Глава пятая Французский фронт

Глава пятая

Французский фронт

Тотчас же, как разразилась война, нашу экспедиционную армию начали перебрасывать во Францию. В то время как перед прошлой войной по крайней мере три года было потрачено на подготовку, теперь военное министерство создало специальный отдел для этой цели лишь весной 1938 года. В этой войне имелись два серьезных фактора. Первый – вооружение и организация современной армии были гораздо сложнее, чем в 1914 году. Каждая дивизия имела механический транспорт, большую численность и значительно большую долю нестроевых элементов. Второй – чрезмерная боязнь воздушного нападения на наши транспортные суда, перевозившие войска, и на порты высадки заставила военное министерство использовать только южные порты Франции и Сен-Назер, ставший главной базой. Это удлинило коммуникации армии и в результате замедлило доставку, развертывание и снабжение английских войск; значительно больше войск находилось в пути[57].

Как ни странно, но до начала войны не было решено, на каком участке фронта должны находиться наши войска. Однако предполагалось, что они будут действовать к югу от Лилля. Это было подтверждено 22 сентября. В середине октября четыре английские дивизии, сведенные в два армейских корпуса, заняли свои позиции на франко-бельгийской границе. Для этого пришлось преодолеть расстояние в 250 миль по шоссейным и железным дорогам от отдаленных портов. Из трех пехотных бригад, прибывших отдельно в течение октября и ноября, была образована в декабре 1939 года 5-я дивизия. В январе 1940 года прибыла 48-я дивизия, а затем в феврале – 50-я и 51-я и в марте – 42-я и 44-я. Общая численность составила десять дивизий. По мере увеличения численности наших войск мы занимали новые позиции. Мы, конечно, нигде не находились в соприкосновении с противником.

Когда английские экспедиционные войска достигли назначенных позиций, они нашли там почти готовый искусственный противотанковый ров вдоль линии фронта и на расстоянии тысячи ярдов друг от друга большие и плохо замаскированные доты, откуда можно было открывать фланкирующий огонь вдоль рва из пулеметов и противотанковых орудий. Было установлено также сплошное проволочное заграждение. Значительную часть этой странной осени и зимы наши войска потратили на усовершенствование сооруженной французами обороны и организацию своего рода линии Зигфрида. Несмотря на холод, дело подвигалось быстро. Аэрофотосъемка показывала, с какой скоростью немцы протягивают свою линию Зигфрида на север от Мозеля. Несмотря на многие преимущества, которые они имели, как, например, близость ресурсов и применение принудительного труда, мы не отставали от них. К началу майского наступления 1940 года наши войска закончили сооружение 400 новых дотов. Был вырыт противотанковый ров длиной в сорок миль и установлена масса проволочных заграждений. Очень многое требовалось для обслуживания линии коммуникаций, простиравшейся до Нанта. Мы создали огромные склады, улучшили дороги, проложили железную дорогу длиною в сто миль, протянули густую сеть подземного кабеля и почти закончили строительство нескольких блиндажей с ходами для штаба корпуса и командования армии. Было создано около пятидесяти новых аэродромов, улучшены или заново построены стартовые дорожки, для чего потребовалось более пятидесяти тысяч тонн бетона.

Над всем этим наша армия потрудилась основательно. Для приобретения опыта командование попеременно посылало бригады на участок французского фронта возле Меца, находившегося в соприкосновении с противником: там, по крайней мере, иногда действовали патрули. Все остальное время наши солдаты были заняты боевой подготовкой. Это, конечно, было необходимо. Когда началась война, подготовка наших войск была гораздо ниже той, которую имела армия сэра Джона Френча четверть века назад. На протяжении нескольких лет солдаты не проходили в Англии никакой серьезной подготовки. Регулярная армия была недоукомплектована на двадцать тысяч человек, в том числе на пять тысяч офицеров. Недостаточно обдуманное, хотя и проведенное в благих целях увеличение в два раза территориальной армии в марте 1939 года и создание в мае того же года милиции потребовали от регулярной армии выделения массы инструкторов. Зимние месяцы во Франции были использованы до предела, и любая программа боевой подготовки тесно переплеталась с фортификационными работами, имевшими первостепенное значение. Нет никакого сомнения, что за время предоставленной нам передышки боеспособность нашей армии заметно возросла. Несмотря на тяжелый труд и отсутствие боевых действий, ее моральное состояние и боевой дух повысились.

