I. Завоевания и присоединение новых территорий. Конфликты и противостояние

I. Завоевания и присоединение новых территорий. Конфликты и противостояние

1. Имперская элита и Александр. Сопротивление и добровольное присоединение.[49]

В предыдущих главах мы показали, что военное сопро-

111

тивление завоеванию было значительным, порою продолжительным и упорным. Но, интенсивность и характер были различными. Дарий и его окружение защищали основы ахеменидского суверенитета. Таким образом, сопротивление, которое испытали войска Александра при их продвижении, носило религиозный характер, поскольку Великий царь считался хранителем божественного порядка, установленного Ахурамаздой. Но в основе этого сопротивления персидской аристократии лежала приоритетная забота: сохранить экономический статус и престижное положение. Начиная с лета 334 г. до н. э., мы обнаруживаем этому доказательства. Когда Александр приступил к Сардами, навстречу ему был выслан кортеж, в который входили сардская правящая верхушка и Мифрен, комендант персидской крепости. Первая объявила о сдаче города, второй - крепости и находившихся в ней сокровищ. Нам неизвестно, почему Мифрен занял такую позицию в период, когда положение Ахеменидов было еще далеко не безнадежными. Но важно отметить, что этой сдаче предшествовали переговоры с завоевателем. Мифрен получил от Александра ряд выгод: «Александр оставил его при себе, оделив почестями, соответствующими его рангу» (Арриан, I, 17, 4). Александр впервые применил политику, которой впредь неизменно будет следовать:

112

делать своими союзниками представителей имперской элиты, сохраняя им статус, который они имели при Великом царе. В сущности, он прекрасно понимал, что для того чтобы долго управлять империей Великого царя, ему нужно добиться сотрудничества с людьми Великого царя, ведь только они могли дать ему возможность поддержать ближневосточные традиции управления. Случай Мифрена показывает, что Александр разработал свою политику в Персии еще до высадки. Арриан уточняет, что Александр «жителям Сард и остальным лидийцам разрешил жить по старинным лидийским законам и даровал им свободу». Действительно, завоеватель практически ничего не изменил в положении, существовавшем до его прихода. Во времена Ахеменидов Сарды уже были вполне организованным сообществом, возглавляемым магистратами, избираемыми из своей среды.

Согласно античным авторам, задачи Александра были значительно облегчены в Египте и Вавилонии. Они подчеркивают, что большинство местного населения относилось к персам как к притеснителям. Но к образу «освободителя» следует относиться с осторожностью. Даже если Египет и восставал несколько раз и даже добился не зависимости на период с 400 по 343 г. до н. э., элита была заинтересована в сотрудничестве с местной

113

властью. Таковы же мотивации их сотрудничества с Александром, которого он желал добиться. Так же, как это в свое время сделали Камбис и Дарий, Александр позаботился принести жертвы традиционным египетским богам, например Апису в Мемфисе. Он посещал оракул Амона в Сиутском оазисе и спрашивал у него совета и повелел, чтобы продолжали свою деятельность наиболее значительные египетские святилища (Карнак, Луксор), где он был изображен в виде фараона.[50] Таким образом он получил поддержку влиятельного социального слоя, в который входили священнослужители и жрецы, возглавлявшие святилища.

В отношении Вавилонии он сделал то же самое. После Гавгамелл (1 октября 331 г. до н. э) персидские сановники (Мазей и Багофан) и вавилонские власти принимали там Александра с большой помпой. Огромная толпа во главе с представителями гражданских и религиозных властей вышла ему навстречу, чтобы сдать ему город, крепость и сокровища. Поднявшись на повозку, Александр триумфально въехал в город. В этом отчетливо проявилась преемственность, посколь-

114

ку подобная церемония уже проводилась в 539 г. до н э. при встрече другого завоевателя, Кира, который тоже представлен освободителем в месопотамских текстах («Цилиндр Кира»), появившихся тогда же. Однако Арриан (III, 16, 4) подчеркивает введенное Александром отличие от его ахеменидских предшественников:

«Александр, вступив в Вавилон, приказал вавилонянам восстановить храмы, которые Ксеркс велел разрушить, в том числе и храм Бела, бога, особенно чтимого вавилонянами».

