ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В роковые для России годы небывалую активность в ее столице проявляли посольства трех держав: Германии, Великобритании и Франции. Это были три гнезда, три центра, три деятельных штаба, каждый во главе с опытнейшим дипломатом.

Начало мировой бойни заставило графа Пурталеса уехать в Берлин, оставив величественный особняк германского посольства на растерзание обезумевшей уличной черни. В Петербурге (вскоре переименованном в Петроград) остались действовать Морис Пале-олог и Джордж Бьюкеннен. Оба имели за плечами колоссальный опыт и, сознавая, что от состояния российских дел зависит будущее как Европы, так и мира, напрягали все свои усилия, чтобы громадная держава на востоке континента исправно функционировала, используя свои безграничные ресурсы всяческого сырья и людского материала.

Дипломаты обычно не вмешиваются во внутреннюю жизнь страны, при правительстве которой они аккредитованы. Однако это нисколько не мешает им при случае поддерживать заговоры и даже втайне финансировать террористические акты.

Время от времени казенный мир русской столицы сотрясали неожиданные и трудно объяснимые перемены. Так вышло с назначением министром внутренних дел Протопопова, с отставкой и моментальным возвращением на пост главы правительства Горе-мыкина, с отставкой молодого вылощенного англомана Сазонова, возглавлявшего Министерство иностранных дел, наконец, скандальное отрешение от должности Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, после чего руководство всеми русскими фронтами взвалил на свои неопытные плечи сам Николай И. Все эти перемещения походили на беспокойную поверхность текучих вод, и только люди, опытные, искушенные, догадывались об истинной подоплеке взлетов и падений государственных персон, судьба которых самым тесным образом сплеталась с участью изнемогающей под бременем войны империи.

Пост полномочного представителя Великобритании в России Джордж Бьюкеннен занял за год до убийства Столыпина и за четыре года до начала Великой войны.

Агреман на нового посла был получен без всяких затруднений. Бьюкеннен познакомился с царской четой 16 лет назад, еще в пору, когда Николай II и Александра Федоровна были женихом и невестой. Подобное знакомство конечно же весьма учитывалось при назначении сэра Джорджа. Сердечный прием в Зимнем дворце и в Царском Селе ему был обеспечен.

Нового посла Великобритании ждали в Петербурге неотложные дела. В первую очередь следовало разрешить межгосударственные трения, связанные со строительством железной дороги в Персии. Русское правительство не могло равнодушно взирать на лихорадочную деятельность английских агентов, наводнивших приграничную с Россией азиатскую страну. В памяти русских не меркло злодейское убийство Грибоедова… Кроме того, на плечи Бьюкеннена свалились хлопоты английских рыбопромышленников. Дело в том, что Россия недавно запретила лов рыбы в своей прибрежной зоне (от трех до двенадцати верст). С энергичными протестами немедленно выступили Великобритания и Япония.

Сэр Джордж стал частым гостем в царских резиденциях. По части приближенности к трону с ним мог состязаться лишь посол Франции Морис Палеолог.

Расположение царя помогло Бьюкеннену пережить грандиозный скандал, связанный с кражей секретнейших документов русского Генерального штаба. Морской атташе английского посольства сумел соблазнить изрядной суммой одного из штабных чиновников и оказался обладателем книги морских сигналов русского военного флота. Операция сорвалась при передаче денег и документов. Виновники попались с поличным. О скандале разнюхали газеты. Сэр Джордж моментально ощутил, что сидит в своем важном кресле, словно на раскаленной сковородке. В Лондоне таких провалов не прощали. Бьюкеннен опрометью бросился в Царское Село… Покровительство государя помогло замять скандал «малой кровью». Морского атташе выслали из России, а штабного чиновника осудили на двенадцать лет каторги.

Полномочные представители великих европейских держав традиционно сознают свое значение и влияние. С их мнением не могут не считаться самые высокопоставленные деятели тех государств, в которых они аккредитованы. Задача послов состоит в том, чтобы умело пользоваться этим влиянием. Оба дипломата – и английский, и французский – демонстрировали высочайшую степень своего искусства.

Помимо прочных позиций в Зимнем дворце оба посла сумели создать обстановку искренней сердечности в российском Министерстве иностранных дел. Сазонов считался убежденнейшим англоманом, просвещенным европейцем. Джентльменская дружба связывала его с Бьюкенненом с тех пор, когда он работал советником русского посольства в Лондоне. Русский министр иностранных дел был частым и желанным гостем в посольствах обеих стран, оба посла неизменно встречали в сазоновском кабинете сердечнейший прием.

Устранение Столыпина и осуждение думской фракции большевиков в Сибирь выглядело как вполне естественное развитие внутреннего кризиса, назревавшего в России с каждым днем. На повестку дня выдвигалась главная задача: стравливание держав, в которых еще сохранялись самодержавные монархии.

Такими государствами в Европе являлись Россия, Германия и Австро-Венгрия.

В прошлом веке сумасбродный Петр III, едва утвердившись на дедовском троне, немедленно разорвал союз с Францией и протянул руку Фридриху П. В одно мгновение вчерашний враг превратился в союзника. Этот политический зигзаг, который прозевало посольство Великобритании в России, решительным образом изменил итоги кровопролитной Семилетней войны. Хищная Германия спаслась от неминуемого поражения и осталась безнаказанной.

При одной мысли, что нечто похожее может произойти и в нынешней войне, Джордж Бьюкеннен надолго лишался покоя. А Германия, он знал, истощая свои силы на два фронта, настойчиво искала любого способа выключить Россию из этой слишком затянувшейся войны. И поиски эти становились все более бесцеремонными.

