КАМЕННОЕ МАСЛО КАМЕННОГО ПОЯСА

КАМЕННОЕ МАСЛО КАМЕННОГО ПОЯСА

Уральцам нефть, гудрон, асфальт были известны с незапамятных времен. В старинных хрониках сохранились описания, как башкиры разводили костры в ненастную погоду. Они поливали их каменным маслом. Да и упоминания о нефтепроявлениях многократно встречаются в тех же хрониках. Правда, чаще всего при описании неприятных житейских ситуаций у переселенцев. Например, приводилось с досадою бросать уже почти законченные колодцы. Нередко получалось: не успевали добраться до воды, как поверх нее образовывалась радужная пленка и из сруба начинало разить дурным запахом.

На Урале исстари знахари собирали лепешки гудрона, использовали его, обкладывая больные места. Хорошо помогало от ломоты в костях, нутряных хворей. Быстрее заживлялись раны.

Известно, что чуть ли не в самые первые годы своего царствования Петр I повелел набрать бочонок нефти из печорских болот и отправить на исследование голландским медикусам. Пусть определят, на что можно употребить. Задумав выпускать в России газету, он в первом же номере приказал поместить такую заметку: «Из Казани пишут, на реке Соку нашли много нефти и медной руды…» Кстати, на реке Сок раскручивалась через два столетия вся интрига поисков нефти в уральских предгорьях.

Первым естествоиспытателем, который описал места на Урале, где встречаются нефтепроявления, был Петр Иванович Рычков — первый член-корреспондент Российской Академии наук — в 30-е годы XVIII века. В своей фундаментальной работе «Топография Оренбургская» он перечисляет ряд мест, где будущие исследователи обнаружат богатейшие месторождения. Вот выдержка из его труда: «…На заяицкой же степи, от Оренбурга в полуденную сторону верховой езды дней двенадцать, в вершинах реки Сагыз (коя впадает в реку Эмбу), на степи, в полуверсте от той речки, сказывают, есть нефтяное место, кое по тамошнему Смоляным называют, в длину сажен на полтораста, а в ширину до ста сажен. Сия материя завсегда поднимается, опускается и расплывается, так как бы кипела, но не горяча, и ежели верблюд или лошадь зайдет в сию место, то так увязнет, что и вытащить невозможно. Такой тяжелый тут дух, что никакая птица сего места перелететь не может…» А ведь это прямое указание на перспективы найти большую нефть на южном фланге Урало-Волжской нефтяной провинции.

Много еще подобных мест указал П. И. Рычков. Среди них упоминалась и река Сок, как и нефтяные ключи по речке Нармаде.

Именно на этих ключах и было затеяно первое, вероятно, в российской истории нефтеперерабатывающее предприятие. Задумал его местный житель, башкир Надир Уразметов, волостной старшина по должности. В 1752 году он затеял на свой страх и риск обследование выходов нефти на Уфимском уезде. Причем целью его было приискать надежное место для заведения предприятия по добыче и расфасовке целебного «горного масла». Он бомбардировал необычными просьбами столицу. Наконец упорство башкирского старшины было вознаграждено. Берг-коллегия дозволила-таки ему возведение небывалого заводика. И строил он его усердно несколько лет. Только смерть оборвала исполнение мечты этого пионера российской нефтепромышленности на уральской земле.

Труды Рычкова и Уразметова не остались незамеченными. Наверняка памятуя о них, академик Иван Лепехин, объезжая в научной командировке уральские земли, в 1770 году сделал пометочку в своих записках «о небольшом ключике горной нефти, которую испускала из себя жила каменного угля», и о густом асфальте в самом яру (реки) Белой близ деревни Копсякуловой и Яр-Биш-Кодака. Лепехин писал о тех самых местностях, где через сто шестьдесят лет взовьются первые мощные южноуральские нефтяные фонтаны. Почему пришлось ждать столь долго? Ведь уже в 1859 году в Пенсильвании из скважин выбросило струи нефти, и сразу же мир обуяла «нефтяная лихорадка»! Тому есть несколько причин. Одна — в борьбе в России двух научных школ нефтяников.

В 1837 году «Горный журнал» опубликовал отчет геогноста штабс-капитана горных инженеров Александра Родионовича Гернгросса (второго) о его «поисках в Симбирской, Казанской, Оренбургской губерниях для открытий месторождений асфальта». Особенностью этого отчета была не только похвальная старательность обследования, но и фиксация новых способов употребления нефти: «…возле деревни Костичей, — читаем мы, — где всякий асфальт встречается больше, чем в других местах, кузнецы употребляют его для воронения железных изделий, что предохраняет их от ржавчины и придает им более опрятный вид». Нечто подобное уже давно испытал в деле другой талантливый офицер корпуса горных инженеров, проходивший службу недалеко от мест, где работал Гернгросс, на Златоустовском оружейном заводе, Павел Петрович Аносов, в своих изысканиях по раскрытию секрета изготовления булатных сталей…

Гернгросс не ограничился описанием находок асфальта, но и приметил много других видов нефтепроявлений: «кроме асфальта, находится на обследованном пространстве… нефть различной густоты и чернобурого цвета… (как например) в яме, глубиною в три, а шириною в четыре фута вода покрывается с поверхности черною и весьма липкою нефтью, и хотя ее довольно часто счерпывают, но в продолжение нескольких дней она снова наполняется…» К сожалению, последующими исследователями не придано должное значение такому из отмеченных им фактов: «Сера, растворенная в воде, находится в чрезвычайном изобилии почти по всей Оренбургской губернии…» А ведь сера — важнейший поисковый признак нефтеносности. Гернгросс (второй) первым ввел в научную литературу обоснование для вывода о практически сплошной нефтеносности Урало-Волжского региона. Только через сто лет этот вывод будет подтвержден трудами советских геологов.

