Агриппа как морской вождь

Агриппа как морской вождь

Во всемирной истории обыкновенно очень мало говорится о морских войнах, но одно морское сражение, тем не менее, всегда упоминается – сражение при Акциуме в 31 г. до н. э. Обойти это сражение молчанием невозможно, так как с тех пор, как стоит мир, ни одно сражение, сухопутное или морское, не имело такого значения. Сражение это на целые столетия предрешило судьбы всего известного тогда мира, сосредоточив власть над ним в руках одного человека, Октавиана Августа, и дав начало всемирной Римской империи, которая просуществовала более четырех столетий (до 395 г. н. э.), когда Феодосий разделил ее на восточную и западную Римскую империю. По сравнению с этим сражением, не только все другие битвы, но даже целые войны отступают на второй план, так как ни одна из них не имела даже приблизительно такого громадного и такого продолжительного влияния на судьбы человечества.

Чтобы объяснить себе этот факт, нужно припомнить тогдашнее крайне запутанное положение дел, которое мы попробуем обрисовать в кратких чертах, обратив особенное внимание на значение более близкого знакомства римлян с морем.

В течение почти пяти столетий, которые потребовались римлянам на покорение Италии, они, несмотря на длинную береговую линию своей страны и на то значение, которое со временем приобрела их морская торговля, держались почти совершенно в стороне от моря. До тех пор они всегда придерживались, как во внутренних делах, так и во внешних сношениях, хотя и эгоистической и агрессивной, но, в общем, прямой политики; но как только они пришли в постоянное соприкосновение с морем, что, впрочем, в первое время выразилось только в переправе через узкий Мессанский пролив, они тотчас же начали отступать от своих прежних принципов. Они совершенно справедливо подвергли публичному телесному наказанию, а затем казнили наемников, которые предательством и убийством завладели Региумом и, как морские разбойники времен Помпея, жили, главным образом, грабежом; между тем, несколько лет спустя они заключили союз с мамертинцами, которые решительно ничем не отличались от этих разбойников.

Римляне, то есть сенат, руководивший политической жизнью страны, ради материальных выгод изменил тем основным нравственным принципам, на которых создавалось римское государство, и без которых оно никогда не достигло бы своего величия. Этот дурной пример оказал влияние не только на внешние сношения Рима, но отразился и на самом римском народе, и это был первый шаг, который сделал Рим на пути к нравственному падению.

Война на море потребовала постройки и вооружения громадного флота, точнее, по вине самих римлян, ничего не смысливших в морском деле, – нескольких больших флотов одного за другим; это вынудило римлян отказаться еще от одного из основных принципов своей политики – мягкого обращения с находившимися в зависимости от них союзниками, которое привязывало их к Риму. Они стали с крайней суровостью угнетать своих морских союзников и довели их до такого истощения, что натолкнули их на мысль о восстании и отпадении от Рима. Это было одной из главнейших причин того, что вторая Пуническая война затянулась на такое продолжительное время, что, в свою очередь, повлекло за собой жестокое наказание восставших и огрубение нравов самих римлян.

Большие контрибуции, полученные с Карфагена и других побежденных стран, а также увеличившиеся вследствие расширения государства морские сношения породили роскошь и легкомысленный образ жизни, вместо существовавшей до тех пор простоты и строгости нравов; зло это особенно распространилось с тех пор, как проконсулы стали возвращаться в Рим с огромными богатствами, награбленными за один только год управления колониями, число которых постоянно возрастало (то же самое наблюдалось у чиновников в английских Ост-Индских колониях). Весь мир обеднел, так как богатства стекались в Рим, где процветала величайшая роскошь и испорченность нравов: вера и верность исчезли, все стало продажным, и везде воцарился золотой телец.

Понятно, что при таких условиях стала разрушаться и прежняя государственная организация. В городе, достигшем колоссального размера, увеличивалось число рабов, пролетариат делался все многочисленнее, и резкая разница между богатыми и бедными классами с каждым днем возрастала. Это открыло широкое поле для деятельности демагогов, возникли внутренние смуты. Отдельные выдающиеся люди, как например Марий и Сулла, стали мечтать о единовластии и ввергли государство в кровавую междоусобную войну. Вместе с тем начались массовые изгнания и убийства политических противников, от которых было желательно избавиться, или даже просто богатых людей, состояние которых желательно было захватить. Стало опасным играть какую-нибудь политическую роль.