И впрямь, о разрушениях, приписываемых Ксерксу, мы узнаем из весьма сомнительных текстов, которые были составлены специально для преувеличения заслуг и поднятия популярности Александра. А соответствует действительности то, что он вслед за своими персидскими предшественниками позаботился о приобретении благосклонности местных богов. Поддержка глав городов и святилищ Вавилонии позволила Александру внедрить свои методы правления через традиционную вавилонскую царскую власть, провозгласив себя Великим царем, как это делали его предшественники. Это сотрудничество основывалось не на спонтанном и всеобщем энтузиазме присоединения к македонскому завоевателю, а на договоре, заключенном по окончании битвы при Гавгамелах, как это написано в недавно опубликован-

115

ных таблицах.[51] Здесь совершенно определенным образом прослеживается тесная связь интересов персидских владык и месопотамского господствующего класса, она покоилась на солидарности, с которой невозможно было не считаться. Во всяком случае, как в Египте, так и в Вавилонии Александр сделал все, чтобы перенять идеологические традиции восточных завоевателей, которые неизменно вели себя как покровители святилищ в странах, где они устанавливали свое господство.

В свете такой идеологической стратегии, принятой с 334 г. до н. э., которая была направлена на привлечение на свою сторону и заключение союза с местной аристократией, разрушения, произведенные Александром в Персеполе в мае 330 г. до н. э., ставят перед историками вопрос: почему Александр принял подобное решение в тот момент, когда все его усилия были направлены на две взаимодополняющие цели: сплотить вокруг себя персидскую знать и примерить на себя власть и престиж Великого царя? Решение выглядит парадоксально, тем более что Александр, конеч-

116

но же не мог не понимать идеологического значения столицы Персиды (Фарса), средоточия персидской имперской власти. Персеполь явно находился на особом положении: начиная с Дария Великого, все здесь символизировало царскую мощь. В этом смысле споры о том, проводился или нет в Персеполе ежегодно (в марте) праздник Нового года (Новруз), никак не влияет на проблему, которая стояла перед Александром в момент его прихода в январе 330 г. до н. э. Разрушение Персеполя (как его запомнил Парменион) могло отвратить персидскую знать от намерения присоединиться к Александру. А это означало бы сильное ослабление его позиций в идеологической борьбе в тот момент, когда настоящий Ахеменид Дарий III отнюдь не утратил надежду изменить военную ситуацию в свою пользу и готовил новые войска в индийской Экбатане.

Невозможно поверить в античную версию, согласно которой мысль поджечь дворцы пришла к нему в пьяном виде и на это его подбила гетера Таис Афинская, желавшая отомстить грекам. Другая версия (несомненно, гораздо более правдоподобная), напротив, указывает на то, что это решение пришло к Александру по зрелом размышлении. Высказанные позднее политические сожаления показывают, что такое решение было принято не без труда, поскольку Александр ни-

117

как не мог не осознавать противоречивого положения, в которое он попадал. Что касается причин, двигавших Александром, они совершенно ясны: забота понравиться грекам не была достаточно весомой, даже если царь таким образом действительно демонстрировал им, что не отказался от целей «войны отмщения» (с. 40-45) весной 330 г. до н. э., в тот период, когда это вовсе не было его главной заботой. Можно предположить также, что царь сожжением Персеполя демонстрировал народам Ближнего Востока, что уничтожен один из символов господства империи Ахеменидов. Однако несмотря ни на что, ни в Египте, ни в Вавилонии, ни в других крупных государствах Среднего Востока в тот период не возникало серьезных проблем с поддержанием порядка. И поэтому в любом случае пропаганда в отношении Греции и (или) населения Среднего Востока конечно же не была столь важна, чтобы рисковать оттолкнуть от себя персидскую знать. Наиболее вероятно, что исключительно в персидском контексте события весны 330 г. до н. э. имели историческое значение.

Четыре месяца, прошедшие от его появления в Персии до сожжения дворцов (январь-май 330 г. до н. э.), Александр посвятил подчинению себе персидского населения. Чтобы преуспеть в этом, он не жалел сил. Описание его прибытия в Пассаргады, столицу, заложенную Киром Великим,

118

показывает, что Македонянин все больше прилагал усилий для завоевания популярности у населения Персии. Он заботился о могиле Кира Великого, с которым он стремился ассоциировать себя. Если решение поджечь дворцы было принято вскоре после возвращения из Пассаргад, это, разумеется, было вызвано враждебностью персидского населения, которая не стала меньше. В этих условиях Александр был вынужден использовать оружие принуждения и устрашения. Горящие дворцы должны были показать персам, что время имперского величия закончилось и им следует подчиниться победителю.[52]