Нельзя не остановиться еще на колоссальной важности выводах, к которым пришел штабс-капитан. Первый из них: «Обнаруживающиеся в трещинах мелового рухляка (т. е. в разрушенных отложениях мела. — Л.С.) и более всего в нижних частях его, накипи асфальта рождают мысль, что он и в настоящее время образуется от соединения каким-либо химическим процессом смолистых частиц и что коренное месторождение его скрыто в каменном черепе Земли…» Выводы из «мысли» Гернгросса на многие годы определили канву дискуссий об уральских нефтепроявлениях. Он считает, что нефть — это «соединение смолистых частиц», т. е. образована из органического, как он полагает, скорее всего растительного исходного вещества. Вывод этот и поныне разделяют многие советские специалисты. Существенно и прямое указание Гернгросса, что основные нефтяные богатства края залегают в нижних горизонтах земных слоев, до них глубоко, добраться будет непросто, но они там непременно есть. Если бы к нему прислушались, когда появилась соответствующая буровая техника, то нефтяные фонтаны Урала взвились бы значительно раньше. К сожалению, к мнению молодого ученого тогда не прислушались.

Одной из решающих причин недоверия к выводам Гернгросса послужило обстоятельство, что совсем другого мнения об уральских нефтепроявлениях придерживался другой естествоиспытатель — английский ученый Мурчисон, геолог с мировым именем, оказавший огромное влияние на понимание геологии Урала и Предуралья. В частности, именно он первым выделил в истории развития Земли достаточно протяженный период (сорок пять миллионов лет), наиболее полно изученный им тогда на Урале и в память о том названный пермским.

Мурчисон изучал геологию нашего края в 1841 году. Осмотр нефтепроявлений входил в его программу. Тщательный анализ условий их залегания, положения в разрезах отложений, сопоставление вмещающих их пород в разных местах и определение окаменелых остатков фауны и флоры привели великого ученого к однозначному выводу. Все виденные им нефтепроявления приурочены к выделенному им периоду в истории Земли — пермскому. Вывод этот и поныне учеными подтверждается. Великолепный пример блистательной научной работы.

Но там, где ученый ушел от анализа конкретных фактов, вступил на почву «теоретических» рассуждений, его выводы отнюдь не обладали такой же доброкачественностью. По вопросу происхождения нефти Мурчисон оказался категорическим сторонником гипотезы ее неорганического происхождения. Он был убежден, что нефть образовалась вместе с серой и одновременно с накоплением других отложений в заливавшее тогдашний Урал пермском море. Небезупречное утверждение. Правда, Мурчисон был также убежден, что пропитанные нефтью и серой пермские отложения распространены по всему Уралу.

Как мы видим, гипотезы Гернгросса по всем основным идеям весьма противоречили весомым заявлениям очень уважаемого специалиста с мировым именем. Понятно, к кому больше прислушивались геологи.

В 1863 году «Горный журнал» поместил на своих страницах докладную записку генерального консула России в Нью-Йорке барона Остен-Сакена и заключение на нее ведущего тогда специалиста по геологии России генерал-лейтенанта горной службы Гельмерсена и комментарий к документам ученого комитета горного ведомства.

Что же сообщал барон-дипломат, по долгу службы своей вроде бы весьма далекий от геологии? В Соединенных Штатах тогда поднимался нефтяной бум. Незадолго до того в штате Пенсильвания была пробурена первая промышленная нефтеносная скважина.

Он, оказывается, обратился к правительству по весьма немаловажной причине. В офис к российскому генконсулу заявился некий весьма бойкий американец. У посетителя оказались далеко идущие планы. Поначалу он стал прояснять перспективу экспорта в Россию американского «петроля» (масла, приготовленного из нефти, пояснил Остен-Сакен), а потом сообщил, что вознамерен лично заняться этим делом и весьма рассчитывает на поддержку российского представителя.

Остен-Сакен проявил себя истинным патриотом. Не торопясь выдавать авансы предпринимателю, он решил поначалу досконально разобраться в состоянии нефтепромышленности и в Америке, и в России, и лишь затем что-либо советовать своему правительству.

Первым делом дипломат провел несколько встреч со знающими людьми. Один из них, видный геолог доктор Ньюберри, недоуменно справился у барона: «А зачем вам наш петроль»? Оказалось, Ньюберри неплохо ориентируется в особенностях геологии многих уголков России и пришел к абсолютной убежденности: нефти здесь можно отыскать никак не меньше, чем в Америке. Ученый азартно вызывался лично приехать в России и указать чуть ли не точные места, где надобно бурить на нефть.

И барон пишет обо всем услышанном своему правительству, настоятельно убеждая взвесить мнение авторитетного американца «о вероятности открытия источников петроля во внутренних губерниях России». Остен-Сакен предложил подумать о приглашении доктора Ньюберри или другого столь же знающего геологию нефти ученого.