Закон Габиния давал Помпею возможность захватить единовластие, но у него не хватало решимости воспользоваться этим законом и, закончив в короткий срок войну с морскими разбойниками, он сложил с себя предоставленную ему громадную власть; так же поступил он и еще раз, при другом подобном же случае. Однако, несколько лет спустя, в 60 году, он принял участие в захвате власти вместе с Цезарем и Крассом; это разделение власти продолжалось, впрочем, только около десяти лет, после чего Цезарь, превосходивший его своей энергией, одержав в 48 году победу при Фарсале, захватил всю власть в свои руки.

Вслед затем, Цезарь в августе месяце того же 48 года отправился в Александрию, чтобы урегулировать спорный вопрос о престолонаследии; он взял с собой 5000 человек на десяти военных кораблях, которые были встречены египтянами враждебно. Под начальством некоего Ахилла была сделана попытка отрезать сообщение Цезаря с морем и запереть его вместе с кораблями, для чего египтяне блокировали оба выхода из гавани.

Однако Цезарь быстро одолел неприятеля; он прорвался через линии египтян, оттеснил их в устья Нила и там сжег их корабли. Затем он занял остров Фарос, лежавший против новой александрийской гавани, восстановил морское сообщение и вытребовал из Сирии, Родоса и Крита новые боевые силы.

Тем временем египтяне закончили свои зимние приготовления: в Ниле стояли наготове 27 больших кораблей (в том числе 5 пентер) и множество других судов. Цезарь мог выставить против них 15 крупных судов (в том числе также 5 пентер) и 19 меньших военных кораблей. Тем не менее, он вышел в море и немедленно выстроил боевую линию впереди гавани; египтяне, отделенные от него рифом, лежавшим перед старой гаванью Александрии, также изготовились к бою, но ни тот ни другой из противников не хотел перейти по одному из узких проходов, имевшихся в этом рифе, на другую сторону для атаки неприятеля, так как опасался очутиться при проходе этого дефиле в невыгодном тактическом положении.

Тогда командир четырех кораблей, пришедших с Родоса, предложил пройти через средний проход; Цезарь с главными силами быстро последовал за ним, неожиданно атаковал египтян и, несмотря на значительно более слабые силы, после долгого и упорного боя одержал полную победу. Только немногим неприятельским кораблям удалось под прикрытием выставленных на берегу лучников укрыться в гавани; большая часть кораблей была захвачена или уничтожена Цезарем.

Со времени начала первой Пунической войны и до того времени, когда Рим достиг владычества над миром, то есть над всеми прилегающими к Средиземному морю странами, прошло почти двести лет. Несмотря на это, ни на западе, ни на востоке не было ни одного государства, которое могло бы явиться для него сколько-нибудь серьезным соперником; объясняется это тем, что никто не оценивал того влияния, какое может оказать флот при целесообразном его употреблении, никто не сознавал значения господства на море.

Римляне совершили все свои великие завоевательные походы на суше и пользовались флотом только в случаях крайней нужды для перевозки войск или же для какой-нибудь другой определенной цели, например, при осаде. Если бы они целесообразно пользовались флотом, то могли бы завоевать те же страны с гораздо меньшими усилиями, тогда как без его помощи силы их истощались затяжными или постоянно возобновлявшимися войнами, так что иногда им требовалось значительное время для восстановления этих сил.

