Глава 1. АМАЗОНКИ В ГРЕЧЕСКИХ ЛЕГЕНДАХ

Глава 1. АМАЗОНКИ В ГРЕЧЕСКИХ ЛЕГЕНДАХ

"Илиада" содержит два непосредственных упоминания об амазонках. Первое — в истории Беллерофона, и второе — в отрывке из знаменитой тейхоскопии — сцены, когда Приам вместе с Еленой обозревает войско ахеян. Первое упоминание рассматривается критиками в качестве отголоска до-гомеровской саги, откуда следует, что связанная с амазонками традиция восходит к временам, более ранним, чем эпоха создания гомеровских поэм. Описание этих воинственных женщин здесь крайне коротко и ограничивается в русском переводе словами "мужеобразный, мужеподобный". Однако, судя по тому, что сражение с ними считается суровым испытанием доблести героя и что с точки зрения боевых достоинств амазонки ставятся в один ряд с чудовищной химерой[22], знаменитыми солимами и храбрейшими из ликийцев, можно понять, что их считали созданиями, вселяющими страх. Сражение с ними происходит в Ликни. Второй из упомянутых эпизодов содержит чуть больше информации. Приам, дивясь счастливой участи Агамемнона, на которого ему указала Елена, творит: "О, Агамемнон, счастливым родившийся, смертный блаженный! Сколько под властью твоею ахейских сынов ураноносных! Некогда, быв во фригийской земле, виноградом обильной, зрел я великую рать фригиян, колесничников быстрых, зрел я Атрея полки и Мигдона, подобного богу; станом стояло их воинство вдоль берегов Сангария; там находился и я и союзником оных считался в день как мужам подобные ратью нашли амазонки, но не столько их было как здесь быстрооких данаев"[23]. Хотя здесь амазонкам дана та же самая характеристика, что и в рассказе о Беллерофоне, общее впечатление об их воинственности только усиливается, причем само прибытие отряда происходит в рамках привычной хронологии греческих легенд, предшествуя Троянской Войне. Кроме того, следует отмстить, что амазонки в данном случае являются агрессорами, напавшими на пределы Фригии.

Гомер упоминает воительниц еще раз — но уже скорее косвенным, чем прямым образом. Он делает это во второй книге "Илиады", там, где описывается место сбора троянцев и их союзников: "Есть перед градом троянским великий курган и высокий, в поле особенный, круглый отсель и оттоле. Смертные с давних времен называют его Ватиеей, но бессмертные боги — могилою быстрой Мирины. Там и троян и союзников их разделилися рати". В схолиях и комментарии Евстатия сообщается по поводу этого отрывка, что Мирина была амазонкой, дочерью Тевкры и женой Дардана, и что от ее имени якобы получил название расположенный в Эолии город Мирина. Разумно предположить, что комментаторы правы, ибо в позднейшей литературе это название существенным образом связано с амазонками, а в различных уголках греческой земли часто упоминаются их могилы, всегда воспринимавшиеся с удивлением и трепетом, сродни тому, с которым Гомер упоминает гробницу Мирины.

Итак, амазонки в том виде, в котором они присутствуют в древнейших поэмах, представляют собой орду женщин-воительниц, выступающих против мужчин и представляющих опасность даже для самых отважных из героев. Они являются обитательницами Малой Азии, чувствуют себя дома в окрестностях Ликии и соперничают с фригийцами на реке Сангарии. С могилой одной из них связан некий намек на нечто сверхъестественное. Поэт не говорит нам, была ли она другом или врагом Трои. По аналогии с подобными гробницами, на которые указывали в различных частях Греции, погребенная в ней женщина вполне могла оказаться врагом. Тем не менее греческие комментаторы видели в ней впоследствии одну из прародительниц царской династии Трои.

