «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи». Так практик революции стал еще и ее теоретиком.

5 апреля 1902 года стало знаменательным днем в жизни Кобы — его впервые арестовали, подтвердив тем самым его значимость как революционера и его опасность для самодержавного режима. В отличие от эпохи правления товарища Сталина, во времена самодержавия не было принято арестовывать людей почем зря и осуждать их без вины. Если бы «кровавый» (исключительно по утверждению большевиков) царь Николай II хоть немного походил на товарища Сталина, то Романовы, вне всякого сомнения, правили бы Россией и поныне. Семья Ульяновых была бы изведена под корень после покушения Александра Ульянова на жизнь императора Александра III, Иосифа Джугашвили расстреляли бы еще в бытность его семинаристом, а Льва Троцкого, несомненного космополита, повесили бы как аргентинского или уругвайского шпиона, и совершенно некому бы было совершать Октябрьский переворот 1917 года. Как говорится, «если бы молодость знала, если бы старость могла...»

В батумской тюрьме Коба был одним из самых примерных заключенных, не позволявшим себе, в отличие от того же Кецховели, никаких конфликтов с тюремными властями.

Просыпался он рано утром, делал зарядку, завтракал и весь день занимался самообразованием, читая книги из тюремной библиотеки, с перерывами на прогулку и прием пищи. В архивах полиции сохранилось криминальное дело, заведенное на Кобу. В деле этом находились две фотографии — анфас и в профиль — и следующее описание внешности: «Рост два аршина полтора вершка (около 163 см. — А. Ш.); телосложение среднее; возраст 23 года. Второй и третий пальцы левой ноги сросшиеся. Волосы, борода и усы темные. Нос прямой и длинный. Лоб прямой и низкий. Лицо удлиненное, смуглое, с оспинами».

Из батумской тюрьмы Джугашвили перевели в кутаисскую, где он просидел полгода в ожидании суда, а 9 июля 1903 года Кобу приговорили к трем годам ссылки в Иркутскую губернию, в село Новая Уда.

В начале XX века ссылка в Сибирь была уже не таким тяжелым наказанием, как в прежние времена. Путь к месту ссылки совершался осужденными не пешком и не в кандалах. Тот же Владимир Ульянов, приговоренный к трем годам ссылки в 1897 году, сумел получить разрешение ехать в пресловутое село Шушенское из Петербурга самостоятельно. Да-да — самостоятельно, без конвоя, правда, и за собственный счет.

По прибытии на место ссыльные жили весьма вольно — пользовались относительной свободой передвижения, могли охотиться (им не возбранялось владеть огнестрельным оружием!), рыбачить, ходить друг к другу в гости, снимать за счет казны комнаты в домах местных жителей... По сравнению с застенками НКВД и системой сталинских лагерей (желающие, если еще не читали, могут прочесть «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына или «Колымские рассказы» Шаламова) царская ссылка выглядит санаторием, сбежать из которого было плевым делом.

В Новой Уце Коба жил в избе Митрофана Кунгурова, который 11 мая 1947 года написал товарищу Сталину следующее письмо:

«Москва, Кремль.

Генералиссимусу Советского Союза товарищу КВ. Сталину.

Я глубоко извиняюсь, что беспокою Вас. В 1903 году, когда Вы были в ссылке, село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда, в то время жили у меня на квартире. В1904 году я увез Вас лично в село Жарково по направлению к станции Тыреть Сибирской железной дороги, а когда меня стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез Вас по направлению в город Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне телесное наказание — 10 ударов, лишили меня всякого доверия по селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на ст. Зима Сибирской железной дороги.

В настоящее время я пенсионер 2 группы. Пенсию получаю 141 р. в месяц. Жить стало очень тяжело нам обоим со старухой на 141 р. Подавал заявление в Министерство социального обеспечения, получил отказ. Поэтому прошу Вас, как бывший партизан Якутского партизанского отряда, где был три раза ранен, потерял здоровье, получил инвалидность 2 группы, если вспомните меня, то прошу помочь мне получить персональную пенсию...

Ваш старый хозяин квартиры

Кунгуров Митрофан Иванович.

Г. Барабинск Новосибирской области,

ул. Некрасова, 57.

Ожидаю от Вас письма. 11 мая 1947г.».

