Глава 24. КОРОНАЦИЯ ЦАРЯ МИХАИЛА. ВОЙНА С ПОЛЬШЕЙ, ШВЕЦИЕЙ И ОТПАВШИМИ ОКРАИНАМИ. ДЕУЛИНСКОЕ ПЕРЕМИРИЕ 1618 ГОДА
Глава 24.
КОРОНАЦИЯ ЦАРЯ МИХАИЛА.
ВОЙНА С ПОЛЬШЕЙ, ШВЕЦИЕЙ И ОТПАВШИМИ ОКРАИНАМИ.
ДЕУЛИНСКОЕ ПЕРЕМИРИЕ 1618 ГОДА
Коронация Михаила проходила, как бы сейчас сказали, в рабочем порядке. Церемония состоялась 11 июля 1613 года в Успенском соборе Кремля. За неимением патриарха руководил ею Казанский митрополит Ефрем. Шапку Мономаха перед юным царем нес его дядя, Иван Никитьевич. Земские воеводы Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Пожарский подавали государю скипетр и державу. Глава Думы Федор Мстиславский осыпал Михаила золотыми монетами.
В Москве все внимательно присматривались к первым решениям коронованного самодержца, пытаясь определить по ним новый курс государства. Михаил не заставил себя ждать. Тотчас после коронации он получил донос о серьезном проступке одного из подданных, за который по закону полагалось суровое наказание.
Царедворцы гадали, что выберет новый государь: заключение или казнь? Но Романов с детских лет намучался в «тюремных сидельцах». Он решил обратить все в шутку… «Вы разве не знаете, — сказал царь сановникам, — что наши московские медведи в первый год на зверя не нападают, а начинают охотиться лишь с летами?»{160} Так молодой самодержец дал понять, что не намерен прибегать к репрессиям без острой необходимости. Впрочем, стоит отметить, что его милости доставались не только виновным…
Удачливые полководцы доромановской России не могли похвастаться долголетием. Иван Грозный казнил главного героя «казанского взятия» боярина Александра Горбатого. Воевода Иван Шуйский, остановивший у стен Пскова вторжение Стефана Батория, был тайно умерщвлен по приказу правителя Бориса Годунова. За два года до подвига Минина и Пожарского братья Шуйские, если верить народной молве, отравили своего спасителя — князя Михаила Скопина. Новый царь стал «нарушителем традиций». Он не только наградил героев «московского взятия», но и сохранил благосклонное отношение к ним на всю жизнь. Стольник Дмитрий Пожарский получил боярство в день коронации Михаила. Одновременно с ним в думные дворяне был произведен Кузьма Минин. Оба земских вождя после этого неоднократно занимали высокие государственные посты. В отличие от многих других сановников Пожарский и Минин ни разу не попадали в опалу. Чины и вотчины остались за ними до самой смерти.
Однако сразу после воцарения Михаила оба вождя ополчения на время отошли в тень. Государь и его окружение стремились проводить взвешенную политику, не делая особой разницы между земскими воеводами и их противниками. Так одновременно с Дмитрием Пожарским в бояре был произведен Иван Черкасский. Прославился он тем, что помогал полякам подавлять то самое восстание москвичей, которое в марте 1611 года возглавил князь Пожарский… Правда, позже Иван Черкасский перешел на сторону патриотов и честно воевал против польского короля. Попытка Михайла Романова примирить между собой вчерашних врагов была вызвана жестокой необходимостью. России предстояла война на многих фронтах сразу, а потому для страны важны были сейчас каждая сабля, каждое копье, каждый ружейный ствол… На юге казаки Заруцкого угрожали Туле, на востоке фактически отложились Казань и Астрахань, на севере шведы продолжали удерживать Новгородскую землю, а с запада наступали поляки. Одновременно с этим по стране бродило множество «воров». Они грабили мирное население, жгли города и никому не желали подчиняться.
Минин и Пожарский, воюя с несколькими противниками, каждый раз концентрировали отборные войска на решающем участке фронта и за счет этого неизменно добивались успеха. Той же тактики старались придерживаться их преемники в правительстве Михаила Романова. И постепенно ситуация в стране начала налаживаться. Еще весной в Свияжске был арестован предводитель «суверенного Казанского царства» дьяк Шульгин. Вскоре он отправился в сибирскую ссылку, а Казань возвратилась под власть Москвы. В конце июня 1613 года в степях под Воронежем московские ратники Ивана Одоевского встретились с казачьей армией Заруцкого. Сражение шло несколько дней и имело, насколько можно судить, неопределенный исход. Потери у казаков были намного выше, однако перед отходом в степи им удалось захватить и сжечь город Воронеж.