Первым римлянином, оценившим значение морского владычества, был Секст Помпей. Это случилось после того, как он потерпел неудачу в сухопутных войнах (битвы при Тапсе в 46 г. и при Мунде в Испании в 45 г. до н. э.). Когда после убийства Цезаря Октавиан, Антоний и Лепид поделили между собой весь мир, Помпей создал флот в западной части Средиземного моря, с которым в 41 году он разбил флот Октавиана у скал Сциллы. В следующем, 40 году до н. э., он получил полную свободу действий на море, так как Октавиан должен был заняться усмирением опасного восстания, поднятого в Италии женой Антония, развратной Фульвией, которая по собственной инициативе пыталась его свергнуть. Помпей воспользовался этим случаем, опустошил побережья Италии, прервал морскую торговлю и отрезал подвоз припасов к Риму. В следующем году он вошел в союз с Антонием, который незадолго перед тем заключил триумвират с Октавианом и Лепидом, и когда Антоний с большим флотом пришел в Италию, то Октавиан был вынужден согласиться на все требования Антония и Помпея, которые являлись полными хозяевами на море. Благодаря этому Помпею удалось заставить признать себя независимым властителем Сицилии, Корсики и Пелопоннеса, причем со своей стороны он обязался снабжать Рим зерном; таким образом, он воспользовался своей властью на море, и так как Рим не мог существовать без привозного зерна, то Октавиан оказался в полной зависимости от Помпея.

Такое положение дела было невыносимо для властителя громадного государства, и Октавиан, как только создал флот, который считал равносильным флоту Помпея, немедленно нарушил заключенный с ним договор.

Морское военное дело тем временем изменилось в том отношении, что стало проявляться стремление задействовать в бою более значительные массы, чему примером служит переход от трирем к пентерам. В связи с этим переходом и благодаря успехам техники начали придавать большое значение громоздким метательным машинам, между тем, как раньше довольствовались лучниками, расположенными на палубах и площадках на мачтах. Корабли начали строить гораздо прочнее и с высокими бортами, на палубе стали устанавливать тяжелые метательные машины, а также башни (деревянные сооружения, на которых помещались легкие метательные машины, стрелки из лука, пращники и копейщики).

Доказательством отвращения римлян к морю может служить то обстоятельство, что у обоих противников флотами командовали не сами военачальники и не благородные римляне, а вольноотпущенники, которые раньше считались низшим классом и употреблялись только для работы на веслах.

Прежде всего, Октавиан без объявления войны приказал внезапно отобрать у Секста Помпея Сардинию и Корсику; после этого произошел бой между флотами, в котором флот Октавиана потерпел поражение, а затем был уничтожен бурей. Таким образом, снова возникла опасность, что Риму будет отрезан подвоз припасов, что легко могло привести Октавиана к гибели; поэтому необходимо было создать как можно скорее новый флот и найти для него искусного вождя; таким был Марк Агриппа, друг и товарищ детства Октавиана, которого он вызвал из Галлии.

Выдающаяся многосторонняя талантливость Агриппы доказывается тем, что в 20 лет он уже выступал публично в Риме обвинителем против Кассия, убийцы Цезаря, в 22 года отличился в войне против Фульвии, а в 25 лет с успехом командовал армией в Галлии и Германии. Отсюда он был вызван в Рим, чтобы принять начальство над новым флотом для действий против Секста Помпея. Дион Кассий называет Агриппу лучшим человеком своего времени; во всяком случае он, несомненно, был единственным римлянином, обладавшим талантом к ведению морских войн.

Агриппа застал флот еще неготовым, и всеми мерами стал торопить его постройку, соблюдая, однако, полную и разумную осмотрительность; так для защиты от удара таранов неприятельских кораблей, которые превосходили его корабли быстротой хода и поворотливостью, он приказал устроить на своих судах защитный пояс, состоявший из крепких брусьев, укрепленных на корабельных корпусах на высоте ватерлинии.

Все римские военачальники, действовавшие до тех пор (в течение двух с четвертью столетий), удовольствовались бы быстрой постройкой флота и немедленно выступили бы из Остии против неприятеля, но Агриппа понимал, что флоту необходима операционная база, то есть безопасная гавань с защищенным рейдом, расположенная ближе к театру войны, к Сицилии. Отсутствие такой гавани вызывало постоянную необходимость продолжительных переходов вдоль берегов Италии, у которых не было ни одного укрытого места, что вызывало большую потерю времени и было, отчасти, причиной тех кораблекрушений, которым неоднократно подвергался римский флот после многочисленных сражений, разыгравшихся в этих местах, начиная со сражения у Миле в 260 году и до сражения у Кум в 37 году; дальность расстояния, конечно, отражалась и на быстроте исправления поврежденных судов.