В тылу фронта на складах, расположенных вдоль линии коммуникаций, была накоплена масса военного имущества и боеприпасов. Запасы на десять дней были сделаны между Сеной и Соммой и еще на семь дней севернее Соммы. Эти последние спасли армию после прорыва немцев. Постепенно, ввиду затишья, начали пользоваться и другими портами к северу от Гавра. Дьеп стал госпитальной базой, Фекан – базой боеприпасов. А к концу мы в общей сложности стали пользоваться тринадцатью французскими портами.

Трудно оценить преимущества, которые имеет правительство, не связанное никаким законом или договором, по сравнению со странами, развивающими военные усилия только после того, как преступление совершено. Эти преимущества колоссальны. С другой стороны, если победа агрессоров не является полной и окончательной, может наступить день расплаты. Гитлер, не связанный никакими ограничениями, за исключением ограничений, вытекающих из превосходства сил, мог нанести удар, когда и где хотел. Но две западные демократические страны не могли нарушить нейтралитет Бельгии. Самое большее, что они могли сделать, – быть готовыми прийти на помощь, когда их призовут бельгийцы, а вполне возможно, что это могло произойти только тогда, когда уже будет слишком поздно. Несомненно, если бы английская и французская политика в течение пяти довоенных лет имела мужественный и решительный характер, свято придерживаясь договоров и пользуясь одобрением Лиги Наций, Бельгия могла бы присоединиться к своим старым союзникам и допустила бы создание единого фронта. Это неизмеримо укрепило бы безопасность и, пожалуй, могло бы предотвратить катастрофы, которые последовали.

В 1914 году дух французской армии и нации, передававшийся от отца к сыну с 1870 года, был решительно наступательным. Французы считали, что держава, обладающая менее многочисленной армией, может встретить вторжение только контрнаступлением во всех пунктах, не только стратегическим, но и тактическим.

Теперь это была Франция, совершенно отличная от той, которая набросилась на своего старинного врага в августе 1914 года. Дух реванша иссяк в результате победы. Вожди, вселявшие его, давно умерли. Французский народ пережил страшную бойню, в которой было истреблено полтора миллиона его сыновей. Наступательные действия в представлении огромного большинства французов связывались с первоначальными неудачами французского наступления в 1914 году, с неудачной операцией генерала Нивеля в 1917 году, с длительной агонией Соммы и Пашендейля и прежде всего с уверенностью, что огневая мощь современного оружия опустошительна для наступающей стороны. Ни во Франции, ни в Бельгии в достаточной мере не сознавали последствий того нового обстоятельства, что бронированные машины могли выдерживать артиллерийский обстрел и продвигаться по сотне миль в день. Поучительная книга на эту тему, опубликованная за несколько лет до этого майором де Голлем, не встретила никаких откликов. Авторитет престарелого маршала Петэна в верховном военном совете довлел над французской военной мыслью, закрывая дверь перед новыми идеями и развенчивая оружие, странно названное наступательным оружием.

Впоследствии политика линии Мажино часто осуждалась. Она, безусловно, порождала оборонительные настроения. И все же защита границы на сотни миль с сооружением максимального количества укреплений и тем самым экономия войск является мудрой мерой предосторожности. Если бы линия Мажино заняла соответствующее место во французских военных планах, она сыграла бы огромную роль для Франции. Она могла бы рассматриваться как система важных опорных пунктов, и прежде всего как защита обширных секторов фронта, как средство накопления общих резервов или «маневренных масс». При неравенстве населения Франции и Германии линия Мажино должна рассматриваться как разумное и мудрое мероприятие. И странно, что она не была проведена, по крайней мере, по реке Маас. В таком случае она могла бы служить надежной защитой и высвободить большие наступательные силы французов. Но маршал Петэн выступал против такого расширения. Он решительно утверждал, что Арденны не следует принимать во внимание как возможное направление вторжения ввиду характера местности. Они в соответствии с этим и не принимались во внимание. Линия Мажино не только поглотила огромное количество хорошо подготовленных солдат и технического персонала регулярных войск, но и оказала вредное воздействие как на военную стратегию, так и на национальную бдительность.

Новая сила – авиация – справедливо оценивалась как революционный фактор во всех операциях. При сравнительно небольшом количестве самолетов с обеих сторон в это время роль авиации даже преувеличивалась, и она рассматривалась как главный фактор, поддерживающий принцип обороны, затрудняющий концентрацию и нарушающий коммуникации больших армий, начавших наступление. Даже период мобилизации во Франции рассматривался французским верховным командованием как крайне критический в связи с возможным разрушением железнодорожных узлов, несмотря на то, что численность германской авиации, так же как и авиации союзников была недостаточной для такой задачи. Эти мысли руководителей военно-воздушных сил выражали правильное направление и оправдались в последующие годы войны, когда воздушная мощь возросла в десять или двадцать раз. В начале же войны они были преждевременны.