Но, несмотря на это, Заруцкий не смог сохранить единство армии. Дон и Терек вскоре отказали ему в поддержке. После отступления из-под Воронежа большая часть казаков отстала от атамана. Основная масса разбрелась по станицам, а свыше 2200 человек перешло на сторону московского правительства. Царь Михаил принял их на службу и отправил под Смоленск против Сигизмунда III. Заруцкий с Мариной, «воренком» и горсткой ближайших сторонников бежали от войск Одоевского в «суверенную» Астрахань. Здесь атаман снова развил бурную деятельность. Вначале он объявил местным жителям, что «бутто литва завладела»{161} Москвой.
Поверив нехитрой уловке, «меньшие люди» и стрельцы Астрахани с честью встретили «воренка». С разных сторон к Заруцкому стекался беглый люд. Атаман заручился союзом с ногайским ханом Иштереком, завел сношения с персидским шахом Аббасом, перетянул на свою сторону Терский городок. Его агитаторы с осени 1613 года пытались поднять в поход на Москву донские станицы. Астраханские гонцы выехали также в Замосковский край и на Белоозеро. Они сумели склонить большую часть действовавших там «воровских» казаков на сторону Заруцкого.
Таким образом, в короткий срок образовалась новая казачья коалиция, готовая к лету двинуть против Москвы огромные силы с нескольких сторон сразу. Но не дремали и царские воеводы. Правительство Михаила правильно определило главную угрозу и первым нанесло удар. Уже в марте 1614 года воевода Петр Головин вернул под руку Михаила Терский городок. Оттуда он направил к Астрахани отряд стрелецкого головы Хохлова. Тот сумел на подходе к городу сагитировать на сторону Москвы степных союзников Заруцкого. Ногайская Орда присягнула на верность Михаилу. Узнав, что Россией правит избранный на Соборе царь, против атамана восстали ратники астраханского гарнизона. Дворяне и стрельцы заняли острог, Заруцкий же с верными людьми затворился в кремле. Теперь у него оставалось не более 800 сторонников. Надежды на победу не было никакой, поскольку с севера на Астрахань уже наступала армия князя Одоевского.
Заруцкий понял, что пора бежать. Не дожидаясь подхода царских ратников, 22 мая атаман с Мариной и «воренком» погрузились на струги и ушли вверх по реке. Очевидно, они надеялись проскочить в Замосковский край на соединение с союзниками. Однако дорога на север оказалась перекрыта. Заруцкому пришлось возвращаться. В тот момент, когда его отряд проплывал мимо Астрахани, стрельцы напали на казачьи струги. Лишь небольшому числу судов удалось прорвать заслон. Выйдя с ними к морю, Заруцкий перешел с Волги на Яик. Там казаки выстроили острожек на Медвежьем острове и подготовили его к обороне. Атаману уже не раз приходилось отступать и начинать все заново, а потому поражения его не разочаровывали. Однако Михаил Романов не оставил в покое «тушинского боярина». Судовая рать нагнала мятежников на Яике. Казакам Заруцкого надоела бесконечная война. После первых неудачных стычек они согласились выдать воеводам главарей, а сами присягнули на верность царю.
16 июля 1614 года пленников доставили в Астрахань. Оттуда под сильным конвоем их отправили в Москву. Суд был недолгим. Заруцкого посадил на кол, и он умер в страшных мучениях. Трехлетнего «царевича Ивана Дмитриевича» приговорили к казни через повешение. В условиях продолжающейся войны советники Михаила посчитали невозможным оставить «воренка» в живых. Тем более что его мать уже выпускали из тюрьмы во времена Шуйского. Тогда Марина обещала вернуться в Польшу и забыть о России навеки, однако слова своего не сдержала и продолжила борьбу за власть. Сейчас она получила пожизненное заключение. Весной 1615 года узница умерла «с тоски» в подземелье Тульского кремля.