Кунгурову не суждено было дождаться ответа Сталина, который, прочтя письмо, пожелал связаться с ним. Он умер от болезней.

Разумеется, свободолюбивый и непривычный к морозам Коба не засиделся в Сибири — 5 января 1904 года он бежал из ссылки на родину, в Грузию, где вскоре женился в первый раз.

Первый арест, первая судимость, первая женитьба...

Блажен, кто с юных лет увидел пред собою

Извивы темные двухолмной высоты,

Кто жизни в тайный путь с невинною душою

Пустился пленником мечты!

Наперснику богов безвестны бури злые,

Над ним их промысел...

(А. С. Пушкин «К Дельвигу»)

Женой Кобы стала Екатерина Сванидзе, происходившая родом из того же села Диди-Лило, что и его мать. Екатерина была дочерью железнодорожника, социал-демократа Семена Сванидзе. Сама она, в отличие от отца и брата Александра (партийная кличка Алеша), революционными идеями не бредила, будучи типичной грузинской женщиной — верной женой и хорошей матерью. Смыслом ее жизни стали муж и сын Яков.

Екатерина была красива (по утверждениям ряда современников, просто прекрасна!). У нее имелся жених, вернее, воздыхатель, считавший себя женихом, некто Давид Сулиашвили, тоже бывший семинарист, тоже революционер, тоже друживший с Александром Сванидзе. Надо признать, что внешне Сулиашвили был куда красивее неказистого Кобы, но Екатерина выбрала Иосифа Джугашвили.

Коба любил ее настолько, что дал уговорить себя на венчание по православному обряду, хотя для убежденного революционера, каким он себя считал, церковный брак был несмываемым пятном на репутации. «Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент женился на верующей», — утверждал Лев Троцкий.

Казалось, Коба обрел долгожданную любовь. Молодые жили дружно, но, как утверждали знакомые, бедно, несмотря на то что Коба с товарищами активно занимался экспроприациями, добывая в партийную кассу огромные суммы. Вполне возможно, что бедность эта была показной, демонстративной, призванной создать Кобе образ бескорыстного борца за дело революции.

Так и жили — Коба грабил и порой даже убивал, а Екатерина подрабатывала шитьем, хранила домашний очаг и растила сына Якова. Счастье их оказалось недолгим — в конце 1907 года Екатерина умерла от болезни, прожив в браке всего два года.

Младенец Яков остался на воспитании у тетки — родной сестры умершей матери. Лишь в 1921 году Коба, уже ставший товарищем Сталиным, заберет его в Москву.

Товарищ Сталин никогда не выказывал нежных чувств к своему первенцу. Можно утверждать, что он его не любил.

Из воспоминаний Бориса Бажанова, одно время бывшего секретарем Сталина: «На квартире Сталина жил и его старший сын от первого брака, Яков. Почему-то его никогда не называли иначе, чем Яшка. Это был очень сдержанный, молчаливый и скрытный юноша... Вид у него был забитый. Поражала одна его особенность, которую можно назвать нервной глухотой. Он был всегда погружен в свои какие-то скрытые внутренние переживания. Можно было обращаться к нему и говорить, он вас не слышал, вид у него был отсутствующий. Потом он вдруг замечал, что с ним говорят, спохватывался и слышал все хорошо.

Сталин его не любил и всячески угнетал. Яков хотел учиться — Сталин послал его на завод рабочим. Отца он ненавидел скрыто и глубоко. Он старался всегда оставаться незамеченным, не играл никакой роли в политике. Мобилизованный и отправленный на фронт, он попал в плен к немцам. Когда немецкие власти предложили Сталину обменять какого-то крупного немецкого генерала на его сына, находившегося у них в плену, Сталин ответил: «У меня нет сына». Яшка остался в плену и в конце немецкого отступления был гестаповцами расстрелян».

Старший лейтенант Яков Иосифович Джугашвили, командовавший артиллерийской батареей, попал в плен в самом начале войны — в июле 1941 года.

После смерти Екатерины у Сталина сохранились хорошие, можно даже сказать, теплые отношения с ее родственниками. Они часто встречались, вместе отмечали праздники, но... в один прекрасный день Сталин решил от них избавиться. То ли в чем-то заподозрил, то ли за что-то обиделся, то ли поступил так просто из осторожности. Избежать печальной участи удалось только отцу Екатерины, умершему своей смертью задолго до того.