В этом вопросе мы можем положиться на свидетельство "Эфиопии", которая сообщает нам о союзе между амазонками и троянцами. Таким образом, мы переходим от гомеровской эпической поэмы к эпическому циклу. Прокл в своей "Хрестоматической Грамматике", которую цитирует Фотий, утверждает, что за последней книгой "Илиады" следовала "Эфиопия", написанная в пяти частях Арктинием Милетским (около 750 года до н. э.). Свое изложение он начинает так: "Амазонка Пентесилея, дочь Ареса, рожденная во Фракии, является, чтобы помочь троянцам. Ахилл сражает ее во всей гордой доблести, троянцы хоронят Пентесилею. Ахиллес убивает Терсита за презрительные речи в собственный адрес и издевку над его предполагаемой любовью к Пентесилее; гибель Терсита вызывает раздоры среди греков". Проследить историю Пентесилеи ранее даты написания "Эфиопии" не представляется возможным. Сколько прибавил поэт к скупо описанной Проклом романтической ситуации, определить невозможно, ибо свидетельства его личного вклада погибли вместе с его основным трупом. Безусловно, эта легенда не утратила патетики под руками уймы более поздних писателей и художников. Сохраненный Проклом общий контур свидетельствует только о "предполагаемой любви" Ахилла к царице, и, тем не менее, он предоставил почву для буйства романтической фантазии авторов последующих времен[24]. В "Эфиопии" Пентесилея именуется фракийкой, что заставляет нас думать о том, оговорился ли автор, или же он вполне серьезным образом видел во Фракии родину этого народа, а в Аресе его бога-покровителя. Диодор называл Арея отцом Пентесилеи, а Отриру (Otrere) — матерью. Св. Василий добавляет, что она была царицей амазонок понтийской Алопы (Alope), но в другом месте Отрира также называется дочерью Ареса; мать ее звали Гармонией, а детьми были Ипполита и Пентесилея. Впрочем, Арей достаточно часто именуется греческими писателями отцом амазонок как таковых, а Гармония их матерью.

Другая женщина упоминается по имени в отрывке эпоса, сохраненном комментатором к третьей Немейской оде Пиндара, строка 64: "Теламон, неутомимо в битве, кричащий первым принес облегчение нашим другам, сразив мужеубийственную и безупречную Меланиппу, собственную сестру златопрепоясанной царицы". Принадлежность ее к амазонкам подчеркивается эпитетом мужеубийственная и родством со "златопрепоясанной царицей", которая может быть только Ипполитой. Фрагмент должен являться частью длинного пассажа — если не целой поэмы — описывающей сражение Теламона и его товарищей с воительницами.

То, что хорошо известная повесть о Геракле и "златопрепоясанной царице" являлась частью какой-то песни Эпического Цикла, кажется достаточно разумным предположением[25]. Поэтому полнее можно набросать их простые очертания, доносимые до нас поздней поэзией и прозой. Точное свидетельство ранних ваз, на которых Геракл изображен вместе с амазонкой, позволяет датировать эпический источник поздних версий временем с VIII по VI век до Рождества Христова. Общая схема сюжета такова: Геракл, прибыв в Фемискиру, готовится к битве за пояс, за которым был послан, однако успешно добывает его, не прибегая к оружию, после чего Гера поднимает против него других амазонок. В последующей битве Геракл одерживает победу, однако убивает Ипполиту. Здесь мы впервые слышим о стоящей на берегах Фермодона Фемискире как о родном городе амазонок. Как и в случае Пентесилеи и Ахиллеса легенда о Геракле и Ипполите отмечена прикосновением романтики.