Проблемы на востоке и юге страны к лету 1614 года были в первом приближении решены, и правительство Романова приступило к борьбе за возвращение захваченных иноземцами земель. Активизировались действия на севере против Швеции и на западе против Польши. Историки часто упрекают русское правительство в ошибочном решении вести войну на два фронта. Однако его вины в этом нет. Война против Польши длилась уже более века, а Швеция в 1614 году сама перешла в наступление. Правда, по утверждению Густава Адольфа, случилось это лишь после того, как бродившие по Русскому Северу «воровские» казаки напали на территорию Финляндии. К тому моменту, как шведская армия двинулась вперед, русские войска князя Дмитрия Черкасского прочно застряли под Смоленском. Они осадили город, но поляки прорывали блокаду, доставляя в крепость обозы с продовольствием. С западного фронта войска снять было нельзя, и царю пришлось посылать против шведов новую армию. Возглавил ее Дмитрий Трубецкой, с которым ушли из-под Москвы последние отряды земской рати, которая осаждала в ней польский гарнизон.
14 июля 1614 года войска Якова Делагарди у села Бронницы, в 30 километрах от Новгорода, разбили пятитысячную армию Трубецкого. После этого воевода отдал приказ об общем отступлении. Но он забыл прикрыть отход арьергардными отрядами. И шведы шанса не упустили. С каждым днем они все активнее преследовали Трубецкого. Вскоре отступление превратилось в паническое бегство. Отряды, казаков больше не верили в своего воеводу. Многие покидали строй и разбредались «воровать» по округе. Некоторые, сохраняя верность присяге, на свой страх и риск шли в рейды по вражеским тылам. А были и такие, кто переходил на службу к Сигизмунду или Густаву Адольфу. Осенью 1614 года шведские полки взяли Гдов. Развивая успех, Густав Адольф с 16-тысячной армией в июне 1615 года осадил Псков. Три месяца его войска пытались взять город. Но гарнизон крепости во главе с Василием Морозовым и Федором Бутурлиным отбил все приступы. Шведский король не стал упорствовать. 6 декабря 1615 года он подписал перемирие с Россией. И хотя мирный договор был заключен лишь в феврале 1617 года, боевые действия на Севере больше не возобновлялись.
В 1614—1615 годах сейм не давал королю Сигизмунду III воевать с Россией. И потому тот лишь призывал подданных, в первую очередь малороссийских казаков, сражаться за интересы Речи Посполитой. Отряды запорожцев громили тылы осаждавших Смоленск русских полков. Многие черкасы объединялись с частными армиями польских магнатов и русскими «ворами» для глубоких рейдов по территории Московского царства. Наиболее крупной казачьей армией этого периода принято считать рать мятежного атамана Михаила Баловня, летом 1615 года осадившего Москву. В этом сбродном войске было, по разным данным, от пяти до восьми тысяч казаков. Баловень и его старшины требовали от царя дополнительного «жалованья», а в случае отказа угрожали соединиться с паном Лисовским и перейти на службу к Сигизмунду. В то время московский гарнизон был сильно ослаблен и не выдержал бы столкновения с казачьей армией. Переговоры с «ворами» ни к чему не привели. Возникла критическая ситуация.
Однако в этот момент из Ярославля подошли войска князя Бориса Лыкова, а вскоре прибыл и отряд окольничего Артемия Измайлова. Теперь в распоряжении правительства были верные полки. Царские воеводы отбили наступление мятежников и отбросили их от стен столицы. Однако на этом для Баловня дело не кончилось. Вскоре войско Лыкова нагнало «воров» под Малоярославцем и принудило их к капитуляции. По данным Р.Г. Скрынникова{162}, воевода доставил в столицу 3256 казаков, сдавшихся ему «за крестным целованием». В Москве всех их привели к повторной присяге на верность царю Михаилу и приняли на службу. Заводчиков же мятежа, атамана Баловня и 35 старшин, по приговору суда повесили.
Если из действовавших против русского правительства казачьих атаманов бесспорное первенство принадлежит Баловню, то среди польских магнатов на общем фоне выделялся пан Лисовский. После отступления из-под стен Троице-Сергиева монастыря его отряд четыре года опустошал окрестности Пскова. Но весной 1615 года, когда с севера над этим районом нависла угроза шведского вторжения, Лисовский помирился с королем Сигизмундом. В последний раз ограбив псковские предместья, «лисовичи» обошли по дуге осадившие Смоленск полки Черкасского и внезапным ударом захватили Карачев.