Докладная записка генерального консула в Нью-Йорке была немедленно передана для изучения и рекомендаций императорскому Горному ведомству. Здесь заняться им поручили генерал-лейтенанту горной службы Гельмерсену, известному всей Европе геологу. Он отнесся к предположению и предложению американца без должного оптимизма: «Не видно, на чем, собственно, господин Ньюберри основывает заключение, что петроль может находиться во многих местах Европейской России, но видно, что он недостаточно знаком со свойствами наших почв… За исключением меловой почвы (меловой период в истории развития Земли более поздний, чем пермский. — Л.С.) во всех прочих осадочных образованиях России в разных местах и с разною целью были углубляемы буровые скважины, доведенные иногда до 800 футов (244 метра. — Л.С.) и ни в одной из них не оказалось признаков нефти… Отсюда резюме: На основании этих данных, надобно полагать, что в России (не говоря о западном побережье Каспийского моря) нет надежды на открытие нефти и что поиски и разведка, предлагаемые бароном Сакеном, едва ли могли бы увенчаться успехом… В России черные смолы нигде не заключаются в горных породах в виде капельной жидкости, но бывает тесно смешаны… то со сланцевыми глинами нижней силурийской почвы в Эстляндии, с горючим сланцем тиманских гор, также с горючим сланцем юрской почвы в Сибирской и Оренбургской губерниях и с глинами и рухляками… на Волге и на реке Соке, около Сергиевских серных вод. В последней местности, по показаниям некоторых лиц, нефть в малых количествах всплывает на воде. Это единственный в России пункт, на котором поиски на нефть имели бы некоторое основание, но, полагаю, что поиски эти должны быть предоставлены частным лицам, а не горному ведомству».

Заключение Гельмерсена поступило на рассмотрение к его коллегам по руководству императорской геологией. В ученом горном комитете трудились тогда большей частью высокие профессионалы. Случаи нефтепроявлений и условия их расположения многие их них знали отнюдь не понаслышке, а из личных наблюдений. И большинство решилось возразить почтенному академику. Не так, мол, все просто и к умному слову и из-за океана не грех прислушаться. Было принято решение: материалы обсуждения предоставить на суд геологической общественности. Пусть она определит, чья позиция вернее — оптимистическая заокеанская или пессимистическая отечественная.

В то же время комитет предложил капитану корпуса горных инженеров Романовскому (третьему), командированному на Волгу и в Предуралье на поиски каменного угля, внимательно следить при ведении работ за признаками нефтеносности, определять место для специальной скважины под разведку нефти. Кстати, Гельмерсен побывал на месте, у Романовского, и опубликовал в 1865 году в третьем номере «Горного журнала» свое заключение: только у Сергиевска на реке Сек мажет быть и можно поискать нефть. И больше нигде в Центральной России.

Точку зрения Гельмерсена веско подтвердил своими работами инженер Васильев, в то же время, что и Романовский, по поручению оренбургского генерал-губернатора проводивший разведку на уголь. На берегу реки Белой — в деревне Яшбикардак, в месте, указанном еще Лепехиным как перспективное на поиски нефти, были пройдены штольни, несколько шахт и пробурена скважина. Именно в том месте, где пузырились нефтяные ключики, описанные Иваном Лепехиным, горные выработки Васильева подсекли несколько тоненьких выклинок угольных пластов. Гельмерсен открыто торжествовал, и совсем не к месту в нашем уже веке выяснилось, что здесь мы имеем место с обычной ошибкой в диагностике породы. Васильев назвал каменным углем маломощные пластики асфальта. Можно предположить, что ошибся геолог из-за твердой убежденности, что нефти здесь быть не должно; думал он так не без глубокой веры в авторитет Гельмерсена.

Кто знает, как было все на самом деле?

Во всяком случае, находка «каменного угля» у деревни Яшбикардак послужила немаловажным «подтверждением» позиции тех, кто полагал поиски нефти здесь бесперспективными.

И уже ничего не смогло изменить мнение Романовского вопреки Гельмерсену (третьему), после проведения своих работ на каменный уголь возле Сергиевска и по другим местам Самарской луки, результаты которыя подтвердили, что нефть здесь искать следует.

Пока ученые набирали аргументы и факты, в своих дискуссиях апробировали их, будоражащие слухи о сказочных барышах американских нефтепромышленников не давали покоя русским предпринимателям.

«Горный журнал» в седьмом номере 1867 года поместил отчет подполковника горной службы Еремеева о поиске им нефти. Особое внимание в нем заслуживает описание второй после Надыра Уразметева попытки промышленного освоения гудронных песчаников. Он обнаружил залитые водою три шахты и буровую скважину. Работы эти были предприняты в прошедшем году бугульминским помещиком Н. Я. Малакиенко с целью открытия благонадежного месторождения нефти. Но, к сожалению, по причинам, от него не зависящим, буровую скважину пришлось оставить на глубине 14 сажен. По журналу: «…шахты густо пропитаны нефтью. Но собрано всего двадцать ведер ее… На откосе ручья, в сажени от уровня воды вытекал ключ нефти и серы. Он образовал пропластки и отдельные неправильные гнезда вязкого асфальта иногда до пуда весом. Месторождение это заарендовано у крестьян г. Малакиенко на 12 лет. Он добыл здесь более 2000 пудов асфальта, из которого получал превосходного качества керосин…»

Вот он, характернейший момент!

Пока ученые мужи горного ведомства терзались сомнениями, поисками несомненных доказательств — есть ли здесь крупные залежи нефти, близко или глубоко они залегают, предприимчивые люди уже стремились пробиться к ней, запустить в хозяйственный оборот, и, естественно, получить от нее прибыль.

Только прибыток далеко не всегда покрывал огромные расходы на разведку и разработку мелких залежей. Вот и доход Малакиенко от полученного им «превосходного качества керосина» далеко не уравновесил затраты его на проходку штольни, шахт, ведение бурения. Малакиенко разорился.

Пожалуй, разорение этого подвижника российской нефтепромышленности, в непосильных потугах попытавшегося в одиночку разрешить все проблемы урало-волжской нефти, было практически неизбежно.