Тем не менее во время следующего похода против Дария Александр отнюдь не отказался от намерения привлечь на свою сторону персидскую знать. Исследование взаимоотношений между завоевателями и завоеванным населением осложняется необходимостью учитывать социальные, региональные и хронологические нюансы. Никто из сторонников ахеменидского порядка не оказывал Александру продолжительного идеологического сопротивления. Персидская аристократия,

119

озабоченная сохранением в своих руках экономической и социальной власти, пришла к тому, что более или менее быстро заключила с ним союз. В Восточной Персии (Бактрия и Согдиана) произошло то же самое. Многочисленная знать подчинилась, чтобы сохранить свой престижный статус в новых имперских структурах, которые были скопированы с прежних.

Таким образом, пожар в Персеполе не означал серьезный и окончательный поворот в идеологической стратегии Александра. Смерь Дария III от рук Бесса и его сообщников в июле 330 г. до н. э. стала превосходным подарком для македонской пропаганды как раз в тот момент, когда Александр все больше перенимал ахеменидский церемониал. Отныне Александр выступает как мститель за Дария и его преемник. Его останки он повелевает торжественно отвезти в Персеполь. Это настоящая «война отмщения», которую Македонянин начал вести против Бесса. Он пытался стать новым Ахеменидом и окружал себя персидской аристократией, которая во все времена составляла костяк империи Великих царей.

2. Приглашение персов в органы управления и в армию.

Как мы видели (с. XX), Александр уже обнародовал свою волю, начиная с въезда в Сарды летом 334 г. до н. э. Но тогда перс Мифрен не получил высокого поста в имперской админист-

120

рации. Посты отдавались грекам и македонянам. Въезд в Вавилон (октябрь 331 г. до н. э.) - это явно важная дата. Впервые Александр доверил лояльному знатному персу (Мазею или Маздаю) только что покоренную сатрапию (Вавилонию).

С этого момента другие представители исконного господствующего класса были привлечены к управлению в большом количестве: в Сузах, в Персеполе, в сатрапиях Иранского нагорья. Из 12 завоеванных и образованных в 331-327 гг. до н. э. сатрапий лишь одна, Арахосия, была отдана под начало македонянина (Мена). Все же остальные, по крайней мере поначалу, были отданы в подчинение персам.

Здесь Александр проявил отличное понимание реалий. Он даровал прощение всем персидским правителями, которые обещали ему верность, и оставил полномочия (правда временно) некоторым персидским сатрапам: Абулиту и Оксатру в Сузиане, Аспату в Кармании, Автофрадату у тапуров и мардов и Сатибарзану в Арии и Дрангиане. Другие были быстро восстановлены в и прежних должностях: например, Атропат в Мидии в 328-327 гг. до н. э. и Фратаферна в Парфии и Гиркании с 330 г. до н. э. Таким образом, судя по всему, Александр был серьезно озабочен обеспечением непрерывной деятельности органов власти.

В то же время стоит подчеркнуть, что царь принял серьезные меры предосторожности, что-

121

бы обеспечить лояльность персидских сатрапов. Во-первых, среди них определенное количество уже несколько лет находилось в его окружении, например тот же Мифрен, который в 331 г. до н. э. был назначен сатрапом Армении (впрочем, ему так никогда и не удалось установить над ней контроль), неразлучно следовал за Александром с того момента, как сдал ему крепость в Сардах летом 334 г. до н. э. Другие на какое-то время были сосланы в Македонию, например Амминап. А Артабаз был назначен в Бактрию. В окружении Александра мы также видим Оксиарта, дочь которого (Роксана - жена Македонского) в какой-то мере могла служить гарантией его лояльности. Итак, Александр не доверял сатрапии незнакомцам.

С другой стороны, у этих сатрапов (за исключением Менона в Арахосии, но он-то был македонянин) не было военной власти. То же самое произошло в Египте, где на все военные должности были назначены македоняне: в каждой сатрапии был македонский стратег, командовавший оккупационными войсками. Основные крепости и сокровищницы также были доверены македонянам. И наконец, по мере завоевания количество персидских сатрапов неуклонно сокращалось.

