АХУЛЬГО

АХУЛЬГО

Летом 1839 года внимание народов Кавказа было приковано к дагестанской горе Ахульго. Здесь в течение 90 дней происходил беспримерный поединок горцев с регулярными войсками царя. Но не будем забегать вперед и торопить события.

Мать имама, Баху–Меседу, была родом из Ашильты. Напротив этого аула высится гора Ахульго. Между ними пролегает узкий речной каньон. У подножия горы, над пропастью, в те годы ютился хуторок Цияб–Ахульго — Новое АхуЛьго. Шамиль, бывая в этом ауле, не раз обращал внимание на недоступность горы. Вспомнил он об Ахульго и в 1837 году, когда генерал Фезе, командуя 8 батальонами пехоты, 3 сотнями казаков, с 18 пушками, 4 полупудовыми единорогами (пушками) из Хунзаха подступил к Ашильте.

По приказу Шамиля на Ахульго защищались со своими воинами два наиба — Алибек Аварский и Уда–Мулла. Имам в это время находился в Телетле.

Громадное превосходство в людях и вооружении позволило Фезе разбить наибов. Разрушив аул, генерал двинулся к Телетлю и овладел им. Но Шамиля упустил, как упустил Алибека Аварского из Ахульго.

1838 год. Кавказская война в полном разгаре. Царские войска заняли Ахалчи, Моксох, Гоцатль, Зирени, Гергебиль, Балаханы и Гимры. Эти аулы были укреплены, там расположились военные гарнизоны.

Шамиль обратился к общинам аулов с призывом остановить противника, и на его зов откликнулись: отряд его пополнился еще некоторым количеством мюридов. Двинулись. в Аракани. С помощью местных жителей устроили завалы у ущелья, где две гигантские скалы сошлись так близко, что между ними едва могли разойтись встречные арбы. Повсюду — за валунами, в нишах и пещерах укрылись снайперы. Укрепили и сам аул. Царские солдаты безуспешно штурмовали Аракани. Рассказывают, какой?то мехельтинец по имени Гулла посоветовал им занять господствующую высоту. Так и сделал командующий — генерал Граббе, и аул предстал перед ним как на ладони.

Из орудий били прямой наводкой. От первого же выстрела вздрогнули горы. Затем стреляли еще и еще. Казалось, полукилометровая скала Элен вот–вот рухнет на аул и погребет его под собой. Бой продолжался. Когда же все укрепления и сакли были разрушены, солдаты бросились в атаку. Оставшиеся в живых мюриды, прыгая с круч и скал, ушли в сторону Аварского Койсу.

В Аракани погибло много храбрецов и ученых мужей и, хотя противник понес ощутимые потери, Шамиль находился в крайней тревоге. По донесениям его лазутчиков, главные силы царских войск расположились на хребте Толохори в Центральном Дагестане. Их задачей был контроль районов, находящихся между этой частью Дагестана и Кахетией. Не надо быть особо прозорливым, чтобы представить, какую ловушку готовил противник имаму. В связи с этим Шамиль созвал, как рассказывает его личный секретарь Мухаммед–Тахир ал–Карахи, «большой совет из всех • ученых и почетных людей для обсуждения создавшегося положения». Совет проходил на Судунском поле близ Чиркаты. Имам обрисовал обстановку. Многие из присутствовавших предложили как можно скорее набрать годных для войны мужчин, переселиться в Чечню и уже оттуда начинать беспокоить врагов.

Шамиль и меньшинство, среди которых находился ученый Сурхай, не согласились с таким мнением. Они считали, что бойцы лучше будут сражаться у своих очагов, на своей земле. Совет в итоге счел это более приемлемым. Местом, где будет дан отпор врагу, избрали Ахулыю. На совете были и такие, которые не хотели идти ни в Чечню, ни на гору, а просились домой, чтобы заняться хозяйством и быть с семьей. Шамиль сказал им: «Вы, вероятно, хотите предать нас врагам… передать им все наши планы и секреты относительно изгнания их из нашей Родины, помогая им в борьбе с нами. Этого вы не дождетесь. Мы клялись в борьбе и исполним свою клятву, не отступая ни перед какими обстоятельствами и соображениями»[3].

Речь имама сильно подействовала на слушателей. «Охотников уклониться от защиты Ахульго не оказалось», — записал секретарь Шамиля Мухаммед–Тахир ал–Карахи.

Около 500 мюридов со своими женами, детьми и жалким скарбом отправились на Ахульго. День и ночь здесь шли работы. Горские умельцы, каменных дел мастера и рядовые бойцы, отложив в сторону ружья и сабли, вооружались лопатами. Где лопата была бессильна, применяли порох. Густой пылью окутывалась гора. Женщины и дети по крутой тропе со дна речного каньона поднимали камни в хурджунах, перетаскивали землю в подолах. Старухи готовили еду, смотрели за малышами, перевязывали раненых, получивших травму на строительстве. Древние старики, будто тени, возникали то здесь, то там. Их губы шептали молитвы.