Намерения Германии полностью совпадали с настроением так называемой «немецкой партии» в России. Возле русского трона все чаще появлялись люди, сознававшие, что эта истребительная бойня совершенно не нужна России. Продолжение ее грозит опасностью страшного революционного взрыва. Жестокая война уже давно утратила патриотический порыв, с каким была встречена три года назад. Погибельность ее начинало сознавать все взбаламученное русское общество.

Свою задачу дипломата, полномочного представителя страны, чьи интересы заключались в полнейшем сокрушении Германии, Джордж Бьюкеннен видел в разрушении интриг «немецкой партии», в обезвреживании нежелательных настроений в ближайшем царском окружении. Самую деятельную поддержку он находил у французского посла Мориса Палеолога. Цели обоих дипломатов покамест совпадали полностью: Россия должна, она просто обязана продолжать войну! Если только русский солдат воткнет штык в землю, хищные тевтоны обрушатся всей своей мощью на прекрасную Францию. Светоч мира, блистательный Париж, избежавший «чудом на Марне» немецкого вторжения, не допускал и мысли повторения недавнего кошмара. Не улыбался разгром союзника и Лондону. Век назад водная гладь Ла-Манша остановила порыв Наполеона. Однако где гарантия, что кто-ни-будь из нынешних немецких стратегов не плюнет на эту природную преграду?

Укрываясь за траншеей Ла-Манша, Великобритания пристально следила за тем, чтобы политический котел Европы клокотал на определенном градусе. Подобно опытному повару, английская дипломатия время от времени подбрасывала в этот котел необходимые добавки, не допуская, чтобы варево вдруг не выхлестну-лось через край.

Служба в такой сложной, с явной азиатчиной, стране усыпана не одними розами. Сэр Джордж познал и горечь поражений. Убийство Столыпина, свержение с поста Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, зверская расправа с Распутиным, замена министра иностранных дел англомана Сазонова – таков неполный перечень дипломатических неудач Бьюкеннена. Его враги, его противники работали, напрягая силы и не упуская ни одной возможности в сложнейшем мире политических интриг.

Нынешней зимой вынужден был оставить свой высокий пост Коковцев. Следом за ним слетел и отправился на Кавказ князь Орлов, много лет являвшийся начальником военной канцелярии царя… Не удержался Маклаков, заменили Сухомлинова, Щегло-витова и Саблера.

Громогласный толстяк Родзянко, председатель Думы, сумел образовать комитет из представителей армии, Думы и промышленности с громадными полномочиями (Военно-промышленный комитет во главе с Гучковым). Как бы в ответ «немецкая партия» ответила атакой на Сазонова, министра иностранных дел. В отстранении Сазонова сказалась личная ненависть к нему самой царицы. Сазонов решительно противился как удалению на Кавказ великого князя Николая Николаевича, так и в особенности тому, чтобы Николай II взваливал на свои плечи тяжкое бремя Верховного главнокомандующего. В довершение к этому Сазонов принялся подбивать группу министров обратиться с прошением к царю с просьбой убрать из правительства Горемыкина.

От неудач никто не застрахован. Необходимо, чтобы победы перекрывали поражения. До последних дней так оно и выходило, и сэр Джордж уверенно исполнял свои нелегкие обязанности. Однако чем было перекрывать сначала немилостивое, а затем и явно враждебное отношение самой императрицы Александры Федоровны?Возраставшие козни «немецкой партии» сильно подрывали престиж посла Великобритании. Отношения с двором портились непоправимо. И по мере того как ухудшалась обстановка на фронтах, Бьюкеннену все труднее приходилось испрашивать высочайшую аудиенцию для передачи Николаю II разнообразных обращений британского правительства.

Как и многие вокруг, сэр Джордж также считал, что год 1916-й явился «последним» не только для России, но и для Европы. В следующем, 1917 году мир пережил небывалое крушение всего политического здания воюющего континента.

Может быть, потому, что этим годом как бы подводилась черта под всем прежним привычным мироощущением, многое из происходившего тогда для современников окрашивалось умилительным закатным светом. Больше этого уже не повторялось никогда.

Весну 1916 года Джордж Бьюкеннен вместе с семьей провел в Крыму. Всю свою последующую жизнь он с грустью вспоминал эти очаровательные две недели. Из Петрограда он выехал в холодный слякотный денек, несло дождь со снегом, по Неве гнало крупный ладожский лед, а под Севастополем его встретила кипень бледно-розовых садов. Все южное побережье цвело и благоухало. Синее море, синее небо, потоки солнца и легкий загар на милых женских лицах.

Несколько дней сэр Джордж провел в Севастополе, затем жена и дочь стали настаивать на переезде в Ялту. Пришлось покориться. Власти словно состязались в стремлении угодить. Из Петрограда английская семья ехала в салон-вагоне, не смешиваясь с пассажирами, в Крыму им подавались роскошные автомобили, размещались гости на самых изысканных виллах. Одно неудобство испытывал сэр Джордж – эта навязчивая, утомительная манера русских всюду устраивать встречи с поднесением хлеба и соли. Приходилось принимать, неумело держать в руках громадные пахучие караваи с полными солонками, выслушивать пространственные приветственные речи и всякий раз напрягать собственное красноречие для ответного слова.

В ялтинском яхт-клубе семью посла встретили исполнением гимна «Боже, храни короля», в Ливадии, на открытии госпиталя для раненых солдат, во время православного молебна были упомянуты в молитве имена английского короля и королевы. В последний день пребывания в «крымском раю» сэр Джордж нашел в автомобиле не только серебряное блюдо с хлебом-солью, но и целый ящик старого бургундского вина.

Впоследствии Бьюкеннен растроганно писал: «Необыкновенно грустно оглядываться назад на эти счастливые дни, отошедшие в вечность…»

Крымская поездка английского посла явилась желанным роздыхом после напряженных месяцев работы, как бы заслуженной наградой за удачи в своей слишком непростой, слишком хитроумной деятельности.