Подать руку помощи начинающему нефтепромышленнику решился Г. Д. Романовский (третий), успевший к тому времени съездить в США, изучить тамошние месторождения нефти. Он предлагает правительству «помочь предприятию г. Малакиенко казенными средствами», поскольку у того уже вчистую на осталось средств на ведение разведочных работ, а станки установлены в перспективных местах. Удача придет, надо только углубить скважины, убеждает Романовский. Что же до нахождения средств на продолжение поисков, то он предлагает тратить казенные средства лучше на них, нежели на дорогостоящие командировки инженеров в Америку.

Вроде бы убедительно звучали доводы Романовского, настолько убедительно, что нашелся промышленник, решивший и рискнуть заложить разведочные скважины на выходах отложений верхнего девона по берегу реки Ухты напротив устья ее притока Нефть-Иоль. И привалила удача рисковому купцу М. К. Сидорову. В первой же скважине был им получен приток и нефти, и газа.

Казалось бы, удача Сидорова должна была радикально повлиять на темпы разведки, ведь прогноз Романовского блестяще подтвердился. И действительно, вроде бы что-то стронулось. В 1865 году горное ведомство решилось наконец-то заложить проходку двух глубоких скважин для поисков каменного угля и оценки нефтеносности глубоких горизонтов в зоне Самарской луки. Да не судьба была найти тогда здесь нефть. Зааварилась скважина, хотя и достигла самых больших в ту пору глубин в России, пройдя 446 метров. Через много лет стали бурить глубже и оказалось — до нефти еще столько же. Сказалась эта неудача сокрушительным ударом по аргументации Романовского в глазах руководителей казенной геологии в России. Кстати, вскоре ее главой был назначен уже знакомый нам Гельмерсен, верно убежденный в том, что нефти в России, кроме Баку, нет и тратиться на поиски ее в других местах поэтому просто безрассудно.

Тем не менее находились рисковые предприниматели, искавшие нефть на свой страх и риск. Двое из них — Некернов и Попов — облюбовали места, указанные еще Лепехиным у Ишимбая и Копсягулово. Арендовав землю у башкир, они принялись копаться в песчаниках, пропитанных здесь нефтью и гудроном. Отсутствие значительных средств, возможности вести достаточно глубокое бурение, обусловили провал и этой попытки.

Такой результат сильно никого не удивил.

Ученые геологи сразу же припомнили десятилетней давности малоутешительный опыт разведок Малакиенко, который пытался найти нефть в похожей геологической обстановке. Потому неудача Некернова и Попова была определена ими как естественный итог бесперспективных поисков в заведомо неблагонадежном месте.

Такое вот бесстрастное резюме на крах надежд и разорение энтузиастов.

И даже предпринятое в 80-х годах блестящее по тщательности, замечательное по тонкости наблюдений и эффектности выводов исследование профессора А. П. Павлова, доказавшего, что почти все известные нефтепроявления Заволжья и Южного Урала приурочены к огромному вертикальному разлому в земной коре, по которому, как писал он, «…нефть и асфальт проникли извне, найдя себе путь на поверхность из глубины по трещинам пород… в те породы, строение которых допускало такое проникновение…», не изменило позиции официальных кругов.

Ну и что, сказал приехавший из Петербурга проверить доводы Павлова виднейший тогда специалист Геологического комитета С. Н. Никитин, после того как внимательно просмотрел предъявленные ему доказательства, — есть эти ваши трещины. Да, действительно, признаки нефти, лепешки гудрона встречаются здесь в земных слоях разной древности. А промышленной нефти в этих местах все равно нет. Потому что быть не должно. И все тут. Сильна оказалась традиция, заложенная Гельмерсеном.

Но если в профессиональной среде мнение Никитина звучало весомо, почти непререкаемо, то в среде деловых людей все заявления ученых пробовались, как говорится, на зуб. Слишком высоки ставки.

В конце прошлого века увлекается поиском нефти городской голова Мензелинска А. Ф. Дубинин. На паях с купцом Резаковым в тех же местах он бурит пять скважин. Недостаток средств снова не позволил забраться поглубже в землю — только до 64 метров. Но и там обнаружили обнадеживающие признаки нефти.

Но добраться до сколько-нибудь заметных притоков нефти им также не удалось. Дубинин обращается за помощью в Горный комитет. Он берет на себя смелость утверждать: пропитанные нефтью песчаники, в которые вгрызлись буры его скважин, — только буйки, вестники богатейших залежей нефти, затаившихся здесь на больших глубинах. Убежденный сторонник неорганической теории происхождения нефти, ссылаясь на доводы ее апологетов, Дубинин верит, что область распространенности глубинных нефтяных залежей простирается здесь на сотни и сотни километров. Он заявляет, что выходы нефти по рекам Сок и Белой — проявления этой огромной нефтеносной провинции, главные запасы которой сконцентрированы на Урале. Увы, Петербург не разделяет его прозорливой гипотезы! «Затраты на разведки нефтяных месторождений, известных по реке Белой и в бассейне рек Сок и Шемша, могут быть оправданы лишь тем, что, будучи ведены с достаточной научной подготовкой, они могут дать ответ и на другой, практически важный вопрос, а именно, на распространение и возможность эксплуатации в новых районах гудронных песчаников…»

Да, в этом послании-отписке сконцентрировалось многое.

И прозрачный намек на некомпетентность корреспондента («с достаточной научной подготовкой») и неколебимая убежденность в невозможности открыть здесь нефтяные залежи, а только «гудронные песчаники» и, естественно, только в пермских отложениях, и осознанная исключительность — только этому ведомству подвластно истинное понимание государственного интереса — «другой практически важный вопрос»!