В Арии взбунтовавшийся сатрап Сатибарзан, а затем и Арсак были смещены, а назначен грек Стасанор, который, впрочем, в 328 г. до н. э. принял

122

сатрапию тапуров и мардов, чей сатрап Автофрадат сделал попытку отделиться. В Бактрии старый Артабаз выглядел неспособным справляться с ситуацией партизанской войны Спитамена и вынужден был в 328-327 гг. до н. э. оставить свой пост, который был передан македонянину Аминте. И наконец, на момент отправки Александра в Индию наиболее важные в стратегическом отношении сатрапии управлялись напрямую (Бактрия, Согдиана, Арахосия) или косвенно (Мидия, Парапамис) македонянами или персами, чья верность была вне сомнений.

Вербовка персидского контингента проводилась столь же прагматично и столь же осторожно. Военные действия и партизанские войны, которые шли в восточной части Персии, быстро убедили Александра в необходимости позаимствовать у противника вооружение и методы. Отсюда, например, создание корпуса пеших лучников и корпуса конных лучников (гиппотоксотов), которые сыграли большую роль во время индийской кампании. Более того, несмотря на поступающее подкрепление из македонян и греческих наемников, Александру требовалось все больше и больше пеших воинов и всадников. Поэтому он пополнял личный состав прославленной македонской кавалерии рекрутами Согдианы и Бактрии. Следует уточнить, что до возвращения из Индии эта кавалерия не входила в ма-

123

кедонское войско и существовала в форме отдельного корпуса. Македонская кавалерия не потеряла ни привилегий, ни своей монополии победоносной армии.

Точно так же перед отправкой в Индию (вероятно, в Бактрии) он принял решение рекрутировать 30 000 молодых персов в восточных сатрапиях. Они должны были выучить греческий язык и пройти подготовку для службы в македонской армии. Квинт Курций (VIII, 5, 1) писал, что молодые персы выступали в качестве заложников в руках Александра. Подобный вывод был верен в течение недолгого времени. Отправляясь в Индию, царь хотел быть уверенным в спокойствии с таким трудом покоренных им сатрапий. В перспективе замысел Александра, несомненно, был шире. Конечно, именно институты империи Ахеменидов послужили прообразом нового военного подразделения, которое спустя несколько лет будет преобразовано в фалангу.[53]

3. Свадьбы и колонизация.

С того момента Александр пытался двигаться дальше в этом направлении. С этой точки зрения наиболее впе-

124

чатляющим поступком стала его женитьба на Роксане, дочери знатного перса Оксиарта, который еще недавно оказывал ему сопротивление на «Согдийской скале» (весной 327 гг. до н. э.). Как действовал Александр? Он притворился «влюбленным с первого взгляда» (Тарн отрицает такую возможность по нравственным причинам!) царем, которого влечет к прекрасной царевне. Античные авторы не скрывают, что эта свадьба носила отчетливый политический характер. Впоследствии многие из окружения Александра повторили поступок царя. Союз с Роксаной совершенно явственно ознаменовал наступление нового этапа в политике тесного сотрудничества с персидско-иранской знатью. В частности, его тесть Оксиарт был назначен сатрапом в Парапамис. Кроме того, следствием этой свадьбы стало быстрое привлечение на сторону царя представителей персидской знати в той мере, в какой этот брак мог быть воспринят (и справедливо) как доказательство намерений длительного сотрудничества с местной знатью.

Но с другой стороны, этот шаг лишь усилил оппозиционные настроения среди части македонской знати. Тем не менее ход свадебной церемонии показал, что Александр не собирался идентифицировать себя с персидской знатью. На самом деле, вопреки распространенному мнению,

125

был избран не персидский ритуал, а македонский.[54] Этот выбор красноречив: не македонцы должны терять свою национальную самобытность, а персы должны перенимать македонские обычаи. В том же духе происходило рекрутирование 30 000 персов (которые обучались военному делу на македонский манер и изучали греческий язык).

