96. Недоумение

96. Недоумение

Положение западного христианства в IX в. было куда более сложным, чем восточного. На Востоке всю философию можно было выучить или обойтись без нее, а на Западе в качестве инструмента познания предлагался разум, т. е. собственное мнение, а его не так просто составить. И даже если составить, то еще сложнее согласовать с мнением соседа или своего кюре, а любое несогласие грозит неприятностями. И потом, уже составленное мнение требует увязки с каждым поступлением новой информации. Информация же в те времена поступала постоянно, хотя и была чаще всего недостоверной. Рассказы путешественников противоречили привычным представлениям об устройстве мира, легенды — Библии, христианская проповедь — привычному языческому культу. Проще всего было от всех этих сюжетов отмахнуться, но растущая пассионарность толкала людей IX в. на поиски мировоззрения, поиски, которые никогда не одобряются и именуются богоискательством. Но это занятие не блажь, а индикатор пассионарного напряжения эпохи.

Средневековые богоискатели находили разгадки тайн бытия, не покидая родных городов, потому что восточная мудрость сама текла на Запад. Она несла ответ на самый больной вопрос теологии: Бог, создавший мир, благ; откуда же появились зло и сатана?

Для подавляющего большинства людей, входивших в христианские этносы Средневековья, сложные теологические проблемы были непонятны и не нужны. Однако потребность в органичном, непротиворечивом мировоззрении была почти у всех христиан, даже у тех, кто практически не верил в догматы религии и, уж во всяком случае, не думал о них.

Характер и система мировоззрения имели практический смысл — отделение добра и зла и объяснение того, что есть зло. Для средневекового обывателя эта проблема решалась просто: противопоставлением Бога — дьяволу, т. е. путем элементарного дуализма. Но против этого выступили ученые-теологи, монисты, утверждавшие, что Бог вездесущ. Но коль скоро так, то Бог присутствует в дьяволе и, значит, несет моральную ответственность за все проделки сатаны.

На это мыслящие люди возражали, что если Бог — источник зла и греха (пусть даже непосредственным исполнителем является черт), то нет смысла почитать его. И они приводили тексты из Нового Завета, где Христос отказался вступить в компромисс с искушавшим его дьяволом. На это сторонники монизма отвечали теорией, согласно которой сатана был создан чистым ангелом, но возмутился и стал творить зло по самоволию и гордости. Но эта концепция несовместима с принципом всеведения Бога, который должен был предусмотреть нюансы поведения своего творения, и всемогущества, ибо, имея возможность прекратить безобразия сатаны, он этого не делает. Поэтому теологи выдвинули новую концепцию: дьявол нужен и выполняет положенную ему задачу, а это, по сути дела, означало компромисс Бога и сатаны, что для людей, безразличных к вере, было удобно, а для искренне верующих — неприемлемо. Возникли поиски решения, а значит, и ереси.

В 847 г. ученый-монах Готшальк, развивая концепцию Блаженного Августина, выступил с учением о предопределении: одни люди были «обречены» на спасение в раю, а другие — на осуждение в аду вне зависимости от их поступков, а по предвидению Божию в силу его всеведения. Это мнение было вполне логично, но тогда отпадала необходимость что-либо делать ради своего спасения и, наоборот, можно было творить любые преступления, ссылаясь на то, что и они предвидены Богом при Сотворении мира. Проповедь Готшалька вызвала резкое возмущение. Кельнский епископ Рабан Мавр заключил его в монастырь. В 849 г. по этому поводу возникла полемика, в которой принял участие Иоанн Скот Эригена, заявивший, что зла в мире вообще нет, что зло — это «мэ он» (греч.), т. е. отсутствие бытия,[665] следовательно, проблема добра и зла вообще устранялась из теологии, а тем самым упразднялась не только теоретическая, но и практическая мораль.

Мнение Эригены было осуждено на поместном соборе в Балансе в 855 г. Собор «с презрением отверг шотландскую кашу», т. е. учение Эригены, которое квалифицировали как «тезисы дьявола, а не истины веры».[666] Но ведь в обоих вариантах зло, как метафизическое (сатана), так и практическое (преступления), реабилитировалось. Готшальк считал источником зла божественное предвидение, а Эригена предлагал принимать очевидное зло за добро, так как Бог зла не творит.

Итак, теоретически проблема добра и зла зашла в тупик, а практически Римская церковь вернулась к учению Пелагия о спасении путем свершения добрых дел. Такое решение было отнюдь не сознательным отходом от взглядов Блаженного Августина, а скорее инстинктивным, воспринимаемым интуитивно и дававшим практические результаты — естественную мораль. Но если пелагианство удовлетворяло запросам массы, то не снимало вопроса о природе и происхождении зла и сатаны, упомянутого в Новом Завете неоднократно. Неопределенность тревожила пытливые умы молодых людей всех наций и сословий.

Не то чтобы они искали в философии и теологии способы обогащения или социального переустройства, нет, им требовалось непротиворечивое мировоззрение, которое объединило бы их жизненный опыт с традицией и уровнем знаний того времени.

Это был как раз тот редкий случай, когда широкие слои населения, заблудившиеся в идеологических противоречиях, обращаются к ученым, чтобы получать от них ответ на волнующие их вопросы. Это своего рода «роковое мгновение», часто длящееся десятилетиями, когда этнос делает для себя выбор пути, с которого он уже не сходит долго, иногда до самого своего распада или надлома. Тогда философское знание приобретает общественное звучание, и если не всем понятна сложная богословская аргументация, то всем ясны выводы.

Но эти творческие периоды всегда опасны, потому что поиски истины часто могут завести в тенета лжи. В такие эпохи соседи с установившейся культурой и идеологией пускают свои идеи прорастать сквозь тело созревающего, но неокрепшего этноса. Идейные метастазы порождают химеры, в которых часто возникают антисистемы, справиться с коими всегда трудно. Такая ситуация возникла в Каролингской империи в IX в. и оказалась чревата серьезными последствиями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.