Прошедшей зимой Бьюкеннену (естественно, с помощью Пале-олога) удалось во многом нейтрализовать усилия «немецкой партии». При этом особенное внимание было направлено на безалаберную деятельность Распутина. Сэр Джордж, многонаблюдавший этого неграмотного, вечно полупьяного мужика, писал: «…политическая жизнь шла по направлению тех, интересам которых он служил и чьи интриги поддерживал. Необразованный и огрубевший от избытка чувственных наслаждений, он вряд ли мог конкретно понимать или направлять политику. Он предоставлял это другим, а сам довольствовался тем, что им руководили».

Таким образом, вокруг царского трона кипела напряженная, не всегда тайная война. Зимний дворец, а с ним и Ставка Верховного главнокомандования становились объектами интриг противоборствующих сил.

Как истинный джентльмен, Николай II никогда не позволял себе ни словом, ни жестом дать понять, что на него имеют влияние так называемые «домашние обстоятельства». Однако Бьюкеннен, человек достаточно искушенный, прекрасно видел, каких усилий стоило императору сохранять свою знаменитую невозмутимость.

Жарким днем в конце июля Николай II пригласил английского посла в Царское Село. Он лишь вчера вернулся из Ставки. Сэр Джордж имел неотложное поручение склонить русского императора к решительной поддержке английского плана по Сербии. Балканы, взорвав Европу выстрелом Гаврилы Принципа, оставались до сих пор самым пороховым местом в мире. Сербия, православная страна, традиционно рассчитывала на симпатии русского народа.

– Вам нужно что-нибудь сообщить мне? – обратился царь к послу.

Бьюкеннен начал разговор с сообщения, что британское правительство ничего не имеет против вековых притязаний России на Константинополь и проливы. Николай II попросил передать британскому правительству сердечную благодарность.

– Могу ли я сообщить своему правительству, что ваше величе ство согласны с итальянскими требованиями о территориальной компенсации на Адриатическом море?

Император велел подать географический атлас. Бьюкеннена удивила уверенность и быстрота, с какими царь находил на довольно мелких картах точное положение самых, казалось бы, ничтожных пунктов.

Итальянские требования во многом совпадали с притязаниями Сербии. Это был старый вопрос о славянских интересах. Может ли Россия позволить Италии занять такое положение на Адриатическом море, которое сделало бы Сербию ее вассалом? Сазонов, человек слишком широкого ума, соглашался на уступки, однако ставил условием, что союзные державы гарантируют Сербии достаточную компенсацию. Сложность возникла от неуступчивости Сербии. На потерю национальной территории требовалось решение Великой скупщины, однако из-за войны созвать ее не представляется возможным.

– Осмелюсь напомнить вашему величеству, что из-за Сербии мы и начали войну.

– Однако вы не очень-то хорошо с нею обращались!

– Героизм сербов, ваше величество, вызывает беспредельное восхищение британцев. Но разве союзники не принесли и не приносят ради нее своих жертв? Сербы не вправе ожидать, что мы так будем поступать до бесконечности.

– Вы собираетесь потребовать с ее стороны необходимых жертв?

– Всего лишь уступку, которая уменьшила бы срок войны. Назавтра Бьюкеннен встретился с Палеологом. Выслушав его рассказ, французский посол заметил:

– Говорить таким языком – это значит наносить оскорбления нашему союзнику.

Англичанин жестко отрезал:

– К сожалению, ставки слишком велики, чтобы чувства како го-либо правительства могли повлиять на нашу политику!

Морис Палеолог кинул на собеседника свой обычный взгляд-укол, мгновенный, почти незаметный, однако проникающий чрезвычайно глубоко, подобно рентгеновскому лучу. Сэр Джордж явно нервничал. Что было причиной? Ухудшающияся отношения с царской четой? Недавно ему удалось узнать, как Николай II отреагировал на просьбу английского посла смягчить участь Бурцева, знаменитого разоблачителя провокаторов. Недавно Бурцев, вернувшийся из-за границы, был арестован и сослан в Сибирь. Бьюкеннен явился с ходатайством и добился от царя помилования осужденному.

Проводив настырного просителя, император раздраженно заметил Сазонову, в то время еще министру иностранных дел:

– Удивительно, что англичане и французы интересуются внутренними делами России куда больше, чем мы, русские, внут ренними делами Англии и Франции!

Повседневную борьбу с «немецкой партией» Бьюкеннен считал своими фронтовыми буднями. Здесь, на Неве, у него имелась своя передовая. В противоборстве с неприятелем он постоянно ощущал искусный локоть французского посла. Морис Палеолог, потомок одесских негоциантов, знал Россию лучше, чем кто-либо. Помимо этого у обоих дипломатов имелось множество секретных информаторов и агентов влияния.

Бьюкеннен раздобылся услугами Манусевича (Мануйлова), начальника канцелярии самого Штюрмера. Правда, сэр Джордж подозревал, что пронырливый Манусевич тайком заглядывает и во французское посольство.

До поры до времени оба посла считали, что главной их задачей является удержание России в войне. Тот и другой тесно сотрудничали, обезвреживая интриги «немецкой партии». Но тут из Лондона пришло распоряжение «оказать возможное содействие» японским планам. Сэр Джордж задумался. Япония намеревалась, пользуясь ослаблением России, округлить свои приобретения в недавней войне и алчно посматривала на северную половину Сахалина. Бьюкеннен пережил растерянность. Помогать японцам – значило наносить удар по русским, по своему союзнику против Германии! Что за коварство? О чьих интересах на самом деле заботятся в Лондоне?