Очень скоро под землей возник целый лагерь для защитников Ахульго и их семей. Подземные жилища были соединены между собой крытыми ходами. Завалы, баррикады, окопы, канавы, небольшие углубления покрыли всю гору. Учитывая опыт 1837 года, Шамиль не строил высокие башни, которые легко могла разрушить русская артиллерия.

Не забыли и о мечети. Её также построили под. землей. Здесь должны были происходить моления, а при необходимости — собрания. Весь полуостров, образуемый Андийским Койсу, перерезала траншея, которая незаметно вела к горе Шулатлулгох, господствующей над Ахульго. Из верхней части речки Ашильтинки, прорубив в скалах ложе, провели воду прямо на Ахульго. Это было удивительное сооружение. Несколько смельчаков во время работ сорвалось вниз и разбилось о дно каньона.

Каждый день гонец доставлял известия о производимых работах Шамилю, жившему со своей семьей и несколькими наибами в Чиркате. Когда все было закончено, имам передал благодарность строителям и приказал всем быть готовыми к встрече любой опасности.

Тем временем царское командование, хорошо понимая, что малыми силами невозможно будет расправиться с восставшими горцами, весною 1839 года направило в Дагестан два отряда во главе с генералами Граббе и Головиным. Первый отряд, называемый Чеченским, имея в своем составе 9 батальонов пехоты, роту саперов, 5 сотен казаков, более 3–х тысяч воинов милиции при 22 орудиях, должен был через укрепление Внезапное и аул Аргуани идти к Ахульго на Шамиля. 2–му Самурскому отряду, имевшему примерно столько же сил, было приказано действовать на юге Дагестана против лезгин.

Генерал–майор шамхал Тарковский с сотней всадников отправился к горе Бетлет, что с юго–запада нависает над котловиной, где притаились Ашильта и Ахульго. Кумыкский феодал, находившийся на службе у царя, с помощью тех, кто был в оппозиции к движению горцев, собирался наблюдать за действиями Шамиля и по возможности мешать ему. На северо–западной границе Аварии ту же задачу выполняли 200 милиционеров из Мехтулинского ханства. Им помогали еще 45 дагестанских князей и старшин. Ко всему этому жители некоторых населенных пунктов, узнав о прибытии царских войск в Нагорный Дагестан и последовавшем за этим строительством сооружений, перестали активно служить имаму. Исключение из этого числа составляли аулы Игали, Чирката, Ашильта и еще несколько селений.

Царские генералы считали, что появление их солдат в центре Дагестана приведет горцев в смятение. Но ожидаемого эффекта не получилось, положение в Дагестане по–прежнему оставалось тревожным.

Чтобы дать Шамилю возможность укрепиться на Ахульго, чеченский наиб Ташев–Хаджи постоянно тревожил царские гарнизоны в районе Северного Дагестана. Он сумел вовлечь в борьбу аулы, расположенные между реками Аргунь и Акташ. В районе урочища Ахмат–тала на реке Аксай Ташев–Хаджи построил укрепление Мискит.

Генеральное сражение Шамиль считал единственной преградой, которая остановит, а может, и погубит захватчиков. Местом такого сражения и была выбрана гора Ахульго.

Весной 1839 года ущелья Дагестана сотрясались от гула. Это царские солдаты–саперы взрывали скалы, прокладывая дороги для пехоты и артиллерии. Они пришли к Ахульго.

А в это время на горе заканчивались последние приготовления перед схваткой. Все как будто учтено, даже грудных детей научили засыпать под оружейные выстрелы и грохот барабанов.

Теперь, веред1, но, следует рассказать и о самой горе, на которой укрепился Шамиле и его сторонники.

Ахульго — одна из более чем ста вершин Дагестана, поднявшихся на высоту от двух до четырех тысяч метров над уровнем моря. Не обозначена ни на одной карте нашей республики. Она невысокая, да и площадь занимает небольшую. Ахульго находится в кольце других гор. К северу от нее, над Сулаком, возвышается Салатау, на востоке — Гимринский хребет, на западе — Андийский и, наконец, на юго–западе — Бетлидские горы. Их вершины выше Ахульго.

Почему же Шамиль избрал для обороны именно Ахульго? Что в ней привлекло вождя горцев? „

Андийское Койсу, огибая с трех сторон северную подошву Ахульго, как бы образует полуостров, который, в свою очередь, разрезан на две части речкой Ашильтинкой. В западной части полуострова располагается аул Старое Ахульго, в восточной части Шамиль–построил Новое Ахульго. Оба аула, и Старое и Новое Ахульго, занимали два высоких утеса. Между ними в глубоком ущелье протекала Ашильтинка. В одном месте оба утеса, на которых стояли аулы, близко сходились друг с другом и были соединены узким бревенчатым мостиком. Под ним зияла пропасть глубиной 40 метров. Спуск с обоих Ахульго к мостику был труден и опасен. Местами тропа шла по искусственным настилам, прилепленным к горе. Если исключить тропу, идущую в километре от горы к аулу Ашильта, то дорог к Ахульго не было. Человек, направившийся к Ахульго, откуда бы ни шел, виден был с горы как на ладони. На Ахульго имелось много камня, гораздо больше, чем земли. Камень во все периоды Кавказской войны служил не только строительным материалом, но при необходимости заменял снаряды, ядра, пули. Вблизи от горы находились аулы Ашильта, Чирката, Унцукуль, Бетль, Кахабросо, Инхо. Оттуда Шамиль мог получать пополнение людьми и продовольствием.

