Граф-«полусахалинский»
Граф-«полусахалинский»
В посвященной истории Японско-русской войны литературе нет общего мнения по поводу согласия царя и российского правительства начать мирные переговоры с Японией. Так, бывший командующий русскими войсками на Дальнем Востоке генерал Куропаткин считал такое согласие поспешным и неоправданным. Он справедливо указывал на то, что одержанные японскими армией и флотом победы дались дорогой ценой: «…Японцы потеряли только убитыми и умершими от ран до 110 тыс. человек, то есть цифру, равную всему составу армии в мирное время. Наши потери сравнительно с миллионной армией были в несколько раз меньше, чем у японцев. Во время войны в японских лечебных заведениях пользовалось около 554 000 человек, в том числе 220 000 раненых. Вместе с умершими от болезней японцы потеряли убитыми и умершими от ран и болезней 135 000 человек. В особенности японцы несли сильные потери в офицерах»{96}. Безвозвратные потери России убитыми составили 50 тыс. человек, а Японии — 86 тыс. человек.
Генерал отмечал, что по мере продвижения японцев в Маньчжурии европейские державы и США уже с меньшим желанием соглашались продолжать финансировать ведение Японией войны. Он отмечал: «…Первоначально казалось весьма выгодным для усиления положения Германии и Англии втянуть Россию в войну с Японией и, ослабив эти две державы, связать им руки: одной — в Европе, другой — в Азии. Но вовсе не в интересах европейских держав было допустить полное торжество японцев на маньчжурских полях сражений. Соединившись с Китаем, победоносная Япония еще выше поставила бы на своем знамени клич: “Азия для азиатов”. Крушение всех европейских и американских предприятий в Азии было бы первой целью действий новой великой державы, а конечной целью ставилось бы изгнание европейцев из Азии». Отсюда делался вывод: «Мы могли воспользоваться поворотом общественного мнения и, прежде всего, затруднить снабжение японцев деньгами. Требовался один крупный успех наших войск, чтобы в Японии и в японских войсках реакция проявилась в сильной степени. Вместе с истощением денежных средств, при упорном продолжении нами войны, мы скоро могли бы поставить Японию в необходимость искать почетного и выгодного для нас мира».{97}
С точки зрения соотношения сил противоборствовавших сторон с мнением бывшего главнокомандующего можно согласиться. Военные ресурсы России были велики — ее людские и материальные резервы позволяли продолжать войну и в конце концов вытеснить Японию со всех захваченных ею позиций, возможно и из Кореи. К лету 1905 г. Россия, увеличив пропускную способность Сибирской железнодорожной магистрали, добилась заметного численного превосходства своей армии. Численность русских армий в Маньчжурии была доведена до 445 500 штыков против 337 500 штыков японских{98}. Исследователи этого вопроса отмечали, что «даже после цусимской катастрофы соотношение военных сил на суше вовсе не предопределяло для России необходимости тяжелого и унизительного мира»{99}.
Однако царское правительство, будучи весьма обеспокоено масштабами революционного движения в стране, считало необходимым как можно скорее завершить непопулярную в народе войну и сосредоточиться на борьбе с внутренними врагами. Повсеместные забастовки, крестьянские восстания, проникновение революционных настроений в армию и на флот создавали реальную опасность для царизма. По сравнению с этой грозной опасностью перспектива признания поражения на Дальнем Востоке казалась не столь уж катастрофичной.
В Токио также стремились завершить войну на пике военных успехов своей страны, отчетливо сознавая, что длительную кампанию с Россией Японии не выдержать. Война до крайности истощила японскую казну и практически вычерпала все резервы. К тому же отвлечение в армию и на военные работы до 10 млн. человек создавало серьезные проблемы для экономики страны. Из-за нехватки «пушечного мяса» шла мобилизация в армию допризывной молодежи и уже отслуживших свой срок пожилых людей. С трудом удавалось поддерживать моральный дух пополнявшейся за счет малообученных призывников японской армии — отмечались случаи, когда солдаты отказывались идти в атаку.