В Англии шутят, что наше военное министерство всегда готовится к прошлой войне, но это, пожалуй, касается и других министерств и других стран, и это, безусловно, справедливо в отношении французской армии. Я также был убежден в превосходстве обороны при условии, если она проводится активно. Я считал, что противотанковые заграждения и полевые орудия, умно расставленные и обеспеченные соответствующими боеприпасами, могут расстроить и сорвать танковую атаку, если только она не происходит в темноте или тумане – естественном или искусственном.

Через восемь месяцев бездействия обеих сторон мы увидели, что Гитлер начал большое наступление, острием которого были неуязвимые для орудийного огня сильно бронированные машины, сломившие всякое оборонительное сопротивление противника и впервые за много веков и, может быть, даже впервые с момента изобретения пороха сделавшие артиллерию на время бессильной на поле боя.

В мире не найдется другой границы, которая была бы предметом столь пристального внимания стратегов и изучалась бы так тщательно, как проходящая через Бельгию и Голландию граница между Францией и Германией. Каждая пядь этого района, все расположенные здесь холмы и прорезывающие его водные пути – все это столетиями каждый раз изучалось в свете последней военной кампании всеми генералами и во всех военных академиях Западной Европы. В тот период существовало две линии, на которые союзники могли выдвинуться, если бы Германия вторглась в Бельгию и они решили бы прийти последней на помощь, или которые они могли бы занять по приглашению Бельгии на основе тщательно разработанного, тайного и рассчитанного на внезапность плана. Первую линию можно назвать линией Шельды. Расположена она была на сравнительно близком расстоянии от французской границы, и выход к ней не представлял сколько-нибудь серьезной опасности. На худой конец, не вредно было бы занять эту линию в качестве «ложного фронта». В лучшем же случае этот фронт можно было укрепить в зависимости от хода событий. Вторая линия представляла гораздо больший интерес. Она пролегала вдоль Мааса, через Живе, Динан, Намюр и Лувен и кончалась в Антверпене. Если бы союзники захватили эту многообещающую позицию и удержали ее в ожесточенных боях, немецкий удар справа наткнулся бы на мощную преграду. Если бы германская армия оказалась слабее союзных, выход на эту линию послужил бы великолепной прелюдией к захвату Рура – сердца немецкой военной промышленности.

Но поскольку возможность наступления через Бельгию без согласия бельгийцев исключалась по соображениям международной морали, оставался только один путь для наступления: от франко-германской границы. Французы смогли бы предпринять крупное наступление не ранее конца третьей недели сентября. Но к этому времени польская кампания уже закончилась. В середине октября у немцев на Западном фронте стояло 70 дивизий. Кратковременное численное превосходство французов на Западе сходило на нет. В случае наступления французов с их восточной границы они обнажили бы гораздо более важный для себя Северный фронт. Даже если бы французским армиям и удалось добиться успеха вначале, уже через месяц им стало бы чрезвычайно трудно сохранить свои завоевания на востоке, вследствие чего они оказались бы беззащитными в случае мощного немецкого контрудара на севере.

Таков ответ на вопрос: «Почему союзники оставались пассивными, пока не была уничтожена Польша?» Это сражение было заранее проиграно, еще за несколько лет до того, как оно началось. В 1938 году представлялась отличная возможность победы, пока еще существовала Чехословакия. В 1936 году не могло быть сколько-нибудь серьезного сопротивления. В 1933 году достаточно было рескрипта из Женевы, чтобы добиться бескровного подчинения. Нельзя обвинять одного только генерала Гамелена, что в 1939 году он не пошел на возросший в огромной мере риск после всех предыдущих кризисов, перед которыми в ужасе отшатнулись французское и английское правительства.

