ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ: 1831 – 1863 годы

ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ:

1831 – 1863 годы

Выводы, к которым приводит нас изучение периода между двумя польскими восстаниями, значительно отличаются от того, что предлагает польская историография, а также работы, написанные в советский период, цель которых состояла в том, чтобы любой ценой затереть все, что могло бы навредить идеалистическому видению польско-русско-украинских взаимоотношений как сводящихся к революционным контактам и определенному культурному взаимовлиянию.

В действительности эти взаимоотношения – и непосредственное обращение к документам служит тому подтверждением – носили перманентно конфликтный характер.

Наше исследование выполнено прежде всего в историко-социологическом ключе. Это дает возможность показать, насколько для периода 1831 – 1863 гг. были характерны глубинные социальные перемены. Несомненно, самым важным результатом проведенной работы является установление того факта, что в результате активных административных мер российских властей было деклассировано 4/5 всей шляхты. В течение 1831 – 1850 гг. из 410 тыс. шляхтичей лишь 70 тыс. сохранили дворянские привилегии.

Перед нами случай наиболее широкомасштабного «социального манипулирования», который довелось пережить Европе еще до начала ХХ в. Это было следствие бюрократического усердия Комитета западных губерний в Петербурге, ставшего настоящей лабораторией, где проводились опыты по обрусению, которые затем, вплоть до начала ХХ в., российские власти будут применять и развивать и в других областях. На месте, в Киеве, ведущей фигурой и основным вдохновителем всех направлений политики русификации с 1837 по 1852 г. был Д.Г. Бибиков. Именно он отвечал за организацию всех антипольских мер, проводившихся на Украине, и стоял у истоков всех важных решений.

Нам удалось показать процесс элиминирования из социальной жизни 340 тыс. безземельных шляхтичей. Эта цифра поразительна уже сама по себе. Во Франции после того, как из числа знати в 1789 г. было исключено 120 тыс. человек, менее 1/5 существовало на грани «бедности». Российские власти на начальном этапе, с 1831 по 1833 г., поручили эту задачу дворянским собраниям. Однако вследствие проявленного собраниями сочувствия к просителям было выдано слишком много подтверждений благородного происхождения. Поэтому в 1834 – 1838 гг. царская полиция все чаще при проведении ревизий стала прибегать к помощи российских чиновников. Бибиков придал этой кампании формальный характер, создав Центральную ревизионную комиссию, действовавшую в Киеве с 1840 по 1845 г. Признание недействительными подтверждений благородного происхождения, которые пыталась представить безземельная шляхта, имело серьезные последствия для польского присутствия на Украине. Перечисление деклассированной шляхты в категорию однодворцев фактически означало принадлежность к крестьянскому сословию. Быть однодворцем означало потерю личной свободы, необходимость платить, как и крестьяне, подати, лишение права пользоваться дворянским судом, известным своей снисходительностью, рекрутскую повинность и, что очень важно, запрет на обучение в школе, т.е. потерю культурного контакта с другими поляками и малейшей возможности продвижения по социальной лестнице. Сперва шляхетская солидарность проявлялась в протестах предводителей польского дворянства, однако в дальнейшем она постепенно сошла на нет, и получившая подтверждение происхождения шляхта смирилась с насильственной дезинтеграцией существовавшей прежде общности. К 1860 г. польские дворяне уже окончательно отвернулись от прежних «братьев», теперь частично украинизированных. Этот процесс не сопровождался массовыми протестами. В конечном счете царские власти осуществили давнюю мечту многих польских аристократов, желавших лишить гражданских прав безземельную шляхту. Как оказалось, в Российской империи, последовательно «модернизировавшей» феодальное общество, были реализованы планы «патриотов», участников Великого (Четырехлетнего) сейма. Нам предстоит убедиться в дальнейшем, что этот первый в русско-польской истории пример «реструктуризации» имел такие же бесчеловечные последствия, как и «либеральная реструктуризация» конца ХХ – начала ХХI в. Земля, как в будущем деньги, стала значить куда больше, чем человек.

После рассмотрения административных методов и последствий ликвидации самой многочисленной группы шляхты наше исследование сосредоточилось на уточнении характера социальных отношений – как внутри, так и в окружении землевладельческой шляхты, получившей подтверждение принадлежности к дворянству. К наиболее сложным исследовательским сюжетам следует отнести проблему взаимоотношений польских помещиков с украинскими крестьянами. Эта тема была вынесена в начало второй части, так как она была основным фоном жизни польской шляхты, в том числе и деклассированной, служившей у помещиков.