О том, что японское правительство изначально рассчитывало на краткосрочный характер военных действий, свидетельствует факт разработки им еще в августе 1904 г. конкретных условий заключения мира. В перечне японских условий предусматривалось: Россия признает право Японии на свободу действий в Корее; её войска выводятся из Маньчжурии; КВЖД используется исключительно для торгово-промышленных целей; Япония получает железную дорогу Харбин — Порт-Артур; Япония занимает Ляодунский полуостров. В «зависимости от ситуации» надлежало настаивать на покрытии Россией военных расходов Японии, то есть выплате контрибуции, а также уступке всего Сахалина и предоставлении Японии права на рыболовство в российских водах Приморья{100}. Следует отметить, что инициативу мирных переговоров проявили японцы, когда в июле 1904 г. попытку соответствующего зондажа предпринял японский посланник в Лондоне Хаяси.{101}
К лету 1905 г. Япония потратила на войну около 2 млрд. иен, а ее государственный долг возрос с 600 млн. иен до 2,4 млрд. иен. Только по процентам японскому правительству предстояло ежегодно выплачивать по 110 млн. иен. Полученные на проведение войны четыре иностранных займа тяжелым грузом лежали на японском бюджете.
Тем не менее в середине 1905 г. Япония была вынуждена взять новый заем. Понимая, что продолжение войны по причине отсутствия должного финансирования становится невозможным, японское правительство под видом «личного мнения» своего военного министра Тэраути через американского посланника еще в марте 1905 г. довело до сведения президента США желание войну закончить. Так как японцы не хотели, чтобы официальное предложение о мире исходило от них, расчет делался на посредничество США. Министр иностранных дел Японии Комура заявлял американскому послу, что японское правительство ожидает от президента Рузвельта помощи в склонении русского правительства к предложению начать мирные переговоры.
Как уже отмечалось, целью США было взаимное ослабление воюющих сторон, что должно было облегчить экономическое и политическое влияние в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В начале войны, в марте 1904 г., президент Рузвельт откровенно говорил германскому послу, что интересы США требуют затяжки войны между Россией и Японией. Надо, «чтобы обе державы возможно сильнее потрепали друг друга и чтобы после заключения мира не исчезли такие географические районы, в которых между ними имеются трения, так, чтобы в отношении границ сфер их интересов они противостояли бы друг другу приблизительно так же, как и до войны. Это сохранит их в состоянии военной готовности и умерит их аппетиты в других районах. Япония в таком случае не будет угрожать Германии в Цзяочжоу, а Америке на Филиппинах». В другом случае Рузвельт замечал: «Может статься, что обе державы будут драться до тех пор, пока обе не будут полностью истощены, и тогда мир придет на условиях, которые не создадут ни желтой, ни славянской опасности»{102}.
Для Германии, всячески подталкивавшей Николая II на войну с Японией, главным было ослабление России в Европе. С другой стороны, Берлин был заинтересован в расколе Антанты и образовании русско-германско-французского союза против Великобритании. Отсюда германский интерес «поспособствовать» России после серии позорных поражений с достоинством выйти из войны. Немцы не без основания полагали, что союзническая помощь Великобритании японцам будет расценена в Петербурге как одна из важных причин поражения, что неизбежно породит недоверие и даже враждебность к Лондону.
К лету 1905 г. для западных держав, включая и Великобританию, продолжение Японо-русской войны уже не сулило геополитических выгод. Им было выгоднее не допустить полной победы одной державы над другой. Ибо, обретя господство над Кореей и всей Маньчжурией, Япония могла накопить силы и продолжить свое движение в глубь Китая, создавая реальную угрозу интересам европейских держав и США. Будущая гегемония Японии весьма беспокоила американцев, они желали сохранения присутствия России на Дальнем Востоке в качестве противовеса японцам. Президент США испытывал по этому поводу вполне обоснованные опасения: «Для нашего покоя уничтожение России как восточноазиатской державы было бы… несчастьем»{103}. С другой стороны, видя экономическое истощение Японии, чреватое военным ослаблением, западные лидеры опасались перехода русских войск в контрнаступление и изгнания японцев с континента. В этом случае Россия на правах победителя могла рассматривать Маньчжурию, а также Корею как свои законные завоевания. Рузвельт же считал, что русских нельзя пускать на Корейский полуостров, а Порт-Артур должен быть «срыт».