Александр Семенович Сванидзе, родной брат Екатерины, был человеком образованным. Еще до революции он учился в Йенском университете, знал несколько языков, хорошо разбирался в экономике и финансах, что позволило ему после революции стать первым народным комиссаром (так тогда назывались министры) финансов Советской Грузии.

Женой его была некая Мария Анисимовна Корона, еврейка из богатой семьи. Она окончила Высшие женские курсы в Петербурге, консерваторию в Тифлисе и одно время пела в грузинской опере. Своего сына они назвали Джонридом — в честь американского журналиста Джона Рида, написавшего известную книгу о событиях октября 1917 года «Десять дней, которые потрясли мир».

Постепенно Александр Сванидзе дорос до высокого поста заместителя председателя правления Госбанка СССР. В 1937 году его с женой арестовали и дали обоим по десять лет за мифическую «антисоветскую деятельность». Их сына приютила его бывшая воспитательница, к тому времени ставшая рабочей на швейной фабрике. Александр Сванидзе отбывал наказание под Ухтой, а его жена — в Казахстане. Арестовали и сестру Александра Семеновича, Марико. Самого Александра расстреляли в августе 1941 года, а его жену и сестру в марте 1942-го.

После войны досталось и подросшему Джонриду Сванидзе, стеснявшемуся своего вычурного имени и предпочитавшему называть себя Иваном. В 1948 году он за ту же «антисоветскую деятельность» был приговорен к ссылке на пять лет, но смог вернуться домой лишь в 1956 году, спустя три года после смерти товарища Сталина. Можно утверждать, что несчастный Джонрид еще легко отделался. За все надо платить, а за родство с вождем — тем более...

Но вернемся пока в 1904 год, когда по всей России прокатилась волна недовольства и забастовок. У правящего режима внезапно обнаружилось множество противников как среди рабочих и крестьян, так и среди интеллигенции, многие представители которой были дворянского происхождения.

Начавшаяся в феврале 1904 года война с Японией, война провальная, проигранная чуть ли не в зародыше, еще больше озлобила недовольных, а трагедия 9 января 1905 года, вошедшая в историю под названием «кровавого воскресенья», подлила, как говорится, масла в огонь.

Николай II, напуганный возмущением подданных, издал манифест, обещающий парламентскую систему управления, но эта полумера уже не могла успокоить народ. Процесс пошел...

Социал-демократы к тому времени успели расколоться на радикалов — большевиков и умеренных — меньшевиков. В Грузии, считавшейся оплотом меньшевизма и националистических настроений, Коба твердо держался большевиков, понимая, что с большинством, тем более исповедующим насильственные методы, можно достичь гораздо большего. К тому же Кобе уже тогда стало тесно в родной Грузии — планы его шли далеко, очень далеко.

Именно тогда экспроприатор и теоретик Коба выходит на свет — участвует в работе первой партийной конференции, происходившей в финском городе Таммерфорсе, и очередного партийного съезда в Стокгольме. На этом съезде, кстати говоря, была принята резолюция с осуждением экспроприации, которые все больше и больше напоминали обычные грабежи. Коба на эту резолюцию не обратил никакого внимания, продолжая заниматься любимым делом. Его вместе с верным Камо даже собирались судить партийным судом за неподчинение воле большинства, но обошлось. Скорее всего, за экспроприаторов вступился сам Ленин, бывший большим любителем как жить за чужой счет, так и загребать жар чужими руками. Известно, что и в Стокгольме, и на следующем съезде в Лондоне Ленин голосовал против резолюций, осуждавших экспроприации.

С 1908 года в жизни Кобы идет череда арестов, ссылок и побегов. Ходило много слухов о связи Сталина с царской охранкой, но ни один из них не получил документального подтверждения. Об этом писал в эмиграции в своих мемуарах Ной Жордания, руководитель грузинских меньшевиков, а также упоминал некий Александр Орлов, сотрудник НКВД, бежавший за границу в тридцатые годы прошлого века.

