ГЛАВА XХII

ГЛАВА XХII

Война Польши с Швециею. Союз Хана с речью Посполитою. Разбитие Топиленка Ханом на Самаре. Вступление Хана в Малороссию. Разбитие четырех полковников Ханом. Хмельницкий на Дрыжи-поле. Истребление Поляков. Хмельницкий соединяется с Бутурлиным, берет Львов, Броды и Замостье. Взятие Люблина. Переправа через Вислу Победа при Слонигродек. Появление Хана в Малороссии. Приезд Гетмана к Хану. Переговоры его с Ханом. Вражда их. Помощь Шведам против Поляков. Посольство к Гетману от Цесаря. Ответ Гетмана Цесарю. Движение войск Порты, Орды и Империи. Новые переговоры Держав с Гетманом. Мир России с Польшею. Клеветы Польского Короля Царю на Гетмана. Письмо Гетмана к Царю. Разграничение Польши с Малороссиею. Отправка Бояр из Москвы в Чигирин. Болезнь Гетмана. Подозрение в его болезни на Поляков. Суждение об нем Польских и Малороссийских летописцев. Дума народная. Приезд Бояр в Чигирин. Переговоры Гетмана с Боярами. Съезд в Чигирин чинов Малороссийских. Речь Гетмана к народу. Выбор Гетмана. Еще речь Гетмана. Избрание Юрия Хмельницкого. Пятнадцатое Августа тысяча шесть сот пятьдесят седьмого года.

Между тем Карл X, в свою очередь, не оставлял Польши в покое. Казимир удалился в Силезию. Ислам Гирей не присылал к нему на помощь обещанного войска, Посполитая речь отправила посольство в Крым, но уже Хана не застали в живых. Затруднительные обстоятельства двора Варшавского заставили Польшу прибегнуть к подкупам; сто тысячь злотых были отправлены к новому владетелю Крыма, Магомеду, и с ним возобновлен был союзный договор.

Гетман с армией стоял близ Заславля и Каменца Подольского, и защищал тамошние границы от Польши и от Турции. Польские охотники погибали в покушениях; Бутурлин берег Польшу со стороны Крыма. Действия молодого Хана были скоропостижны и необдуманны. Собрав всю Орду, нечаянно напал он при реке Самаре на корпус козацкий, и разбил его наголову. Наказный, на место Золотаренка, Яков Томило был убит; остальная часть войска пробилась сквозь неприятеля, и соединилась с Бутурлиным около Санжарова; другие под начальством полковника Худорбая, скрылись в луга Днепровские, и стояли до ночи в тамошних тростниках и кустарниках; а ночью, связав пучки из тростника, переправились на них чрез реку, пробрались в Уманщину, и соединились с войсками козацкими.

Известясь о поражении Томилы Татарами, Гетман прислал другие отряды из под Заславля к Днепру, с повелением не перепускать Хана чрез реку. Но Хан уже переправился, соединился с Поляками, пришедшими к нему чрез Молдавию, и напал на корпус козацкий, вступивший в Уманщину.

Там начальствовали Полковники: Кропивянский Джеджелий, Брацлавский Зеленский, Винницкий Богун и Поднестринский Гоголь. До ночи козаки от бивались; ночью спешились, сомкнулись, пробились сквозь толпы Татар и ряды Поляков; обороняясь, добежали до Белой церкви, и там укрепились. Хмельницкий, обезсиленный отделением от себя многих отрядов, узнав о их неудачах, поспешил из под Заславля к Белой церкви, им на подкрепление; но не успел дойти. Между Ставищами и Охматовым, в урочище, названном потом Дрыжиполем, неприятели, обрадованные, что нашли Гетмана с малым войском, напали на него соединенными силами. Надеясь на многолюдство, злобясь на Хмельницкого до изступления, они в своем нападении не заботились о воинских распоряжениях. Гетман спешил войска заблаговременно, построил их в колонну, допустил неприятеля на ближайшую дистанцию, и дал в них ружейный и пушечный залп, столь меткий и столь убийственный, что целые тысячи повалились в густых и толстых рядах неприятельских. Враги образумились, и хотя продолжали нападение, но уже не придвигались столь близко; а Хмельницкий велел собрать мертвецов, и сделал из них обширный и возвышенный вал, из за которого начал безпрестанное поражение Татар и Поляков, коль скоро они к нему приближались и поджидал помощи от Бутурлина или от своих Полковников. Но помощь не являлась; оказался недостаток в фураже и в провианте; Декабрьская стужа сделалась нестерпимою. Хмельницкий решился силою пробиться сквозь неприятеля, и освободиться от осады и от гибельных нападений, которые продолжались два дня, и прекращались только с темнотою; в одной первой стычке в нашем войске убыло до девяти тысячь человек. И так ночью козаки построились в колонну, и тихо подошли с легкою артиллериею к неприятелям: те кучами грелись или спали вокруг пылающих костров; огонь мешал, как обыкновенно, видеть вдаль и в стороны. Козаки, непримеченные, подвигались ближе и ближе, и вдруг всею силою ударили на стан. Гром орудий, крик напавших оглушили врагов; они бросились к оружию, но уже козаки очистили для себя пространный путь, побив Татар и Поляков целыми тысячами; не подкупом Татар, как повествует Рудавский, но удальством и храбростию, они с вождем своим прорвались сквозь войско союзников, и прошли, в порядке и стройно, к Белой церкви. В отмщение Малоррссиянам за неудачу, в ярости за то, что Хмельницкий ускользнул от видимого плена и верной, неистовой какой нибудь, казни, Польские полководцы разрешили Татарам забирать в неволю мирных поселян.