Надо думать, что все эти и другие факторы учитывались Шамилем, когда он решил укрепить Ахульго и принять здесь бой. Над Ахульго возвышалась метров на 100 остроконечная вершина — Шулатлулгох. О происхождении названий Ахульго и Шулатлулгох можно сказать следующее. Как и когда возникли эти названия, установить нам не удалось. Скорее всего, задолго до Кавказской войны. «Ахульго» в переводе с аварского языка обозначает «Набатная гора», «Тревожная гора». Шулатлулгох — «Крепостная», или «Укрепленная гора». К Шулатлулгоху от Нового Ахульго вела едва заметная крутая тропа. Сперва она шла над обрывами, затем по узкому карнизу взбиралась к вершине через скальные барьеры высотой 8–15 метров. Вершина Шулатлулгоха — это почти ровная площадка не более чем в сто квадратных метров.

Вероятно, и на Ахульго, и на Шулатлулгохе задолго до Кавказской войны имелись укрепления, куда при опасности уходили жители Старого Ахульго, Ашильты, Чиркаты. Иначе чем же объяснить происхождение названий Набатная гора, Крепостная гора?

При Шамиле скала Шулатлулгох получила и второе наименование — Сурхаева башня. На вершине скалы по проекту сподвижника имама ученого Сурхая построили несколько саклей, одна из которых возвышалась над другими и напоминала собой нечто похожее на башню. Отсюда и название Сурхаева башня.

Перед тем как идти на Ахульго, Граббе решил овладеть и Мискитом, укреплением Ташев–Хаджи. 9 мая 1839 года 6 батальонов пехоты, соединение казаков и милиции, имея 12 орудий, вышли из крепости Внезапной. Немного раньше к Мискиту направился. со своими частями полковник Лабинцев. Объединенными усилиями Граббе и Лабинцев выбили чеченцев из укрепления. После этого царские войска отправились в Центральный Дагестан. Во главе Чеченского отряда из 8 тысяч человек был сам Граббе.

22 мая генерал прислал горцам следующее письмо: «Салатавцы! Я прибыл в ваши земли с намерением… поражать и истреблять только Шамиля и тех изменников, которые нарушают общественное спокойствие… Одною покорностью можете вы обезоружить мой гнев. Я иду вперед — берегитесь!»[4]

Отряд вышел из крепости Внезапной и через урочище Кырк направился к селению Аргуани. Шамиль встретил здесь царские войска, имея по некоторым сведениям около 10 тысяч мюридов.

Аргуани лежит на возвышении, некоторые его сакли расположились на скале горы. Вокруг — сплошные обрывы. Только две тропы соединяли аул с внешним миром. 500 его каменных саклей, похожих на башни, располагались шестью ярусами. Ко всему этому Аргуани пересекался не только извилистыми улочками, прегражденными завалами в 8–10 метров высоты, но и глубокими балками.

Вечером 29 мая 1839 года батареи Граббе открыли огонь по аулу. Обстрел шел два дня. Сакли Аргуани пылали. К 8 часам утра 31 мая апше–ронцы, кабардинцы и куринцы под грохот барабанов, прерываемый залпами пушек, бросились на штурм. Бой длился дотемна. Обе стороны потеряли в общей сложности не менее 2–х тысяч человек убитыми, ранеными и пленными.

«1–го июня главный чеченский отряд занимался уборкой мертвых тел, коими усыпан был не только аул, но и все окружающие балки»[5], — так сказано в официальном донесении. Аргуанский успех царских войск по существу решил судьбу Чиркаты. Чеченский отряд пошел и на этот аул. Узнав о приближении противника, чиркатинцы покинули свои дома и сожгли мост через Андийской Койсу. Вскоре аул со своими знаменитыми садами и каменными саклями достался противнику. . Вечером 6 июня 1839 года спустившиеся к Чиркате солдаты Граббе увидели, как на одной из вершин Арак–меэра вспыхнула ракета — это извещал о себе генерал–майор Ахмед–хан Мехтулинский, шедший на Ашильту. Туда же торопился шамхал Тарковский, чтобы помочь царским войскам.

7 июня часть солдат Граббе приступила к строительству моста через Андийское Койсу. Отряд же из двух батальонов во главе с полковником Катениным помчался по левому берегу реки и, захватив так называемый Сагритлотский мост, переправился на другой берег.