В городе Сольвычегодске Вологодской губернии у ссыльного Джугашвили был недолгий роман с квартирной хозяйкой, Матреной Кузаковой, родившей впоследствии сына Константина, который был записан ею на имя умершего задолго до того мужа Степана. Константин Степанович Кузаков никогда не встречался со Сталиным, но пользовался покровительством вождя, позволившим ему не только избежать ареста, но и занимать руководящие посты, пусть не самые высокие, но вполне достаточные для безбедной и привольной жизни.

В тридцатые годы XX века Матрену Кузакову с семейством неожиданно переселили в Москву, где Константин смог получить образование и избежать обычной для деревенского жителя того времени участи колхозника.

В сентябре 1996 года в газете «Аргументы и факты» было напечатано интервью самого Кузакова под названием «Кузаков — сын Сталина». На пороге своего девяностолетия Константин Степанович Кузаков (кстати говоря, внешне весьма похожий на Сталина) признался в том, что еще в детстве знал, что он — сын Сталина.

Сольвычегодск — побег — арест в Баку — снова Сольвычегодск... Последний раз Кобу арестовали в Санкт-Петербурге и на четыре года сослали в Туруханский край, откуда он почему-то ни разу не попытался бежать. Вот что писал о туруханской ссылке Юрий Трифонов: «Выдержать Туруханку с ее ледяным климатом, пургами, непрерывной топкой печей, сырым и коротким летом, мошкарой, с ее белыми, изнуряющими душу ночами, с ее ощущением таежной пустыни и трагической отдаленности от всего остального мира могли люди физически очень крепкие. Спандарян заболел чахоткой и умер. Дубровинский погиб весной 1913 года, и до сих пор неясно, утонул он или покончил с собой... Люди уставали ждать, надеяться.

Эпидемия самоубийств в те годы, с десятого по тринадцатый, прокатилась по многим каторжным тюрьмам и ссылкам. Время было глухим и не оставляло надежд»-

В Туруханском крае Коба жил замкнуто, замкнутость и непредсказуемость вообще были в природе его души и вдобавок помогали ему в подпольной работе. Он никогда никому не доверял своих потаенных мыслей. Это было великое умение молчать, великое для страны, в которой до поры до времени все слишком много говорили...

С товарищами по ссылке отношения у Кобы не сложились. С кем-то он вел себя высокомерно, кого-то демонстративно не замечал, кому-то откровенно грубил... Вот что вспоминал о нем ссыльный Яков Свердлов, видный большевик, выполнявший при Ленине роль хранителя партийного «общака»: «...живу не один в комнате. Мае двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы уже встречались в ссылке другой. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни... На этой почве нервничаю иногда».

Чуть позже Свердлов напишет куда резче: «...мы слишком хорошо знаем друг друга. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех своих мелочах... С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся».

Должно быть, здесь, в Туруханке, в результате долгих раздумий и бесконечных прикидок, и родился Вождь. Вождь терпеливый, способный долго выжидать удобного момента для захвата власти. Вождь коварный, способный стравливать своих противников и пожинать плоды, оставаясь в стороне. Вождь мудрый, отчетливо сознающий, что правда там же, где и сила.

В марте 1917 года, сразу же после Февральской революции, в Санкт-Петербург вернулся уже не Коба, а Сталин. Партийную кличку сменил партийный псевдоним.

Сталин, как и Коба, остался сторонником Ленина. Монархический режим был свергнут в результате стихийных выступлений народных масс. Для большевиков пришла пора брать власть в свои руки, опираясь на поддержку германского кайзера, пытавшегося свалить своего главного врага не мытьем, так катаньем. Время пришло!

Для Сталина пришло и другое время — время новой любви. Большой любви, пожалуй, самой большой в его долгой жизни.

Еще в 1904 году, будучи в Тифлисе, Коба познакомился с большевиком Сергеем Аллилуевым. Сергей работал в железнодорожных мастерских, где в так называемых «рабочих кружках» агитировал трудящихся Коба.

У Аллилуева была красавица жена, известная на весь город не только своей красотой, но и чрезмерной, гипертрофированной экзальтацией. История их женитьбы была весьма романтичной — юная дева, которой на тот момент, кажется, не было и четырнадцати лет, сбежала с будущим мужем, вылезши из окна отчего дома с трогательным узелком в руках.