Еще более поэтичной является повесть о Тесее и его амазонке, которую обыкновенно зовут Антиопой, но чаще Ипполитой. Объяснение тому кроется, вероятно, в великом обаянии, которым наделялись традиционные подвиги Тесея, национального героя Афин. Геракл, некогда популярный у мастеров старого стиля, постепенно был оттеснен с росписей ваз Тесеем, то же самое произошло и в литературе. Вполне возможно, что легенда, послужившая основой для повести о Тесее и Антиопе, возникла позже, чем та, что легла в основание сюжета о Геракле, ибо Тесей появляется в компании амазонок лишь на краснофигурных вазах, но не на более древних образцах керамического искусства. В соответствии с Павсанием существовало две версии повести об Антиопе: принадлежащая Пиндару, который утверждал, что она была украдена Пирифоем и Тесеем, и вторая. Агиаса (Agias), или Эгиаса (Hegias) Трезенского, полагавшего, что, когда Геракл вместе с Тесеем осаждал Фемискиру, Антиопа предала родной город ради любви к Тесею. Обе версии дополняются афинской повестью о вторжении в Аттику амазонок, разыскивавших свою царицу. Какую долю материала извлек из цикла Эврипид, усматривавший в матери Ипполита отвергнутую Тесеем жену, определить невозможно.

Вклад эпического цикла в намеченную Гомером идею существования амазонок можно подытожить в виде общей характеристики представительниц этого народа. Поэт видел в амазонках всего лишь орду устрашающих своей мощью воительниц, появляющихся из ворот Азиатского мира. Поздний эпос рассматривает их как жителей города на берегу Эвксинского Понта возле устья Фермодона. Таким образом, они считаются оседлым племенем, обитающим на окраине цивилизованного мира. Их место в восточных краях, куда осмеливаются заплывать только искатели приключений и суровые колонисты. Предания рассказывают об их героинях — Пентесилее, Ипполите и Антиопе, — вводя амазонок в непосредственный контакт с греческой легендарной историей.

С известной степенью надежности можно предположить, что Гомер считает амазонок сказочными созданиями, Цикл — женщин из романтической легенды, а греческие историки — варварское племя. Ценность подобного утверждения заключается в его умозрительном характере, а не в точном соответствии деталям. Это всего лишь другой способ сказать, что эпическая поэма как средство повествования уступила место прозе. Вторжение женщин в Аттику, событие, вероятно, впервые описанное в Цикле, является историческим фактом. В таковом качестве его и рассматривали греческие историки, — полностью опровергающим любые сомнения по поводу существования амазонок[26], так как памятью сему служили многочисленные гробницы воительниц в греческих землях[27]. Повесть, которую Павсаний слыхал о похороненной в Мегаре Ипполите, возможно, является типичным примером поэтической легенды, существовавшей среди селян и сохранившей память о нашествии: "Я и о ней напишу то, что рассказывают мегарцы: когда амазонки из-за Антиопы пошли войной на афинян и были побеждены Тесеем, то большинству из них суждено было погибнуть в сражении; Ипполита же, сестра Антиопы и в то же время начальница женщин, с немногими из них бежала в Мегары; в сознании, что она причинила войску несчастье, она пала духом, особенно при таком положении дел, а тем более, видя невозможность вернуться домой, в Фемискиру, поэтому она и скончалась от горя, и когда она умерла, тут ее и похоронили; по внешнему виду памятник ее похож на щит амазонки"[28]. Положение, которое историки уделяли вторжению амазонок в хрониках, кажется столь же неизменным, как и положение Троянской войны. Геродот в 9-й книге истории утверждает что афиняне обосновывали свои претензии на почетное место в строю перед битвой при Платеях памятью о "деяниях древних": во-первых, оказанной Гераклидом помощью; во-вторых, походом на Фивы, предпринятым, чтобы отомстить за убитых сподвижников Полиника; в-третьих, отвагой перед лицом захватчиц, "которые некогда с реки Фермодона вторглись в Аттическую область," и наконец, тем, что не хуже других городов сражались в Троянской войне. В последовательности названных здесь событий вторжение это названо перед Троянской войной, что хронологически согласуется с традиционной датой правления.

Следует отметить, что Геродот придерживается географической теории цикла и помещает родину воительниц на берегах Фермодона. Страбон очевидным образом следует Геродоту и его предшественникам, однако Диодор, излагая рассказ Дионисия Митиленского, опиравшегося на Тимоэта (Thymoetas), говорит, что огромная орда амазонок, которыми командовала царица Мирина, вышла из Ливии, прошла Египет и Сирию и остановилась в Эолиде, в Каике, где женщины основали несколько городов. Впоследствии, свидетельствует Диодор, они основали Митилену, расположенную чуть далее Каика.