О, есть ли пределы самоуверенности российских бюрократов?!

Однако вернемся к берегам реки Белой.

Чтобы окончательно добить провинциального выскочку, в 1901 году в места его разведок прибыл старший геолог Геологического комитета действительный статский советник А. А. Краснопольский. Его заключение категорично: «Ходатайство господ Дубинина и Резяпова об организации за счет правительства разведочных на нефть работ близ Н.-Буранчиной удовлетворению подлежать не может…» А чтобы окончательно добить нахальных дилетантов, бросает в дело главный козырь: «…потому что около деревень Урман-Кодак и Яр-Биш-Кодак, находящихся от Н.-Буранчиной в 10 и 7 верстах, были уже произведены от правительства разведки на каменный уголь в 1864 году горным инженером Васильевым и не дали положительных указаний на счет признаков нефти, о которых писал еще Лепёхин…» Закрепило его ошибку мнение видных геологов В. А. Меллера, А. П. Карпинского.

Тут самое, думается, время приостановиться и немного разобратьс: а были ли, так сказать, объективные основания у ученых споров о «праве на существование» уральской нефти. Не попахивало ли в них «лысенковщиной», как бы мы определили сегодня попытки решать научные споры силовыми методами и подтасовками.

Пожалуй, нет.

Геологическая наука того времени только осваивала все многообразие проблем, связанных с поисками нефти. И важнейшим перед ней тогда (да и сегодня во многом они не утратили своей остроты) стояли существенные вопросы: как произошла нефть, в каких местах она отлагается, каким образом скапливается? И более тонкие вопросы, возникающие уже при изучении конкретных залежей в конкретных местностях: в какого возраста отложениях она образовалась и если где и залегает, то здесь же и образовалась или была выдавлена из других мест, или сама мигрировала в поисках более комфортного места расположения?

Малая геологическая изученность огромной территории от Волги до Урала, отрывочность сведений о нефтепроявлениях здесь, десятки лет тянущаяся разведка их, не давшая за десятки лет определенного ответа — есть или нет здесь надежда открыть значительные залежи нефти на глубине, породили в ученой среде своего рода агностицизм. Появились высказывания видных специалистов — наука не может помочь искать здесь нефть. Вот что написано по этому поводу известным геологом Ивановым в 1904 году в журнале «Нефтяное дело» — органе очень авторитетном среди предпринимателей: «…мы должны признать, что данных для признания этих месторождений благонадежными нет. Однако к этому заключению мы пришли не потому, что буровые скважины гг. Малакиенко и Шандора дали отрицательные результаты, а просто потому, что вообще не существует никаких указаний на благонадежность нефтяного месторождения, кроме прямой добычи нефти скважиной или шахтой… ответить на это может только буровая скважина, проведенная до глубины, доступной для выгодной эксплуатации…» Столь откровенный призыв к доизучению урало-волжских нефтепроявлений, неприятие состояния, в котором оказывался любой специалист, вынужденный делать выводы о нефтеносности района и не имеющий для этого нормального обоснования, могли подвигнуть на действия кого угодно, но не державный Геологический комитет. Он величаво отмолчался. Но ни мнения своего, ни, естественно, позиции, не изменил.

Неуверенность в перспективах района, много раз доказанная ненадежность помещения капитала в разведки нефти здесь могли смутить авантюриста из любой страны, да только не отечественных наших купцов-ухарей. Им не привыкать стать играть с судьбой в орлянку.

В 1911 году один из рисковых предпринимателей — подполковник А. И. Срослов — сделал последнюю перед революцией попытку добраться до глубинных нефтяных залежей Урала. Он пошел по проторенному пути — арендовал на двенадцать лет у башкирской общины участок земли от Ишимбаевой до Копсякуловой и заложил там шахту. Шахта наткнулась под наносами речными на трехметровую толщу гудрона, а на глубине десяти метров — еще метр гудрона с пропластками засохших сгустков нефти в полтора сантиметра… Тогда же служивший на Урале геолог Ф. И. Кандыкин сделал скрупулезный обзор зафиксированных нефтепроявлений в Предуралье: «…между Нижне-Буранчинским селением и Ишимбаевским островом, по правому берегу Белой на всю длину надельных земель башкир-вотчинников… замечается нефтяной запах в породах над горизонтом реки Белой… то же — на землях Копсякуловских башкир… По левому берегу смолистые прослойки попадаются и ниже острова, так что вся длина реки, где в породах слышен запах нефти и есть скопление смолы в песках, будет не меньше 5 верст. Около Ярмыс-Куля по его левую сторону на 163 сажени вверх по протоку Белой наблюдается истечение нефти из круто поставленных пористых пермских слоев. В одном месте на южном участке рассматриваемого обнажения истекающей нефтью песчаников обогащены галечники р. Белой и теперь они представляются гудронным пластом до полутора аршин толщиною, расположенному полосой по берегу длиной до трех сажен… Сгустки смолы появляются иногда довольно высоко над пермскими коренными породами в 1–1,5 квадратных аршина и толщиною 1–2 вершка. Около Ишимбаевского острова было известно местным жителям, что по средине Белой можно достать в незаиленном месте насыщенную нефтью серовато-синюю глину. Щупом мы добыли такую породу, причем замечалось большое выделение пузырей, что всплывали и разливались по воде радужными пленками до 2,5 аршин. Поднятие пузырей нефти наблюдалось и во многих других местах между Ярмыс-Кулем и Ишимбаевским островом…

Около Ярмыс-Куля скважиной I Дубинина (находится от берега в 80 с небольшим саженях), пройден ряд серых глин с западом сероводорода и в конце (ее) попадались довольно крупные куски самородной серы. Нефть показывалась в их горизонтах 10, 26, 29 саженей. Скважина 2 подсекла немного нефти на 12 сажени…»

В отчете угадывается вопрос коллегам из Геологического комитета: Как же это вы, господа, за столько лет не пожелали как следует разобраться в сути вопроса? Ведь такое обилие фактов не может быть случайным. Но Кандыкин молод был еще тогда. Не по плечу ему было тягаться с генералами от геологии. Тем не менее он готовился к бою.

