ШАГИ К ПРАВДЕ

ШАГИ К ПРАВДЕ

И снова пришлось искать выход. Уговорили-упросили патологоанатома детской больницы Эдуарда Павлова, и он согласился провести неформальное, без бумаг и подписей, исследование останков. Это был один из немногих откликнувшихся.

День 22 мая был теплым и солнечным. Буйство зелени и цветника музея не вязалось со смертью, выставленной на журнальные, застеленные газетой «Демократический Новочеркасск» столы. На заголовке «Таким не место в депутатском корпусе» разместились ребра, позвонки и другие кости скелета. Отчищенная монета с острыми краями пробитого пулей отверстия доказательно поблескивала цифрой «1961».

Четыре часа, тщательно складывая позвонок к позвонку и косточку к косточке, мы восстанавливали скелеты. Патологоанатом по ходу давал первичные комментарии, постоянно оговаривая, что он не специалист, не претендует на истину, а лишь предполагает. Мы радовались хотя бы такой помощи и были глубоко благодарны этому молодому врачу.

Кости были сухими, охристо-желтыми, приходилось рыться в земле, которую вместе с брезентом погрузили в мешки, просматривать каждый комок. Так и нашли нулю. На этот раз велась видеосъемка: редкую еще по тем временам камеру предоставило агентство «Сагуна» и Александр Варфоломеев, вскоре открывший первый в городе телеканал. И на протяжении последующих лет он не отказывал в помощи, сформировав у себя самый полный видеоархив по этой теме.

Работа спорилась. Кости и микрофон по очереди сменялись в моих руках, здесь же, на усадьбе, стояли новые гробы, обитые голубым шелком. Дальше мы знали, что делать: гробы с останками хранить, а доказательства (видео- и фотоматериалы) везти в Москву. Именно в Москву, так как было понятно, что Новочеркасск и Ростов ничего не решат. Мы понимали масштабы и значимость этого дела. Понимали, что у нас на руках доказательства, наличие которых многим нежелательно.

Поэтому спешили зафиксировать все. В эти дни в музей приезжали корреспонденты «Дон-ТР», работала группа кинодокументалистов.

Запечатанные музейной печатью, чистенькие голубые гробы мы снова попытались переправить в Собор, предварительно договорившись об этом и убедив служителей, что никакой заразы в них нет. Их снова не приняли. Вероятно, руководству Вознесенского собора не поздоровилось за то, что позволили казакам вскрыть в марте 1992 г. усыпальницу атаманов. Там обнаружилась картина вандализма 30-х, о чем напишу ниже. Поэтому и наших необычных костей боялись, не хотели связываться с общественной организацией. А может быть, были и другие причины.

Как бы то ни было, наши четыре гроба так и не находили приюта в конце мая 1992 г. Пришлось снова разместить их в музее, на этот раз прямо в экспозиции — в маленькой гостиной, единственной непроходной комнате этого дома, построенного по типу казачьего куреня. Пришлось мне ночевать в музее, отпуская домой старушек-сторожей. А затем все-таки приют нашелся, и в домике рядом с Александро-Невской церковью мы хранили гробы с останками уже до самой их передачи специалистам-экспертам.

Дни мая уходили, время поджимало, близилась 30-я годовщина трагедии, готовилось проведение митинга и похорон. Мы твердо решили, что хоронить без экспертизы нельзя. Но кто и как, на основании чего будет ее проводить, было непонятно. Ни один представитель никаких органов не проявил заинтересованности в этом вопросе.

И снова пришлось сжать зубы. Погрузив в сумку видеокассету и фотографии, подсобрав деньжат, я 25 мая выехала в Ростов-на-Дону, чтобы улететь в Москву. По тем временам первой проблемой были не деньги, а дефицит всего, в том числе и авиабилетов. Вокзал забит, и улететь невозможно. Обращения к начальствующему составу результатов не дали. Пришлось обращаться к Сергею Шаповалову, который с осени 1991 г. был переведен в Ростов на повышение и являлся заместителем главы администрации области. Он попытался помочь, но был уже вечер, он спешил уехать в Новочеркасск на день рождения к Э. Путилову, директору НЭВЗа, на котором Шаповалов ранее работал. Передал мне ключ от комнаты в общежитии, где я и переночевала.

В аэропорту была с самого утра и помню, как сжалось от обиды сердце, когда металась в депутатском зале, пытаясь уговорить проходящих мимо значимых людей помочь мне улететь. Проходили мимо и знакомые депутаты Верховного Совета РФ.