Аллилуев работал и делал революцию, а его жена меняла кавалеров и поражала окружающих. Поговаривали, что и Коба пользовался ее благосклонностью. Но, несмотря ни на что, после каждого следующего романа жена возвращалась к терпеливому и покладистому мужу. Это была классическая пара — ветреная легкомысленная роза и трудолюбивый всепрощающий жук.

Коба стал другом Аллилуевых. Он не только трудился на благо революции бок о бок с Сергеем, но и дружил с ним. Настолько, насколько он был вообще способен дружить. Он писал Аллилуевым из Туруханки, жалуясь на свое бедственное положение. Они даже выслали ему немного денег. В ответ Коба написал: «Прошу только об одном: не тратьтесь на меня, вам деньги самим нужны, у вас большая семья... Я буду доволен и тем, если вы время от времени будете присылать открытые письма с видами природы... В этом проклятом краю природа скудна до безобразия, и я до глупости истосковался по видам природы, хотя бы на бумаге».

По возвращении из ссылки Сталин остановился у Аллилуевых. Они давно уже переехали в Петербург, где глава семьи работал мастером в Обществе электрического освещения и попутно вел подрывную работу в самом сердце самодержавия, под боком у царя. Примечательно, что в июльские дни 1917 года в квартире Аллилуевых несколько суток скрывался и сам Ленин, которому отвели небольшую комнату дочери Сергея, гимназистки Надежды.

Здесь, на квартире у Аллилуевых, и встретились двое — восторженная шестнадцатилетняя гимназистка и изрядно побитый жизнью революционер.

Ей было всего шестнадцать лет, ему — тридцать восемь. Подобно матери, дочь отдала свое первое чувство не сверстнику, а зрелому мужчине.

Надежда была младшим ребенком в семье. Старше ее были два брата — Павел и Федор, а также сестра Анна. Федор в 1918 году тронулся рассудком. То ли по вине некоего жестокого розыгрыша, учиненного над ним небезызвестным Камо, то ли еще по какой причине. В Надежде смешалось много кровей — русская, цыганская, грузинская, немецкая... Однако внешностью она напоминала грузинку или цыганку: тоненькая, грациозная девушка, смуглая, черноволосая и кареглазая. Сталину такие женщины очень нравились.

После Октябрьской революции Сталин, еще в 1914 году написавший по поручению Ленина брошюру о национальном вопросе, получил пост наркома по делам национальностей. Надежду Аллилуеву он взял к себе секретаршей. Вместе со всем большевистским правительством она перебралась в Москву, вступила в партию и стала жить вместе со Сталиным, даже ездила вместе с ним на Царицынский фронт. Затем она перешла на работу в секретариат Совнаркома, поработала и в личном секретариате Ленина, в частности, была дежурным секретарем у него в Горках.

Невероятно, но в 1921 году во время очередной чистки (большевики постоянно очищали свои ряды от «чуждого элемента», была у них такая традиция) коммунистку Надежду Аллилуеву исключили из партии с позорной формулировкой «за недостаточную общественную деятельность». В дело вмешался сам Ленин, который счел необходимым обратиться к руководителям комиссии по чистке с письмом в защиту Надежды Аллилуевой.

«Всю семью Аллилуевых, - писал Ленин, - т. е. отца, мать и двух дочерей, я знаю с периода до Октябрьской революции. В частности, во время июльских дней, когда мне и Зиновьеву приходилось прятаться и опасность была очень велика, меня прятала именно эта семья, и все четверо, пользуясь полным доверием тогдашних большевиков-партийцев, не только прятали нас обоих, но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского». Разумеется, после такого, можно сказать, высочайшего заступничества «справедливость восторжествовала», и Надежду Аллилуеву тут же восстановили в партии.

Возле Ленина Надежда Аллилуева оставалась до самой его смерти. Вполне возможно, что ее переход в секретариат Ленина был организован Сталиным, ведь каждому политику пригодится свой человек в аппарате вождя. Борьба за власть — это прежде всего борьба за информацию: кто больше знает, тот и выигрывает.

Не исключено, что Надежда Аллилуева могла попутно играть еще одну роль — роль бдительного стража при заболевшем Ленине. Ни для кого не секрет, что жадные до власти «товарищи» при первой же возможности убрали Ленина с политической арены, буквально сослав его в Горки якобы для поправки здоровья. Товарищ Сталин был одним из главных организаторов «ссылки» Ленина и, несомненно, должен был использовать близость Надежды Аллилуевой к вождю в своих целях. Искусно манипулируя всеми, кто встречался на его жизненном пути, он ни за что бы не упустил подобную возможность, а скорее всего — заблаговременно и предусмотрительно создал бы ее, что он, впрочем, и сделал.