Для западных держав было выгодным способствовать заключению между Петербургом и Токио такого мира, при котором стороны продолжали бы рассматривать друг друга в качестве «естественных врагов». При этом важно было предпринять все меры для того, чтобы полностью исключить возможность заключения российско-японского объединения на антизападной основе. Для достижения этих целей надлежало контролировать процесс завершения войны и выработки условий мирного соглашения. Отсюда в Вашингтоне родилась идея сыграть роль посредника в организации российско-японских переговоров о мире. Однако не желавшее выступать в качестве стороны, просящей о мире, царское правительство не сразу откликнулось на предпринятый в марте 1905 г. зондаж Рузвельта. Тем не менее тогда же российский министр иностранных дел через французов довел до сведения японцев позицию своего правительства, которая была сформулирована в виде своеобразного меморандума о четырех «нет». Из повестки будущих переговоров о мире Петербург заведомо исключал согласие на уступки какой-либо части русской территории, уплату военной контрибуции, изъятие железнодорожных линий по направлению к Владивостоку, уничтожение русского военного флота на Тихом океане. Не согласившись заранее принимать эти условия, японское правительство, тем не менее, от переговоров не отказалось. При этом, сознавая свою неопытность в проведении столь трудных и ответственных дипломатических переговоров, Токио предпочел заручиться поддержкой влиятельных держав мира, в первую очередь демонстрировавших свой «нейтралитет» Соединенных Штатов. Рузвельт соглашался на посредничество, но стремился оговорить его обязательством японцев придерживаться в Маньчжурии провозглашенного США принципа «открытых дверей».
Если до Цусимского сражения осуществлялся лишь закулисный дипломатический зондаж, то в конце мая японское правительство сочло выгодным, воспользовавшись поражением флота России, попытаться навязать царскому правительству свои условия мира. 31 мая японский министр иностранных дел Комура через японского посла в Вашингтоне обратился к Рузвельту с просьбой, выступив «всецело по своей инициативе», пригласить воюющие стороны для переговоров друг с другом. Так как американцы были готовы к такому развитию событий, спустя несколько дней, 5 июня, президент поручает своему послу в Петербурге испросить аудиенцию у царя и от имени США предложить ему организовать встречу представителей России и Японии для начала переговоров о прекращении боевых действий и выработки мирного договора.
Узнав о намерениях американцев, царь незамедлительно созвал военное совещание под своим председательством. Присутствовавшие на совещании влиятельные члены августейшей фамилии с самого начала выступили поборниками завершения войны. Их главный довод состоял в том, что «следует искать мира, пока нам не нанесен решительный удар». При этом открыто высказывался страх перед надвигавшейся революцией. Дядя царя, великий князь Владимир Александрович, возражал сторонникам продолжения войны: «…Нам нужнее внутреннее благосостояние страны, чем победы… Из двух бед надо выбирать меньшую… Необходимо вернуть внутренний покой России». Николай II соглашался с тем, что для подавления революции следует выйти из войны.