Именно тогда возникла новая политика колонизации и урбанизации, давшая в будущем столь значительные последствия. Эти новообразованные населенные пункты почти всегда заселялись смешанным населением: македонские ветераны, греческие наемники и местное население. Согласно Арриану, это население состояло из добровольцев. Тем не менее возникают законные сомнения в согласии местного населения, которое было вырвано из традиционных условий родной деревни, как это было в Александрии Египетской, Александрии на Тигре или в Газе (Финикия), в Александрии Эсхате. Это «коренное население» представляло собой военнопленных, выкупленных (!) Александром. То есть у них не было выбора. То же самое подчас происходило и с македонцами. Так, в 330 г. до н. э. воины из «батальона непокорных» были сосланы в отдаленные гарнизоны. И Александр

126

конечно же не спрашивал их мнения. И наконец, реакция греческих наемников явно показывает, что они изначально не были добровольцами. Пока Александр был в Индии, прокатилось множество бунтов. Несмотря на меры, принятые им по возвращении, недовольство не прекращалось. В 323 г. до н. э., после смерти царя, на подавление беспорядков пришлось даже посылать войска. Кампания завершилась истреблением нескольких тысяч греков, взявшихся за оружие. Сразу же по отъезде Александра из Индии там тоже разразился бунт греческих наемников.

Методы колонизации, применявшиеся Александром, в действительности лишь отдаленно соответствовали чаяниям Исократа. Когда последний предлагал населять колонии греческими бедняками, он имел в виду Малую Азию, а не восточные сатрапии. И если греческие поселенцы бунтовали, то только и главным образом по примеру македонских воинов Гифасиса и Описа, «они тосковали по обычаям и образу жизни на родине и плохо представляли себя сосланными к границам империи».[55] С другой стороны, колонизация в отношении греков предполагала раздачу земельных наделов и установление внутренних конституций по греческому типу (обсуждение

127

вопросов ассамблеями, выборные магистраты и т.д.). Итак, как мы уже отмечали, большинство основанных Александром поселений, строго говоря, не были полисами в прямом смысле этого слова. И наконец, античные тексты указывают на то, что греки оказывали серьезное противодействие этой политике слияния. Итак, даже если Александра преследовал прежде всего военные цели, на практике остались лишь поселения, которые часто приводили к союзам между европейцами и азиатами, поскольку первые не всегда имели возможность вызывать жен из Европы. Это относится в первую очередь к восточно-персидским колониям. Эти браки должны были «произвести» новое, полностью смешанное, население, как и браки между воинами-завоевателями и азиатскими женщинами. К моменту отправки (323 г. до н. э.) ветеранов в Македонию они оставили в Азии несколько тысяч детей, которых царь обещал воспитать и «вооружить» по-македонски. Этот пример, как и предыдущий, очерчивает границы «слияния». Впрочем, следует говорить скорее не о слиянии, а об «ассимиляции», которая не привела к полному стиранию границ между завоевателями и завоеванными.[56]

128

Итак, мы видим, что среди греков и македонян существовали силы, противостоявшие Александру и его политике.

4. Македонское царство и личное царство: македонская оппозиция.

В тот же самый период разразились события, получившие название трех «катастроф» (330-327 гг. до н. э.), которые сделали очевидным недовольство значительной части македонской знати «эволюцией» Александра: суд над Филотой, завершившийся его казнью (осень 330 г. до н. э.), убийство Клита (зима 328/327 г. до н. э.), дело о проскинезе и арест Каллисфена (327 г. до н. э.). Чтобы разобраться в этих трагических событиях, стоит вспомнить некоторые начинания Александра, которые вот уже несколько лет сильно раздражали македонян.

Одни считали, что перемена произошла с Александром в Египте, когда он решил отправиться за советом к оракулам в знаменитое святилище Амона в Сиутском оазисе. Это путешествие, очень тяжелое, было отмечено, по мнению многих античных авторов, чудесным вмешательством богов. Царь был принят священнослужителями, затем в одиночестве препровожден в «святая святых», к главному жрецу. Таким образом, не оказалось очевидца, который мог бы рассказать об этой «встрече» царя с богом. Мы располагаем только вымышленными противоречивыми рассказами.

129

среди которых очень трудно сделать выбор. Сходятся они в одном: в результате Александр провозгласил себя сыном Амона.

Этот поступок Александра и его собственная интерпретация, похоже, отвечала трем целям. Во-первых, таким образом Александр воздействовал на греческие полисы в тот момент, когда снизилось недовольство в Спарте против Македонии. Дело в том, что в Греции Амон ассоциировался с Зевсом, и святилище в Сиутском оазисе там также было очень почитаемо. Кроме того, путешествие имело целью воздействовать и на египтян. Правда, нет никаких доказательств тому, что в тот момент Александр уже хотел, чтобы греки, а тем более македоняне, признали его богом. Тем не менее эта перемена была воспринята ими неодобрительно, со смешанным чувством насмешки и недовольства.