8 июня Тарковский соединился с Граббе. Через два дня Катенин взял Ашильту. Таким образом, основные силы царских войск оказались в центре Нагорного Дагестана у горы Ахульго. Имея 11 батальонов пехоты,. роту саперов, 2 сотни конных и 3 сотни пеших казаков, 2 сотни горской милиции и 24 орудия, царский генерал, поднявшись со стороны Андийского Койсу, появился у Ахульго.

Темно–коричневая гора была безмолвна. Господствующая над окружающей местностью Сурхаева башня тоже молчала. Но Граббе и солдаты знали цену этой тишине.

Какая?то женщина, убежавшая из Ахульго, явилась в Унцукуль и рассказала о приготовлениях старшине Алилу. Тот в свою очередь передал эти сведения самому Граббе.

Солдаты знали, что за ними наблюдают тысячи настороженных глаз, а на Сурхаевой башне несут ответственную вахту сто отчаянных мюридов, давших клятву Шамилю скорее погибнуть, чем покинуть Ахульго. Там, наверху, командовали мюридами бесстрашных наиб из Хунзаха Алибек Аварский.

Молчали горы. Только снизу, со дна каньона, едва слышался плеск Ашильтинки. День стоял знойный, солдатам очень хотелось пить. Кто?то из них начал спускаться к речке, но не успел сделать и более 50 шагов, как со скалы раздался выстрел. Солдат схватился за живот, согнулся и, будто камень, пущенный сильной рукой, полетел вниз. Только через несколько секунд эхо выстрела спряталось в самых дальних ущельях. Снова наступила тишина. Солдаты и офицеры осенили себя крестом. Первая жертва была принесена. Генерал взглянул на часы. Был полдень 8 июня 1839 года. До вечера производили рекогносцировку. Она показала, что Ахульго внезапным штурмом не возьмешь. 12 июня начались осадные работы. В пяти местах были установлены батареи. Из?за того, что не хватало земли, туры для орудий заполнялись камнями. Да и доставка пушек в то или иное место представляла неимоверную трудность. Кое–где приходилось высекать дорогу прямо в скалах. Царские войска на первых порах плохо знали местность. Мюриды–снайперы пользовались этим и стреляли наверняка.

Шамиль понимал: хороших позиций мало, нужна была помощь извне. Граббе стянул к Ахульго более 10 тысяч солдат, а при нем оставалась лишь тысяча подготовленных к бою мюридов и четыре тысячи ополченцев, главным образом стариков, женщин и детей.

18 июня у крепости появился Ахверды–Магома с тысячным отрядом чеченцев. Он занял высоты над Ашильтой. Его люди не спали до утра, громко пели и этим обнаружили себя. Граббе и полковник Лабинцев ударом во фланг заставили наиба Шамиля отступить. Ахверды с остатками отряда ушел к Сагритлотскому мосту.

23 июня Граббе прибыл к Ахульго. Пока действовали защитники Сур–хаевой башни, солдатам генерала нечего было и мечтать о захвате Ахульго. Граббе решил поставить батарею легких орудий к югу от башни» на высокой каменистой вершине.

28 июня из Темир–Хан–Шуры пришел транспорт, который доставил продовольствие и артиллерийские снаряды. Прибыли еще два орудия. Последние усилили батарею, нацеленную на Сурхаеву башню.

С рассвета 29 июня шесть орудий начали обстрел, который продолжался несколько часов. Часть стен Сурхаевой башни рассыпалась. Ровно в 9 часов утра полковник Пулло бросил своих солдат на штурм Ахульго. Им пришлось взбираться по почти отвесным скалам. Сверху летели камни, пули, бревна. Солдаты, падая, увлекали за собой тех, кто был ниже. Стоны и крики раненых оглашали окрестность.

Подпоручик Аргунский и солдат Отченашенков по крутой осыпи поднялись почти до «башни», но мюриды и их сбросили вниз.

Пулло дал сигнал к отступлению. Как только солдаты отошли, артиллерия возобновила обстрел. В четыре часа дня полковник Лабинцев повел батальон Кабардинского полка на Ахульго. Но и на этот раз безуспешно. Командир Моздокского поАса полковник Власов, штабс–капитан Генуш и 24 солдата остались лежать на склоне Ахульго. Десять офицеров и 165 рядовых получили тяжелые ранения. А защитники крепости, полностью сохранив свои позиции, потерь почти не имели. Правда, во время штурма тяжело ранило ядром Алибека Аварского. Он скончался на руках своих мюридов.

Неудача 29 июня заставила царское командование еще более усилить батарею, действовавшую против Сурхаевой башни, 4 июля 1839 года около 300 мюридов совершили вылазку из Старого Ахульго, чтобы захватить или в крайнем случае разрушить эту батарею. Люди Шамиля были встречены прицельным огнем и с потерями отступили.