Под Белой церковью войска Гетманские усилились. Хмельницкий выступил искать неприятеля. Они в Смелянском округе, по деревням, как на постое, по хуторам, в домах и в избах обывательских, все врознь укрывались от стужи. Началось жестокое и повсеместное их истребление. Гетман разделил войска свои на многие отряды, придал им резервы и легкую артиллерию, разослал их по сторонам, а сам пошел с главными силами серединою. Толпами бежали Поляки при виде приближающегося Гетмана; наконец сбежались они вместе, стали у Меджибожа, и решились дать битву; но глубокий снег мешал действовать их коннице: Татарские сагайдаки в сильные морозы были вовсе недействительны. Хмельницкий вывел пехоту, спешил конницу, опрокинул, разгромил их ополчения, и в несколько часов вырезал их до тринадцати тысячь. Они кинулись в бегство и разделились надвое: Поляки скрылись в Молдавию, а оттуда в Польшу и Галицию; Татары в Крымскую степь. Там, проходя обширными пустынями, по глубоким снеговым сугробам, подернувшимся твердою корою от оттепели, они изрезали лошадям ноги, и принуждены были побросать их. Множество замерзших людей осталось по дороге; остальные пешком едва дотащились до своих аулов. Гетман не гнался за ними, боясь той же участи.

Весною соединился Хмельницкий с Бутурлиным; они пошли внутрь Польши, чтоб предупредить и отвлечь Поляков от сближения с войсками Турецкими и Татарскими. Целью Гетмана были Львов, Броды и Замостье. По дороге, города были побраны; неприятели не смели показываться в поле, держались замков и крепостей; но первые перестрелки, первые нападения разсеевали их, и все снаряды, все запасы доставались победителям. Всегдашнее великодушие Хмельницкого к горожанам было в памяти у всех обывателей; везде выходили из городов на встречу к Гетману; он их успокоивал; притеснения и даже поиски были строго запрещены, и только то, что принадлежало казне, скарбу и речи Посполитой, было описано и взято на Государя. Львов, Броды и Замостье достались Хмельницкому.

От Замостья козаки пошли к Люблину. Этот город считался главным в провинции; он был тщательно укреплен; там хранились сокровища и богатство Магнатов Польши; там было убежище их самих. Хмельницкий и Бутурлин облегли его. Думая пощадить народ и желая уменьшить кровопролитие, они сделали несколько неудачных попыток. Безуспешность раздражила их; граждане сопротивлялись отчаянно: обнадеженные многочисленностию гарнизона, они привели в ярость осаждающих. Гетман решился взять город силою; начали готовить осадные укрепления; граждане соединенно с гарнизоном обратили все свое внимание на работы Русских; сопротивления и помешательства были ужасны; наконец сами они подали Гетману мысль ко взятию города хитростию: однажды, отдавая приказы, он, как будто по неосторожности, разгласил, что намерен взять Люблин приступом, и велел к тому изготовиться. С наступлением ночи началась пушечная пальба из наших укреплений. Бомбандировка обезпокоила город, ружейные выстрелы раздавались по сторонам, крики осаждающих привлекли внимание осажденных, ложные нападения повторялись на городских валах, гарнизон и граждане собрались в местах, на которые обращены были натиски козаков, в местах, где опасность была очевиднее, и в то время тихо, с мертвым молчанием, сильный отряд нашего войска подошел к стенам городского замка, лесницы были приставлены; по ним тихомолком взбирались козаки; под шум фальшивых атак, они ударили копьями в стражу; ни кого в живых не было оставлено. Замок достался нам. Тогда ввезены были мортиры и тяжелая артиллерия; число войск было увеличено, а на разсвете ядра и бомбы полетели из замка в город. Граждане и гарнизон необъятными толпами налегли на наши батареи, наперлись на стены; но между ними не было устройства: ими руководствовало одно слепое ожесточение. Перекрестный огонь наших орудий, близкое разстояние, к которому допущены были Поляки, меткая и непрерывная пальба из ружей не дали им исполнить намерения. Гетманские войска вышли из замка, натиснули на граждан; все обратились в бегство; погоня поражала их тем более, что они были в безпамятстве. Во время такого поражения присоединились к нам новыя Русския войска; они вломились в городские ворота, начались повсеместное убийство и всеобщий грабеж. Люблин, упорный, ожесточенный, претерпел ужасное разрушение, которого ни Гетман, ни Воевода ему не готовили. Неизчислимые добычи и сокровища достались нашим войскам.

