К ЧИТАТЕЛЮ

К ЧИТАТЕЛЮ

Замечали ли вы некий парадокс времени: чем дальше мы удаляемся от минувшего, тем ближе оно нам становится? Это относится и к судьбам отдельных людей, которые, становясь старше, все чаще обращаются мысленным взором к прожитому, и к судьбам человечества, которое не может сделать и шага вперед, не оглядываясь назад и не переоценивая заново все духовные ценности далеких и близких поколений.

Сказанное приложимо и к развитию науки. В ее сфере происходит постоянная циркуляция, брожение идей, захватывающее даже самые древние пласты. Наука растет не по способу «кирпичной кладки», ее «фундамент» не остается незыблемой и неизменной основой. Скорее она растет по способу живого организма, где все обновляется, и тем не менее в кем всегда можно узнать черты возрастов минувших.

Путь к пониманию будущего науки лежит через постижение ее настоящего и прошедшего. Гегель в своей директорской речи перед гимназистами привел такое сравнение: «Как Антей обновлял свои силы соприкосновением с матерью-землей, точно так же и всякий новый расцвет и возрастание науки и просвещения возникает путем обращения к древности». Имея в виду античную культуру, он далее сказал, что «совершенство и красота этих мастерских творений должна быть духовной купелью, крещением для непосвященных, дающим душе неизгладимый отпечаток и сообщающим вкус к искусствам и науке. …Я думаю, что не впаду в преувеличение, если скажу, что человек, не знающий творений древних, прожил , не зная красоты»[1].

При всем своем богатом философском воображении Гегель, однако, и представить себе не мог того расцвета науки, который мы переживаем ныне. Наука входит во все поры жизни нашего общества, оказывает воздействие на все его сферы. И поэтому естественно, что с новой силой сейчас возрождается интерес к античной философии как к истоку современной науки.

И вот что еще любопытно. В прошлом веке интерес к античности был почти всецело уделом гуманитариев. В наше время античной мыслью всерьез заинтересовалось само естествознание, прежде всего в ее лидирующих областях — в физике и математике.

Современная наука видит античную мысль совсем в ином свете, чем она представала перед взором ученых XVII, XVIII, XIX веков. Было время, например, когда отдавали предпочтение морально-этической стороне учений античной философии и не принимали всерьез натурфилософских исканий древности. Но по мере того как наука все более глубоко проникала в строение материи, обнаруживалось, что она идет по стопам античных философов. Многие основополагающие представления современной науки, подтвержденные экспериментально, практически, содержались в зародыше в античной философии. И мы только сейчас получаем возможность оценить по достоинству вклад первых философов в научное познание.

Возрождение интереса к античной мысли имеет место не только в ученых кругах, но и в среде учащейся молодежи, студенчества. Однако этот интерес, к сожалению, плохо удовлетворяется существующей литературой: она носит либо сугубо академический характер, либо учебный, где античная философия излагается отдельно от достижений современной науки, а эти последние обычно никак не связываются с историей философских исканий. Но именно выяснение этой органической связи и преемственности и представляет собой захватывающую и актуальнейшую проблему.

Поэтому я видел задачу данной книжки прежде всего в том, чтобы взглянуть на античность глазами современной науки, обрисовать место и значение ранней греческой философии в системе всех последующих научных достижений, вычленить те идеи первых греческих философов, которые оказали могучее воздействие на все дальнейшее развитие человеческой культуры. Античная наука не мертвая ученость, имеющая только исторический интерес; мне представлялось важным и интересным показать, как идеи древних продолжают свою жизнь — в развитой и модифицированной форме — в науке XX века, как они оживают в современных научных теориях.

При этом хотелось изложить не просто готовые завоевания античной философии, а показать сам процесс поисков через живые судьбы мыслителей, через столкновение идей, обрисовать, так сказать, «биографию» научных идей в их возникновении и становлении, помочь читателю пережить те усилия творческой мысли, которые привели к научным достижениям.

Раскрывая взгляды античных философов, я стремился не ограничиваться изложением учений в тех формах и рамках, в которых они возникли, а мысленно продолжить логику рассуждений, показать, к каким выводам она в конечном счете приводит, «раскрутить внутреннюю пружину» той или иной идеи. Такой подход, думается, позволяет дать оценку античной философии с позиций широкой исторической перспективы, протянуть «ниточку» из древности в современность.

Не секрет, что значение философии для естествознания либо извращается, либо вообще ставится под сомнение позитивистски ориентированными кругами ученых. В лучшем случае ей отводится роль служанки естествознания, за которым она послушно следует по пятам и данные которого интерпретирует. Но на примере античной мысли особенно ясно видно, что философия играет и прогнозирующую роль по отношению к естествознанию, предвосхищает в известной мере его достижения, что она выполняет также мировоззренческую и методологическую функции.

Можно сказать сильнее. Античная философия создала такой развитый, диалектически гибкий и богатый категориальный аппарат, что современная физика, химия, биология во многих отношениях все еще до него «не дотянули» (по выражению Ю. А. Жданова).

Однако упрекать за это современное естествознание, иронизировать по поводу его категориальной бедности было бы столь же смешным занятием, как и сечь всемирную историю за то, что ока движется слишком медленно. Тут также не следует впадать в крайность.