Подходящий для этого момент наступил, когда Срослов и поддержавший его по поручению Уфимского земства окружной инженер Н. С. Ставровский обратились к правительству с ходатайством продолжить разведку за счет казны. Кандыкин решительно поддерживает их.

«За истекшие пятьдесят лет вопрос о нефтеносности Урало-Волжского бассейна не продвинулся ни в ту ни в другую сторону. Как были признаки нефти, так они и остались. Теперь вопрос стоит здесь более или менее определенно… Чтобы определить практическое значение этих залежей, надо делать разведку… По обилию признаков нефтеносности Стерлитамакское месторождение выделяется из всех известных нам в этой области и поэтому начинание г. Срослова нельзя не приветствовать и если он ходатайствует об организации казенных разведок, ему следует помочь…

По имеющемуся кредиту геолога при Уральском горном управлении можно пройти две скважины… Если этой разведкой будет установлено, что кроме двух известных гудронных залежей на этой глубине окажутся и другие или будет заметно обильное выделение газов, то тогда следует поставить тут глубокое бурение…»

Кандыкин подписал эти строки в 1913 году.

Ответ из столицы ждать пришлось недолго. Геологический комитет не порекомендовал горному ведомству проведение разведок на Урале за счет казны. Снова провал.

Чем объяснить такое устойчивое невнимание людей, определяющих геологическую политику в России? Возможно, взятками людей, не заинтересованных в новых открытиях нефти. Академик И. М. Губкин свидетельствует: «…поиски новых нефтяных районов не были в программе тогдашней хищнической политики и деятельности нефтяных акул. В Баку, например, они задерживали не только поиски новых месторождений и их разведку, но задерживали саму разведку уже открытых месторождений. В стране перед империалистической войной все время ощущался недостаток в нефти — был постоянный нефтяной голод. Зато цены на нефть росли непрерывно…

Нет сомнения, что капиталисты имели в геологических рядах свою хорошо осведомленную агентуру, точка зрения которой значительно расходилась с официальной точкой зрения (на перспективы недр Поволжья и Урала на нефть. Л.С.)… В период 1910–1914 годов некоторые районы (Урало-Волжской) области были объектом пристального внимания нефтяной фирмы Нобель. Представители фирмы Нобель объезжали некоторые районы и заключили договоры с крестьянскими сельскими обществами. Договоры заключались о том, что сельское общество выносило решение о запрещении производства на его землях каких то ни было геологических и горных работ. За это решение представитель Нобеля платил крестьянам изрядные деньги. Платил, следовательно, за то, чтобы они не допускали открытия тайн земных недр. Для Нобеля, самого богатого нефтепромышленника в России, открытие новых нефтяных районов в России было нежелательно, так как это повело бы к снижению цен на нефть и, следовательно, к сокращению его баснословных прибылей.

Но очевидно, что Нобель был твердо уверен в наличии нефти в Урало-Поволжской области, так как под фантазию ни один промышленник денег бы давать не стал.

Интересно отметить, что особым вниманием Нобеля пользовался район Туймазы… Хорошая была осведомленность у Нобеля…»

Однако было бы неверно утверждать, что все геологи на тогдашней государственной службе были недальновидными либо получали денежное содержание за недальновидность. Уральское горное ведомство, например, создало представительную комиссию, чтобы разобраться наконец с проблемой- ведомство стоит или не стоит вкладывать значительные средства в разведку глубоких горизонтов недр Южного Урала. В результате обстоятельного и серьезного изучения и геологии района и всего спектра мнений о ней комиссия заключила: «…ввиду общегосударственного значения нефтяных месторождений желательно произвести средствами казны поиски для определения наиболее насыщенных нефтью… отложений в районе Нижне-Буранчинского и Ишимбаевского селений и по изучении полученных данных выбрать места для заложения средствами казны глубокого бурения, каковым надлежит дознать действительную ценность данного месторождения…»

Эти строки появились через 50 лет после заключений Романовского перед Первой мировой войной. К поиску подтолкнула и активность иностранцев. Англичане, например, организовали компанию «Казан Ойл Филд», активно принялись за разведку в Приволжье, и уже появились у них обнадеживавшие результаты.

В 1916 году, пожалуй, впервые после Романовского (третьего), официальный представитель центральной геологической службы России Замятин признал, что заволжские нефтепроявления и гудронные пески на Урале имеют общие источники, чем наконец-то официально признал право на существование Урало-Волжской нефтяной провинции. Свое мнение он подтвердил и при советской власти.