Конец его колебаниям положило новое распоряжение: добиться аудиенции немедленно и высказать пожелания королевского правительства в самых решительных выражениях.

Места для сомнений более не оставалось.

Повод для аудиенции у императора представился весьма удобный: недавно король Великобритании изволил наградить русского императора одним из высших орденов – Орденом Бани. Послу поручалось вручить награду. Поскольку самодержец России пребывал в Могилеве, в Ставке, Бьюкеннен отправился туда в сопровождении чинов своего посольства.

Предстоявшее свидание посла с царем с глазу на глаз встревожило Штюрмера. Он попытался задержать отъезд англичан, однако Бьюкеннен довольно резко осадил его, указав ему «исполнить повеление императора без всяких отлагательств».

Англичане приехали в Могилев утром 18 октября. Им сообщили, что императрица с дочерьми находится в Ставке. В назначенный час посланцы явились на аудиенцию. Николай II принял их один, без Александры Федоровны. Она воспользовалась очередной возможностью уязвить посла, показать ему свое стойкое нерасположение.

Роскошный орден был поднесен, сказаны поздравления. Николай II просил гостей к завтраку. Императрица не появилась и за столом, присутствовали лишь две старшие дочери – царевны Ольга и Татьяна.

Во время завтрака Бьюкеннен сидел как на иголках. Проклятый этикет не позволял приглашенным вести деловые разговоры. Но ведь он для этого и приехал! Ерзая от нетерпения, посол проявил чудовищную неучтивость к своим соседкам-царевнам: он не только не развлекал их подобающим разговором, но и невпопад отзывался на их вопросы.

Завтрак подошел к концу. Николай II поднялся и стал прощаться с посторонними. Бьюкеннен решил наплевать на этикет.

– Ваше величество, прошу позволить мне один вопрос.

– Я вас слушаю.

Англичанин заговорил о предстоящем отъезде японского посла виконта Мотоно (он назначался министром иностранных дел). Посол, как и вообще японское правительство, полон решимости оказывать России посильную помощь. Высокое назначение виконта Мотоно открывает новые возможности для укрепления содружества двух держав. Что, если попросить Японию послать на Русский театр военных действий контингент своих вооруженных сил? Само собой, за соответствующую компенсацию…

Красивые глаза русского царя были устремлены поверх плеча посла за высокое окно, где резкий ветер срывал с деревьев дворцового сада последние листья. За послом в напряженных позах застыли военные: генералы Нокс и Вильяме и капитан Гренфель. Они сознавали всю рискованность затеи посла. Приближалась решающая минута.

При напоминании о компенсации глаза царя остановились на лице посла. Какое-то мгновение он его словно поразглядывал внимательнее.

– У вас имеются указания насчет неизбежных компенсаций? Напряжение военных прошло. Император откликнулся на де рзкое предложение.

Речь Бьюкеннена полилась свободнее. Никаких определенных указаний он не имеет. Однако, будучи в доверительных отношениях с виконтом Мотоно, он допускает мысль, что для японского правительства была бы весьма приемлема уступка русской, иными словами, северной половины острова Сахалин.

Ресницы императора дрогнули. Подобного развития беседы он не ожидал:

– Ни одной пяди своей территории Россия уступить не может! Боясь, что Николай II повернется и уйдет, посол совершенным образом отважился.

– Я беру на себя смелость, ваше величество, напомнить знаме нитый афоризм Генриха Четвертого: «Париж стоит обедни!»

Скулы императора покраснели. Он терял терпение. Посол поспешил задать вопрос: не предполагается ли возвращение царя в столицу?

– Да, через несколько недель я буду там, – ответил импера тор. Поколебавшись, он все же произнес любезным тоном: – Буду рад вас видеть.

На обратном пути из Ставки в столицу англичане живо обсуждали весь ход аудиенции. Дерзость посла была извинительна – вопрос не терпел ни малейшего отлагательства. Но вот реакция Николая II…

Кто-то указал на то, что за завтраком награжденный император не провозгласил, как того требовал обычай, тоста за здоровье короля Великобритании. К месту вспомнили, что Николай II даже не надел пожалованного ордена к завтраку…Откинув голову, Бьюкеннен погрузился в размышления. Все свои усилия (и посол Франции также) он направлял на сохранение России в войне. Это ему представлялось самым важным. Ради этого он напрягал все свое умение, все искусство. Он всячески противился тому, чтобы Николай II сам занял пост Верховного главнокомандующего (чем и заслужил немилость императрицы). Великий князь Николай Николаевич представлялся ему полководцем более значительным, нежели сам государь… Очень умело вмешался он и в интригу против Распутина. Проведав через информаторов о готовящемся отравлении «святого старца», сэр Джордж сумел сделать так, что яд в пирожных был заменен обыкновенным кофеином.

Вся работа Бьюкеннена преследовала одну большую стратегическую цель: Россия обязана воевать и, следовательно, должна оставаться сильной, боеспособной.

Как вдруг это распоряжение из Лондона о помощи японцам!

Чутьем опытного интригана он почувствовал, что многое в намерениях своего начальства он попросту не понимает. Замыслы настолько глубоки, что постичь их не под силу даже опытному дипломату с громадным стажем.

Николай II, как и обещал, вернулся в Царское Село через несколько недель. Бьюкеннен напомнил престарелому Фредерик-су о царском приглашении. Министр двора ответил благожелательно. Однако прошло более месяца, прежде чем обещанная аудиенция состоялась.

Это были чрезвычайно напряженные недели.

Потерял свой пост министра иностранных дел англоман Сазонов – верный человек.

В компенсацию за эти неудачи сэр Джордж был удостоен весьма теплой встречи в Москве. Широкая и хлебосольная, древняя столица постоянно пикировалась с надменным Петербургом. Бьюкеннена сделали почетным гражданином Москвы – честь, оказанная лишь девяти персонам, причем из иностранцев он – первый.