Кроме расположенной в Эолиде Мирины[29] и Митилены на Лесбосе, еще несколько городов Малой Азии гордились тем, что были основаны амазонками. Притязания эти подтверждает тот факт, что в окрестностях их на монетах были популярны изображения фигур или голов амазонок, что являлось достаточной редкостью. Во фрагменте из Эфора, родившегося в Киме и, потому, по-видимому, сведущего в подробностях местных преданий, утверждается, что амазонки жили в Мисии, Карии и Лидии и возле них. Свидетельство это в целом указывает не на равнину в устье Фермодона как на традиционное место обитания расы, но на область, значительно более удаленную на запад, а именно на ту часть Малой Азии, которая граничит с Эгейским морем. Этот факт легко согласуется с географической оправой предания о Беллерофоне, где Гомер говорит, что амазонок искали и нашли неподалеку от Ликии. Не столь уж далеко отсюда находятся остров Патмос, на котором находилось урочище по имени Амазониум, и остров Лемнос, где располагалась другая Мирина. Утверждают, что Арктиний внес в сагу мотив конного столкновения лидийцев и магнезийцев с амазонками. Сценой происходившего должна была стать именно эта часть света. Однако тот же самый автор говорит, что Пентесилея, прибывшая на помощь троянцам, была фракийкой. Это направляет наш взгляд за пределы Малой Азии, хотя Фракия соседствует с Троадой и находится по другую сторону Геллеспонта. Возможно, что непосредственное упоминание Фракии именно в связи с этой царицей следует согласовывать с фактами, указывающими на третью традиционную родину описываемого племени, а именно на области Скифии, расположенной к северу от Эвксинского Понта и Меотийского Озера.

Геродот очевидным образом считал Фемискиру первоначальной родиной амазонок[30]. Во всяком случае, назвав их однажды "женщинами с Фермодона", он не возвращается более к описанию их предков. Быть может, таким образом он оказывает нам существенную услугу, ибо, указывая на группу людей, по его мнению, происходящих от амазонок, он как бы выводит этих самых предков на свет истории. Автор рассказывает нам о миграции отряда амазонок в дикий северный регион, лежащий между Черным и Каспийским морями, за Меотийским озером и Танаисом. От их брачных связей со скифами произошло племя савроматов, в котором женщины были и воительницами и охотницами. Прочие авторы также рассказывают о пребывании амазонок на Меотийском озере, водная гладь которого была более известна грекам по ее западному пределу, Херсонесу Таврическому, — тому месту, где Ифигения жила в качестве жрицы жестокой богини. Даже Кавказские горы и неясно очерченная Колхида были милее эллинскому миру, чем эти дикие скифские края. Греческие путешественники приносили вести о странных обычаях северных племен. Они рассказывали, что тавры приносили всех потерпевших кораблекрушение возле их берегов в жертву своей Артемиде и что женщины савроматов их не выходят замуж, пока не убьют мужчину из враждебного племени.