Изучение архивных материалов указывает на трехсторонний характер существовавших взаимоотношений. Российская власть старалась не оставлять польского помещика наедине со своими крепостными и по возможности использовала слабость польской стороны в своих интересах. Украинский крепостной был ставкой в борьбе между властью и помещиками, объектом, завладеть которым хотела каждая из сторон. В собственности около 7 тыс. польских помещиков (не считая нескольких русских землевладельцев), находилось 3 млн душ, при этом 200 семей владели 568 тыс. крепостных.

Ход истории в XVII – XVIII вв. привел к образованию глубокой бездны между закрепощенным людом и польскими колонизаторами. В исследуемый период украинцы все с большей готовностью обращались к российской стороне. Это, несомненно, предопределялось общностью религии, но в еще большей степени – безрассудством и злоупотреблениями польской стороны. В период, когда одна доминирующая сила отступала перед натиском другой, Бибиков очень ловко использовал бесчеловечное отношение польского дворянства к украинскому крестьянству, примеры которого регистрировали дворянские суды, превращая плохое отношение к крепостным в суть обвинений против помещиков. «Инвентарные правила» 1847 г., устанавливавшие «разумные нормы» крепостничества, сыграли основную роль в формировании образа российской власти как защитницы угнетаемого крестьянства. Впрочем, этот отдаленный прообраз крестьянской реформы 1861 г. был всего лишь уловкой властей. Тридцатилетний период истории показал, что польские помещики и российские власти зачастую объединяли свои усилия в подавлении крестьянских волнений, приобретавших организованные формы.

После 1831 г., несмотря на данные крестьянам во время Польского восстания обещания, царские власти позволили польским помещикам вновь обуздать крепостных. Затем, в 1848 г., когда на Украине начались крестьянские волнения, власти забыли о положениях «Инвентарных правил» и с польской помощью заглушили отголоски Весны народов. А в годы Крымской войны российская армия протянула руку помощи польским землевладельцам в подавлении антикрепостнических волнений среди крестьянства.

Оказывая помощь польским землевладельцам, царские власти давали понять, что украинское крестьянство находится лишь в экономической от них зависимости, однако ни в культурном, ни в национальном плане никоим образом им не принадлежит, а является исключительно русской собственностью. Две несмелые попытки поляков установить контроль за украинским крестьянством в области культуры с помощью польского начального образования в 1844 и в 1860 – 1862 гг. были на корню подавлены царской полицией.

Анализ положения «легитимной» шляхты в третьей и четвертой главах этой части приводит нас к констатации двойного паралича, охватившего эту группу. Ее социальной эволюции препятствовал, с одной стороны, (а) груз «сарматской» идеологии, характерной для наиболее богатой части шляхты (составлявшей менее 10 % от 70 тыс. признанных польских дворян), а с другой – (б) многоликий страх, вызванный политикой царской власти.

(а) В начале четвертой главы дается характеристика застоя этой аграрной помещичьей среды, для которой было типично слабое участие в промышленном производстве, архаичные формы товарообмена. Жизнь находившейся вдали от переживаемых Европой волнений, наслаждавшейся dolce vita землевладельческой шляхты кажется вневременной, словно это был остров, Аркадия, не знающая бед. Богатая шляхта, увлеченная своими парками, резиденциями, охотой и балами, задавала тон этой жизни.

Однако пришел и ее черед: после проведения мер по деклассированию обедневшей шляхты российские власти к 1850 г. взялись и за богатую верхушку польского дворянства, предприняв шаги по ее интеграции в жизнь российского общества. Как ясно из материалов проводившегося властями обследования, уровень образования и профессиональной подготовки этой группы был очень низким и не способствовал выбору занятий. Это объясняет царившее внутри этого слоя разложение, консервативный застой, поддерживаемый высокими ценами на зерно. Единственную ценность для этой группы представляли родовые гербы, единственным ее занятием были кутежи и варварские развлечения (балагурство). Лишь Ю. Крашевскому удалось в литературной форме раскрыть характер этого явления.