Таким образом, отряды Лисовского нависли над коммуникациями Смоленской армии. Требовалась срочно помочь Черкасскому, а войск для этого не было. Положение мог спасти полководец, который соберет армию на месте, компенсируя недостаток средств силой своего таланта и авторитета. Царя вызвал Дмитрия Пожарского. Разрядный приказ составил «роспись» полкам. В соответствии с ней прославленный воевода должен был получить свыше семи тысяч ратников. Однако когда 29 июня «армия» Пожарского выступила из Москвы, в ней было лишь около тысячи дворян, стрельцов и казаков. А потому еще до прибытия в Боровск воевода разослал по округе сборщиков с наказом приглашать отовсюду служилых людей. Войско росло на марше. В Белеве князя Дмитрия нагнала большая группа казаков, ушедших от Баловня. Многие из них служили прежде в земских ополчениях и теперь готовы были снова поступить под команду прославленного полководца. Позже к Пожарскому пришли две тысячи служилых татар, которых он тоже включил в свою армию. Конечно, в открытом бою толку от легкой кавалерии было немного, но для маневренных сражений на большой территории степная конница подходила как нельзя лучше.
Пан Лисовский, несмотря на численный перевес своей армии, не стал дожидаться Пожарского в Карачеве. Фирменным приемом польского полководца были стремительные конные рейды. Узнав о приближении русских отрядов, «лисовичи» быстро отошли к Орлу. Но Пожарский не зря включил в состав армии татарскую кавалерию. Оторваться от преследования у поляков не получилось. 30 августа 1615 года передовой конный отряд под командованием Ивана Пушкина неожиданно ворвался в польский лагерь. К тому времени, как «лисовичи» вооружились и построились для сражения, русские успели перебить много шляхтичей. Но Лисовскому удалось прекратить панику и восстановить управление армией. Подоспевшие полки Пожарского поляки встретили уже в сомкнутом строю.
Несколько часов шло ожесточенное встречное сражение. И с каждым часом на его ход все больше влияло численное превосходство поляков. Наконец Лисовскому удалось собрать в кулак всю тяжелую конницу и нанести удар по самому слабому звену русской обороны, по легкоконному полку Исленьева. Удара панцирной кавалерии татары выдержать не смогли. Они вначале попятились, а затем бежали с поля боя. Ратники Лисовского меж тем развивали успех, опрокидывая один русский полк за другим. Но самого Пожарского поляки одолеть не смогли. Сборный отряд из дворян, стрельцов и казаков под командованием воеводы отбивался с такой яростью, что Лисовский вынужден был прекратить атаки. Польский командующий надеялся, что уцелевшая горстка бойцов сама признает поражение и покинет поле боя. Но не тут-то было… Князь Дмитрий быстро укрепился в обозе, окружив свой отряд несколькими рядами телег. У него осталось не более 600 человек, вдесятеро меньше, чем у противника. Но отходить к Волхову, как советовали соратники, Пожарский наотрез отказался. «Лучше погибнуть всем на месте, — заявил он, — чем уступить поле боя врагу!»{163}
Это не было глупым упрямством. Воевода лучше других чувствовал обстановку, понимал ритм сражения и логику действий противника. Тяжелые потери, понесенные в ходе многочасовой битвы, произвели гнетущее впечатление на воинов Лисовского. Штурм укрепленных позиций Пожарского был невозможен без большой крови. И проливать ее предстояло наемникам, которые не рвались умирать за интересы польского короля. К тому же день подходил к концу, а начинать атаку в сумерках было не в обычаях Лисовского. Имелось еще одно важное обстоятельство, помогавшее Пожарскому держать оборону. Он верил в свои войска и ждал, что бежавшие ратники ночью вернутся в лагерь. Расчет оправдался. Поляки не стали упорствовать. Их армия отошла на две версты и расположилась на ночлег. До самого утра к русскому стану, на свет горящих костров, собирались прятавшиеся по лесам воины. Погибших оказалось сравнительно немного. К рассвету лагерь Пожарского обороняло уже около пяти тысяч человек. Теперь у Лисовского не было шансов взломать русскую оборону.
Три дня простояли друг против друга изготовившиеся к бою армии. И каждый час передышки играл на руку Пожарскому. Во-первых, он ждал подкреплений, которые уже вышли из Москвы, а Лисовскому надеяться было не на кого. Во-вторых, иноземные наемники не отличались верностью своему знамени и, при известной ловкости их можно было элементарно перекупить. Для этой цели русский воевода использовал «немцев», которые служили в его армии. По поручению Пожарского шотландский капитан Яков Шоу связался с соотечественниками и предложил им поступить на царскую службу. Английские и шотландские наемники, видя, что удача изменила их вожаку, начали переходить в русский лагерь. Войско Лисовского таяло на глазах…
Тогда польский командующий решил перехитрить судьбу. Тихо покинув место стоянки, он с остатками армии двинулся в район Кром, а затем внезапно повернул на север к Волхову и стремительно поскакал к Калуге. Лисовский рассчитывал, что ему удастся внезапным ударом захватить этот богатый город и тем восстановить пошатнувшуюся репутацию в войсках. Совершив стремительный 150-километровый марш, поляки заняли Перемышль и изготовились к броску на Калугу. Однако им не удалось перехитрить Пожарского. Воевода разгадал маневр Лисовского и послал конные сотни напрямик к Калуге. Остальные силы князь Дмитрий сконцентрировал у Тихвина, угрожая польской армии с фланга.