Генералы предлагали до начала обсуждения условий соглашения о мире активными действиями продемонстрировать японцам способность России продолжать вести войну до победного конца, что должно было умерить требования, с которыми Токио мог на пике своих успехов приступить к переговорам. При этом в качестве важного довода в пользу продолжения войны использовалась забота как о международном престиже России, так и морально-психологическом климате внутри страны. Свою озабоченность по этому поводу открыто высказывал на совещании военный министр Сахаров: «При нынешних условиях кончать войну невозможно. При полном нашем поражении, не имея ни одной победы или даже удачного дела, это — позор. Это уронит престиж России и выведет ее из состава великих держав надолго. Надо продолжать войну не из-за материальных выгод, а чтобы смыть это пятно, которое останется, если мы не будем иметь ни малейшего успеха, как это было до сего времени. Внутренний разлад не уляжется, он не может улечься, если кончить войну без победы. Не знаю настроения народа, не знаю, как он отнесется к этому вопросу, но получаемые мною письма и запросы отовсюду говорят о продолжении борьбы для сохранения достоинства и военной чести России».
Однако царь уже смирился с поражением и желал завершить войну, пока она не перекинулась на территорию российской метрополии. Он заявил: «До сих пор японцы воевали не на нашей территории. Ни один японец не ступал еще на русскую землю, и ни одна пядь русской земли врагу еще не уступлена. Этого не следует забывать. Но завтра это может перемениться, так как, при отсутствии флота, Сахалин, Камчатка, Владивосток могут быть взяты, и тогда приступить к переговорам о мире будет еще гораздо труднее и тяжелее». Военное совещание пришло к заключению о том, что следует, не объявляя перемирия, сначала выяснить японские условия мира. Великий князь Владимир Александрович резюмировал: «…Если условия мира будут неприемлемы для нас по совести, тогда, конечно, придется продолжать войну»{104}.
Встреча американского посла с царем состоялась 7 июня. Не без колебаний русский монарх согласился с идеей президента США о начале переговоров с японцами. Уже на следующий день Рузвельт официально обратился к воюющим державам с соответствующим предложением и заявил о готовности оказывать личное содействие в организации переговорного процесса.
В июле 1905 г. между американским военным министром Тафтом и японским премьер-министром Кацурой было оформлено соглашение, по которому США фактически присоединялись к англо-японскому союзу. При этом американцы соглашались на аннексию Японией Кореи в обмен на японские гарантии неприкосновенности Филиппин. Главным же было официальное согласие правительства США выступить посредником на российско-японских мирных переговорах. Сам факт заключения такого соглашения подразумевал содействие США в заключении мира на выгодных для Японии условиях. Укрепляло позиции Токио на переговорах и согласие Великобритании заключить англо-японский союз в новой редакции, включавшей обязательство сторон оказывать друг другу прямую военную помощь. Это означало, что в случае возникновения в будущем нового японо-русского столкновения Великобритания становилась противником России в войне. Уверения английского посла в Петербурге в обратном лишь подтверждали антироссийскую направленность англо-японского договора.
Местом мирной конференции по предложению американцев был определен курортный городок на восточном побережье США — Портсмут. Заседания начались 9 августа 1905 г. Японское правительство представляли министр иностранных дел Комура Ютаро и посол в США Такахира Когоро. Николай II назначил своими уполномоченными председателя совета министров Витте и русского посла в США барона P.P. Розена. Началу переговоров предшествовали попытки президента Рузвельта в личных беседах с членами делегаций убедить их пойти на уступки друг другу. В частности, русским «советовалось» согласиться на уплату контрибуции, а японцев президент уговаривал не настаивать на разоружении Владивостока.
Японцы прибыли на переговоры, имея четкие инструкции правительства, в которых требования к России были подразделены на три категории по степени важности и обязательности выполнения. Так как японское правительство знало о категорическом несогласии царя и его правительства выплачивать контрибуцию* выдавать русские военные корабли, отказываться от Сахалина, эти и некоторые другие требования были отнесены во вторую группу уступок, которых следовало добиваться «в зависимости от обстановки». В третью группу входили предназначенные скорее для торга явно завышенные и нереальные условия: разоружение Владивостока и превращение его в чисто коммерческий порт, ограничение военно-морских сил России на Тихом океане{105}.