Для этой цели Агриппа приказал прорыть в двух местах узкую полосу, отделявшую залив Байи (Поцуолли) от Лукринского озера (между Неаполем и Кумами) и прорыть от него канал до Аверинского озера; таким образом, получилась гавань с двумя входами, с защищенной бухтой, служившей ей рейдом; гавань эту он назвал портом Юлия. Здесь были собраны, вооружены, снабжены экипажами и начали свои упражнения корабли, строившиеся по всему побережью. Для пополнения экипажей Октавиан освободил 20 000 рабов, при условии службы на судах; тогда Агриппа начал неустанно упражнять своих людей, пока они уже не оставляли желать ничего лучшего.

Весной 36 года флот был готов к действию. План войны заключался в том, чтобы переправить у Мессаны армию в Сицилию и был разбить флот Секста Помпея. Октавиан вышел в море вместе с Агриппой, но у мыса Полинура флот был застигнут сильной бурей, свирепствовавшей во всей средней части Средиземного моря; на этот раз не погиб ни один корабль, но многие из них потерпели серьезные аварии, так что Агриппа воротился назад в порт Юлия для починок.

Та же буря настолько повредила флот из 70 кораблей, высланный Лепидом из Африки на помощь Октавиану, что о нем впоследствии уже больше не упоминается, а также принудила другой флот – 120 кораблей, высланных Антонием из Египта, искать спасение в Греции.

Как только Агриппа закончил исправление своих судов, он пошел к Липарским островам, занял самый южный из них (Термесса или Гиера) и устроился там для наблюдения за неприятельским флотом, стоявшем в Миле, напротив этого острова, в 12-15 морских милях. Флот этот находился под начальством вольноотпущенника Демохара, между тем, как сам Секст Помпей стоял с эскадрой у Мессаны, чтобы помешать переправе Октавиана с армией в Сицилию.

Оба флота в течение долгого времени стояли, наблюдая друг за другом, и лишь пробовали свои силы в небольших стычках; наконец, Агриппа решился действовать. После рекогносцировки он решил атаковать неприятеля и двинулся на него со всем своим флотом, выстроенным в развернутом фронте. Неприятель, по-видимому, только и ждал этого, и тотчас же вышел ему навстречу с таким же намерением и в таком же строю.

На этот раз с обеих сторон сражались римские флоты и поэтому никакого глубокого или сложного боевого построения не было, а был просто тот строй, который издавна был в употреблении у всех мореходных народов, которые никогда не занимались изучением тактики.

Число кораблей, участвовавших в бою, неизвестно, но перевес в численности был на стороне Агриппы; корабли его были больше и тяжелее, отчасти, вследствие поясной брони, но зато они были менее быстроходными, чем корабли Помпея. На палубе у них были башни, различные метательные машины, и экипаж их был более многочислен. Таранный удар их, при их большей массе, был сильнее неприятельского. Неприятельские корабли были меньше и легче, а потому быстроходнее и поворотливее, вследствие чего более пригодны для атаки тараном и для обламывания весел и руля; однако действию их тарана отлично противостоял защитный пояс, а сами они, вследствие более легкой конструкции, были менее устойчивы против таранного удара; для абордажного боя, в виду меньшей численности их экипажа и меньшей высоты бортов, они также были менее приспособлены.

Таким образом, на стороне Агриппы было не только превосходство в численности кораблей, но и в оборонительной их силе и в силе вооружения. Несмотря на это, исход сражения долго был сомнителен; командиры кораблей Помпея искусно воспользовались своим преимуществом в маневрировании и успели вывести из строя несколько кораблей Агриппы, но против их попыток таранить, что являлось самым опасным приемом, броневые пояса оказались превосходной защитой. С другой стороны, Агриппа и его помощники достигли значительных результатов, когда им удалось пустить в ход таран, но еще больше они нанесли вреда противнику всевозможными метательными снарядами: камнями, бревнами, стрелами, копьями, которые они бросали на неприятельскую палубу со своей более высокой палубы и с еще более высоких палубных башен; кроме того, у них были абордажные крюки и более сильные экипажи.