К самому же Перемышлю уже спешили подкрепления, собранные для Пожарского русским правительством в Казанской земле: от шести до семи тысяч татар, чувашей и черемисов. Лисовский не стал ждать развязки. Он сжег захваченный город и отошел к Вязьме, а оттуда — к Ржеву. В отступающей польской армии осталось меньше половины от ее первоначальной численности. Опасность, угрожавшая Москве с калужского направления, была ликвидирована. Однако огромное напряжение сил не прошло для Пожарского бесследно. Раны, полученные во время московского восстания 1611 года, все чаще давали о себе знать. Вскоре «припадок падучей» надолго приковал воеводу к постели. В Калуге он вынужден был сдать командование брату, Лопате-Пожарскому. Но тот не смог удержать армию под контролем. Вскоре после отхода Лисовского Лопата-Пожарский доложил в Москву, что «казанские люди все побегоша в Казань»{164}.
Находившийся в Ржеве боярин Федор Шереметев имел достаточно сил, чтобы попытаться добить Лисовского, но предпочел не рисковать, а отсидеться за крепостными стенами. Отсутствие погони и робость ржевского гарнизона ободрили польских ратников. «Лисовичи» развернулись и двинулись на восток к Угличу. Сил после боев с Пожарским оставалось немного, и потому отряд Лисовского шел проселками, обходя крупные города. Поляки разорили окрестности Ярославля, Суздаля, Мурома, Рязани и Тулы. Русские воеводы не смогли помешать стремительному рейду польской кавалерии. Только войско князя Куракина на время догнало Лисовского, когда тот, замкнув круг, вышел к Калуге с востока. Но русский командующий действовал нерешительно, и поляки без особых потерь оторвались от преследования.
Борьба с «лисовичами» очень ясно показывает, почему не сложилась военная карьера Пожарского после 1613 года. Опалы или забвения не было и в помине. Царь неоднократно предлагал своему лучшему воеводе высшие посты в армии. Иногда князь Дмитрий соглашался их занять. Но всякий раз старая болезнь валила его с ног, не позволяя довести до конца блестяще начатую кампанию. И потому Пожарский все чаще вынужден был отказываться от военных назначений. Зато после 1615 года успешно развивалась его гражданская карьера.
Весь 1616 год Россия и Польша провели, готовясь к новому решающему столкновению. Финансирование армии требовало чрезвычайных усилий. На Земском соборе в Москве выборные от городов и волостей согласились на сбор «пятой деньги» по всей стране. Однако чрезвычайный налог они были готовы платить при условии, что во главе этого дела встанет человек, пользующийся безусловным доверием общества. Таким, по их мнению, был князь Дмитрий Пожарский. В помощники ему Собор назначил дьяка Семена Головина и трех монахов.
Кроме финансовой подготовки к новой военной кампании перед Россией стояла еще одна важная задача. Перемирие со Швецией, действовавшее с декабря 1615 года, нужно было превратить в выгодный для страны мир. И здесь Пожарский тоже не остался в стороне. Используя близкое знакомство с Джоном Мериком, взявшим на себя функцию посредника между Москвой и Стокгольмом, князь Дмитрий неустанно убеждал Густава Адольфа в необходимости союза между Швецией и Россией. В результате заключенный 27 февраля 1617 года Столбовский мир оказался максимально выгодным для нашей страны, насколько это было возможно в тех условиях. По нему Швеция возвратила России большую часть «Новгородского государства», включая Новгород Великий, Старую Руссу, Ладогу и другие города. В оправдание этих уступок шведский король сказал своим приближенным, что «…Россия не подозревает о собственном могуществе, а иначе благодаря своим огромным средствам и неизмеримым пределам она наводнила бы Балтийское море своими кораблями»{165}.
«Вечный» мир с Густавом Адольфом был подписан исключительно вовремя. В Польше завершались последние приготовления к походу на Москву. В королевских землях ввели специальные налоги для оплаты наемников. Благодаря этому Сигизмунд III собрал 11-тысячную коронную армию. Его посланцы заручились поддержкой запорожских казаков гетмана Сагайдачного. В ноябре 1616 года на службу к польскому королю перешли некоторые из «воровских» атаманов, орудовавших в западных регионах России. В этих условиях для царского правительства крайне важно было обеспечить северный фланг своей армии.