Так как русской делегации было запрещено соглашаться с требованиями, затрагивающими собственно российские интересы и имущество, объектами дипломатического торга становились права двух держав в Китае и Корее. Хотя переход к Японии Порт-Артура, Даляня, Ляодунского полуострова и значительной части ведущих к ним русских железнодорожных линий означал, с одной стороны, вытеснение России из Маньчжурии, а с другой — создание Японией здесь угрожающего русским дальневосточным землям военного плацдарма, русское правительство не могло этому противиться. По сути дела, «очищение Маньчжурии» было главным условием, на которое могли согласиться русские уполномоченные ради достижения соглашения о мире. Другими словами, царское правительство намеревалось расплатиться за свою политическую и военную несостоятельность независимостью и интересами корейского и китайского народов.
Как и ожидалось, в Портсмуте японцы сначала предъявили максимальные требования. Они были сведены в 12 пунктов:
1. Россия, признавая, что Япония имеет в Корее преобладающие политические, военные и экономические интересы, обязуется не препятствовать тем мерам руководства, покровительства или надзора, кои Япония считает нужным принять в Корее.
2. Россия обязуется совершенно покинуть Маньчжурию в течение определенного срока и отказаться от всех территориальных выгод и преимущественных исключительных концессий и прав в этой местности, нарушающих китайский суверенитет и несовместимых с принципом одинакового благоприятствования.
3. Япония обязуется возвратить Китаю под условием проведения им реформ и улучшения управления все те части Маньчжурии, кои находятся в ее оккупации, исключая те, на кои распространяется аренда Ляодунского полуострова.
4. Япония и Россия взаимно обязуются не препятствовать общим мерам, кои Китай признает нужным принять для развития торговли и промышленности в Маньчжурии.
5. Сахалин и все прилегающие острова и все общественные сооружения и имущества уступаются Японии.
6. Аренда Порт-Артура, Талиена (Дальнего) и прилегающие местности и территориальные воды, а равно все права, привилегии, концессии и преимущества, приобретенные Россией у Китая в связи или как часть этой аренды, и все общественные сооружения и имущества передаются и закрепляются за Японией.
7. Россия предоставляет и передает Японии свободную от всех претензий и обязательств железную дорогу между Харбином и Порт-Артуром и все ее разветвления вместе с правами, привилегиями, преимуществами и всеми угольными копями, принадлежащими или разрабатываемыми в пользу железной дороги.
8. Россия удерживает и эксплуатирует Трансманьчжурскую железную дорогу на условиях и в зависимости от концессии на ее сооружение, а также под условием, что дорога будет эксплуатироваться исключительно для коммерческих и промышленных целей.
9. Россия возмещает Японии действительные издержки за войну. Размер, а равно время и способ этого возмещения будут определены впоследствии.
10. Все русские военные суда, получившие повреждения и интернированные в нейтральные порты, будут выданы Японии как законные призы.
11. Россия обязуется ограничить свои морские силы в дальневосточных водах.
12. Русское правительство предоставит японским подданным полные права рыбной ловли вдоль побережья, в заливах, гаванях, бухтах и реках своих владений и Японском, Охотском и Беринговом морях.
В качестве контрибуции японское правительство потребовало от России огромную по тем временам сумму в 1,2 млрд. иен (в то время иена равнялась приблизительно русскому золотому рублю). Для царского правительства выплата контрибуции была оскорбительной, тем более что Россия не считала себя побежденной. Понимали это и японцы, которые знали, что в случае срыва переговоров русские возобновят активные боевые действия, имея в Маньчжурии полмиллиона солдат и две тысячи орудий. В ответ на японские требования Витте резонно заявлял: «Если бы Россия была окончательно разбита, что было бы лишь в том случае, если бы японские войска пришли в Москву, тогда только мы сочли бы естественным возбуждение вопроса о контрибуции». Официальная русская позиция по вопросу о контрибуции состояла в следующем: «Военные издержки уплачиваются только странами побежденными, а Россия не побеждена. Не может считать себя побежденною страна, территория которой почти не подвергалась нападению со стороны неприятеля… Только в том случае, если бы японские войска победоносно заняли внутренние области России, страна могла бы понять возбуждение вопроса о возмещении военных издержек…» Единственное, на что соглашалась русская делегация по финансовым вопросам, была компенсация затрат на содержание в Японии русских военнопленных, да и то на основе взаимности.