Все еще жизнеспособная традиция Барской конфедерации восхвалялась в произведениях жившего на этих землях Х. Жевуского. Об этом шла речь в третьей главе в связи с анализом функционирования шляхетского самоуправления, традиции которого продолжали существовать вопреки разделам Речи Посполитой. Это позволяло поддерживать иллюзию существования на периферии Российской империи и вне ее жизни, создавая эдакий неприкосновенный польский остров посреди грозного русско-украинского моря.

Естественно, подобное поведение было самообманом, обусловленным стремлением к званиям и почестям, а также склонностью богатой шляхты к компромиссам. Начиная с 1831 г. дворянские собрания (бывшие сеймики) постепенно стали орудием в руках министра внутренних дел. Представители польского дворянства были вынуждены принимать участие в установлении меры вины и в осуждении участников восстания 1830 – 1831 гг.; они должны были проводить деклассирование шляхты; становиться опекунами и финансировать русифицированные учебные заведения; поставлять крепостных на военную службу и т.п.

Лишь небольшая группа землевладельцев, имевших более сотни душ и сохранявших верность трону, имела право, как было показано, принимать участие в дворянских собраниях, что, в свою очередь, гарантировало служебные привилегии и престиж. Однако «коллаборационисты» в скором времени попали в собственную ловушку. Несмотря на то что власти им позволяли занимать «должности» в шляхетских институтах власти, сохранявшаяся видимость автономии этих институтов будет ликвидирована при Бибикове: в 1840 г. был упразднен Литовский статут, что привело к почти полной замене шляхетского правосудия (скомпрометировавшего себя при рассмотрении крестьянских дел) правосудием царским.

Те представители польской шляхты, кто хотел сохранить за собой «выборные» должности, еще в большей степени привязывались к ним, не желая уступать их русским. Они соглашались на назначения (как таковые выборы были фикцией, их результаты часто аннулировались) и на все более унизительное проявление верности и подчинения властям. После смерти Николая I польское дворянство какое-то время верило, что Петербург вернет ему хотя бы часть потерянных прав. На имя нового царя были направлены адреса из Подольской губернии (1859 г.) с прошением об открытии народных школ, из Киевской (1860 г.) – об обучении на польском языке. Однако когда в 1862 г. польское дворянство Волынской губернии обратилось к Александру II с просьбой об административном присоединении губернии к Царству Польскому, репрессии были вновь возобновлены, а шляхетская автономия окончательно ликвидирована.

(б) Вторая причина общественного паралича была связана не с преклонением перед выхолощенными формами и ценностями шляхетского прошлого, а с всеобъемлющим террором: военным, полицейским, политическим, культурным, религиозным, административным. Его цель заключалась в полном подавлении малейших проявлений польского характера на Украине и в доведении польских землевладельцев, как и деклассированной шляхты, до той же степени отупения. Доступ к неопубликованным документам дал возможность увидеть, к какому обезличению, к какой утрате национального облика привела русификация школьной системы. Бибиков и здесь оставил свой след, насаждая закрытые учебные заведения с целью оторвать молодое поколение от родителей. Закрытие на год Киевского университета и ссылка польских студентов состоялись в рамках борьбы с «польскими химерами», достигшей кульминации с назначением генерал-губернатора одновременно и попечителем учебного округа.

В области религии, столь близкой польскому сознанию, репрессии приобрели еще более масштабный характер. После конфискации 61 из 86 монастырей в трех юго-западных губерниях в 1832 г. Бибиков в 1840 г. начал дело о преследовании кармелитами православных крепостных, которое стало основанием для конфискации всей церковной собственности. Светское могущество католической церкви было уничтожено. Вслед за этим пришел черед устранить и давний символ латинской экспансии на Восток – униатскую церковь. В 1839 г. благодаря очередному умелому манипулированию массами 130 тыс. униатов были исключены из сферы польского влияния и принудительно возвращены в лоно православной церкви.

Царские власти все более настойчиво отводили православной церкви роль троянского коня в решении украинского вопроса. Польские помещики должны были обеспечивать надлежащие условия жизни и содержания 11 049 православным священникам на своих землях (католических священников было всего 603); без разрешения властей владельцы имений не могли производить какие-либо строительные работы в костелах. В свою очередь, высшая католическая иерархия (не без согласия Ватикана) занимала инертную и конформистскую позицию. Такое положение дел позволило Васильчикову в 1855 г. констатировать действительную ликвидацию католического влияния на этих землях. Сделанные в 1862 г. луцким епископом, чья резиденция была перенесена в Житомир для облегчения надзора за ним, предложения о сотрудничестве с властями в борьбе против революционеров стали печальным итогом религиозного гнета.