С другой стороны, все античные авторы отмечают, что в 330 г. до н. э. начинается заметное изменение личности Александра: царь все больше перенимает персидские обычаи. То, что древние рассматривали как проявление «восточной изнеженности», объясняется, очевидно, стремлением царя внушить персидской аристократии уважение. Античные авторы были особо шокированы принятием персидского церемониального костюма. Хотя Александр надевал этот костюм только в исключительных об-

130

стоятельствах, это начинание было осуждено македонянами.

В этом контексте и разразилось первое дело - процесс Филоты. Он был заметной личностью - сын Пармениона, возглавлявший кавалерию с самого начала походов. В 330 г. до н. э., в столице Дрангианы, он был обвинен в заговоре - покушении на жизнь царя. Дело было сфабриковано царем и его советниками, среди которых Кратер, личный недруг Филоты, имел большое влияние. Затем Александр созвал военный совет. В ходе этого драматического заседания Филота талантливо себя защищал. По окончании заседания царь подверг Филоту пыткам, чтобы «заставить его признаться». На следующий день, на втором заседании, было принято решение предать его смерти, после чего его сразу же побили камнями.

Дело темное и запутанное. Тем не менее при бесстрастном чтении древних отчетов быстро приходишь к выводу, что Филота был абсолютно не виновен в том заговоре, в котором его обвиняли. Да, нет сомнения в том, что, как и многие другие представители знати, Филота отрицательно относился к тому, что Александр перенимал ахеменидские обычаи. Тем не менее для царя, похоже, это оказалось более важным поводом, чем реальная причина его ожесточения против Филоты. На самом деле царь хотел уничтожить семейство, которое никогда не питало к нему теп-

131

лых чувств. Вот почему в своей речи он сравнил случай Филоты с прецедентом, связанным со смертью Филиппа.

Момент, выбранный Александром для избавления от оппозиции или ее усмирения, знаменателен. До этого времени он скорее терпел, чем принимал вмешательство Пармениона. С 330 г. до н. э. Александр уже не чувствовал солидарности со «старыми македонскими» элементами. Он собирался продолжать поход лишь с теми представителями знати, которые не ставили его авторитет под сомнение, с людьми типа Гефестиона, Кратера и Пердикки. Парменион был убит отрядом, специально посланным для этого в Мидию. Жестокость поступков Александра показывает, что впредь он не намерен был терпеть какую-либо оппозицию. С другой стороны, созыв военного совета позволил ему сплотить вокруг себя военачальников в тот период, когда поддержка македонян становилась все более зыбкой.

Во время праздничного застолья в Мараканде зимой 327/328 г. до н. э. по поводу побед в Согдиане произошла жестокая ссора между Александром и его старым соратником Клитом по прозвищу Черный. Он был близким другом царя, братом его кормилицы и всегда бился с ним плечом к плечу. После убийства Филоты он вместе с Гефестионом принял командование кавалерией. Но

132

теперь гнев, ярость Александра оказались таковы, что он схватил копье и прикончил Клита одним ударом. Судя по всему, это произошло, когда все уже были пьяны. Смерть Клита отрезвила Александра, и его охватило жестокое раскаяние. Но эти обстоятельства не должны отвлекать внимание от основного аспекта: продолжалась оппозиция македонской знати царю, который все в меньшей степени вел себя как «первый среди равных».

Рассказы о том, что во время застолья Клит набросился на Александра с упреками, реально свидетельствуют, что казнь Филоты и убийство Пармениона скорее временно сгладили, чем уничтожили противодействие македонской знати (по крайней мере ее части) изменению характера царской власти в сторону автократии. Цитируя Еврипида, Клит, по сути, во всеуслышание бросил Александру упрек в том, что тот рассматривает общемакедонские победы как личные и таким образом забывает (осознанно) о вкладе своего отца Филиппа и своих военачальников. Победы принадлежит всем македонянам, так что слава принадлежит не только вождю. На этот раз Клит высказал публично то же, что Филота (если верить античным авторам) уже говорил царю в частных беседах. Таким образом, Клит защищал традиционный образ македонского царства, которое было не личным царством, а царством согласия

133

государственное управление в котором основывалось на обычаях.[57] В отношениях с македонянами Александру приходилось соблюдать некоторые из них. Он должен был не управлять как тиран, а - убеждать в правильности своих решений. В отношениях с царем македоняне имели равное с ним право на слово (isugoria). Помимо прочего, Клит обвинял Александра в том, что его поведение все более напоминает поведение абсолютного монарха восточного типа, а это идет вразрез с македонскими обычаями.