В апреле 1617 года польские войска во главе с гетманом Ходкевичем и «московским царем» Владиславом торжественно выступили из Варшавы. Но тут, к счастью для России, в дело вмешался «южный» фактор. Оказалось, что запорожцы не могут принять участие в походе, поскольку на них внезапно напали турецкие войска. Пришлось Сигизмунду возвращать армию в Варшаву, а часть войск посылать на юг в распоряжение Жолкевского. Лишь во второй половине лета поляки смогли возобновить наступление на восток. В августе армия Владислава подошла к Смоленску. Русские войска еще раньше сняли осаду и отступили в свои пределы.
Поляки продвигались вперед осторожно. Только в конце сентября их главная армия подошла к Дорогобужу. Местный воевода Иван Ададуров, бывший постельничий Василия Шуйского, с казаками и дворянами перешел на сторону Владислава. Узнав об измене дорогобужского гарнизона, вяземские воеводы с частью стрельцов бежали в Москву. Ходкевич, не теряя времени, занял оставленный ими город. 18 октября 1617 года в Вязьму торжественно вступил Владислав. Главные силы польской армии остановились здесь на зимние квартиры. Однако Ходкевич не ограничился одним оперативным направлением. Полку Опалинского и отрядам недавно погибшего Лисовского он велел наступать с юго-запада на Калугу. Расчет был на то, чтобы заставить русских распылить силы. К тому же юго-западные районы меньше пострадали от войны, и, в случае успеха, там легче было снабжать продовольствием наступающую армию.
Однако важность этого района понимали не только в ставке Владислава. Армии для защиты Калуги царь выделить не мог. А потому направил туда человека, который во время предыдущей кампании доказал, что может найти войска на месте. Во второй половине октября князь Дмитрий Пожарский прибыл в город в сопровождении двух десятков московских дворян и трех сотен стрельцов. К тому времени в Калуге собралось уже около 800 ратных людей. Этих сил было, конечно же, недостаточно. А потому еще с дороги воевода послал грамоту к атаманам на Угру. Пожарский писал, что готов принять в свой полк тысячу человек с жалованьем, равным окладу дворянского «новика». Вскоре в город прибыло свыше двух тысяч казаков. Атаманы понимали, что привезенных Пожарским денег на всех не хватит, но князю Дмитрию они готовы были верить на слово. Вскоре свою роль сыграл и «южный» фактор: с наступлением осени угроза татарского вторжения ослабла, и Пожарскому позволили вызвать в Калугу больше тысячи дворян, стрельцов и казаков из пограничных крепостей. Кроме того, земский воевода призвал на защиту города все мужское население посада. Что дало ему еще около тысячи бойцов…
Эта импровизированная армия далеко не сразу стала боевым организмом. Первую стычку с поляками ратники Пожарского проиграли. 13 декабря 1617 года жолкнеры Опалинского наскочили из засады на один из сторожевых отрядов и сильно его потрепали. Русские в этом бою потеряли около ста человек убитыми и свыше пятидесяти пленными. В числе прочих поляки захватили племянника Пожарского. Успех воодушевил оккупантов. Десять дней спустя глубокой ночью они пошли на штурм калужских укреплений. Пожарский пропустил врагов за надолбы, дал им ворваться в крепость… А затем русские всеми силами обрушились на поляков. Те бежали из города, оставив на поле боя сотни убитых и раненых. Опалинский хорошо усвоил урок. Его ратники больше не пытались штурмовать Калугу. Поляки устроили лагерь в селе Товаркове, в 15 верстах от города. Всю зиму продолжались вязкие позиционные бои.
Результатом их стал отказ польского командования от наступления на Калугу. В начале лета Опалинский ушел к Можайску на соединение с Ходкевичем. Таким образом, королевские войска вынуждены были двигаться по Смоленской дороге, на которой сосредоточились основные силы русской армии. Наступление шло не очень удачно. Гетман начал его со штурма Борисова Городища. Так Ходкевич рассчитывал выманить армию Лыкова из Можайска и навязать ей полевое сражение. Но план не сработал. Во-первых, гарнизон Борисова Городища отбил оба штурма. А во-вторых, русская армия не поддалась на провокацию. Тогда Ходкевич сменил тактику. Он придвинул полки к Можайску, установил осадные батареи и начал систематический обстрел крепости.