После смерти Ленина Аллилуева перешла на работу в редакцию журнала «Революция и культура», своеобразного приложения к газете «Правда», затем начала учиться на факультете искусственного волокна в Промышленной академии, где секретарем партийной ячейки был молодой Никита Хрущев, недавно приехавший в столицу из Донбасса. Тот самый Никита Хрущев, который при жизни Сталина был верным проводником его политики и, кроме того, превосходным исполнителем гопака на кремлевских пирушках в узком кругу, а после смерти «отца народов» развенчал культ его личности и предал мертвого вождя партийной анафеме.

Вот что воспоминал Никита Хрущев о второй жене Сталина: «Когда она училась в Промышленной академии, то очень мало людей знали, что она жена Сталина. Аллилуева и Аллилуева. У нас еще один был Аллилуев — горняк. Надя никогда не пользовалась доступными ей привилегиями. Она никогда не ездила в Промышленную академию на машине и не уезжала из академии в Кремль на машине. Нет, она приезжала трамваем. Она ничем не выделялась в массе студентов. Ограниченный круг людей знал, что Аллилуева — жена Сталина. Это было умно с ее стороны — не показывать, что она близка к человеку, который в политическом мире среди друзей и врагов считается человеком номер один».

Бежавший за границу и там опубликовавший свои воспоминания секретарь Сталина Бажанов писал, что Иосиф Сталин и его жена были совершенно несхожи характерами: «Надя ни в чем не была похожа на Сталина. Она была очень хорошим, порядочным и честным человеком. Она не была красива, но у нее было милое, открытое и симпатичное лицо.

Когда я познакомился с Надей, у меня было впечатление, что вокруг нее какая-то пустота — женщин- подруг у нее в это время как-то не было, а мужская публика боялась к ней приближаться: если Сталин заподозрит, что ухаживают за его женой, — сживет со свету. У меня было явное ощущение, что жена почти диктатора нуждается в самых простых человеческих отношениях...

Домашняя ее жизнь была трудна. Дома Сталин был тиран. Постоянно сдерживая себя в деловых отношениях с людьми, он не церемонился с домашними. Не раз Надя говорила мне, вздыхая: «Третий день молчит, ни с кем не разговаривает и не отвечает, когда к нему обращаются, необычайно тяжелый человек». Но разговоров о Сталине я старался избегать — я уже представлял себе, что такое Сталин, бедная Надя только начинала, видимо, открывать его аморальность и бесчеловечность и не хотела сама верить в эти открытия».

Но нельзя утверждать, что Сталин и Аллилуева с самого начала совместной жизни были несчастны. Отнюдь. Их роскошный дом (бывшее подмосковное имение нефтяных королей Зубаловых, на чьих заводах в Баку Коба когда-то организовывал стачки) был полон гостей — сподвижников и соратников. Все были веселы, полны сил и с надеждой глядели в светлое будущее. Всем казалось, что тюрьмы, подпольная работа, террор остались позади...

Надежда родила Сталину сына Василия (1921 г.) и дочь Светлану (1926 г.), которых Сталин, казалось, искренне любил в отличие от своего первенца Якова. Яков жил вместе с ними, и, надо сказать, Надежда его не любила. Она писала Марии Сванидзе, сестре своей предшественницы — первой жены Сталина Екатерины: «Я уже потеряла всякую надежду, что он {Яков. — А. Ш.) когда-либо сможет взяться за ум. Полное отсутствие всякого интереса и всякой цели... Очень жаль и очень неприятно за Иосифа, его это (при общих разговорах с товарищами) иногда очень задевает».

Неприкаянный Яша попытался было зажить самостоятельно и решил жениться, но Сталин не разрешил, и Яша с горя попытался застрелиться. Вспоминает Светлана Аллилуева, дочь Сталина и Надежды Аллилуевой: «Доведенный до отчаяния отношением отца, совсем не помогавшего ему, Яша выстрелил в себя у нас в кухне на квартире в Кремле. Он, к счастью, только ранил себя, — пуля прошла навылет. Но отец нашел в этом повод для насмешек: «Ха, не попал!» — любил он поиздеваться. Мама была потрясена. И этот выстрел, должно быть, запал ей в сердце надолго и отозвался в нем».