Во второй половине этого же дня Граббе приказал открыть огонь по Шулатлулгоху. До пяти часов вечера десять пушек непрестанно бомбардировали скалу. А затем наверх устремились 200 солдат и офицеров, специально отобранных из Апшеронского, Кабардинского и Куринского полков. Штурмующие держали над головами деревянные щиты, обитые войлоком, чтобы предохранить себя. На солдат, как и 29 июня, посыпались камни, земля, бревна. Снова люди, срываясь в пропасть, гибли. И все?таки в ночь на 5 июля Сурхаева башня пала. В руки врага попало лишь несколько умирающих бойцов. Среди развалин башни лежали 34 убитых горца. Семь мюридов, пользуясь ночной темнотой, спустились к Новому Ахульго. Среди них не было ни одного человека, который бы не получил тяжелых ранений.

Падение Сурхаевой башни резко ухудшило положение осаждаемых. Царское командование готовилось к решающему штурму. 12 июля на помощь Граббе из Южного Дагестана прибыли три батальона пехоты под командованием полковника Врангеля. Перед Ахульго теперь стояли 13 тысяч солдат и офицеров. На крепость нацелили свои жерла 30 орудий.

Граббе приказал сообщить Шамилю, что если тот к вечеру 16 августа не выдаст в заложники одного из своих сыновей, то начнется новый штурм, который приведет к падению Ахульго, Войска заняли боевые позиции.

Тем временем из Сурхаевой башни непосредственно к Новому Ахульго саперы проложили удобную тропу, соорудили две лестницы, а для спуска орудий приготовили блоки и ящики на канатах.

Генерал так и не дождался ответа от Шамиля. На рассвете 17 августа начался новый штурм. Наступающие шли тремя колоннами. Врангель с ширванцами действовал против Нового Ахульго. Офицер Попов с апшеронцами проводил ложный отвлекающий маневр. Средняя колонна майора Тарасевича должна была, спустившись в ущелье Ашильтинки, прервать сообщение между Новым и Старым Ахульго. Горцы защищались с необыкновенным героизмом. Руководил и вдохновлял обороняющихся, разумеется, Шамиль.

«Умелым расположением укреплений, способностью в самые критические моменты воодушевлять упавшие духом войска он показал, что обладает талантом полководца»[6] — такую высокую оценку получили действия Шамиля на Ахульго.

Бои шли день за днем. Мухаммед–Тахир ал–Карахи описывал (со слов Шамиля), что происходило с защитниками под пушечным обстрелом: «Гора Ахульго качалась, когда стреляли по ней, так что пули ударяли в спину тому, кто стоял, прислонившись к горе… находящиеся в Ахульго не спали ночью и не имели покоя днем». Они каждую ночь копали подземные убежища и делали завалы на выступах для того, чтобы укрыться за ними в течение дня. Но пушки Граббе снова разрушали их.

У обороняющихся кончились медикаменты и перевязочный материал. Что называется, по капле раздавали воду, строго экономили пищу. Чтобы не расходовать энергию, людям приказывали меньше двигаться. Для пополнения боеприпасов мюриды пользовались застрявшими в камнях и земле пулями противника.

Шамиль переходил из одного окопа в другой, из одной траншеи в другую. Он осматривал раненых, ободрял их, читал молитву над только что скончавшимся бойцом. Горя было много. И только однажды пришла радость. Около 100 чиркеевцев во второй половине июля, пользуясь темнотой, на бревнах и надутых воздухом бурдюках переплыли Андийское Койсу. По кольям, забитым в скалы, они взобрались на Ахульго и явились к Шамилю. Но увы, изменить общую обстановку эта небольшая помощь не могла. Некогда было хоронить убитых, ухаживать за ранеными. Погода, как обычно в этом крае, стояла жаркая. Людей косили болезни, началась холера. Единственное, что м»ог сделать Шамиль, — это наравне со всеми нести тяготы осады. Вероятно, иногда были такие минуты, когда и он, зождь горцев, приходил в отчаяние. .

Наступал новый день, и Шамиль, как его товарищи по борьбе, простые горцы, проникнутые беззаветной любовью к родине, продолжал сражаться, показывая чудеса храбрости. Снова и снова он шел к бойцам, чтобы вместе с ними биться с врагами. На Ахульго отличились и женщины, которые, как писал будущий начальник штаба всей Кавказской армии Милютин, «ив плену покушались на солдат». В тесном ущелье между обоими Ахульго лежали сотни погибших мюридов Шамиля, и, как свидетельствует тот же Милютин, «большое число их неслось по реке».

… Итак, на рассвете 17 августа, едва по ахульгинским утесам скользнул первый луч солнца, как по естественной крепости одновременно ударили все 30 пушек. Гора окуталась пылью и дымом. Земля дрожала под ногами воинов. Стоило только замолчать орудиям, как солдаты бросились в новый, третий по счету штурм. Передовые укрепления Нового Ахульго оказались в их руках. Шашки мюридов разбивались о приклады ружей, росла гора трупов. Бой шел до полудня. Чувствуя, что еще немного — и Новое Ахульго падет, Шамиль приказал вывесить белый флаг. Он дал согласие на переговоры. Выстрелы и крики «ура!», с одной стороны, и пение «ла иллага!», с другой, постепенно прекратились.