А в конце октября он принял и долго беседовал с Милюковым. Профессор собирался выступить в Думе со своей обличительной речью («Что это: глупость или измена?») и просил защиты в случае царского гнева. Сэр Джордж пообещал укрыть его в посольстве, а затем и переправить на военном корабле в Англию. В начале следующего года в Петрограде намечалось большое совещание союзников, и делегации приедут на крейсерах в сопровождении миноносцев… Такое мощное прикрытие вошло в обычай после прошлогоднего несчастья с лордом Китченером. Корабль, на котором плыл в Россию английский военачальник, был торпедирован в Северном море немецкой подводной лодкой. Англия лишилась выдающегося деятеля.Холодным осенним днем Бьюкеннен был доставлен в Царское Село, прелестное дачное место, где он бывал десятки раз. В уютном и покойном вагончике, похожем на душистую каретку парижской дамы полусвета, посол не переставал анализировать потрясающую новость, сообщенную ему вчерашним вечером молодым князем Сергеем Путятиным. Блестящий гвардейский офицер, князь недавно скандализировал царскую семью своей открытой связью с великой княжной Марией Павловной. Он жил в прекрасном отцовском дворце на Миллионной улице, неподалеку от Зимнего дворца. По умонастроению таких, как этот гвардеец, Бьюкеннен проверял свои предположения о перспективе ближайших событий в неспокойном Петрограде. Вчера Сергей Путятин засиделся в посольском особняке за ужином. Он почему-то был настроен с предельной откровенностью. Он поверг Бьюкен-нена в столбняк, вдруг сообщив, что убийство Распутина ничего не изменило, что дело решено поправить обыкновенным дворцовым переворотом. Участники – небольшая группа решительных офицеров гвардии. Пока не решено – будет ли убита вся царская семья или же можно ограничиться убийством одной императрицы.

Всю ночь сэр Джордж провел взволнованно, в глубоких размышлениях. Как видно, в самые ближайшие дни России предстоит ступить на совершенно новый путь. Перемена венценосца… Устранение императрицы… Новый государь Алексей II при регентстве дяди, великого князя Михаила… Посол предчувствовал, как будет ошеломлен лорд Мильнер, руководитель делегации Великобритании на конференции союзников. Крейсер с лордом Мильнером как будто уже вышел из гавани Саутгемптона и вскоре ожидается на Кронштадском рейде. Сэр Джордж не сомневался, что его новости для лорда Мильнера непременно скажутся на всем ходе конференции. Таково значение событий, совершающихся не публично, а тайком, под завесой официальных мероприятий.

На вокзале в Царском Селе англичан ждали дворцовые кареты. Камергер провел приглашенных в огромную приемную и принялся занимать их учтивым разговором. Сам Бьюкеннен, плохо слушая, краем глаза поглядывал в огромное, заснеженное окно. Внезапно он оживился: по расчищенной в снегу дорожке быстро вышагивал Николай II в шинели и папахе. Он совершал обычную прогулку в перерыве между аудиенциями. Бьюкеннен догадался, что день императора начался давно, он уже успел утомиться.

В последний раз посол прикинул, что он сейчас скажет русскому императору. Промелькнула мысль: как бы не вышло, что именно сегодняшний разговор получится последним. События надвигались грозной, неостановимой лавиной.Будучи введенным в кабинет царя, посол с самого начала поразился: Николай II стоял. Обычно же установился обычай, что посла Великобритании русский самодержец принимал без официальных формальностей, сразу же предлагал кресло и протягивал ему табакерку, а то и предлагал курить. На этот раз весь тон встречи был словно заморожен. Впрочем, суровую официальность можно было понимать и совершенно иначе: император помнил последний разговор в Ставке и не хотел такого же повторения – суровым началом встречи он как бы предостерегал посла не касаться тех вопросов, которые его совершенно не затрагивали.

Вблизи лицо императора поражало своей болезненностью. Бьюкеннен дольше обычного задержал взгляд на слежавшихся царских волосах. Создавалось впечатление, что, сняв теплую полковничью папаху, Николай II не причесался перед зеркалом. Однако нет, волосы были причесаны, но чрезвычайно редки, жидки. Русский царь катастрофически лысел. Эта картина быстрого увядания с неожиданною силой уколола совесть сэра Джорджа. Он вспомнил вчерашнее сообщение князя Путятина о подготовленном перевороте. Перед послом Великобритании стоял с каменным выражением чрезвычайно болезненного лица обреченный человек. В особенности жалко выглядели прилизанные волосы, сквозь них просматривалась бледная, нездоровая кожа царской головы. И эти дряблые мешочки под глазами… Эти «гусиные лапки» вокруг глаз…

Бьюкеннену пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки.

По протоколу, начинать беседу полагалось императору. Николай II с грустью сообщил о смерти графа Бенкендорфа, последовавшей сегодня утром. Граф много лет исполнял обязанности посла России в Лондоне, был убежденным англофилом. Сэр Джордж выразил сожаление и заметил, что трудно подыскать замену такому человеку. Царь обронил, что на пост российского посла в Великобритании назначается Сазонов. «Не доедет!» – подумалось Бьюкеннену. У него не выходило из головы вчерашнее сообщение князя Путятина. На получение агремана уйдет не меньше месяца: колеса дипломатической машины вращались величаво, не торопясь.

Тему предстоящей конференции затронул сам император. Как бы желая сообщить послу приятное, он выразил надежду, что совещание в Петрограде будет последним военным совещанием, следующая конференция союзников, несомненно, будет мирной, она станет вырабатывать условия капитуляции Германии.

– Осмелюсь возразить вашему величеству. Мне ближайшие события видятся совершенно в ином свете.