Гетман знал, что делает. В городе скопилось слишком много войск. Они несли большие потери. Продовольствие и фураж заканчивались. На выручку Лыкову царское командование направило отряд Дмитрия Черкасского с большим обозом. По плану эти ратники должны были закрепиться на позициях возле Лужецкого монастыря, чтобы обеспечить свободный проход в Можайск и из него. Однако не успели воины Черкасского поставить острог у монастырских стен, как Ходкевич атаковал их крупными силами и вынудил отступить в крепость. Обоз достался врагу.
Польская артиллерия меж тем усилила обстрелы. Положение в Можайске ухудшалось с каждым днем. Полки теряли много людей, не соприкасаясь с противником. У них заканчивались запасы продовольствия. Теперь вся надежда была только на Пожарского. Тот не обманул ожиданий и быстро перешел из Калуги к Боровску. Здесь, у стен Пафнутьева монастыря, русские ратники поставили острог и принялись тревожить набегами лагерь поляков. Сил у Пожарского было мало, а потому он избегал столкновений с крупными отрядами противника, зато непрерывно громил его разъезды, нападал на транспорты, захватывал пленных. Царь меж тем слал к Боровску все подкрепления, которые удавалось наскрести. Сначала прибыл отряд астраханских стрельцов, затем подошли служилые татары мурзы Кармаша, а вскоре к ним прибавился дворянский отряд окольничего Григория Волконского. Теперь у Пожарского было достаточно сил для того, что он задумал. Дождавшись непогоды, князь Дмитрий выслал конницу в окрестности Можайска. А ночью предупрежденные Пожарским полки Лыкова незаметно отошли к Боровску. В городе остался лишь небольшой отряд пехоты во главе с осадным воеводой Федором Волынским.
Из Можайска войска Лыкова вырвались вовремя. С юга к Москве уже двигалась десятитысячная рать гетмана Сагайдачного. Запорожцы взяли Ливны, Елец и приближались к Оке. Чтобы остановить их, к переправам «берега» выступила семитысячная армия Дмитрия Пожарского. Однако по дороге в Серпухов земского воеводу свалил с ног очередной приступ «черной немочи». По приказу царя разболевшегося Пожарского на телеге отправили в Москву, а командование армией принял Григорий Волконский. Остановить запорожцев у него не получилось. После двухдневного боя русские войска отступили от Серпухова к Коломне. Здесь армия начала распадаться. Очередная ссора казаков с дворянами закончилась тем, что атаманы отказались подчиняться Волконскому и увели таборы к Владимиру. Очевидно, разногласия были связаны с платой за службу, поскольку казаки остановились в вотчине главы Думы Мстиславского и принялись демонстративно «собирать корм» в его владениях и на землях прочих бояр.
На то, что самовольные реквизиции не были обычным «воровством», указывает любопытное решение казачьего схода, о котором вскоре стало известно московскому правительству. «В Вязниках у казаков на кругу, — доносили царю посланные во Владимир гонцы, — приговорено, что им боярина князя Дмитрия Пожарского в вотчины в села и в деревни не въезжати и крестьян не жечь и не ломать и не грабить»{166}. Характерно, что бояре и дьяки на переговорах не грозили казакам карами, а лишь упрашивали их вернуться в Москву. Атаманы отвечали на это, что служить готовы, но лишь под командой Пожарского.
Армия Ходкевича меж тем взяла Можайск и Звенигород, а отряды Сагайдачного вошли в Бронницу. 20 сентября 1618 года польская армия и запорожские войска соединились у стен Донского монастыря. В Думе царило замешательство. Тайные приверженцы Владислава старались посеять панику среди населения. Патриоты требовали вооружить всех столичных жителей и биться до последнего. В критический момент Михаил Романов без колебаний принял сторону последних. По решению царя и Земского собора к обороне Москвы наряду с воинскими людьми привлекалось все население столицы. Разрядный приказ расписал по стенам и воротам вооруженных посадских жителей. В конце сентября, как только лекари разрешили Пожарскому встать с постели, царь пригласил его во дворец и наградил за оборону Калуги и спасение армии Лыкова. Воеводе торжественно вручили золоченый кубок и соболью шубу. После того как дьяки перечислили все заслуги князя Дмитрия, Михаил Романов пригласил его к царскому столу.