Вскоре сагитированный мною дежурный по залу помог-таки оформить билет на следующий рейс, и я прошла в зал ожидания. Здесь, в окружении тропической зелени в горшках, расположилась съемочная группа телекомпании *Дон-ТР». Ольга Никитина, первой опубликовавшая в 1989 г. в областной газете материал о событиях 1962 г., активно работала в тележурналистике, не избегая острых политических тем. Хорошие связи и высокое покровительство обеспечивали ей приоритеты по многим темам. В эти дни она готовила для эфира очередной фильм и в Москву летела для встречи с Александром Третецким, закончившим прокурорское расследование. Разрешение на интервью с ним и знакомство с материалами ей дал Валентин Паничев, бывший прокурор области, возглавивший затем Главную военную прокуратуру.

Я показала Ольге фотографии раскопок, рассказала о цели поездки. В Москве мы разместились в одной гостинице, и я сразу позвонила в Генеральную прокуратуру. С Никитиной оператором был Сергей Слепцов, впоследствии перешедший на самостоятельную работу. Он слышал мой разговор с дежурным прокурором и укорял: «Как ты можешь так разговаривать? Это же Генеральная прокуратура! И вообще, зачем тебе это? Пойдем в музей!».

Договорившись о том, что меня примут на следующий день в Генеральной прокуратуре, я вместе с телевизионщиками прибыла в Главную военную прокуратуру. Нас любезно принял Третецкий. Немного поговорили. Мое состояние ожесточенности и недоверия выливалось в замечания типа: «Конечно, Вы защищаете мундир, ведь армия стреляла в людей. А нам нужно независимое расследование и суд». Затем Ольга брала у него интервью, а я сидела напротив и сверлила взглядом прокурора, мысленно споря с его выводами и формулировками. Впрочем, должна заметить, что его работа отличалась добросовестностью и собранный материал воссоздавал картину дела, не претендуя на выводы, что и входило в рамки прокурорского расследования.

Но выводы были сделаны, и в середине мая 1991 г. Генеральный прокурор СССР Н. Трубин вынес Постановление:

В возбуждении уголовного дела отказано, поскольку в ходе проверки установлено, что оружие ими (военнослужащими. — Т. Б.) применялось правомерно, в целях зашиты государственного имущества от преступных посягательств и самообороны.

Чтобы «проломить» это утверждение и открыть дело я и приехала в Москву с печальной ношей. Помнилось: «нет трупа, нет и преступления». И вот эти бесспорные доказательства у нас были. Картинки «слоеного пирога» и видеокассету я выложила на стол заместителю Генерального прокурора Михаилу Славгородскому. Препроводившие к нему по гулким коридорам этого здания на Пушкинской пояснили, что мне повезло — сегодня дата ВЧК, и поэтому нет традиционных посетителей и у прокурора есть несколько минут для встречи.

Фотографии были красноречивы, и, рассмотрев их, Славгородский вздохнул: «Вторая Катынь, будем заниматься». Немного посмотрел видеокассету, среагировал на мою жалобу на прокурора Новочеркасска, тут же позвонив кому-то. В ответ на горячую просьбу сейчас же отправить со мной судмедэксперта, чтобы исследовать ос-тапки и похоронить, усмехпулся, спросив, что нам нужно: торжественно похоронить или провести экспертизу, что займет определенное время. Мой выбор был однозначен: исследовать, нужна правда.

Заявление и документы были приняты, и уже детали дальнейших действий мы согласовывали в других отделах. Обговаривали проведение экспертизы и идентификации с привлечением самых передовых методов, как это было уже сделано для останков царской семьи.

Несколько успокоенная, отменив «сигнал тревоги», который мы с Дмитрием Кудрявцевым и другими московскими журналистами готовились отправить во все СМИ, в том числе и за рубеж, я вылетела в Ростов-на-Дону. В Новочеркасск сразу не поехала, и на то были свои причины.

Город готовился в 30-ю годовщину особо отметить память своих трагически погибших граждан. Намечалась торжественная церемония похорон. Уже были заказаны цветы, венки… И вот я должна была отменить все это одним своим словом — никаких бумаг и обязательств, кроме обещания прислать специалистов, мне в Генеральной прокуратуре не дали. Поэтому пришлось подстраховываться. Сразу из аэропорта приехала в администрацию области. Там разговаривала с Александром Бедриком и Сергеем Шаповаловым. Все им объяснила. Шаповалов связался с Новочеркасском, объяснил ситуацию. Организующий всю подготовительную работу по похоронам, заместитель главы администрации Новочеркасска Владимир Аверченко заявил, что он подготовит пятый гроб — для меня. Пришлось и на митинге объясняться.

Тогда, 2 июня 1992 г., над площадью расстрела прозвучали слова покаяния власти. Текст Постановления Верховного Совета РФ огласил специально прибывший по нашему приглашению из Москвы депутат Верховного Совета РФ, заместитель председателя комиссии по реабилитации жертв политических репрессий Александр Копылов.