Откуда такой пессимизм? – удивился император. – Ваше величество, прошу позволить мне быть, как обычно, откровенным. Считаю своим долгом, ваше величество, изложить все свои сомнения. Конференция, и в этом нет никаких сомне ний, установит еще более тесную связь между товарищами по оружию. Но где гарантия того, что к приближающемуся дню нашей победы нынешнее русское правительство останется на сво ем месте? Вот что меня тревожит, ваше величество!

Император сощурился. Он словно пытался проникнуть в зрачки лукавого британца.

– Мне кажется, сэр Джордж, ваши опасения неосновательны.

– Напротив, ваше величество. Видимо, мимо внимания ваше го величества прошло включение Ллойд-Джорджем в свой воен ный кабинет представителя труда. В Лондоне сознают великое значение единого фронта нации перед лицом врага!

– Но разве вы не видите того же самого у нас? Я и мой народ едины. Мы полны решимости выиграть войну!

Бьюкеннен, словно колеблясь, тронул висок пальцем.

– Ваше величество, желаете ли вы, чтобы я говорил со всею откровенностью?

– Я вас прошу, сэр Джордж.

– Единство русского народа со своим государем не вызывает никаких сомнений. Но где взять убежденность в компетентности людей, которым вы, ваше величество, вверяете ведение войны? Есть ли мне необходимость обращать внимание вашего величест ва на недостаток фронтового снаряжения, на продовольственный кризис, на железнодорожную разруху?

– Вы полагаете… – И царь растерянно замолк.

– Все, чего народ России хочет, ваше величество, так это сильного правительства, которое смогло бы довести войну до по бедного конца. Что, если бы вашему величеству было угодно назначить председателем Совета Министров человека, пользую щегося доверием всей нации?

Царь пробормотал о последних переменах в министерстве.

– Мне кажется, – с отвагой продолжал Бьюкеннен, – я не сообщу ничего нового вашему величеству, если замечу, что мы, дипломатические представители, никогда не уверены в том, что новые министры сохранят свои посты на следующий день. Так часты эти перемены!

Сознавал ли Бьюкеннен, что переступает грань дозволенного?

Император находился в растерянности. Речь посла все больше напоминала выговор. Оборвать? Единственное, что удерживало царя, – это неподдельная искренность собеседника. Бьюкеннен волновался. Он понимал значение минуты.

– Ваше величество, позвольте указать на один-единственный путь, способный привести нас всех к победе. Этот путь – уничто жить наконец стену, отделяющую вас от своего народа…

Николай II изумленно вскинул на посла свои ясные романовские глаза. На этот раз дерзкая речь показалась ему исполненной глубокого смысла.

– Не могу забыть, ваше величество, удивительного вдохнове ния, которое охватило всех нас, когда ваше величество ровно год назад изволили посетить Государственную думу. Не пожелаете ли вы явиться туда снова? Не соизволите ли обратиться к своему народу? Обратиться как отец нации, отец народа. Вам стоит, ваше величество, лишь поднять свой палец, и депутаты, даже самые непримиримые, окажутся у ваших ног. Мы все это уже видели. В начале войны…

Вдохновение посла внезапно оборвалось: он увидел, что бровь императора самолюбиво изломилась.

– Вы считаете, сэр Джордж, что я должен приобрести доверие своего народа? А вы не думаете, что мой народ должен приобре сти мое доверие?

Бьюкеннен поспешил предотвратить вспышку закипающего гнева.

– Ваше величество, в этом смысле и следует понимать мое упоминание стены. Германские агенты сеют раздоры не только между союзниками. Они вносят отчуждение между вашим вели чеством и народом. Дергая за свои веревочки, они умело действу ют на назначения министров. Ее величество, например, окружена столь подозрительными людьми…

– Я сам выбираю своих министров! – резко перебил его Николай П. – И я никому не позволяю влиять на мой выбор!

– Позвольте спросить, ваше величество: как же вы их выбира ете?

– Навожу справки, выявляю тех, кого считают наиболее…

– Боюсь, что справки вашего величества ложны. Достаточно вспомнить господина Протопопова. Прошу простить, ваше вели чество, за мои слова, но этот человек привел Россию на край гибели!

Кровь бросилась царю в лицо.

– Я сам… сам!., избрал господина Протопопова из рядов Думы!

– Ваше величество, Дума не может питать доверие к челове ку, испачканному сношениями с агентами противника.

– Вы имеете в виду Стокгольм и Варбурга? Сэр Джордж, поверьте, эти слухи сильно преувеличены.

Аудиенция явно затянулась. Император все резче проявлял свое нетерпение. Бьюкеннен решился на последнюю попытку:

– Ваше величество, я отлично знаю, что не имею права гово рить подобным языком. Поверьте, я должен был собрать всю свою смелость. Меня побуждают на этот разговор исключительные чув ства преданности к вам и ее величеству. Если бы я увидел своегодруга, идущего темной ночью по дороге к пропасти, то мой долг, государь, предостеречь его от неминуемой опасности. Поверьте, ваше величество, что вы находитесь на перекрестке двух путей, за вами выбор, каким путем пойти. Один приведет к победе и славному миру, другой – к разрушению, к революции. Позвольте мне умолять ваше величество избрать первый путь. Сделайте это, государь, и вы обеспечите своей стране осуществление ее вековых стремлений, а самому себе – положение наиболее могущественного монарха в Европе. – Сделав небольшую паузу, посол вкрадчиво добавил: – Кроме того, вы обеспечите безопасность тех, кто вам столь дорог.

Эта зловещая добавка осмыслилась государем лишь впоследствии. В настоящую минуту Николай II был тронут проникновенным тоном своего велеречивого собеседника. Император внимательно заглянул в глаза посла, тот ответил твердым, немигающим взглядом.