Наконец, Агриппе удалось пустить ко дну неприятельский флагманский корабль. Демохар со своим экипажем вплавь перебрался на другой корабль (между сражающимися кораблями ходили шлюпки с эскадры Помпея, чтобы подбирать плавающих), но, тем не менее, он вынужден был начать отступление, при котором он, по-видимому, почти не подвергся преследованию – сведения по этому поводу разноречивы. Агриппа потерял только пять кораблей, а противник его – тридцать и был вынужден покинуть поле сражения. Таким образом, Агриппа одержал победу в первом же своем морском бою.

Приблизительно в то же время, когда происходил бой при Миле, Октавиан со своими легионами переправился в Тавромениум, к югу от Мессаны, и благополучно высадил войска. Его эскадра, вероятно, на обратном пути в Региум была атакована эскадрой Помпея и полностью разбита; почти все корабли были потоплены, захвачены или сожжены; сам Октавиан едва спасся в шлюпке. Столь могущественному и прославленному впоследствии императору удивительно не везло на море.

Три легиона, высадившиеся у Тавромениума под командой Конифиция, сильно пострадали от войск Секста Помпея; надежды на подкрепления из Италии не было никакой, а после уничтожения эскадры гибель их была неминуема; однако Агриппа, который тем временем захватил несколько городов на северном берегу Сицилии, чтобы закрепиться на острове, получил вовремя известие о печальном положении этих легионов. Он тотчас выслал им на помощь еще три легиона, которые освободили их и вместе с ними присоединились к Агриппе. Последний занял маленькие города Тиндар и Миле и, таким образом, обеспечил для Октавиана место высадки, куда тот и переправился со значительной армией, причем к северу от Мессаны безопасность переправы обеспечивалась флотом Агриппы.

Противостоять такой силе Секст Помпей, конечно, не мог, но так как избежать развязки все равно было невозможно, то Помпей предпочел перенести ее на море, на котором находился центр тяжести его сил. Таким образом, в том же году, вероятно, в октябре месяце, произошло второе морское сражение почти на том же месте, где и первое; сражение это, по имени лежащего недалеко к востоку от Миле местечка, носит название сражение у Навлоха.

Флот Помпея, который стянул сюда все свои силы, состоял из 300 судов; командовал им, кроме Демохара, еще другой вольноотпущенник, Аполлофан. Флот Агриппы был, по-видимому, доведен до той же численности, причем, экипаж его состоял не менее, как из 120 000 человек, что значительно превышало численность экипажей Помпея; таким образом, сражение это является одним из самых крупных, которые когда-либо разыгрывались на море; вместе с тем сражение это было одним из самых упорных, кровопролитных и решительных по своим результатам. Корабли, участвовавшие в этом сражении, были, вероятно, того же устройства, как и те, которые сражались несколько месяцев тому назад у Миле, но за этот промежуток времени корабли Агриппы были еще лучше оборудованы метательными машинами и были снабжены новым орудием, изобретенным Агриппой – абордажным снарядом, который состоял из бревна, длиной в три метра, обитого железом, чтобы его нельзя было перерубить, и снабженного на обоих концах крепкими кольцами; к переднему кольцу был прикреплен абордажный якорь, а к заднему – несколько канатов. Этот снаряд бросался при помощи большой метательной машины на неприятельский корабль, который затем удерживался посредством канатов и притягивался к борту своего корабля; конечно, дальность, на которую можно было метать этот снаряд, была невелика, но она все же была больше той, на которую можно было забросить руками абордажный крюк. Кроме того, в этом же сражении были впервые пущены в ход зажигательные копья и стрелы, обмотанные паклей и пропитанной дегтем.