Английский комитет начальников штабов подсчитал, что к 18 сентября немцы отмобилизовали не менее 116 дивизий и дислоцировали их следующим образом: 42 дивизии на Западном фронте, 16 дивизий в Центральной Германии и 58 дивизий на Восточном фронте. Ныне из неприятельских документов нам известно, что подсчет этот был почти точен. В общей сложности Германия располагала 108 – 117 дивизиями. В нападении на Польшу участвовало 58 наиболее боеспособных германских дивизий. Помимо этого, было еще 50 – 60 дивизий разной степени боеспособности. Из этого числа 42 немецкие дивизии (14 дивизий первой линии, 25 резервных и 3 дивизии ополчения) стояли на Западном фронте от Ахена до швейцарской границы. Немецкие танковые войска либо были заняты в Польше, либо еще не появились на свет, а громадный поток танков еще едва начинал сходить с конвейеров военных заводов. Английские экспедиционные войска представляли собой не более чем символический вклад. Они могли ввести в бой 2 дивизии в первую неделю октября и еще 2 дивизии во вторую неделю. Германское верховное командование, несмотря на огромный рост относительной мощи немцев со времени Мюнхена, с глубочайшей тревогой оценивало свое положение на Западе, пока Польша не была завоевана, и только деспотическая власть, воля и пятикратно оправдавшиеся политические суждения Гитлера, который считал, что Франция и Англия воевать не хотят, заставили его пуститься на то, что оно считало неоправданным риском.

Гитлер был убежден, что французская политическая система прогнила до основания и заразила французскую армию. Он знал силу коммунистов во Франции, знал, что ее можно будет использовать, чтобы ослабить или парализовать действия, как только Риббентроп и Молотов достигнут соглашения и Москва осудит французское и английское правительства за то, что они вступили в капиталистическую и империалистическую войну[58]. Гитлер был убежден, что Англия – пацифистская и выродившаяся страна. Он считал, что хотя воинственное меньшинство в Англии и заставило Чемберлена и Даладье объявить войну, оба будут вести ее в возможно меньших масштабах и, как только Польша будет раздавлена, оба признают этот свершившийся факт точно так же, как они это сделали годом ранее в отношении Чехословакии. В целом ряде случаев до этого инстинкт Гитлера оказывался правильным, а доводы и опасения его генералов – неправильными. Он, однако, не понимал, какие глубокие сдвиги совершаются в Англии и во всей Британской империи, когда раздается боевой призыв. Не понимал он и того, что те самые люди, которые ревностнее всех ратуют за мир, в мгновение ока превращаются в неутомимых тружеников во имя победы. Он неспособен был оценить умственную и духовную силу нашего островного народа, который при всем своем нерасположении к войне и военным приготовлениям привык на протяжении веков считать, что победа принадлежит ему по праву первородства. Но так или иначе, в начале войны английская армия не могла играть сколько-нибудь существенной роли. В отношении французского народа Гитлер был убежден, что душа его не лежит к войне. И это действительно было так. Гитлер настоял на своем, и приказы его были выполнены.

Наши офицеры считали, что после разгрома польской армии Германии придется держать в Польше приблизительно 15 дивизий, значительную часть которых составят малобоеспособные соединения. Если у нее были какие-либо сомнения относительно русского пакта, она, возможно, довела бы численность своих войск на Востоке до 30 дивизий. Таким образом, исходя из наименее благоприятных расчетов, Германия смогла бы снять с Восточного фронта более 40 дивизий, доведя численность своих войск на Западе до 100 дивизий. К тому времени французы сумели бы отмобилизовать 72 дивизии во Франции в дополнение к гарнизонам крепостей силой до 12 – 14 дивизий. Кроме того, имелось бы 4 дивизии английских экспедиционных войск. Для охраны итальянской границы потребовалось бы 12 французских дивизий. Следовательно, против Германии удалось бы выставить в общей сложности 76 дивизий. Таким образом, противник имел бы превосходство над союзниками в пропорции 4:3 и, кроме того, вероятно, смог бы сформировать дополнительные дивизии резерва, доведя в скором времени общую численность своих войск до 130 дивизий. Французы, со своей стороны, располагали еще 14 дивизиями в Северной Африке, часть которых можно было перебросить на континент, а также дополнительными силами, которые постепенно могла бы перебросить Великобритания.

Что касается авиации, то наш штабной комитет считал, что после разгрома Польши Германия сможет сосредоточить на Западе более двух тысяч бомбардировщиков против объединенной франко-английской авиации в количестве 950 самолетов[59]. Отсюда было ясно, что, как только Гитлер разделается с Польшей, он и на земле и в воздухе окажется гораздо сильнее англичан и французов, вместе взятых. Следовательно, не могло быть и речи о французском наступлении против Германии. Каковы же были шансы на немецкое наступление против Франции?