– Благодарю вас, сэр Джордж! – произнес растроганно Николай II и протянул руку.

Аудиенция английского посла стала предметом салонных пересудов.

После Бьюкеннена аудиенцию имел министр финансов Барк. Он поразился состоянию императора. Николай II с трудом владел собой. Министр финансов вручил царю прошение о своей отставке, в ответ тот едва не кинул ему бумагу в лицо, нервно проговорив: «Теперь не время для министров покидать свои посты!»

От великих князей стали просачиваться слухи о реакции самой императрицы. Она возмутилась поведением посла. Пошли разговоры, что посол Великобритании в скором времени будет отозван.

Бьюкеннен имел встречу с великим князем Николаем Михайловичем. Через два дня император распорядился выслать великого князя в его имение под Херсоном.

Брат опального, великий князь Сергей Михайлович, встретясь с Бьюкенненом в каком-то из салонов, заметил, что если бы на месте посла был кто-либо из русских подданных, то, несомненно, после подобного поведения с императором он был бы немедленно сослан в Сибирь.

Бьюкеннена забавляли эти слухи. Правда, в иное время столь скандальная известность отразилась бы на его положении при дворе. Однако события развивались столь стремительно, что ореол всемогущества помазанника Божьего все более тускнел. В один из докладов полковника Торнгилла, помощника военного атташе, посол услышал заявление, что революция в России свершится на Пасхе. Посол лишь усмехнулся и не стал развивать эту тему. У него имелись совсем иные сведения.Пока же истекал первый месяц нового года и наступал срок представительной конференции союзников. Великобританию на ней представлял лорд Мильнер.

Приезда этого государственного деятеля с нетерпением ожидал не только Бьюкеннен. Появления лорда в мятущемся Петрограде ждали еще несколько человек…

Вспоминая впоследствии дни работы конференции союзников, Бьюкеннен никак не мог отделаться от ощущения, что как раз это важнейшее совещание и положило конец его пребыванию на таком высоком и трудном посту.

Все началось с приезда лорда Мильнера.

С первого же дня в русской столице глава британской делегации повел себя в высшей степени загадочно. К изумлению Бьюкеннена, в суматошном Петрограде у лорда имелся сугубо свой круг доверенных людей. Разумеется, полномочного посла его величества лорд от себя не отстранил, однако и доверием не обременил.

Стремясь поправить положение и завоевать доверие, сэр Джордж блеснул своей осведомленностью в секретном и посвятил приехавшего в самые сокровенные стороны жизни тех персон, которые интересовали лорда. Однако даже в этом он совсем не преуспел.

У лорда Мильнера была тревожная манера вести беседу: он терпеливо слушал и вникал, как вдруг бросал вопрос, короткий, точный, будто укол, и сразу выяснялось, что он знает о предмете разговора гораздо больше самого рассказчика.

О «самом толстом человеке в империи», о Родзянко, сэр Джордж совсем недавно вызнал, что он находится в интимных отношениях с женой Извольского, недавнего министра иностранных дел, а ныне посла в Париже. «А, Маргарита Карловна», – небрежно отозвался лорд Мильнер. И тут же вдруг спросил, отчего Артур Рафалович, племянник известного банкира, состоящий при Извольском, сотрудничает не с «Лионским кредитом», а с таким малоизвестным банком, как «Кредито Итальяно»? Бьюкеннен этого не знал и вызвал осуждающее движение начальственных бровей.

Лорда Мильнера интересовали «земляки с Волги»: Протопопов, Керенский, Ульянов (Ленин). Поди же знай! Бьюкеннен сообщил, что Протопопов, возглавляя думскую делегацию в Великобританию, в Лондоне тайно посетил специалиста по мужским болезням. Ленин? Можно узнать… Он постарается. Керенский? В прошлом году лишился почки – вырезали. А до этого проходил лечение в психиатрической клинике.

– Ольга Львовна вам известна? – осведомился гость.

Бьюкеннен пренебрежительно пожал плечами: жена, ничего примечательного. – А… Елена Львовна?

Посол осклабился и приготовился блеснуть.

Керенский, герой громких политических процессов, будучи женат, сожительствовал и с сестрой своей супруги. Он прижил с любовницей двоих детей, довольно взрослых. Недавно этот модный адвокат своеобразно разрубил запутанный семейный узел: он отыскал какого-то пронырливого офицерика и выдал за него свою многолетнюю любовницу, Елену. Вместо «треугольника» составилось две пары. Фамилия офицера? Кажется, Барановский. Да, именно Барановский.

– А как ваше пари? – внезапно спросил лорд. – Получили?

Заморгав глазами, Бьюкеннен силился сообразить, о чем речь. Мильнер напомнил: пари с Палеологом. В августе 1914 года оба посла поспорили (на пять фунтов стерлингов). Морис Палеолог уверял, что к Рождеству русские войска будут в Берлине.

«Боже мой, – все больше изумлялся Бьюкеннен, – откуда он все знает?»

Между тем лорд Мильнер перешел к вопросам неприятным для посла. Что это ему вздумалось спасать Распутина? И почему вдруг он проявил себя таким противником государя? Да, да, речь шла о снятии великого князя Николая Николаевича с поста Верховного. Русский царь сам возжелал встать во главе своих войск. Зачем ему в этом мешать? «Но он же не может!» – едва не сорвалось у Бьюкеннена. Однако он вовремя прикусил язык. И первой молнией пронеслось в его сознании чудовищное подозрение: настоящим противником Великобритании в этой войне является вовсе не Германия, а… Но тут он снова осадил себя. Мысли требовалось привести в порядок. Слишком глубокий, слишком сатанинский замысел забрезжил во всей этой гигантской бойне, гремевшей вот уже четвертый год.