18 августа на Ахульго взобрался полковник Пулло со свитой. Он был уполномочен говорить от имени Граббе. Шамиль вышел к парламентерам. Перед тем как появиться царскому офицеру, оставшиеся в живых женщины и девушки были одеты в черкески и вооружены. Мухаммед–Тахир писал:" «Этим он (Шамиль — Б. Г.) хотел показать… что… еще не так слаб и что в случае чрезмерных их требований он может причинить им немало хлопот и забот»[7].

Пулло явился с внушительной охраной. Было жарко, и подъем утомил полковника. Поздоровавшись, он предложил Шамилю сесть. Имам выполнил просьбу, и, будто нечаянно, подложил под себя полу шинели парламентера.

Шамилю вручили письмо. Четыре его пункта категорически требовали:

«1. Шамиль предварительно отдает своего сына аманатом.[8]

2. Шамиль и все мюриды, находящиеся ныне в Ахульго, сдаются русскому правительству; жизнь, имущество и семейства их остаются неприкосновенными; правительство назначает им место жительства и содержание; все прочее предоставляется великодушию русского императора.

3. Все оружие, находящееся ныне на Ахульго, забирается как трофеи.

4. Оба Ахульго считать на вечные времена землею императора Российского, и горцам на ней без дозволения не селиться»[9].

Каждый пункт читали громко и по несколько раз, чтобы все поняли смысл, вложенный в них. Недвусмысленное содержание письма Граббе защитники приняли с возмущением и проклятиями. Кроме того, Пулло устно объявил Шамилю, что с ним хочет встретиться сам император. Услышав это, имам воскликнул: «Слышите, братья, нам предлагают доверчиво вложить свою шею в ярмо… их царя! Я вам говорил, что из этих переговоров ничего не выйдет,..»[10]

Шамиль согласился встретиться с Граббе, но потребовал, чтобы генерал сам явился к нему. Генерал может привести с собой тысячу телохранителей, а он, Шамиль, приведет только сто человек. — Пулло стал доказывать, что это невозможно, что для такой встречи необходимо личное разрешение самого царя. В разговор вмешался Бартыхан — дядя Шамиля. Он сказал, что имам и другие руководители восставших посоветуются со стариками и решат, как поступить дальше.

В это время протяжно запел мулла, приглашая к полуденному намазу. Шамиль вернулся со своими людьми в Ахульго. Пулло же отправился с докладом к Граббе.

Создавалось безвыходное положение: сдаться Шамиль не мог, да этого и не позволили бы его соратники. Но защитники не могли бесконечно сражаться: с каждым днем бедствия, о которых уже шла речь, усиливались. Ради передышки для измученных защитников крепости Шамиль выдал царскому командованию в качестве заложника своего старшего сына — Джамалутдина. Имам потребовал, чтобы ему самому дали возможность уйти в горы, обещая больше не браться за оружие. Сына он просил передать на воспитание чиркеевскому старшине Джамалу. Трехдневный срок перемирия истекал.

Граббе требовал Шамиля к себе. Тот отвечал письмом:«… Итак, откровенно говорю от имени не только своего, но и всех здешних жителей, прошу Вас не требовать меня.,. Не какая?нибудь прихоть или другое помышление удерживает меня от этого, — я уже являлся к Вашему помощнику и прежде бывал у разных начальников; следовательно, без всякого опасения мог бы явиться и к Вашему превосходительству. Но около Вас есть мусульмане, имеющие со мною жесткую вражду. Я опасаюсь их и по обычаю края стыжусь их.. Убедительно прошу Вас… не возлагать на меня того, чего теперь снести я не могу… Я… отдал Вам в залог верности любимого сына, которого никогда и никому не отдавал….»[11]

В конце письма имам просил быть благосклонным к его парламентерам и «не ввергать их снова в уныние».

В тот же день, 19 августа 1839 года, Шамиль послал второе письмо. Он благодарил Граббе за теплые слова в его адрес, переданные через парламентеров, и уверял генерала, что будет жить в Гимрах и не мешать никому, но что уехать тотчас из Ахульго он не может. Ему нужен месячный срок. Шамиль просил верить ему: «Я вручил Вам моего сына, — писал он. —… Все остальное лично объяснят Вам вторично посылаемые мною поверенные мои». Таким образом, ни та, ни другая сторона каких?либо новых предложений не сделала. Хотя стояли солнечные дни и было жарко, генерал знал, что скоро начнутся дожди, дороги станут непроходимыми, и тогда его войска могут сами оказаться в ловушке. Условий имама он не принял, решив взять Ахульго штурмом.

21 августа истек срок перемирия. Рано утром по крепости ударили пушки. Защитники гибли в развалинах, но отчаянно сопротивлялись. Солдаты обратили внимание на странное движение людей. Потом узнали, что исполнялся последний приказ Шамиля: всем перейти в Старое Ахульго! Женщины и дети бежали из Нового Ахульго. Поражало, что люди несли с собой имущество. Вероятно, надеялись сражаться и дальше.