Литовский и Коронный Гетманы намерены были переправиться через Вислу. Хмельницкий узнал о том, находясь в Люблине; он быстро двинулся с Бутурлиным и предупредил Поляков. Их военачальники были приведены в ужасное замешательство; сами они были изумлены, видя, что Гетман уже переправился на сторону Варшавскую; но они успели укрепиться на берегу Висли, и с решимостию ожидали нападения. Осмотрев положение стана Польского, Гетман повел на него атаку; храбро наступили Малороссияне и войско Боярина; не менее храбро и Поляки отстаивали поле сражения. Защита национального блага доводила неприятеля почти до отчаяния. Напрасно Гетман покушался опрокинуть врагов; они бились безбоязненно; успеха не было: не только нельзя было опрокинуть их, но и разстроить первых рядов. Они упорно стояли, промежутки изчезали, ряды везде стыкались; свежие войска замещали места убылые; битва клонилась на обе стороны. Еще победа была неопределенна, когда Хмельницкий провели позади правого крыла своего, примыкавшего я Висле, сильный пехотный отряд, спустился к реке, невидимо прошел камышами и кустарниками, поровнялся с Поляками около полустана Польского, взбежал на гору и ворвался во внутренность его. Выстрел и потом копья в тыл неприятелю, смешали его и разстроили; другая часть войска воспользовалась разстройством и опрокинула весь левый фланг. Началась смертная борьба: выстрелы замолкли; одно холодное оружие было в действии; копья козацкие были потребительны; но скоро увидели отступление неприятелей. Тогда началось преследование; весь Польский стан поднялся и вскоре был разсеян и разогнан во все стороны. Конница наша гналась за врагами до темной ночи: она довершила поражение. Снаряды, запасы и весь стан достался нам.

Тогда наша армия выступила к Польским столицам; к ней подоспел на помощь Князь Григорий Григоревичь Ромодановский. Они встретили и разбили Польскую армию при Слонгродеке; Хмельницкий взял в плен Коронного Гетмана Станислава Потоцкого, продержал два месяца в осаде Львов и взял Гродно. В это время явился гонец из Чигирина с известием, что Хан выступил на помощь Полякам, и уже переправляется чрез Днепр. Гетман, немедленно оставя все предприятия, перешел обратно чрез Вислу, и пошел к Чигирину; Бутурлина же уговорил расположиться у Каменца Подольского. В Уманщине, Гетман узнал, что Хан стоит над рекою Озерною; отправил к нему Полкового Асаула Тугая и трех пленных Польских офицеров, и писал к Хану, что не подал ни ему, ни его народу ни каких причин к вражде и к войне; что всегда питал соседскую дружбу к Татарам и предкам Ханским; всегда делал им пособия, одолжения; и ныне просит его уведомить, как нам считать ополчение и нашествие Татар на земли Малороссийские? «Ежели это значит непосредственную войну от самого Хана и его Крыма народу Русскому, так я на сие отвечаю и вдруг наступлю на силы Татарские; если же войска его назначены с постыдного найма на укомплектование или в пособие армий Польских, то даю знать, что Польских войск уже на свете нет, и последние из них разбиты за Вислою, вблизи самой столицы; в чем могут заверить Хана очевидцы и участники битвы — посылаемые Польские офицеры».

18 Сентября 1655.

Хан отвечал, что ни он, ни его Татары не имеют вражды к народу Русскому; но ему хотелось бы переговорить с Гетманом о делах, очень важных, а потому просит его в Татарский стан для объяснения Гетман вытребовал от Хана двенадцать аманатов, и коль скоро они прибыли к нашему войску, выехал со свитою. Переговоры начались. После первых приветствий, Хан с жаром упрекал Гетмана за присоединение к России, за отдачу Царю себя и народа в покровительство, доказывал, что такой союз навлечет на козаков вечную вражду всех соседних держав. «Малороссия», говорил он, «по своему естественному положению, есть площадь, удобная для действий военных: ее равнина — сборное место для борьбы, для побоищ; ныне у всех народов неизбежны и безконечны войны с Москвою, и Украйна всегда будет разоряема «. — Не предчувствовал Хан, что чрез сто пятьдесят семь лет после его разговоров с Гетманом, все народы, которые могли на этой площади бороться с Россиею, будут ею же поглощены? По крайней мере знал он, что Малороссия была для Крыма оплотом против Москвы, и что Царское войско на походе в Крым должно было проходить Украинские степи. А ныне, по воле Гетмана, Москва стала соседкою хищным Ханским подданным, и без сомнения будет стараться обуздать их набеги и грабительства, «не смотря на то, что Москва недавно вышла из владения Татарского, продолжал Магомед, что «она и теперь их данница, не смотря на безграмотность всех[4] ее чинов и народа, на расколы, на разноверства, не смотря на привязчивость к мелочам, на грубость и невежество, вы им предаетесь. Вспомните войны их с Шведами и Поляками; за что произошли они? За то, что найдена была какая-то нескладица в обоюдных переписках. — За что они безпрестанно дерутся и свирепствуют между собою? За какое-то различие в книгах и крестах. А их жадность к властолюбию, к притязаниям? Не похитили ли они даже и герб Греческой Империи, который никогда им не принадлежал? Наконец и Русский Князь Владимир был Князь Русский, не Московский, жил всегда в Киеве, а в Москве не бывал «.[5] Здесь Хан указывал на времена междуцарственные, на самозванцев, этот дар Сигизмунда, на борьбу домашнюю, на смерть Димитрия, и на выдачу Щуйского."Вы будете пресмыкаться между Москалями, как овцы между волками», заключил Магомед.