Эсхил в "Прометее Прикованном" также связывает амазонок с северными краями. Интересно сопоставить географию этого отрывка с предлагаемой Геродотом, поскольку поэт жил раньше историка и потому полагался на расплывчатые сообщения о тех регионах, предшествовавшие тщательно продуманной карте Геродота. Эсхил помещает кочевых скифов на далеком севере, возле Океана, в чем ему следует Страбон, в то время как Геродот определенным образом обнаруживает их в Каркинитийском заливе, к западу от Херсонеса Таврического. Халибы, которых Геродот и Страбон помещают к югу от Черного моря, перенесены Эсхилом на север Скифии. Но еще более странно то, что он располагает Кавказские горы на севере от Черного и Азовского морей. На юге от них обитают "амазонки, мужей ненавидящие, которые в позднее время станут жить в Фемискире у Фермодона". В других местах "Прометея" амазонки именуются "обитательницами колхийских земель, девами, бесстрашными в битве", и дом их явным образом помещается возле "скопища скифов, которые правят землей у пределов Меотийского озера". В "Просительницах" Эсхил снова вспоминает об амазонках, явным образом помещая их первоначальный дом возле Меотийского озера и считая этот край практически идентичным Колхиде или же примыкающим к ней. Он говорит, что отсюда они перебрались в Фемискиру, в то время как Геродот придерживается противоположной теории, утверждая, что из своей исходной прародины Фемискиры эти женщины перебрались в Скифию. Вполне уместно предпочесть последнюю точку зрения, поскольку она была общепринятой в античное время, а Геродот как более поздний автор относился к географии более научным образом. Страбон, обладавший значительными возможностями в области сравнения противоречащих друг другу точек зрения, вполне определенно заявляет; что Фемискира, окружающая ее равнина и поднимающиеся над ней горы принадлежали амазонкам и что онн были изгнаны из собственного дома[31]. Можно сделать вывод о том, что греческая традиция связывала существование амазонок с тремя центрами — одним, находившимся в западной части Малой Азии крупным районом, образовывавшим полосу, протянувшуюся от Пропонтиды до оконечности Ликии; вторым, располагавшимся в Понте вдоль берега Эвксинского моря и ограниченным на западе Синопой, на востоке — Колхидой, в то время как неопределенная южная граница его проходила примерно по Каппадокии; и третьим в Скифии, начинавшимся в Херсонесе Таврическом и включавшим в себя регионы, расположенные к северу и востоку от Меотийского озера, а также, возможно, окаймляющие Эвксинский Понт с севера и запада, включая Фракию. Каждый из этих регионов настолько велик, что признать его центром можно только с помощью некоторого насилия над этим словом. Нити родства тянутся отсюда в Ливию, Египет и Сирию. В этом лабиринте и следует искать источник легенды об амазонках. Чтобы завершить наш короткий обзор связанной с легендой географии, необходимо привести перечень греческих местностей, особенно часто упоминаемых в повествовании о вторжении амазонок: Афины, Трезен, Мегара, Херонея, а также Халкида в Эвбее и Фессалия.

Однако рассказ об амазонках, какими представляли их греки, не будет полон, если не упомянуть несколько дополнительных деталей. К числу их относится особенно повлиявшее на воображение последующих поколений предание о том, что женщины эти имели своим обычаем выжигать себе правую грудь, чтобы она не мешала натягивать лук. Объясняется этот обычай толкованием слова амазонка как а-маз, то есть безгрудая. Возможно, эта ложная этимология была рождена теорией, считавшей сарматов потомками амазонок, ибо Гиппократ Косский, младший современник Геродота, подробно описывает эту процедуру, принятую у сарматских женщин. Филострат, напротив, старается доказать, что амазонки не калечили себя подобным образом. Наиболее здравым аргументом, противоречащим общепризнанности этой теории в древние времена, является то, что ни на одном из дошедших до нас произведений греческого искусства мы не найдем изображения одногрудой амазонки. В пользу противоположной точки зрения изобразительные источники могут свидетельствовать только тем, что, по всей видимости, в скульптуре и живописи было принято изображать этих женщин лишь с одной обнаженной грудью.