Наступающие ворвались в окопы горцев. Первым из них был унтер–офицер Куринского полка Якостецкий, бывший студент Московского университета. Закипел отчаянный бой. Та и другая сторона были ожесточены. Казалось, жизнь потеряла всякую цену для этих людей. Отовсюду слышались громкие крики, проклятия…

Мюриды начали спускаться к мостику над Ашильтинкой, стараясь вслед за семьями перебраться в Старое Ахульго. Их преследовали буквально по пятам. Чтобы остановить солдат, на их штыки бросались безоружные женщины. Но и это не помогало. Лишь 200 горцев добрались до Старого Ахульго.

Шел 79–й день обороны. В 10 часов утра Пулло повел 3–й батальон апшеронцев на штурм Старого Ахульго. Туда же поднялся со своими солдатами майор Тарасевич.

К 2 часам дня 22 августа 80–дневная эпопея сражения на Ахульго была окончена. На обоих утесах в этот печальный день остались лежать около 700 горцев.

Б. Эсадзе писал: «В плен взято до 900 человек, большей частью стариков, женщин, детей. С трудом мирились гордые горцы со своим положением, несмотря на полное изнурение и раны».

Царские войска только 21 и 22 августа потеряли убитыми и ранеными 22 офицера и 645 солдат. Пропитанной кровью и потом каменистой земле Ахульго были отданы и лучшие из лучших горцев: храбрец Алйбек из Хунзаха, ученый муж и отважный человек Сурхай из Кулла, бесстрашный Бабал Мухамме и Мухаммед–Султан из Игали, племянник Шамиля Осман, Гусейн и Магомай из Аракани, Алихан из Арчи, Муртазали, Ал–хал–Гусейн и Саадул из Орода, Омар–Хаджи из Согратля, Султанбий из Дылыма, Муртазали из Чиркаты, Магомед и Магомед–Султан из Рихуни, Магомед и Ибрагим–Гусейн из Гимр, Асхаб из Арадаха, Алихан из Хара–чи, Муртузали из Уркачи, Муртузали из Магада, Магомед–Амин из Хо–тода, Бусийлав из Тинди и многие другие.

Казалось, для восставших нет выхода из создавшегося положения. Шамиль мучился в поисках ответа: что делать? О позорном плене не могло быть и речи. Для того ли пали сотни его отважных мюридов, чтобы ему, после стольких мук, поднять белый флаг и сдаться на милость противника?

Оставался один выход — смерть, но смерть упорно щадила его, хотя наравне с рядовыми бойцами он лежал в окопах и отбивал атаки штурмующих. Видя, что смерть стала для него желанна, мюриды силою увели его в пещеру.

Наконец, Шамиль отобрал 10 добровольцев и двинулся к завалу, где находились солдаты. Дорогу имаму преградил Тагир из Унцукуля:

— Что ты думаешь здесь делать и что нам тут делать?

— Умрем, а не отступим отсюда никуда! — ответил Шамиль.

— Смерти твоей только обрадуются враги… не лучше ли поберечь себя для… дела? — возразил Тагир.

При этом разговоре присутствовали дядя имама Бартыхан и некоторые из приближенных Шамиля. Они поддержали Тагира и опять силою увели имама обратно в пещеру, находившуюся в толще скалы Ахульго. В ней находились и его жена Патимат и сын Кази–Магомед. Гора постоянно содрогалась от взрывов. Недалеко от пещеры также обреченно рвалась и металась река Андийское Койсу. В каменном мешке нечего было есть, не было воды, жажда мучила взрослых, дети плакали. Кое?кто прикладывался губами к влажным стенам пещеры. Еще раз посоветовались: сдаться противнику, умереть от голода и жажды или попытаться бежать? Остановились на последнем. Из всех личных вещей Шамиль захватил только оружие и книги. Спутникам имам приказал в любом случае бороться до последнего и ни при каких обстоятельствах не сдаваться в плен. Он подбадривал товарищей, приводил имена героев Ахульго, погибших на их глазах, требовал стоять до конца. Договорились: если кого ранят, тот, чтобы не стать обузой другим, должен броситься в реку. На всякий случай попрощались друг с другом еще в пещере. После этого имам благословил товарищей.

Стояла глубокая ночь с 22 на 23 августа. Шамиль осторожно приставил балку к противоположной скале. Она повисла над речкой Ашильтинкой на высоте не менее 20 метров. Упадешь — верная гибель. Первым двинулся вперед Шамиль. К его спине был привязан 7–летний Кази–Магомед. Через несколько минут имам был на другой стороне. Накрепко придавив конец балки к камням, Шамиль велел переходить и другим.