Возможны, конечно, были три варианта. Во-первых, вторжение через Швейцарию. В этом случае возможен был обход южного фланга линии Мажино, однако с этим вариантом был сопряжен ряд трудностей географического и стратегического порядка. Во-вторых, вторжение во Францию через франко-германскую границу. Этот вариант казался маловероятным, так как считалось, что немецкая армия была тогда еще недостаточно оснащена или вооружена для мощного наступления на линию Мажино. В-третьих, вторжение во Францию через Голландию и Бельгию. Это означало бы движение в обход линии Мажино и не было сопряжено с такими крупными потерями, которые пришлось бы нести в случае лобовой атаки против долговременных укреплений. Интересы союзников требовали, чтобы противник был, по возможности, остановлен в Бельгии.

«Насколько нам известно, – писал штабной комитет, – французский план состоит в том, что, если бельгийцы удержатся на линии Мааса, французская и английская армии займут линию Живе, Намюр с английскими экспедиционными войсками, действующими на левом фланге. Мы считаем нецелесообразным принимать этот план без согласования с бельгийцами планов занятия этой линии заблаговременно до немецкого наступления... Если отношение бельгийцев не изменится и не удастся разработать план заблаговременного выхода на линию Живе, Намюр (называемую также линией Маас, Антверпен), мы решительно настаиваем на том, чтобы немецкое наступление было встречено на подготовленных позициях на французской границе».

Необходимо напомнить последующую историю этого важнейшего вопроса. 20 сентября он был поставлен перед военным кабинетом и после краткого обсуждения передан в верховный военный совет. Через некоторое время верховный военный совет запросил мнение генерала Гамелена. В своем ответе генерал Гамелен ограничился заявлением о том, что вопрос о плане «Д» (т. е. плане выхода на линию Маас, Антверпен) уже достаточно освещен в докладе, представленном французской делегацией. Резолютивный раздел этого документа гласил: «В случае своевременного приглашения англофранцузские войска вступят на территорию Бельгии, но не для встречного боя. К числу общепризнанных линий обороны относится линия Шельды и линия Маас, Намюр, Антверпен». Так как в октябре не удалось достигнуть практической договоренности с бельгийцами, считалось, что наше продвижение должно ограничиться линией Шельды.

Тем временем генерал Гамелен в ходе секретных переговоров с бельгийцами потребовал, чтобы, во-первых, бельгийская армия сохранила свой полный боевой состав и, во-вторых, чтобы бельгийцы подготовили оборонительный рубеж на более выдвинутой линии Намюр, Лувен. К началу ноября удалось договориться с бельгийцами по этим вопросам, а с 5 по 14 ноября происходил ряд совещаний в Венсене и Л афере. 15 ноября генерал Гамелен издал предписание номер 8, подтверждавшее соглашение от 14 ноября, по которому, «если обстоятельства позволят», бельгийцам будет оказана поддержка посредством выдвижения на линию Маас, Антверпен. 17 ноября в Париже открылось заседание союзного верховного совета. Было принято следующее решение: «Учитывая важность удержания германских войск как можно дальше на Востоке, необходимо принять все меры для удержания линии Маас, Антверпен в случае германского вторжения в Бельгию». На этом заседании Чемберлен и Даладье подчеркивали, что придают этому решению большое значение, и оно предопределило все дальнейшие действия. По существу это было решение в пользу плана «Д», и оно заменило собой ранее достигнутое соглашение о скромном выдвижении на линию Шельды.

Вскоре после этого в развитие плана «Д» возник вопрос об использовании французской 7-й армии. Впервые идея выхода этой армии на приморский фланг союзных войск возникла в начале ноября 1939 года. Генерал Жиро, который скучал со своей резервной армией в районе Реймса, был назначен командующим 7-й армией. Цель такого расширения плана «Д» заключалась в том, чтобы продвинуться в Голландию через Антверпен для оказания помощи голландцам, а также в том, чтобы оккупировать часть территории голландских островов Валхерен и Бевеланд. Все это было бы отлично, если бы немцев к тому времени уже остановили на линии канала Альберта. Этого требовал генерал Гамелен. Генерал Жорж, со своей стороны, считал, что нам такая операция не под силу, и предлагал, чтобы предназначенные для этой цели войска были поставлены в резерв на центральном участке этого фронта. Мы ничего не знали об этих разногласиях.

В итоге в этом положении мы и провели всю зиму в ожидании весны. В течение полугода, отделявшего нас в тот момент от начала немецкого нападения, ни французский, ни английский штабы, ни их правительства не принимали каких-либо новых принципиальных стратегических решений.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.