Флот Секста Помпея, двигавшийся с востока (из Мессаны) и флот Агриппы, шедший с запада, были оба выстроены развернутым фронтом и, судя по большому числу кораблей, вероятно, в две линии. Рано утром с оглушительными боевыми криками они бросились друг на друга. Зазвучали рога и, как только флоты сошлись на расстоянии выстрела, заработали метательные машины, затем на близкой дистанции начали стрелять пращники и лучники, бросать копья и горящие дротики. Затем началась общая свалка, причем, противники старались таранить друг друга, обламывать весла или брать неприятеля на абордаж.

Корабли Помпея шли так тесно, что не могли воспользоваться своей быстроходностью и поворотливостью, между тем, как новые абордажные снаряды оказались очень удобными в тех случаях, когда обыкновенные абордажные крюки не могли достать до неприятеля, тем более что у помпеянцев не было пик с кривыми ножами на конце (sensae), при помощи которых можно было бы перерезать канаты. Старинный римский способ сражаться на море – абордажный рукопашный бой, в связи с навесной стрельбой зажигательными снарядами и на этот раз решил участь сражения и, конечно, в пользу более высоких и имевших более сильные экипажи кораблей Агриппы.

Агриппа, кроме того, приказал своему левому крылу, которое в сторону открытого моря выдавалось за неприятельскую линию, атаковать неприятеля во фланг и охватить его; вероятно, он воспользовался для этого и частью судов своей второй линии; таким образом, помпеянцы были атакованы и с тыла, почти окружены и прижаты к берегу; они даже не пытались произвести какой-нибудь маневр или перехватить в свои руки инициативу боя с того момента, как началась общая свалка.

Как это обыкновенно бывает в тех случаях, когда слабейший ставит все на карту в неравном бою, сражение закончилось полным поражением помпеянцев; из всех их кораблей только семнадцати удалось бежать в Мессану; 28 было пущено ко дну, многие сожжены, остальные сели на мель и были захвачены; паника была так велика, что Аполлофан с совершенно исправными кораблями сдался Агриппе, несмотря на то, что имел полную возможность спастись бегством; Демохар с отчаяния сам лишил себя жизни. Флот Агриппы потерял, будто бы, только три корабля, пробитых таранами.

Секст Помпей не принимал участия в этом решительном сражении и наблюдал за ним с берега; с полным поражением флота для него было все потеряно, так как армия Октавиана была сильнее его армии, и, кроме того, ему угрожал Лепид. Поэтому он бежал морем, притом так поспешно, что даже не оставил никаких распоряжений своей армии; он отправился в Малую Азию и там попал в руки одному из военачальников Антония, который зключил его в Милете в тюрьму, где он вскоре умер.

Армия его, оставшаяся без руководителя, перешла на сторону Лепида, который с большим войском переправился из Африки в Лилибеум и двинулся на Мессану, чтобы тоже принять участие в дележе наследства Секста Помпея. В распоряжении у него оказалось 22 легиона, и тогда он предъявил своему сотоварищу по триумвирату, Октавиану, свои права на владение Сицилией. Обстоятельства принимали такой оборот, что Октавиану приходилось снова начинать войну за обладание совершенно необходимым для Рима островом. Обе могущественные армии стояли в боевой готовности друг против друга, но Октавиан нашел способ покончить дело ценой денег, а не кровью; как и все в те времена, продажны были и солдаты и офицеры Лепида. Конечно, для подкупа нужны были громадные деньги; откуда они были взяты – неизвестно, но в результате Лепид неожиданно был покинут своими войсками и оказался один против Октавиана, у которого в распоряжении было уже 45 легионов. Поэтому он стал смиренно просить своего молодого сотоварища по владычеству над миром о пощаде, и тот, правильно оценив его ничтожество и бесхарактерность, даровал ему эту пощаду.