Отсюда с неизбежностью следует вопрос об изображении амазонок в греческом искусстве. Битва между ними и греками была любимой темой у создателей фризов, с которой конкурировали мифическая война лапифов и кентавров и исторические сражения между греками и персами. И в каждом из этих случаев греческое стремление к простоте в искусстве требовало, чтобы основной элемент был найден в результате анализа, чтобы композиция представляла ситуацию красноречивым образом. Отсюда следует, что в сценах из Персидских войн грек противостоял персу, в Кентавромахии человек цивилизованный — человеку дикому, а в сражениях с амазонками мужчина — женщине. Поэтому греческий художник в первой ситуации подчеркивает национальную одежду сражающихся, во второй — облик чудовищ и в третьей — женственность амазонок, подчеркнутую мужественностью их врагов. Воительницы на фризах неизменно прекрасны. В изображениях павших чувствуется особенная нежность художника; находящиеся в отчаянном положении амазонки доблестны и воодушевлены, но вместе с тем хрупки и благородны. Победоносные в данный момент воительницы не позволяют себе никакого дикарского восторга, как это делают свирепые кентавры в подобной ситуации. Одеждой их обыкновенно является короткая, подобранная для боя туника, часто открытая на боку, чтобы показать прекрасную женскую фигуру. Художник всегда усматривает в них не каких-нибудь чужестранок, облаченных в фантастические одеяния, он явным образом утверждает, что это женщины, сражающиеся с мужчинами.

Дошедшие до нас знаменитые изваяния стоящих амазонок, унаследовавшие артистические традиции мастеров V века, тоже обнаруживают подобную симпатию. Лица их спокойны и идеально прекрасны, тела принадлежат молодым женщинам в расцвете сил — сильные, гибкие и изящные, они облачены в короткие туники, оставляющие открытой одну грудь.

Существуют также скульптурные изображения конных амазонок. Возможно, одним из наиболее прекрасных среди них является найденный в Эпидавре фрагмент, запечатлевший коня и наездницу, ныне хранящийся в Национальном музее Афин. Эта амазонка одета в короткую, перепоясанную тунику, на шее ее застегнут плащ. Она удивительно гибка и прекрасна, идеально сидит на коне; но более всего впечатляет контраст между ее стройным телом и могучим жилистым корпусом животного.

В Неапольском музее находится скульптура, относящаяся к более позднему периоду. Она изображает амазонку мертвой, распростершейся на спине. На ней обыкновенная одежда, короткая, открывающая одну грудь туника, под лежащей фигурой копье. Приоткрытые губы свидетельствуют о последнем дыхании. Вся фигура проникнута ноткой печали. Набухшие груди предполагают материнство. Это, возможно, указывает на то, что в состав скульптурной группы входила и фигура младенца. Работа привлекает к себе особенный интерес, как созданная в последний период существования греческого искусства, когда внутренний пыл еще не оставил его. Вне сомнения произведение является частью и близкой копией скульптурной группы, установленной Атталом на Афинском Акрополе.

Вазовая роспись в большей мере, чем ваяние открывает нам характерное для амазонок оружие — щиты в форме плющевого листа, скифский лук и боевой топор. Здесь мы также видим мантию из шкуры леопарда, подобную той, в которой Пентесилея была изображена на находившейся в Дельфах картине Полигнота. Типы амазонок на росписи ваз многочисленны. Они запечатлены во всех мыслимых ситуациях, которые могут засвидетельствовать их мастерство в бою и охоте: пешими, верхом на конях, на колесницах, готовящимися к бою, приносящими клятву эфеба, уносящими мертвых и так далее. Группы на вазах нередко напоминают нам фризы. Кроме подобных портретов амазонок сцены на сосудах иллюстрируют сказание о Геракле и легенду о Тесее.

Отсюда вне сомнения следует, что тема женщин-воительниц была не менее популярна и у великих художников, поскольку нетрудно предположить, что горшечники следовали моде на этот сюжет — как и на любой другой. Произведения великих мастеров до нас не дошли. И вазы с этой точки зрения являются наилучшим источником информации, их свидетельству находятся и немногие подтверждения в литературе.

Таковы, в общем, основные черты предания об амазонках, сыгравшего столь важную роль в греческом искусстве и литературе. Короткий обзор является естественным введением к исследованию связанных с этими женщинами культов, ибо без четкого понимания легенды некоторые подробности религиозной практики останутся непонятными. При этом следует обратить особое внимание на следующие пункты: стойкое верование греков в реальное существование амазонок; представление о них, как о необычайно свирепых воительницах, вопреки всем разнообразным идеям, способным опровергнуть эту точку зрения; а также обычай связывать их с несколькими определенными географическими центрами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.