Если современное естествознание беднее античной философии в формах умозрительного мышления, то оно, конечно, неизмеримо богаче ее в содержательной разработке тех форм, которые естествознанием уже усвоены.

Естествознание движется за философией, но не дублирует ее результаты. Оно движется скорее как сухопутная армия, кропотливо отвоевывающая у противника территорию метр за метром в изнурительных и долгих боях вслед за стремительными тиражами самолета-разведчика.

Прослеживая роль философских идей древних мыслителей в исторических судьбах научного познания, я пытался выяснить ту платформу, на которой возможно дальнейшее сближение философии и естествознания.

Данная книга, таким образом, обращена отнюдь не в прошлое. Ее задача — уяснить с помощью прошлого настоящее, разобраться в некоторых актуальных проблемах научного познания, пробудить интерес к дальнейшему изучению философии во всем ее объеме, к совершенствованию культуры мышления.

В центре внимания находится не вся античная философия, а лишь сравнительно небольшой ее период — от Фалеса до Платона, — охватывающий всего два века греческой истории. Именно эта эпоха, носящая название периода «ранней классики», была эпохой рождения и становления такой философии, которая еще не противопоставляла себя частным наукам по той простой причине, что они пока не выделились как самостоятельные области знания и развивались в лоне философии. Философия в этот период стремится дать ответ на все загадки бытия. Она говорит именем всей науки. Она не отрывает еще человека от природы, небо от земли, идеальное от материального, физическую сторону явлений от математической. Она выступает в качестве предтечи не только всей последующей философии, но и всей последующей науки, — в качестве того исходного целого, того зерна, из которого выросло затем многоветвистое древо научного познания.

К сожалению, над исследовательской мыслью все еще довлеет традиция рассматривать философию как нечто противостоящее науке, развивающееся вне ее. Однако действительная проблема заключается вовсе не в том, как соотносятся «философия и наука» на разных этапах развития, а в выяснении исторически подвижного взаимоотношения и взаимодействия философии и других наук в рамках единой научной системы. Философия — лишь одна из форм научного познания действительности, обладающая, конечно, своей спецификой, своими особенностями, но в то же время органически вплетенная в живую ткань всей науки.

Мне думается, что наука, рассматриваемая вне философии,— понятие столь же ущербное и искусственное, как и наука без физики, наука без математики. В этом мы все более убеждаемся с каждым шагом современного научного познания. В этом же нас убеждает и обращение к античности.

Неповторимое своеобразие ранней античной философии во всемирной истории духовной культуры прежде всего в том, что она явилась исходной ступенью развития теоретической, системно-организованной науки в целом. Но именно поэтому современная наука узнает в ранней древнегреческой философии свой младенческий прообраз. Именно поэтому она и представляет для нас значительно больший интерес Б содержательном плане, чем, скажем, послеаристотелевские системы[2].

Тенденция к специализации философского исследования, к ограничению его «своим» кругом проблем, к противопоставлению наук о природе и наук о духе, физики и «метафизики» впервые четко обнаруживается у Сократа. Сократ — первый «чистый философ» и первый «метафизик»[3]. Поскольку с него начинается новая ступень в развитии античной мысли, им же завершается и первая ступень. Вот почему Сократом заканчивается и наше рассмотрение учений первых греческих философов.

Конечно, эти учения анализируются в книге далеко не всесторонне, многие аспекты сознательно оставлены за ее рамками. На первый план выдвигается не собственно философская, гносеологическая, а именно натурфилософская проблематика, что диктовалось задачами избранной темы.

Книга написана в жанре научно-популярной литературы. Но тут требуется одна существенная оговорка. На мой взгляд, популярность вовсе не предполагает той облегченности изложения, когда серьезные проблемы преподносятся этаким сюсюкающим и бодрящимся языком примитивных беллетризаций, когда интерес читателя подогревается всецело внешними средствами, когда вопрос разжевывается так, что читателю остается только бездумно глотать сладенькую кашицу.

Популярное изложение — это то изложение, где предполагается, что у читателя у самого есть «зубы», оно стремится увлечь его самой проблемой, ходом исследования, которое не облегчает работу мысли, не устраняет предупредительно все сложности и тернии на пути самостоятельных исканий читателя, а стимулирует его к этому.

Такая популяризация не исключает, а, напротив, предполагает постановку новых, дискуссионных вопросов и нетрадиционное их освещение. Книга может подвигнуть на активную работу мысли, на поиск только тогда, когда она сама представляет собой поиск.

В работах популярного жанра стало почему-то традицией не давать ссылок на цитируемую литературу и источники. Вряд ли это оправданно, ведь ссылки не просто реквизит эрудиции, они вводят читателя в круг работ по данной теме, служат своеобразными вехами и указателями на пути дальнейших занятий проблемой. Исходя из этих соображений, я ссылался в тексте на основную, доступную широкому читателю литературу, которая могла бы дополнить сказанное.

Нельзя не отдать должное авторам тех источников, которые использованы в книге. В этом смысле я особенно обязан работам советских философов-античников: А. Ф. Лосева, А. О. Маковельского, С. Я. Лурье. Ряд ценных советов и рекомендаций в ходе работы над рукописью я получил от члена-корреспондента АН СССР Ю. А. Жданова и доктора философских наук М.И.Сидорова.