Ходкевича меж тем поджимало время. Сейм согласился финансировать войну лишь до конца года. «Правильная» осада Москвы грозила затянуться надолго. Гетман попытался взять город внезапным штурмом. В ночь на 1 октября 1618 года его войска под командой пана Новодворского без единого выстрела подошли к Земляному городу. Взорвав ворота деревянного острога, поляки ворвались на территорию столицы. По безлюдным улицам они быстро прошли к Арбатским и Тверским воротам Белого города, но дальше продвинуться не смогли. Все попытки саперов Новодворского установить заряд у Арбатских ворот закончились неудачей. И неудивительно! Ведь здесь оборону возглавил князь Пожарский, чье подворье находилось неподалеку. Защитники ворот осыпали врага таким градом пуль, который быстро заставил поляков прекратить атаки. А на рассвете русские сами перешли в наступление. Новодворскому пришлось отойти. Не лучше обстояли дела и у отряда, пытавшегося ворваться в город со стороны Тверских ворот.
Огромные потери, понесенные во время ночного штурма, остудили пыл королевской армии. Ходкевич понял, что дальнейшие попытки приведут лишь к новым жертвам. Его армия сняла осаду и отошла к стенам Троице-Сергиева монастыря. Владислав послал к инокам парламентеров с требованием капитуляции. В ответ раздались залпы крепостных орудий. Так и не решившись на штурм монастырских стен, польская армия разделилась. Ходкевич с Владиславом отступили на 12 верст и разбили лагерь у села Рогачева. Сагайдачный отошел на юг к Серпухову, а затем еще дальше — к Калуге. До самого заключения перемирия запорожцы простояли под стенами этой крепости, но так и не смогли ее взять. Ходкевич попытался отправить по окрестностям отряды фуражиров, но их начали перехватывать и уничтожать ратники князя Тюфякина. Надежных путей сообщения с Польшей у гетмана не было. Уверенности в том, что сейм продолжит финансирование безнадежной войны, — тоже. Ходкевич начал переговоры о мире.
В результате 1 декабря 1618 года в селе Деулине, неподалеку от Троице-Сергиева монастыря, было заключено очередное перемирие между Россией и Польшей сроком на 14 с половиной лет. По его условиям, под власть Сигизмунда III переходили Смоленская и Черниговская земля. Царь Михаил лишался титулов «князя Ливонского, Смоленского и Черниговского», передавая права на них королю Польши. Взамен Сигизмунд отказывался от титула «царя Руси», а равно и «великого князя Русского». В феврале 1619 года, после передачи в руки польского правительства ряда пограничных крепостей, стороны планировали произвести обмен пленными.
Условия перемирия были унизительными и тяжелыми. Наряду с захваченными польской армией городами Москва отдавала ряд крепостей, успешно отразивших атаки противника. Новая граница проходила неподалеку от Вязьмы, Ржева и Калуги. Однако перемирие было необходимо России как воздух. Это хорошо понимали не только в Москве, но и в Польше. Король на четыре с половиной месяца затянул обмен пленными. Раз за разом он откладывал передачу Филарета, выторговывая все новые и новые уступки. Наконец 1 июня 1619 года старший Романов, Михаил Шеин и другие вернулись на родину. По дороге в Москву Филарета встречали со всеми почестями. В пути его приветствовали князь Пожарский, боярин Морозов и князь Трубецкой, на Ходынке встречал Мстиславский с думцами, на Пресне — царь Михаил. Отец и сын поклонились друг другу до земли. Дальше царь с боярами двинулся пешком, а Филарет поехал на санях.
Что характерно, после окончания церемонии освобожденный из плена митрополит отправился не в Кремль к сыну, а на подворье Троице-Сергиева монастыря. Действия старшего Романова не были ни случайностью, ни капризом. К тому времени все российские политики понимали, что страна нуждается в серьезной перестройке государственных и общественных институтов. Одной из самых назревших была церковная реформа. Часть решений в этой сфере стали настолько неотложными, что их начали проводить в жизнь еще до возвращения Филарета из плена. И теперь глава романовской партии хотел лично ознакомиться с состоянием церковных дел. Будучи опытным политиком, он хорошо понимал, что ошибки, если они обнаружатся, следует исправлять как можно быстрее.
24 июня 1619 года, через неделю после приезда в Москву, Филарета торжественно нарекли в патриархи. К этому званию он вскоре добавил титул «великого государя». Сравнявшись «чинами» с сыном, старший Романов продемонстрировал всему народу, что готов взять на себя управление страной. Отныне российское правительство приобрело бесспорного лидера, который был способен провести все необходимые реформы и имел четкий план действий на многие годы вперед.