Все обошлось как нельзя лучше. По очереди все покинули пещеру. Темнота скрывала их от врагов. Когда по козьей тропе люди поднялись на вершину скалы, юноша Магомед из Ашильты принял на свои плечи Кази–Магомеда. Первым снова пошел Шамиль. В руках он держал обнаженную шашку, за спиной было ружье. Вскоре пришлось остановиться: впереди что?то чернело, казалось, сторожевой пост. Раздались выстрелы. И это место горцы проскочили, но переполошили противника. На всех вершинах и других важных точках зажглись огни костров. Но это имело и свои преимущества: давало возможность Шамилю и его товарищам хорошо ориентироваться. Они заметили, как в одном узком месте собралась большая группа солдат. Долго прятались от них за обломками скал. Постепенно все костры потухли. Единственный возможный проход был там, где скопились солдаты. Возвращаться назад было равносильно смерти. Посоветовавшись, подошли еще ближе. Решили действовать хитростью. Горцы закричали, затопали ногами и мгновенно спрятались за скалой. Солдаты разрядили ружья на голоса. Тогда беглецы стремительно понеслись к посту, расчищая дорогу шашками. Противник бежал, забыв обо всем. Шамиль хотел преследовать солдат, но Ахверды–Магома удержал его. И только тут обратили внимание, что не хватает семьи Шамиля. Юнус Чиркеевский немедленно отправился в обратный путь и через несколько минут привел Патимат и Кази–Магомеда. Сын был ранен в колено, погибла сестра Шамиля, бросившись в реку. В отчаянии Шамиль винил в этом только себя. Когда имам немного успокоился, решили пересчитать людей. Из пещеры на Ахульго вышло 30 человек, теперь осталось 24 и среди них — Шамиль, жена его Патимат, сын Кази–Магомед, друг имама чиркеевец Юнус, наиб Ахверды–Магома, юноша Ахмед из Ашильты, мюрид Якуб и девочка Кантурай из Ашильты. Имена других мы не знаем. Из шести погибших, кроме сестры Шамиля, нам известен Султан–бек из Салима…

Остаток ночи шли по тропе. На рассвете следующего дня беглецы уже подходили к месту слияния Аварского и Андийского Койсу.

Заканчивая главу «Ахульго», сделаем небольшое добавление. Хотя 22 августа над горой и селением Ахульго развевались царские флаги, бои не прекращались до 29 августа. Оказалось, что в пещерах, в подземных жилищах, в ямах от снарядов, в траншеях, высохшем бассейне и других крытых местах находились бойцы, не желавшие сдаваться. «Трудно изобразить, — писал участник событий полковник Милютин, — все сцены этого ужасного, фантастического боя».

Во время штурма и Граббе также терял своих людей. «Батальоны ослабели до того, — читаем в книге «История русской армии и флота», — что насчитывали в своих рядах не более 200 штыков. Обувь и одежда были изношены, лошади дошли до полного истощения, и их не хватало под оружие и повозки»[12].

Не менее половины войск 22 августа была занята похоронами погибших товарищей. Братские могилы рыли на возвышенных местах, некогда было высекать кресты из камня, их делали из дерева. Сурхаеву башню и другие укрепления взорвали и сровняли с землей.

30 августа Граббе заторопился. Экспедиционный отряд стал покидать ровавую гору, где оставил третью часть войск, пришедших сюда 90 дней «зад. Полковник Милютин рассказывает, что 30–го утром войска молились. Все были рады, что покидают страшную гору.

После взятия Ахульго Граббе ушел в Темир–Хан–Шуру. Ни в одном месте Дагестана не были созданы опорные пункты, не оставлены гарнизоны, и потому все это пространство оставалось по–прежнему вне власти и влияния царского командования. Роль же Шамиля в этих событиях как нельзя лучше описал один из военных историков царской России подполковник Семен Эсадзе: «Оценивая весь ход этой экспедиции, нельзя не признать, что Шамиль действовал в высшей степени умно и расчетливо; извлек из недоступности гор и приверженности горцев все средства для упорной обороны и так искусно ими пользовался»[13]. А вот признания другого специалиста — Служивого: «Несмотря на страшный погром мюридов в Ахульго, значение его свелось на ничто, ибо Шамилю удалось ускользнуть из наших рук»[14].

Относительные военные успехи царского генерала были достигнуты слишком дорогой ценой. Больше того, Шамилю удалось осуществить свой главный стратегический замысел. Он на три месяца приковал к скалам Ахульго основные силы войск противника и не допустил их продвижения в глубь Дагестана. Ничего не получилось и у царя и у его генералов из попытки обезглавить восставших: ни среди убитых, ни среди захваченных в плен Шамиля и его семьи не оказалось.

За Ахульго генерал Граббе получил орден Станислава и хвастливо заявил, что «делу конец, хотя… Шамиль успел скрыться, нет ему больше веры в горах». Сказав так, он, вероятно, уверовал в это сам: оставив войска полковнику Пулло, он выехал в Ставрополь, а оттуда в Пятигорск. Но не успел «герой Ахульго» приступить к «заслуженному отдыху и лечению», как пришло тревожное известие: восстала Чечня и руководит ею тот же Шамиль, которого упустил из каменного мешка незадачливый генерал!