У молодой Республики Советов положение было просто отчаянное. Обратимся к свидетельству академика Губкина: «…царил настоящий топливный голод: не было нефти, не было угля, не было дров. Страна замерзала, прекращалось ее кровообращение — транспорт. Великий Ленин искал выхода из чрезвычайно трудного положения… В начале 1918 года по его приказу была организована экспедиция в Ухтинский нефтеносный район… Он не давал покоя такому сонному и неповоротливому учреждению, как Геологический комитет и понуждал его искать для молодой республики и нефть, и уголь, и свинец…»

Владимир Ильич в то время был немыслимо перегружен, но он не упускал из-под внимания проблему волго-уральской нефти и для ее разрешения приказал подключить к делу авторитетных геологов, таких, как К. П. Калицкий и И. М. Губкин. Кстати, они — сторонники полярно разнящихся точек зрения. Первый полагал, что асфальтовые лепешки и нефтяные лужи — остатки некогда обширных залежей, второй решительно утверждал, что это выплески с далеких глубин.

Известный основательностью своих исследований, Калицкий тщательно описал все имевшиеся нефтепроявления, разнес их по продуманной классификации. Да только одного не захотел увидеть он, убежденный сторонник мнения, что залежи нефти не мигрируют в принципе, — что у мнения этого нет фактического обоснования, за ним только механизм самовнушения. Калицкий был убежден, что в случае с уральскими нефтепроявлениями он встретился с остатками первичных нефтяных залежей. И «что с самого начала в пластах было слишком мало нефти, говоря точнее, материала для образования нефти…»

Позиция Калицкого и его единомышленников предполагала практическое свертывание поисков нефти на Урале и в Заволжье. Губкина и его сторонников — предполагала развертывание здесь глубинного бурения широкого размаха.

Как и прежде, руководство Геологического комитета придерживалось первой позиции. «Обращаясь к вопросу о так называемых первоисточниках нефти, необходимо прежде всего исключить мысль о связи указанных признаков с какими-либо глубокими отложениями… Необходимо ограничиться в данном случае рамками отложений, вмещающих признаки нефти, т. е. пермской системой, — пишет в 1928 году один из видных его геологов. И подводит итог: — …вряд ли интересны районы с обнаженными пластами нефтеносных свит в Самарской губернии, по западному склону Среднего Урала и тому подобных местах».

И. М. Губкин, ставший в 1920 году профессором Московской горной академии, его единомышленники, известные геологи А. Н. Розанов, А. Л. Архангельский, ряд других категорически с тем не согласны. Они непрестанно указывают «первичникам», что те «в упор» не желают видеть неудобные для них факты: «…присутствие битуминозных пород в девонских и каменноугольных отложениях западного склона Урала в бассейне Сима и Инзера, наличие включений битума в каменноугольных отложениях не только Самарской луки, но и у деревни Камышлы и в Стерлитамакском месторождении на реке Белой…», что по их мнению, указывает на очень реальную возможность обнаружения здесь «…второго, более глубокого, возможно, более мощного и лучше сохранившегося от истощения нефтеносного пласта…»

Стараниями Губкина и поддержавших его специалистов в 1928 году была сформирована комиссия, которая еще раз должна быль взвесить аргументы обеих сторон. Но в том же году противники Губкина эту комиссию и прикрыли.

Руководство в геологии сменилось, и его мнение о постановке поисковых работ на Урале и в Заволжье на нефть было безапелляционным и уничтожающим: «Это такая же авантюра, как и Курская магнитная аномалия».

Впрочем, они торжествовали недолго. Грандиозный рывок индустриализации страны требовал надежного сырьевого обеспечения, и осенью 1928 года Директорат нефтяной промышленности категорично заявил, что без обнаружения новых обильных нефтяных месторождений не может быть и речи о стабильном снабжении страны керосином, бензином, мазутом. Сторонники поисков нефти на Урале и в Поволжье были снова замечены.

Час большой уральской нефти пробил в апреле 1929 года. Следует сказать: обстоятельства этого эпохального открытия похожи в главных чертах на обстоятельства всех почти больших открытий. В том смысле, что случаются они вроде бы всегда неожиданно. А было так.

Профессор П. И. Преображенский производил онтуривание открытых им на Западном Урале залежей крупнейшего в мире Соликамского месторождения калийных солей. Все шло по скрупулезно продуманному плану. И вдруг из скважины № 20 в районе поселка Чусовские Городки с глубины 332 метра выбросило мощнейший нефтяной фонтан.

Весть мигом облетела всю страну. «Эта скважина, — отмечал позднее Иван Михайлович Губкин, — сыграла ту роль, которую сыграла в 1859 году скважина, пробуренная в Пенсильвании… — положила начало развитию американской нефтяной промышленности. Скважина в Чусовских городках тоже положила начало развитию новой Урало-Волжской нефтяной области…»

Интерес к первому нефтяному фонтану на Урале был проявлен чрезвычайный. Как утверждают современники, все газеты СССР ежедневно публиковали телеграммы о поведении нефтяной струи, результаты анализов нефти, замеры дебита скважины. Осенью 1929 года в Чусовские городки прибыла правительственная комиссия, возглавлял ее заместитель председателя Высшего Совета Народного Хозяйства М. В. Косиор, дать оценку открытия с геологических позиций было доверено группе специалистов, руководил которой И. М. Губкин. Он предложил обширный план поисковых работ по всему региону.

И снова внимание обращается на Южное Предуралье. По предложению геолога А. А. Блохина в 1931 роду было заложено несколько скважин южнее города Стерлитамака, у Ишимбая, где уже несколько раз предпринимались безуспешные попытки добраться до глубинной нефти. Казалось бы, место безнадежно скомпрометировано, но Блохин настойчиво убеждал всех, что геологическая ситуация у Ишимбая точно такая же, что и возле Чусовских городков, божился и клялся, что она самая перспективная на Южном Урале. И ему поверили.

В 1931 году здесь были заложены скважины глубокого бурения. Но… как случается в судьбах почти всех великих открытий, и в освоении уральской нефти произошла вскоре заминка.