Гетман почел это ругательством и начал с гневом изчислять измены, предательства и вероломства Ханов — предшественников; изчислил деньги и богатства, поистинне Царские, которыми сам он подкупал Ислама, и за которые было так безстыдно ему отплачено; напомнил о пособиях, полученных в разные времена от козаков Крымцами, о битвах и гибели наших воинов, за что нас Ханы награждали одними Татарскими «нектаром и амврозиею «, то есть кумысом и бардаком. Перечел все набеги Крымцев на Украйну, все обманы, все насилия, и наконец сотни тысяч в Крыму обоего пола Малороссиян пленников. «О Поляках же» прибавил Хмельницкий «и говорить не чего; у них сколько Панов, столько и с Королей»! Народ Русский не тем несчастлив, что избрал покровителем Царя единоплеменного и единоверного; он, тем несчастлив, что у него такие соседи, каковы Хан и Король. Они то его угнетали и оскорбляли без всяких причин. «А ныне, когда у вас уже нет козаков, ныне, как аспиды над головою человеческою, вы терзаетесь о потере Малороссии. Наш народ был всегда самостоятельным, всегда под правлением Князей, потомков Св. Владимира, которые повелевали и Москвою; ныне мы предались вашим прежним Царям. Видно, судьба Божия, устрояющая дела человеческие всегда к лучшему «- так заключил Гетман, — «избрала соединение нас с народом единоплеменным и единомышленным, по «доброй и обоюдной воле и согласию непринужденному, которых я разрушить почитаю за грех смертельный, и с тем хочу жить и умереть «. Напрасно Хан уговаривал Хмельницкого отложиться от царства. Ни подарки, ни обещания не подействовали. Тогда он прибегнул к угрозам и сослался на силу Татар и на Батыя. — «Что, ты меня думаешь, Хан, напугать как хлопца малоумного?» отвечал Гетман насмешливо. «Царство Сибирское, Казанское и Астраханское уже вам не помогут: они принадлежат нам»! — Когда же напомнил о изменах и побегах Орды под Берестечком и под Жванцем, Могамед бросил на землю подарки, Хмельницким привезенные; и открыто злобясь и враждуя, они разстались.

Возвратясь в Чигирин, Гетман писал к Царю, благодарил за освобождение края от Египетского ига Польского», уговаривал отобрать от Поляков всегдашнее достояние России-Волынию, Покутье и Полесье, и письмо заключил просьбою и чтоб при целости вольностей малая Россия в непременной Монаршей милости всегда пребывала».

И устарев, и ослабев, Гетман не ходил уже сам на войну; ученики его, наши Полковники, в случае надобности, воевали за него; а он занимался делами политическими. В Чигирин приехал Шведский посланник. Король просил у Гетмана помощи против Польши и Германских владетельных Князей, которые воевали с Швециею за Лифляндию, и за притязания Голстинские и Поморянские. В этой просьбе он упирался на все прежние трактаты с народом и Гетманами Малороссийскими, на предстательства Швеции за козаков пред Королями Польскими, и на диверсии, которыми во время войн козацких с речью Посполитою, войска Шведские развлекали силы Польские. Выполняя условия предшественников, Гетман немедленно отправил семь полков регистровых, и три охочекомонных, в числе десяти тысячь козаков, под начальством Киевского полковника Антона Адамовича, которого объявил на время похода Наказным Гетманом.

А к Царю Алексею Михайловичу отписано было, что высылка войск необходима по договорным статьям прежних Гетманов со Шведами, и полезна потому, что послужит во вред общему неприятелю.

Король Шведский с Наказным Гетманом овладели Краковым; три дня продолжалось сражение под Варшавою. Сокровища Королевские и Магнатские, найденные в обоих городах, были по словам летописей, безчисленны, и вознаградили достаточно и Шведов и Козаков за их поход и за военные издержки. Разстройство и совершенное изнеможение Польши было последствием взятия столиц; они грозили Королевству совершенным разрушением, и эта участь была бы неизбежною, если б соседи, боявшиеся усиления России и Швеции, не противостали против них. Датский Король объявил войну Королю Шведскому и вступил в его пределы неожиданно. И так Карл X, оставя завоевания в Польше, обратился к обороне отечества.

Видя борьбу гибельную, борьбу нескончаемую, Король Польский показал Хмельницкому готовность к примирению, искал союза с ним. «Могу все обещать, отвечал Гетман, если речь Посполитая Польская, через полномочных своих коммиссаров, торжественно признает Козаков навсегда вольными, как, назад тому десять лет, Гишпанский Король признал вольными Голландцев.»

Тогда Римский Император, с Польским Примасом Урбаном, гордо приказал Хмельницкому прекратить союз с Швециею, как с противницею религии Грекороссийской и Римскокатолической, как с землею, где господствует жесточайшее Лютеранство. Цезарь требовал от Гетмана непременного соединения с Польшею на одинаковых с нею правах и преимуществах, или, по крайней мере, чтоб Малороссия не вмешивалась ни в какие войны с Поляками, а держалась бы неутралитета. В противном случае грозил он подвигнуть на нас все силы Европейских католиков, и искоренить народ, вредный всему Римскому вероисповеданию, народ опаснейший и Турков и Сарацинов.