Он все же пробормотал, что с удалением Распутина свалилась надежная ширма, защищавшая династию от всяческой грязи. Своей персоной этот мужик загораживал Романовых. Убрав от царя Распутина, устранили и этот спасительный зонтик. Грязь ударила бешеным ливнем… Что же касается снятия великого князя Николая Николаевича, то, взваливая на свои неопытные плечи тяжкое бремя верховного руководительства войсками… Сэр Джордж не договорил и виновато замолчал: такая уничижительная насмешка прочиталась им в светлых глазах лорда Мильнера!

Не приговор ли проявлялся в этой снисходительной иронии?

В Лондоне не прощают такого недомыслия ответственных лиц!

Краем сознания прошло, что в этом свете нет ничего удивительного не только в убийстве грязного мужика Распутина, но и в нелепой гибели маршала Китченера. Как и посол правительства его величества в России, маршал тоже чего-то недопонимал в гремевшей бойне и – вот: пошел на дно студеного зимнего моря.В завершение разговора лорд Мильнер снизошел к послу и назидательно заметил, что из русских не мешает слить всю их природную бунтарскую кровь, кровь настоящих дикарей, и оставить ту, что попрохладней, поспокойнее. Во всяком случае, у них больше не должно быть ни Разиных, ни Пугачевых. Пора и русским становиться цивилизованным народом, хватит жить дикарским образом. Европа от них уже устала, утомилась…

Сэр Джордж приободрился. В словах лорда Мильнера им про-читалось суровое служебное задание. Следовательно, он остается на посту и будет исполнять свои обязанности. Поэтому с особенным вниманием отнесся он к именам Локкарта и Рейли, новых сотрудников посольства, и сделал отметку в памяти, когда лорд мимоходом обронил, что небезызвестного Савинкова, писателя и противника царского режима, не так давно принял в Лондоне первый лорд адмиралтейства сэр Уинстон Черчилль.

Проводив британскую делегацию, Бьюкеннен вернулся из Кронштадта и, покинув вагон, вдруг засмотрелся на новенький, пышущий силой и энергией локомотив. Клубился свежий пар, и замершие колеса, поршни, шатуны машины еще хранили таинство движения и силы. Пар оседал, сливаясь с малокровной снежной пряжей, падавшей с белесого балтийского неба. Сэр Джордж не мог отвести глаз от замершего ходового механизма. Какая слаженность пара, поршней и колес! Как все продумано и взаимосвязано! Какое мощное единое движение!

Внезапное оцепенение посла было вызвано тревожным состоянием, в котором он пребывал после вежливого, однако беспощадного разноса лорда Мильнера. При всем своем опыте надежнейшего дипломата старой британской школы он все же внес разлад в мощную и слаженную механику тайного государственного замысла, и лорд Мильнер сурово указал ему на это. Что стало виной такого промаха? Глубина и сложность замысла? Или же проклятый возраст? Но в свои 63 года он тешил себя надеждой, что, утеряв молодость, он обрел неоценимый опыт.

Опыт… Но не случайно же лорд Мильнер указал ему на Локкарта с Рейли и на Савинкова. Это был совет поучиться кое-чему у нынешней молодежи.

«Если бы молодость знала, если бы старость могла!»

Выходило же, однако, что молодые знали больше стариков…

Много лет сэр Джордж тесно сотрудничал со своим коллегой, послом Франции маркизом Палеологом. Они считались единомышленниками и действовали слаженно. Однако с некоторых пор сэр Джордж стал замечать в Палеологе как раз то, в чем упрекнул его лорд Мильнер: в стариковском отставании от новизны наступившего века. Маркиз все чаще попадал впросак, и сэр Джордж сильно сомневался, сумеет ли его коллега сохранить свой пост доконца нынешнего лета. Бурные события в России требовали совершенно новых людей.

Какая досада, что именно сейчас он лишился советов Гарольда Вильсона, корреспондента лондонских газет! Ну что значит – лишился? Откровенной ссоры не было, но отчуждение случилось. Вильсон был неоценимым человеком для посла. Прожив много лет в России, он имел хорошие связи. У посла и журналиста стало обыкновением встречаться каждый вечер… К сожалению, Вильсон все больше придерживался каких-то странных взглядов: послушать его, так во всех европейских беспорядках виноваты одни евреи. А уж об отречении русского императора нечего и толковать. Лорд Мильнер, как сразу же засек Бьюкеннен, корреспондента не жаловал совершенно и однажды заметил, что удивляется, с какой стати такие солидные газеты терпят такого откровенного антисемита!

Неудовольствие лорда Мильнера заставило посла самому искать встречи с журналистом. Он пригласил его на завтрак. Вильсон, как всегда, держался дружески, как бы забыв о недавней размолвке. Но, выслушав хозяина стола, сразу же снова сел на любимого конька.

– Сэр Джордж, у вас, простите, дивизионное мышле ние. Вы силу государства считаете в количестве дивизий. Это – позапрошлый век. Уже в прошлом веке умные люди измеряли мощь держав не в количестве войск, а в количестве золота. При мер? Да хотя бы Наполеон. Вспомните Ватерлоо. Ну? Ведь глав ным победителем Наполеона вышел не кто-нибудь, а только Рот шильд. Да-да, он один.

Обескураженный Бьюкеннен потребовал объяснений, и Вильсон с удовольствием пустился рассуждать. Видно было, что этот вопрос обдуман им со всех сторон.

– Что помешало гениальному Наполеону повторить успех Ма ренго? Одно: вместо корпуса Груши к Ватерлоо подоспел корпус немца Блюхера. Вот и все! Но кто докажет, что Груши не куплен взяткой? Как это – кем? Да все тем же Ротшильдом!