Как беспрецедентное и нарушающее достоинство державы было расценено и требование передать Японии все русские военные корабли, получившие повреждения и интернированные в нейтральные порты. Не вписывалось в нормы международного права и внесение в текст мирного договора нарушавшее суверенитет России требование ограничить ее военно-морские силы. Довольно скоро японцы осознали несуразность подобных условий и отказались настаивать на их выполнении.
Центральным же вопросом мирных переговоров была судьба Сахалина. Как отмечалось выше, в июле 1905 г. весь остров был захвачен японскими войсками. Требование Токио уступить Сахалин не могло быть мотивировано какими-либо разумными основаниями и воспринималось русским правительством как агрессивное покушение на целостность Российской империи. Позиция Петербурга по поводу японских домогательств была жесткой. В инструкции в адрес Витте указывалось: «Ни пяди земли, ни копейки вознаграждения». Столкнувшись со столь твердой позицией, японцы предложили «компромисс» — Россия уступает Японии не весь, а южную половину Сахалина с уплатой 1,2 млрд. иен за сохранение в своем составе северной части острова. Нуждавшееся в деньгах японское правительство выдвинуло это предложение, стремясь получить намеченную сумму контрибуции под видом «выкупа» Россией своей же территории. Несуразность такой постановки вопроса была очевидна, поэтому Витте решительно отверг предложенный вариант.
Переговоры были прерваны, что обеспокоило не только японцев, но и американцев. Президент Рузвельт, стремясь не допустить провала своей посреднической деятельности, решил напрямую вмешаться в переговоры. Понимая, что решение о Сахалине будет приниматься на самом высшем уровне в Петербурге, он 22 августа через посла США в России направил личное послание Николаю II. В нем президент настойчиво советовал уступить японцам в их требовании южной половины Сахалина и выплате возмещения за сохранение другой половины. Свой «совет» Рузвельт сопроводил плохо завуалированной угрозой возобновления войны, в результате чего японцы могут-де захватить всю Восточную Сибирь. В своих последующих посланиях царю он обещал повлиять на японцев, с тем, чтобы сумма выкупа северной половины Сахалина была «разумной».
Приняв 23 августа американского посла, Николай, в конце концов, дал согласие учесть предложение Рузвельта и ради установления мира пожертвовать половиной принадлежавшего России острова Сахалин. В направленной 12 августа Витте телеграмме сообщалось: «…Государь император… готов уступить южную половину Сахалина, но ни в коем случае не согласен на выкуп северной, ибо, по словам его, всякий молодец поймет, что это — контрибуция»{106}. Не имевшее резервов и не уверенное в продолжении финансовой помощи западных держав японское правительство сочло за благо принять русское предложение: уступка половины Сахалина и полный отказ от выплаты денег, за исключением только обоюдного возмещения за содержание военнопленных.
5 сентября 1905 г. был заключен положивший конец Японо-русской войне Портсмутский мирный договор. Согласно статье 9 договора Россия уступала Японии южную часть Сахалина по 50-ю параллель. Обе стороны обязывались не возводить на острове укреплений и не препятствовать свободному плаванию в проливах Лаперуза и Татарском.
Стремясь увести Николая II от ответственности за сдачу японцам российской территории — Южного Сахалина, царское правительство и двор представляли эту уступку как проявление дипломатического таланта Витте, который якобы добился весьма многого в отстаивании на переговорах интересов России. С этой целью он был с помпой возведен в графское звание и всячески прославлен. Журнал «Нива» за 1905 г. писал: «…Наибольшие затруднения встретились по вопросу о контрибуции, уступке Сахалина, передаче Японии всех интернированных в иностранных гаванях русских военных судов и ограничения прав России увеличивать свой флот на Тихом океане. По всем этим пунктам Россия ответила категорическим отказом и только после личного вмешательства президента Рузвельта согласилась на уступку южной части острова в границах прежних японских владений. Сама по себе уступка части Сахалина для России тоже не имеет никакого практического значения, так как баснословные минеральные богатства нами не разрабатываются и потому не оправдывают значительных расходов на управление ими.