Всеобъемлющий террор преследовал в конечном счете единственную цель – политическую: следовало уничтожить саму мысль о Польше. Именно поэтому рассмотрение политических репрессий было предпринято нами в конце этой части. После волны конфискаций и ссылок 1831 – 1832 гг. заговор Шимона Конарского, раскрытый в 1838 – 1839 гг., представляется центральным событием исследуемого периода. Бибиков воспользовался им как предлогом, чтобы, преувеличив масштабы угрозы в Петербурге, приступить к рассмотренным уже мерам 1839 – 1840 гг. Идеология эмиссара польской эмиграции Конарского не имела ничего общего с крепостническими взглядами большинства польских помещиков Украины. Тем не менее она вызвала лавинообразную реакцию властей, ответить на которую польская аристократия могла лишь бессильным повиновением.

Образ жизни крупных польских землевладельцев находился в разительном противоречии с представлениями царских властей. Даже в Манифесте о вольности дворянской Петра III (1762 г.) давалось такое определение сути дворянской службы, которое не допускало, чтобы дворянин проводил время исключительно в своем имении, заботясь лишь о его процветании.

Нести службу в высшей администрации или иметь высокое звание в армии было естественным для русского дворянства. В свою очередь, для польских помещиков оказалось фатальным то, что Бибиков, претворяя в жизнь свою политику русификации, в заключение заставил владельцев крупных (более ста душ) имений покинуть их и поступить на службу. Указ от 21 апреля 1852 г. разрушил splendid isolation землевладельцев, которые с этого времени были обязаны посылать своих достигших 18 лет сыновей на государственную службу во благо Российской империи.

Лишь их отцам, жившим за бортом общественной жизни империи, было позволено продолжать мечтать о былом польском величии. Как было показано, их деятельность в канун нового восстания 1863 г. ограничилась немногочисленными инициативами на местах, которые в недалеком будущем, в соответствии с принципами польского позитивизма, стали определяться как «органическая работа», – например, попытки создания сельскохозяйственного или кредитного общества, а также третейских судов. В 1863 г. Варшава не дождалась ни поддержки, ни сочувствия этого закосневшего мира. Всего несколько сыновей помещиков, разочарованных подобной инертностью, отправились на борьбу за пределы своего края. Однако и этого было достаточно, чтобы в Петербурге заговорили об этом мирке как о логове мятежников.

Поляки Украины вновь стали жертвой укоренившегося российского штампа, который Бальзак, большой почитатель царя, привел под диктовку госпожи Ганской в 1847 г. в «Письме о Киеве»: «Поляк повиноваться не способен; он любит не исполнять приказания, а сам их отдавать… Это природное расположение и погубило Польшу. Страна повиновения, страна покорных славян не могла не поглотить страну славян непокорных, страну, которой сама мысль о повиновении внушала ужас… и если когда-нибудь Россия завоюет мир, она будет обязана этим исключительно покорности ее обитателей… русские созданы для того, чтобы покорять другие народы, и в этом им нет равных».

Одним из первых этапов этого завоевания должна была стать терпеливая и педантичная реорганизация Правобережной Украины по русскому образцу. В этой части было показано, как много нашлось после 1831 г. сторонников и исполнителей имперских замыслов. Нерешительность эпохи Александра I, когда в Петербурге толерантно относились к губернаторам-полякам, канула в Лету. На каждом уровне центральной власти, в Комитете министров и в его канцеляриях, в Комитете западных губерний, на уровне генерал-губернатора, гражданских и военных губернаторов, в полиции и во всякого рода судебных, конфискационных, ревизионных комиссиях находились ярые сторонники идей Екатерины II и Н.М. Карамзина, проводники идей Николая I по объединению этих земель с Россией «в одно тело, в одну душу». Как не задуматься над этим примером? Поляками, жившими в этих губерниях, трудно восхищаться – иным был менталитет их единоплеменников, живших на Познанщине, в Мазовии, Галиции и даже Литве. Однако внимания заслуживает именно умелое использование недостатков и слабостей жителей этого расчлененного края. Украина стала лабораторией, а шляхта – подопытным кроликом в первом опыте русских по преобразованию огромной социальной группы. Однако до воплощения идеи «единой и неделимой России» было еще далеко.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.