Поднявший такой переполох Чусовской фонтан вскоре стал иссякать. Оказалось, это некрупное месторождение. Из него выкачали всего лишь несколько сотен тысяч тонн нефти. Самая глубокая скважина здесь достигла глубины в 1798 метров. Бурение же на других участках возле него пока ничего не дало. Иного, собственно, и ожидать было бы несерьезно.

Многократное увеличение объемов и глубин бурения, как следствие, потребовало и многократного увеличения числа специалистов, занятых этим делом. А где их сразу взять на всю страну? Из деревень? Вчерашние пахари, знакомые с сохой да косой, в лучшем случае с конной молотилкой — вот основной костяк новых кадров. Приток опытных иностранных специалистов был весьма незначителен. Так что бурение шло медленно, трудно, с частыми авариями, поломками оборудования. А нефть, всем это стало очевидно, залегала на Урале на больших глубинах. И добираться до них — долгая и тяжкая работа.

А нет быстрых успехов — всегда слышнее голоса маловеров.

Под впечатлением «пустых» 1930 и 1931 годов, не принесших ни одной новой скважины с нефтяными фонтанами — так, признаки нефти обнаруживались, но ничего, о чем бы можно громко отрапортовать, — стали заметно оживляться противники уральской нефти. Найдя удобный предлог — конечно же, экономия народных средств, — они на одном из совещаний в 1931 роду выступили с четко оформленной позицией: прекратить бурение на «пустых» структурах, на «мертвую» нефть, ведь значительно целесообразнее, на их взгляд, будет вложить деньги в разведку более надежных районов Кавказа.

Маловеры начали потихоньку свертывать геологическую разведку и буровые работы на нефть. В августе 1931 года была сделана попытка прекратить бурение скважиной 703 на реке Белой южнее Стерлитамака. Основания для такого решения, как представлялось руководству треста «Восток-нефть», были веские. Ведь скважина эта уже намного превзошла уровень глубин, на которых в Чусовских городках лежала нефть. И только яростное противостояние Блохина и поддержавшего его Губкина, ставшего к тому времени руководителем геологической службы страны, а также руководителей Башкирии, позволило продолжить разведку.

Воистину героическими усилиями велась она здесь. В те годы Башкирия была глухой провинцией. До ближайшей железнодорожной станции от места бурения (возле Ишимбаево) протянулось сто двадцать верст степного бездорожья, буровое оборудование доставлялось большей частью конными обозами, автомобили тонули в здешних снегах. Весенние разливы рек отрезали Ишимбаево от остального мира на полтора-два месяца. А поломки были часты — из-за низкой квалификации основной массы работников, да и техника не выдерживала эксплуатации в таких условиях.

Решающей оказалась помощь местных властей. Они сделали все для успеха поисковых работ. Сломался насос — срочно ищут такой же и снимают с какой-нибудь мельницы. Понадобился для ремонтных целей сверлильный станок — дефицит в той глухомани — забрали на Стерлитамакской электростанции, но выручили. И так во всем.

И в мае 1932 года на газетные полосы всего мира прорвался ликующий рапорт победителей: «Стерлитамак, 21. Уже семь дней скважина 703 беспрерывно выбрасывает фонтаны газа. Скважина 702 на глубине 570 метров вступила в нефтеносные известняки и выбросила свыше 50 тонн чистой нефти».

Поскольку скважины находились в двадцати пяти километрах друг от друга, то и самым отчаянным пессимистам стало очевидно: найдено весьма богатое месторождение.

«Открытие Ишимбаевского нефтяного месторождения, — говорит академик, лауреат Ленинской премии А. А. Трофиму к, — явилось поворотным пунктом в создании нефтедобывающей промышленности в районах между Волгой и Уралом».

Поздравить поисковиков на место разведок прибыл сам Губкин. По праву, первые его поздравления были А. А. Блохину, а тот немедленно затеял новую разведку. Он настаивает: пока удобное летнее время, надо начинать глубинное бурение, считая, что местная нефть «…образовалась не в тех породах, в которых она встречена, а на больших глубинах, поэтому нельзя оставлять без разведок более глубокие горизонты…» И утверждал он это воцреки мнению еще одного признанного тогда авторитета — А. Д. Архангельского, вообще-то горячего сторонника поисков нефти на Урале, но убежденного, что все ее залежи здесь, так же как и у Чусовских городков, — пермского возраста. Сразу доказать свою правоту Блохину не удалось.

Доказательство утверждений Блохина появилось много позднее — на пермской земле. 2 апреля 1936 года с глубины 953 метра здесь забил фонтан из каменноугольных отложений.

Прав оказался Блохин. Его правота — это и правота Романовского, еще в середине прошлого века ратовавшего за поиски нефти на Урале и в Заволжье на глубоких горизонтах.

С той поры началась история нефтепромыслов второго Баку. Как свидетельствует академик А. А. Трофимук, в 1956 году добыча нефти только одного района из этой группы месторождений превысила добычу Каспийских промыслов.

Несколько слов о судьбе уральского горючего газа. Находить его поначалу стали на восточном склоне Урала. В 1931 году в Курганской (ныне) области на землях Березовского совхоза, расположенного в 35 километрах от Звериноголовской, искали воду. На глубине десять — двенадцать метров из скважины неожиданно ударила струя газа. Этот газ не горел. Углеводородов не содержал. Но вскоре из скважины недалеко от станции Макушино ударила струя горючего газа с глубины 620–719 метров. От этих находок перекинулся мостик к великим открытиям газа на Тюменском севере и в районе Оренбурга.