Но зато в моральном отношении эта жертва, принесенная Россией на алтарь мира, несомненно, стоит нам очень дорого, так как по общепринятому правилу уступка территории равносильна официальному признанию себя побежденной страной. Наши уполномоченные, очевидно, не хотели жертвовать реальными выгодами во имя условных понятий и предпочли уступить часть нашей области, дабы избавить свою страну от продолжения кровопролития, колоссальных военных расходов и риска новых неудач. При тех условиях, в которые мы были поставлены, более сносный мир едва ли был бы возможным. Россия имеет полное право радоваться такой развязке и считает ее благополучной, потому что при недостаточной боевой организации армии, флота и путей сообщения с театром военных действий, при беспрерывных забастовках на заводах военного и морского ведомств и беспорядках внутри империи наименьшее зло должно считаться уже за положительное благо. При наличности таких условий никто бы не решился взять на свою совесть риск продолжать войну без уверенности в победе, потому что, в случае новых неудач, заключение мира обошлось бы гораздо дороже. Простое государственное благоразумие заставило наших уполномоченных считать худой мир лучше доброй ссоры. С решимостью и хладнокровием государственных людей они пожертвовали самолюбием народа во имя его спокойствия…
Высочайшим Указом от 18-го сентября наш “мирный победитель японцев”, С.Ю. Витте, в награду за свою замечательную деятельность на портсмутской конференции возведен в графское достоинство. Награда эта, по словам Указа, даруется ему именно “в воздаяние его заслуг перед Престолом и Отечеством и отличного выполнения возложенного на него поручения первостепенной государственной важности”»{107}.
Однако подобные славословия и панегирики не могли скрыть позор поражения царизма. Возведение «в графское достоинство» было воспринято с большой долей сарказма и издевкой — в народе Витте окрестили графом-«полусахалинским». Нелестные оценки за унижение России и многочисленные бесполезные жертвы были даны и русскому монарху, как и всему его прогнившему режиму.
Вопреки утверждениям апологетов царского режима о якобы малой значимости для России потери Сахалина отторжение южной части острова привело к принципиальным изменениям всей юридической базы территориального размежевания двух стран. Уже сам факт вероломного нападения Японии на Россию в 1904 г. являлся грубейшим нарушением положений Симодского трактата 1855 г., в котором провозглашались «постоянный мир и искренняя дружба между Россией и Японией». Воспользовавшись поражением России в войне, Япония отторгла южную часть Сахалина не по 47° северной широты, как этого добивалось японское правительство до подписания Петербургского трактата 1875 г., а по 50°, то есть территорию, на которой в прошлом японцы никогда не бывали. При этом принципиальное значение имело то, что с момента заключения Портсмутского договора фактически прекращалось действие так называемого «обменного» договора 1875 г., ибо отторжение половины Сахалина привело к утрате смысла и содержания этого соглашения, предусматривавшего в обмен на отказ от претензий на Сахалин добровольную передачу Японии всех Курильских островов. По инициативе японской стороны в приложении к протоколам Портсмутского договора было включено условие о том, что все прежние договоры Японии с Россией аннулируются. Тем самым теряли силу Симодский трактат о торговле и границах 1855 г., «обменный» договор 1875 г. и заключенный в 1895 г. трактат о торговле и мореплавании. Это было особо оговорено в приложении к договору № 10.
Таким образом, настояв на отторжении в свою пользу южной половины Сахалина, японское правительство лишилось юридического права владеть Курильскими островами. В отсутствие, какого бы то ни было нового соглашения о принадлежности Курил в последующие годы Япония владела ими только де-факто.