Хмельницкий отвечал Императору, что помощь оказанная Карлу X, есть священная для него обязанность; что подать ее он был обязан по долгу, чтимому всеми народами-в силу трактатов и договоров всех прежних Гетманов со Шведами; что война эта не касается вероисповедания; что союзные условия Шведов с Малороссиею были заключены тогда, когда Польское Правительство неистово терзало наш народ мучительствами неслыханными, против которых господа Римские Католики не только не подали ни какой нам помощи, не только не противоречили, но еще подстрекали гнать и обращать Козаков в Унию, выдуманную в Риме, и люто вводимую на Руси. У Магометане никогда так не угнетали, говорит Гетман, Христиан; инквизиция Римская ничтожна в сравнении с яростью тогдашних Поляков. А Русский народ всегда был дружелюбен с Императорами, и был уничижен только злобным коварством Поляков, с которыми соединился добровольно и дружелюбно, а разстался с враждою неугасимою и местью безпримерною. Наконец Гетман заключил следующими выражениями: «Раны зла сего неисцелимы, и уврачевать их не в состоянии сила человеческая.»

За перепискою с Императором последовала действительная опасность для Малороссии. Войска Германские собирались к границам Галиции. Турки показались на границах Молдавии и в Бессарабии: Крым зашевелился. Гетман известил Государя о переписках по движении соседственных Держав; а между тем прикрыл свои границы многими отрядами, и учредил для главных войск два стана: один над Тимликом, под начальством сына своего Юрия и нескольких старых опытных чиновников; другой у Заславля, под начальством Наказного Гетмана Дорошенка. И наши войска и неприятельские были в безпрерывном движении; оба ополчения оказывали готовность к войне, но до враждебных действий не доходили.

Вскоре посланники Турецкий и Римский опять прибыли в Чигирин; тот и другой объявили Гетману, что безпрестанные победы его довели Польшу до изнурения; это Королевство верно войдет в состав России; и что стыдно будет державам соседственным допустить, «чтоб из ничего составилось такое исполинское Государство, которое со временем может разрушить все остальные Европейские Монархии.» А потому Император и Султан решительно положили удерживать между державами равновесие, и требуют, чтоб Гетман немедленно отстал от союза с Швециею и от соединения с Царем; и на древних правах и вольностях, на конституции, составленной ими самими, соединился бы с Польшею по прежнему; они же берутся заботиться о ненарушимости прав и конституции, и будут защищать их; в противном случае, нас принудят к тому силою оружия, и у них война с Гетманом будет неминуема.

Хмельницкий доказывал послам, что война с Поляками, потери речи посполитой, есть на них кара Божия, оправдавшая слова нашего Священного Писания: «В юже меру мерите, возмерится и вам «Распутство, варварство, зверство Поляков с Малороссиянами превосходят воображение, и известны каждому. Долготерпение Козаков окончилось; их жалобы и стенания были поруганы. Все в жизни нынешней было у них отнято, Поляки коснулись наконец и жизни их будущей. Грозя народу анафемою и чистилищьми, они муками обращали его в Униатство; не помогали миротворства, клятвы были нарушены; подлог, вероломство и предательство, гнусные намерения, хищничества и смертоубийства речи Посполитой, ксензов и сейма навсегда отвратили от них Малороссиян. Победы наши происходят от желания защитить права, собственность и жизнь; на эти войны Гетман подвигнут законом естественным. Какая же справедливость, какая политика Султана и Императора, когда они обвиняют оборону, а злодейство оправдывают? Впрочем они свободны защищать и подкреплять Поляков, а приневоливать Русских к подчиненности Магнатам, есть странность, несовместная ни с политическими, ни с нравственными законами: она противоречит и здравому смыслу и естеству; и если они за это начнут вести войну, то не избегнут мести Божией. «Я о себе самом сужу,» заключил Хмельницкий, «что лучше впасть в волю Божию, нежели в руки Магнатов, и по этому правилу располагаю моим поведением, без всякого намерения разорить или поработить.»

Так отделался Хмельницкий от требований, столь для него неприятных; но они произвели на него сильное впечатление. Он желал спокойствия. Столько трудов, столько крови употребил, чтоб достигнут цели, а ныне отечество угрожаемо совершенною гибелью, и что будет с Малороссиею, если столь сильные державы возстанут на нее. Принять их предложения, почитал он гнусным вероломством и сознанием, в подлой трусости; не принять их, полагал крайнею опасностию. «Снедаем будучи горестию» говорит летопись и безпрерывною печалю, разтравившею прежние его припадки, от чрезмерных воинских трудов и всегдашних суетств и бдений зародившись, а не меньше удручавшей его старости, впал он в тяжкую болезнь, и по долгом в ней страдании, стал наконец к жизни не надежен.»