Последнее дело, дело о проскинезе, разразилось в Бактрии в 237 г. до н. э. через какое-то время после свадьбы Александра и Роксаны. На этот раз недовольство шло от племянника Аристотеля Каллисфена, который, по крайней мере до этого момента, всегда вел себя по отношению к Александру как один из самых услужливых льстецов. Нужно подчеркнуть, что грек Каллисфен вслух выразил то, что македоняне думали про себя.

А произошло вот что: в тот момент Александр «повелел, чтобы македоняне так же, как и персы, приветствуя его, выказывали свое благоговение,

134

повергаясь на землю». Согласно Квинту Курцию, эту мысль подсказали царю низкопоклонники греки. В действительности, как говорит об этом Арриан, Александру не требовались никакие советчики для принятия такого решения, которое, впрочем, как мы сейчас увидим, не имело того значения, которое ему приписывают античные авторы. У персов преклонение колен (проскинеза), а также сопровождаемый движением руки наклон туловища были привычными знаками подчинения высшим. Выпуклые лепные изображения в Персеполе дают ясное представление о том, как следовало отдавать почести Великому царю. Персы в этом совершенно не видели обожествления царя, поскольку, совсем напротив, он не рассматривался как бог. Он был для них всего лишь наместником Ахурамазды на земле. Для персов в окружении Александра это требование не носило какого-то исключительного характера. И они совершенно естественным образом согласились отдавать Александру почести, которые привыкли отдавать Великому царю. А вот грекам (а значит и авторам, которые нам об этом рассказывают) и македонянам дело представилось совершенно иным образом, что очень хорошо выразил Каллисфен. Они рассматривали этот обычай как явное проявление «восточного раболепства». Греки Малой Азии уже познали унижение, когда были вынуждены совершать ритуал проскинезы

135

перед персидскими военачальниками. Всеобщая обязанность приветствовать так Великого царя создавала также проблемы и с дипломатическим протоколом во время визитов греческих послов к персидскому двору. И вот Каллисфен, при одобрении основных македонских вождей, отказался отдавать царю почести, которые, по его словам, должны отдаваться только богам. Он также вслед за Клитом подчеркивает, что Александр нарушает «неписаный закон» (nomos) македонян, согласно которому в общении с ними цари должны править «не силой, а. по закону» (Арриан, IV, 11, 6). Царь не простил. Он воспользовался разоблачением темного и сомнительного «заговора пажей» для того, чтобы примешать сюда (ложно) Каллисфена. Он был арестован и в течение нескольких лет содержался в кандалах, после чего, по одной из версий, был распят в Индии по приказу Александра.

Впрочем, нигде нет доказательств тому, что Александр пытался создать теократическую основу для своей власти. В действительности, в 327 г. до н. э. целью Александра было привлечение как можно большего числа персов ко двору и к управлению. Уже присоединились многие знатные бактрийцы и согдианцы. Но Александр хотел, чтобы все его сторонники: и македонцы, и персы были равны перед ним. Отсюда введение в Бактрии церемонии отдачи почестей. Так что явный или молчаливый отказ македонян от этого носил

136

не только характер теоретического спора. Он также указывал на то, что они продолжали относиться к персам как завоеватели к побежденным и старались обращаться с ними соответствующим образом. Александр проявил осмотрительность и мудрость и не стал настаивать на своем. Судя по всему, на практике от македонян больше никогда не требовали выполнения проскинезы.

Этот эпизод иллюстрирует присущий Александру прагматизм. Обладая вспыльчивым и авторитарным характером, царь не смог признаться (не только публично, но и самому себе), что совершил ошибку. И тем не менее, дойдя до Индии, он, конечно, не захотел вступить в открытый конфликт с македонской знатью. Кроме того, это дело показывает чрезвычайную сложность политики, проводимой Александром, поскольку, будучи носителями двух очень непохожих культур, персы и македоняне по-разному воспринимали его инициативы. Вероятно, он рассчитывал, что совместный военный поход (в Индию) позволит персидской и македонской знати лучше узнать и, возможно, по достоинству оценить друг друга.