Заслуживает внимания, что Лепид после этого еще в течение 23 лет спокойно прожил в качестве богатого частного лица в Цирцее около Рима. В течение полутора десятилетий он играл важную роль в политической жизни страны и вместе с Антонием и Октавианом распоряжался судьбами мира; во время триумвирата он вместе с ними отправил в изгнание и казнил тысячи знатнейших и богатейших римлян (в их числе был и Цицерон); после того он был неограниченным властителем громадного царства и даже мечтал о его расширении, причем, по-видимому, у него зарождалась и мысль о господстве на море; теперь же он довольствовался ничтожным и праздным существованием обеспеченного рантье, которое он, по милости Октавиана, вел в течение еще нескольких десятилетий. При этом ни один из потомков убитых им людей ни разу не нарушил его благополучного существования. В Риме уже не было речи о справедливом возмездии или о каких-либо нравственных принципах: общая распущенность и жажда наслаждений были характерным признаком того времени; даже наиболее выдающиеся люди не имели достаточно самоуважения и мужества, чтобы прилично окончить свою жизнь.

Таким образом, Агриппа в течение полугода победоносно закончил эту войну в пользу Октавиана. С помощью нового, им самим созданного флота он сперва разбил, а затем и совершенно уничтожил более испытанный в морском и военном деле флот Секста Помпея и таким образом, освободил Октавиана от его самого опасного соперника. Поэтому пожалованный Агриппе победный венок за подвиги на море (corona navalis или rostrata) был вполне им заслужен.

Непосредственное столкновение этих двух новых римских флотов (флот Секста Помпея тоже насчитывал только несколько лет существования) дает повод сравнить линейные корабли того и другого флота; к сожалению, данные для такого сравнения, как это большей частью бывает в описаниях, касающихся морского дела, слишком недостаточны. Однако несомненной является та разница, что корабли Помпея носили отличительные признаки кораблей, созданных прирожденными моряками: они были легки, быстроходны, поворотливы, между тем, как корабли Агриппы имели чисто римский характер: они были прочны, тяжелы, высоки и массивны; в этом последнем направлении и пошло дальнейшее развитие кораблестроения.

Корабли Агриппы, кроме того, были снабжены многочисленными метательными машинами (тяжелой артиллерией) и приспособлениями для навесного обстреливания неприятеля, причем экипажи их были значительно сильнее; это давало им преимущество, как в бою на дальней дистанции, так и в абордажном бою, так что для кораблей Помпея вся надежда на успех заключалась только в том, чтобы, пользуясь своей быстроходностью и поворотливостью, применять таран. Против этого приема Агриппа предусмотрительно защитил свои корабли «броневым поясом».

Надо заметить, что и тактика Демохара совершенно не давала возможности вполне использовать быстроту и поворотливость его судов; и при Миле и при Навлохе он выступил против неприятеля в развернутом строю; при этом условии бой мог принять только форму общей тесной свалки, в которой его корабли не могли воспользоваться своими преимуществами, неприятельские же корабли находились в самых выгодных условиях для навесной стрельбы и абордажа. Корабли помпеянцев и не прибегали ни к каким маневрам: шел бой одного корабля против другого, происходивший в общей тесноте, причем, сторонники Октавиана, которых таранить было очень трудно, могли со своей стороны использовать все свои преимущества.

Во втором сражении (у Навлоха) большую услугу оказал вновь изобретенный Агриппой абордажный снаряд (harpax), так как благодаря ему не только атаки тараном, но и попытки обламывать противнику весла, были сопряжены для самих помпеянцев со значительным риском; изобретение это служит доказательством гениальных дарований Агриппы в области морской тактики.

Поворотливость кораблей давала Демохару полную возможность атаковать октавианцев с фронта и одновременно обойти их и атаковать во фланг или в тыл; весьма возможно, что при этом их сомкнутый строй был бы расстроен, что дало бы помпеянцам случай атаковать тяжелые корабли с боков или с кормы, а может быть даже атаковать один корабль сразу несколькими своими кораблями. Но у Демохара, по-видимому, не хватило находчивости; представление о морской тактике у него отсутствовало.

Единственным тактическим маневром в обоих этих сражениях является предпринятый Агриппой у Навлоха охват неприятельской линии, благодаря которому неприятель был прижат к берегу и почти полностью уничтожен; охват этот, правда, напрашивался сам собой, так как большая численность кораблей Октавиана сама по себе удлинила протяжение его боевой линии на левом фланге, в сторону открытого моря.