Видя неудачу в переговорах с Гетманом, Император воспользовался несогласиями между Швециею и Россиею, и примирил Царя с Польшею. Государь подосадовал на Гетмана за помощь Карлу X, без его повеления поданную, и, чтоб нанесть неудовольствие Хмельницкому, приказал ему выступить на помощь Полякам. Хмельницкий повиновался: послал Юрия с вспомогательным войском; но тайно велел ему и Старшинам не спешить походом. Козаки были в бездействии; войска Карла X и Ракочи были принуждены однакож оставить Польшу.

Тогда Казимир, мстя Гетману, донес Царю через посланника своего Банковского, что Хмельницкий условился с Баном Трансильванским пригласить Шведов напасть и на Россию. В Чигирин приехал Стольник Кикин для изследования доноса.

Гетман действительно поступал как владетель независимый: он не уведомил Государя о переговорах с Султаном и с Императором, переписывался с Карлом X, не ожидая Царского разрешения; помог войсками Шведам; наконец, боясь, чтоб Царь не возвратил Украйны Полякам, заключил в Чигирине оборонительный договор с полномочными Ракочи, Хана Крымского и Господарей Молдавского и Валахского; но его оправдала привычка поступать независимо; а непоколебимая верность Царю давала ему по воле того же Царя полное право; распоряжаться у себя свободно»

1659.

Чрез Кикина Гетман уведомлял Государя, что Беневский предлагал ему вступить к Королю в подданство, но он отказал; что Архиепископ Петр Парцевик обещал по воле Римского Императора, распространить права и вольности козацкия, если Малороссия соединится с речью Посполитою; наконец, что по словам Беневского, статьи, постановленные в Вильно между Польшею и Россиею, никогда не будут исполнены, как вынужденные небходимостью.

Вскоре прибыли по требованию Гетмана Польские Коммиссары и указали границы между Польшею и Украйною, от устья Днепра до вершин Днестра, от Днестра до вершины Горыня, и по ее течению до Припети; чрез Припеть до Быхова, и через Днепр по над Сожьем, до Смоленского уезда, под Рославль, а оттуда к Черному морю, на Очаков, до Днепровского лимана, чтоб был свободный путь в море для купцов Малороссийских.

1657.

Коммисары, между прочим, предложили Хмельницкому передаться к Польше; но он отвечал: «Не посрамлю себя на старости клятвопреступлением, но отступлю от зависимости, обещанной Царю.»

Не смотря на этот ответ, Государь, узнав о договоре с Ханом, Господарями и Баном Трансильванским, был разгневан на Гетмана, и немедленно явились в Чигирин Окольничий и Наместник Муромский Федор Васильевич Бутурлин, и Думный Дьяк Михайлов. Они застали нашего гения готовым оставить навеки Малороссию; они, увидели его на пути в наш общий, рано или поздно, приют, и услышали рыданья всей Украйны.

Хмельницкий изтаявал от смертельной болезни; старость, труды, бедствия, скорби изнурили его. Подозревают, что он был отравлен, по желанию Варшавского кабинета. Летописи говорят, что один из знатных Поляков приехал в Чигирин, притворно показал любовь к его дочери, сватался на ней, и в кубок, из которого оба пили за ее здоровье, вкинул медленного яду.

Мы увидим далее, что, в Варшаве, Потоцкий, Чарнецкий, Любомирский и Сапега постановили отправить смелых людей в Украйну и Москву с тем, чтобы они с помощию отравы перевели тамошних разумных голов. Это подтверждает подозрение наших летописцев.

Их ненависть к великому Хмельницкому была впрочем справедлива. Много он Польше сделал зла, и эта ненависть не прекратилась не только с смертию Гетмана, но и в поздние времена. Его прозвали козацким Тамерланом. Один из прежних писателей, говоря об нем, как о знаменитом Полководце, прибавляет: «а еще более, он был нарушитель прав, страшный враг Поляков и Униатов, которых он считал наравне с Жидами. «Он же клевещет на Гетмана, будто бы тот в 1657 году изменил Царю, удалясь в 1656 году в Замостье, и передался к Королю Польскому. Как будто б история не сберегла для нас подробностей кончины его, как будто мы не знаем, что он умер в Чигирине, погребен в Субботове, что наконец над прахом его Поляки мстили ему, и Чарнецкий разорив Субботово до основания, вырыл тело Гетмана, и сжег его с монастырем и с церковию. «Счастлив» говорит тот же писатель Униат, «что перед его смертию Король и республика даровали ему прощение, и что он умер не как изменник, но смертию покойною; если бы он понес одинакое наказание с Катилиною и Вильгельмом Грумбахом, то и того, по моему мнению, было бы мало. «- Эта ненависть к нему не укротилась даже и в позднейшие времена. Один из Историков Малороссии, которого рукопись лежит передо мною, я которого можно не называть, клевещет на Гетмана почти через два века после его смерти.

Освобожденные от рабства, от зверских казней, от посмеяния и наглостей, Малороссияне иначе отзываются о своем благодетеле. Он был прав и перед Поляками; они-то поступками своими заставили и его и Украйну отделиться от них, как от недостойных ни храбрости, ни верности козацкой.