Несчастный Яков решил бежать. Куда? Как ни странно, Яков Джугашвили бежал в Ленинград, к Аллилуевым. Сталин написал Надежде, гостившей в то время у родителей: «Передай Яше от меня, что он ведет себя как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть ничего общего. Пусть живет где хочет и с кем хочет».

Постепенно любовь начала остывать. Надежда большую часть свободного времени уделяла детям, а Сталин — борьбе за власть. В кругу стареющих революционерок, жен кремлевских вождей, Надежда откровенно скучала. С друзьями мужа, вернее, с теми, кто считал себя друзьями Сталина, у нее тем более не могло быть ничего общего.

Ей хотелось веселья, интересной, искрометной жизни, хотелось очаровывать, блистать, упиваться вниманием окружающих, а мир вокруг делился на «товарищей по партии», «классовых врагов» и «баб». Общество «настоящих большевиков», унылое, грубое и ограниченное, претило Надежде. Сталину было не до нее — он по уши увяз в политике, в интригах, в строительстве нового общества, «самого справедливого на Земле». Начались ссоры. Ссориться они умели оба — подолгу и с упоением. Раз Надежда даже сбежала с детьми от мужа к родителям, в Ленинград, но там почувствовала себя еще хуже, чем в Москве, и быстро вернулась обратно.

Но дома все пошло по-прежнему — невнимание, обиды, выяснения отношений, холодные примирения, новые обиды. «Проклятая баба» никак не могла понять свое место в жизни, и товарища Сталина это очень раздражало. Скорее всего, именно в конце двадцатых — начале тридцатых годов он решил, что семейная жизнь не для него, не для Вождя.

Семейная жизнь отягощает, нервирует, отнимает драгоценное время...

«Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену, весь народ замучил!» — крикнула во время одной из ссор с мужем Надежда Аллилуева.

Воистину сказано: «гораздо лучше обличить, нежели сердиться тайно; и обличаемый наедине предостережется от вреда» (Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова. 20:1).

Жребий был брошен, и развязка не заставила себя ждать.

Ночью 8 ноября 1932 года Надежда Аллилуева ушла из жизни. Не то покончила жизнь самоубийством, застрелявшись из подаренного братом пистолета «вальтер», не то была застрелена собственным мужем. Тайна этой трагедии надежно скрыта во мраке прошлого...

7 ноября был праздничный вечер у Ворошиловых по поводу пятнадцатилетней (юбилей!) годовщины октябрьских событий 1917 года. Надежда тщательно подготовилась к торжеству — сделала новую прическу, надела новое черное платье, привезенное из Германии, и даже украсила волосы чайной розой. Короче говоря, собиралась, словно на бал.

И бал удался - Надежда Аллилуева была в центре внимания, много танцевала, часто улыбалась, бокал за бокалом пила шампанское и... Здесь мнения очевидцев расходятся. Одни утверждают, что, заметив, как ее муж заигрывает с чужой женой, Надежда сама начала кокетничать напропалую и услышала от мужа очередную грубость. «Эй ты!» — сказал ей взбешенный Сталин. Она ответила: «Я тебе не «эй», — и вышла из- за стола. Другие говорят, что Сталин начал заигрывать с чужой женой лишь в ответ на кокетство Надежды.

Послушаем Вячеслава Молотова, верного соратника Сталина, одного из немногих старых большевиков, которому удалось пережить двух вождей — и Ленина, и Сталина: «Причина смерти Аллилуевой — ревность, конечно... Была большая компания на квартире Ворошилова. Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, и будто бы это сыграло роль... Она была в то время немного психопаткой. С того вечера она ушла с моей женой. Они гуляли по Кремлю, и она жаловалась моей жене: «То не нравится, это не нравится... и почему он так заигрывал?» А было все просто: немного выпил, шутил, но на нее подействовало».

Кто-то впоследствии утверждал, что хорошо выпивший Сталин на этом вечере бросал в лицо Надежды Аллилуевой окурки и апельсиновые корки...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.