Летописцы наши пишут о нем:

«Муж, по истине Гетманского имени достойный; дерзко бросался он в бедствия; ни тело его какими либо трудами не изнурялось, ни благоразумие, какими либо противными наветами, не могло быть побеждено. Мраза и зноя терпение, пищи и пития недостаток, он все превозмогал; в ночи сон не одолевал его, и в мирное время он не изнеживал себя отдохновением на мягком ложе, но мало отдыхал на постеле, приличной и простому воину. Одежда его мало чем от других отличалась; конь его мало чем был лучше иных; нередко отдыхал он под плащем козацким, нередко сам был между стражею; первый в битву, последний из битвы исходил. Все Старшины, все войско, весь народ горько плакали о нем, когда в понедельник провожали его, вечным сном опочившего, в Субботово.»

Так и мы, его потомки и соотечественники, грустно приближаемся к последним дням, благодетельной для нас, жизни его.

«Опечалилась, говорит народная дума, седая голова Хмельницкого, что нет ни Сотников, ни Полковников. Час смерти его приближался, а советоваться было не с кем. Немедленно приказал он позвать войскового писаря Виговского, и написаны были листы ко всем Старшинам Малороссии, чтобы, оставя все дела, явились к нему на совет.»

И в то время, когда собирались они в Чигирин, приехали туда же и Бояре Царские, но последняя болезнь приковывала Гетмана к одру. Его сын, с Виговским, Генеральным Асаулом Ковалевским, и двумя стами козаков, встретил Бояр за пять верст от города. В сенях во дворце, они узнали, что Хмельницкий лежит, и встретить их не может. Помолясь образам, от имени Царского Боярин спросил о здоровьи Гетмана, и подал ему Грамоту. Старик поблагодарил за милости Царские, но объявил, что сам говорить о делах Государственных не может, а поручил все переговоры Виговскому, от которого никогда ни чего не скрывал. На настоятельные требования, участвовать лично в объяснениях, он отвечал, что будет и сам разсуждать с Боярами, но не прежде, как когда ему легче станет. Потом через Виговского просил их отобедать; они хотели отказаться, но по вторичной просьбе сели за стол. Жена его Анна, дочь Екатерина, бывшая за Данилом, братом Генерального писаря, Виговский и Ковалевский составляли общество. С помощию козаков, Гетман встал на ноги, велел подать кубок Венгерского вина, выпил за здоровье Государево и объявил всегдашнюю готовность идти на брань за Царя против иноверцев еретиков и самого поганина басурмана Турского Салтана.» Потом опять был положен в постель.

Чрез несколько дней, хотя не вставая с постели, он согласился дать Боярам аудиенцию. Они начали упреками за переговоры с Баном, за соединение с врагом Москвы, Карлом Шведским, и за отторжение от Поляков многих городов в пользу Швеции, вместо того, чтоб стараться о присоединении Польши и Литвы к Царству Московскому.

Собственная правота, попреки Бутурлина, раз изложения речи Бояр, все вместе пробудило потухающую бодрость этой деятельной души. Она привыкла повелевать войсками и народами, привыкла побеждать людей и силою слова и силою оружия. Хмельницкий оказал Москве великие услуги: она получила из рук его Украйну, целостную, от Днестра до Орели, и всю Белоруссию. Ныне он чувствовал себя справедливым, и не уважая ни правоты его, ни последней борьбы этой светлой жизни с неумолимою смертию, не уважая одра болезненного, Боярин, равный многим Боярам, а не ему, упрекает его и отравляет последние минуты его бытия. Так поступать с человеком пред кончиною, может одна только совесть; но тому, кто сам смертен, не почтить умирающего и тревожить его душу при переходе из жизни в вечность — это значило быть неумолимее смерти. И конечно, Государь не этого требовал от Боярина. С гневом отвечал Бутурлину Гетман:

«Более шести лет до вступления в подданство Его Царского Величества, я был дружен с Шведским Королем, и никогда от него не отстану. Шведы люди правдивые: для них священны приязнь и обещание. А Великий Государь, примирясь с Поляками, желал им возвратить нашу отчизну; и для того из Вильны Его Царское Величество послал в помощь Полякам против меня и против Ракочи двадцать тысячь ратных людей. Так ли я поступал против Великого Государя? Не быв еще подданным его, я служил ему, я хотел ему добра, я Крымского Хана к тому подговаривал и не допускал воевать украйные городы Московые. И ныне готов идти на войну за, Государя против бусурманов, хотя бы в моей нынешней болезни постигла меня на дороге и смерть, но для того я и гроб возьму с собою. Я христианства не разорял. За православие не только сам не жалел, но Татар и Хана заставлял проливать кровь свою. Да будет воля Государева! Только чудно мне, Гетману, что вы, Бояре, ничего путного Его Царскому Величеству не присоветуете. Еще не владеет он короною Польскою, а уже открыта новая война с Швециею; не будь я дружен с Шведами, о Волохами, с Молдаванами, с Крымскими Татарами с Трансильваниею, Поляки с ними же разорили бы Украйну до прибытия Московских вспомогательных войск: было ли бы это радостно для Государства Русского?»

Бутурлин уверял Гетмана, что никогда Государь не мыслил возвратить Полякам Малороссию, доказывал, что война с Швециею справедлива, что Король нарушил вечный договор. «Служба твоя, Гетман, известна Его Царскому Величеству, и не будет им забвенна: он, как ныне, так и впредь, станет держать тебя и все войско Запорожское в своей Государской милости, в великой чести.»

Гнев Хмельницкого притихнул. «Дайте мне покой ныне, сказал он Боярам: помыслю обо всем и сообщу вам ответ в другое время; сегодня чувствую себя не в силах: едва могу говорить. А теперь прошу поприятельски отобедать у меня, чем Бог послал» На другой день к ним приехал Виговский от Хмельницкого, осведомился о их здоровьи и просил, чтоб не оскорблялись на Гетмана, если он от болезни и от запальчивости обидел их.

Шестого Августа явились в Чигирин все Старшины войсковые и земские, и знатнейшие Козаки. «Зело болен» говорит одна из наших летописей «Гетман на уготованное место приведенный, в собрании начал так говорить:

«Аще бы я кому, действ наших не ведущему, начал о повести оной беседовать, то бы и словес пространнейших и времени лучшего недоставало. А вам ныне разглагольствовати, лишняя вещь; мнится мне быти, чтоб повесть о сем чинить, что всем вам, как и мне самому, известно есть; ведаете бо довольно, коликими утеснении, гонениями, разорениями, що дневными мучительствами бедствовало наше отечество, а более всего, коликое зло пострадала Церковь православная, которая, своих урядов лишившись, ересию Римскою угнетенная, стонала, дондеже посетил Бог свыше милостию Своею, и подал, яко Израилю и в Египте, руку помощи, дабы ей к первому своему благочинию возвратитися; знаете такожде, яко много трудов, неудобствий безчисленных, и смертей ради освобождения Церквей, и самих себя, от ига Лядского подняли: вся сия вашим мужеством, моим же, Богу споспешествующую, предводительством, устроена суть, а ныне, понеже тако Творцу моему изволися, что изнемогающим конечно силам моими близ смерти есмь, того ради, не могучи уже толикого в правлении труда носити, вам, Господне и други, за искреннее мне в войнах послушание и за верность непоколебимую да и за самый Уряд Гетманский благодарствую.»

Гетман произнес последние слова и заплакал, все собрание рыдало; он продолжал: «Бог же весть, чие несчастие, что не дал мне Бог войны, как подобало, окончити и вольность вашу на веки утвердити. Сын же мой Юрус молодых лет; не может так великого бремени двигати, и как подразумеваю, многие его и за Гетмана не похотят имети. Однако желаю ныне видети, кто по моей смерти Гетманом избран будет, и кому Царского Величества знамя, булаву Гетманскую, бунчук, печать и арматы со всеми припасами имею поручать.»

Все молчали. Тогда, говорит Дума народная, сам Гетман предложил Полковников: Киевского Антона Волочая, Миргородского Григория Костыря, Кропивянского Филона Чичая, или Полтавского Мартына Пушкаря. Прозвания сверх фамилий у нас и них обыкновенны: Волочаем в народе назывался Адамович, Чичаем Джеджелий, а Костырем Лесницкий. Летописи говорят единогласно, что он указал на Тетерю Переяславского, на Пушкаря и на Виговского.

Горько рыдали чины и козаки; ответ их был следующий:

«За твои толь знатные войску Запорожскому услуги и кровавые труды, что нас своим разумом и мужеством освободил от ярма Ляхского и прославив народ пред целым светом, устроил вольным, нам подобает по смерти твоей почитать тебя. И потому сын твой Юрий, хотя и молод летами есть, однако мы ему придадим стариков Начальников, в войсковом деле довольно обученных, которые бы советом, своим до времени его наставляли.»

Долго Гетман не соглашался, долго спорили с ним и умоляли его Старшины; наконец Гетман сказал:

«Вручается он в покровительство Божие и в вашу опеку, и анафеме предаю того, кто его отвратит с пути истины, и сотворит притчею во азыцех, и в людех посмеянием; предаю анафеме и самого его, если он пойдет путем строптивым, и удалится от правоты и чести и христианских добродетелей. А завещаю ему на всю жизнь его служить усердно отечеству, блюсти его яко зеницу ока, и пролить за него свою кровь, если она ему будет полезна и спасительна. Более сей жертвы ничего другого не требую, и сие да будет ему всегдашним моим паролем и лозунгом, а вас прошу и заклинаю подкреплять его благими советами и постоянным мужеством, которое всему племени нашему Славянскому искони сродно и наследственно.»

7-го Августа Гетман вручил Юрию клейноды, печать, дела и документы. Новый Гетман прикрыт был шапками и при громе орудий провозглашен в своем сане; музыка гремела по городу; универсалы были разосланы по всей Малороссии. Через несколько дней был созван совет. Гетман избрал Мартина Пушкаря и Виговского к сыну в Советники.

В день Успения Богородицы, на разсвете, войско и народ окружили дворец своего благодетеля. Все было в томительном ожидании; плачь навзрыд раздавался по Чигиринским площадям и улицам: «кто теперь поженет врагов наших и защитит нас от них? Померкло солнце наше! мы остались врагам на расхищение.»

Был уже полдень. Вдруг раздался выстрел из ломовой пушки — Хмельницкий умер. Конец первого тома.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА.