Глава 14. ПОЛЬСКИЕ СКИТАНИЯ САМОЗВАНЦА. НАЧАЛО СМУТНОГО ВРЕМЕНИ. ЮГ РОССИИ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ЛЖЕДМИТРИЯ I
Глава 14.
ПОЛЬСКИЕ СКИТАНИЯ САМОЗВАНЦА.
НАЧАЛО СМУТНОГО ВРЕМЕНИ.
ЮГ РОССИИ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ЛЖЕДМИТРИЯ I
В начале 1602 года трое беглых монахов пересекли западную границу России в районе села Слободки. Везде, где удавалось прижиться, Григорий повторял один и тот же сценарий: сначала входил в доверие к хозяину, а затем на исповеди или во время «тяжелой болезни» признавался, что он «царевич Московский». Сцена эта повторялась как минимум четырежды: в Киево-Печерском монастыре, в Остроге, в Гоще и в Брачине. Первый зритель «спектакля», печерский игумен, без церемоний указал Отрепьеву на дверь. То же чуть позже сделал князь Острожский. С учетом Чудова монастыря это был уже третий случай, когда православные отвергли домогательства Григория. Естественно, он решил попытать счастья в иной среде.
После беседы с Острожским «царевич» понял, что монашеская ряса и сомнительные спутники только мешают делу. А потому в арианскую «столицу» Гощу самозванец прибыл один и в мирском наряде. Местный магнат, Гаврила Хойский, до 1600 года исповедовал православие. Затем он увлекся проповедью ариан-антитринитариев и стал их ярым сторонником. Расстриге не составило труда сыграть перед паном Хойским роль бывшего единоверца, которому открылось «истинное знание». В Гоще Отрепьева ждал первый успех. Ариане в финансовом отношении полностью зависели от щедрости Хойского. Под его влиянием они, естественно, признали «Дмитрия». Одна беда: никакого желания идти в поход, чтобы добыть «царевичу» трон, у Хойского не было. Тогда Отрепьев оставил гостеприимного пана и перебрался во владения Адама Вишневецкого. Здесь, в Брачине, самозванцу удалось добиться гораздо большего.
Князь Адам имел в Польше репутацию авантюриста, бражника и, что важнее, рьяного поборника православия. При этом он давно враждовал с Москвой и вел против Годунова свои частные войны, несмотря на межгосударственное перемирие. А еще эта княжеская семья состояла в родстве с династией Калиты (Дмитрий Вишневецкий доводился троюродным братом Ивану Грозному), что придавало особый вес их признанию Лжедмитрия. Вишневецкие были тесно связаны с Запорожской Сечью, где могли быстро набрать армию для вторжения в Россию. Имелись у князя Адама и контакты с Казы-Гиреем, возможным союзником в этой войне.
В Брачине самозванцу предоставили великолепное жилище, богатую одежду и свиту гайдуков. Вишневецкий оказывал ему всевозможные знаки внимания. Вскоре слухи о том, что в доме православного магната проживает «русский царевич», широко разлетелись по округе. Добрались они и до Москвы. Борис Годунов тут же потребовал выдать самозванца, но этим лишь усугубил ситуацию. Опасаясь, что русские войска могут напасть на Брачин и силой отбить «царевича», князь увез Отрепьева подальше от границы, в город Вишневец. Здесь Лжедмитрий познакомился с братом Адама, Константином Вишневецким. Позже к интриге присоединился тесть последнего, сандомирский воевода Юрий Мнишек, бывший по совместительству польским сенатором.
Вскоре о «царевиче» узнал и король Сигизмунд III. Естественно, он пожелал собственными глазами увидеть претендента на русский трон. Самозванец прибыл в Краков. Здесь, еще до встречи с королем, его посетил папский нунций Рангони, объяснивший «московиту», что для успеха предприятия лучше перейти в католичество. Отрепьев, естественно, тут же поклялся это сделать. Тогда к числу его сторонников присоединился кардинал Мациевский (глава польского духовенства и двоюродный брат Мнишека). Однако не все в Кракове поддержали интригу. Канцлер Ян Замойский едко высмеял историю о «чудесном» спасении самозванца. Сенаторы, в большинстве своем, открыто называли Отрепьева обманщиком.
Сторонники интриги тоже видели нестыковки в рассказах «царевича». Но каждому из них задуманное предприятие сулило быстрое решение личных проблем. Особенно сильно в самозванце был заинтересован Сигизмунд. За время, прошедшее с разгрома последнего восстания, Запорожская Сечь усилилась и окрепла. В прилегающих районах не первый год шло глухое брожение, готовое превратиться в очередную «казацкую войну». Теперь же у короля появилась возможность собрать всех потенциальных бунтовщиков и сплавить их в соседнюю Россию. Сигизмунд понимал: упустить такой благоприятный шанс будет верхом глупости. Ведь он-то получает выгоду в любом случае. Победят эти смутьяны — ненавистную «Московию» накроет хаос, и можно будет «половить рыбку в мутной воде». А проиграют — тоже не беда! Чем больше мятежных голов сложат казаки на полях сражений, тем меньше беспокойства они доставят в будущем своему королю.
Договоренности между Сигизмундом III, Юрием Мнишеком и «царевичем» получили форму королевских «кондиций». В соответствии с ними Лжедмитрий обязался передать Польше Северскую землю, из которой шесть крупнейших городов получал король, а остальное доставалось Мнишеку. Кроме этого, сандомирский воевода приобретал Смоленск с половиной его округи и другие города, городки и земли. Вторая часть Смоленской земли доставалась Сигизмунду. Самозванец обязался разрешить постройку костелов, допустить в Москву иезуитов и способствовать распространению на Руси католичества. В «кондициях» была зафиксирована договоренность о женитьбе Лжедмитрия на подданной короля. Имя невесты не называлось, но здесь Мнишеки своего не упустили. По возвращении в Самбор пан Юрий сосватал самозванцу дочь Марину. Бракосочетание решили отложить до коронации. При этом Лжедмитрий согласился уступить будущей супруге в удел Новгород и Псков со всеми уездами и пригородами, чтобы «она могла судить и рядить в них самовластно»{81}.
В религиозных вопросах Мнишеки поставили «царевичу» еще более жесткие условия, чем Сигизмунд III. Лжедмитрий поклялся им, что за год обратит в католичество все свое царство. Пан Юрий в ответ обязался собрать для будущего зятя армию добровольцев. Денег на это у воеводы не было, но с ними помог король. При его содействии Мнишек добился отсрочки по старым долгам и получил новые займы. После окончания похода все прошлые, текущие и будущие траты Мнишека обязался возместить Лжедмитрий. Всячески раздувая интригу, ее главный вдохновитель, Сигизмунд, старался сохранить видимость лояльного отношения к России. Во-первых, он издал указ о роспуске отрядов, навербованных Мнишеком для самозванца. Правда, сделано это было через полторы недели после того, как «войско» покинуло гостеприимный Львов. К тому же, по свидетельству папского нунция Рангони, королевский гонец получил инструкцию: не спешить с доставкой указа. Слуга оправдал доверие монарха. Отряды Мнишека продвигались к границе со средней скоростью две-три мили в сутки, но грозная грамота так и «не смогла их догнать».
Лжедмитрий рассчитывал, что по дороге к нему присоединятся обещавшие помощь магнаты. Однако ни Вишневецкий, ни Сапега, ни Ружинский, ни Струсь, ни Халецкий своих отрядов к самозванцу не привели. К тому же часть украинских дорог «царевичу» перекрыл киевский воевода Василий Острожский. Вряд ли его войска стремились задержать Лжедмитрия, как говорили потом в Москве королевские послы. Скорее, поляки желали убедиться, что идущие к самозванцу запорожцы и донцы повернут на Россию, а не устроят новую «казацкую войну» по рецептам 1591—1597 годов. В сентябре 1604 года армия «царевича» вышла к границе. На тот момент в ней было около 2500 человек: 580 гусар, 1420 казаков и примерно 500 пеших наемников. Здесь к войску присоединились 2000 донцов и 1500 киевско-северских ополченцев Ратомского. На левом берегу Днепра Лжедмитрий разделил армию: один отряд пошел вверх по Десне, второй двинулся в сторону Белгорода. Агитация, которую два года вели в приграничных районах посланники «царевича», оказалась на удивление эффективной. 13 октября его войска вступили в пределы России, а уже 18-го числа один из отрядов без боя вошел в Моравск.
26 октября Лжедмитрия встретили хлебом-солью жители Чернигова. Однако затем продвижение затормозилось. Так получилось, что одновременно с Отрепьевым к Чернигову шли отряды стрельцов под командованием князя Трубецкого и Петра Басманова. Не дойдя до города 15 верст, воеводы получили весть, что Чернигов уже в руках самозванца. Тогда они вернулись в Новгород-Северский. Там тоже зрел заговор в пользу «царевича», но Басманов его обнаружил и расправился с мятежниками. Затем воеводы сожгли посад и с 500 стрельцами засели в крепости. Формально войсками руководил Трубецкой, но подлинной душой обороны стал энергичный и талантливый Басманов.
К стенам крепости самозванец подошел 11 ноября. На его предложение капитулировать воеводы ответили отказом. Штурм, предпринятый Лжедмитрием, закончился неудачей. Но весь остальной юго-запад России был настроен против Бориса. 18 ноября о поддержке самозванца заявил гарнизон Путивля. Затем Лжедмитрия признала Комарицкая волость. Перед отрядами «царевича» распахнули ворота Рыльск, Борисов, Курск и другие города. С каждым днем Басманову становилось все труднее удерживать в повиновении гарнизон. Воевода вынужден был заключить с Лжедмитрием перемирие. Басманов пообещал ему незамедлительно связаться с Москвой, а через две недели, если ничего не изменится, сдать город.
К этому времени из Брянска на выручку Басманову уже выступили царские войска. Армию вел глава Думы Федор Мстиславский. Он был влиятельным политиком, но бездарным воеводой. Полки возглавили князья Телятевский, Дмитрий Шуйский, Голицын и Салтыков. 21 декабря вблизи Новгорода-Северского войска Мстиславского встретились с отрядами самозванца. Боевой состав царской армии по росписи составлял 25 336 человек. В общей сложности, с учетом боевых холопов и посошных людей при обозах, Р.Г. Скрынников (со ссылкой на данные Я. Маржарета) оценивает ее численность в 40—50 тысяч человек. Данные об армии самозванца у разных авторов колеблются в диапазоне от 15 до 38 тысяч человек. Даже если к истине ближе последняя величина, нужно учитывать, что в тылу у Лжедмитрия находилась Новгород-Северская крепость. Существенную часть сил «царевичу» пришлось оставить у ее стен, чтобы блокировать стрельцов Басманова. Получается, что у царских воевод было примерно полуторное превосходство в силах. Однако сражение началось для них неудачно. Польские гусары лихой атакой опрокинули полк правой руки и вышли в тыл большого полка. Мстиславский был сбит с коня и ранен в голову. Поляки подрубили его золотой стяг, укрепленный на нескольких возах вблизи ставки. Смелый порыв гусар никто из армии Лжедмитрия не поддержал. Как только к месту боя подоспели стрельцы, полякам пришлось ретироваться. Большинству удалось спастись бегством, остальные попали в плен.
Несмотря на потери в первой стычке, царские воеводы сохранили численный перевес. Ввод в бой свежих сил мог принести им победу. Однако ранение главнокомандующего внесло растерянность в русские ряды. Армия Годунова отошла к Стародубу. Наемники потребовали от Лжедмитрия платы за победу. Денег у самозванца не было, и 1 января 1605 года солдаты взбунтовались. Поляки разграбили обоз, сорвали с «царевича» соболью шубу, ругали и оскорбляли его. Свыше 800 человек покинули лагерь и вернулись на родину. В их числе был и Юрий Мнишек. По официальной версии, он отбыл для участия в сейме. Но, скорее всего, престарелый вельможа понял, что армию ждут тяжелые бои, и не захотел испытывать судьбу.
Однако большая часть наемников, от 1500 до двух тысяч человек, после некоторых колебаний осталась с «царевичем». Удержать их помогли проповедями и уговорами шедшие с войском иезуиты. Вскоре к поредевшим полкам Лжедмитрия присоединились свыше четырех тысяч запорожских и более 500 донских казаков. В целом же от ухода Мнишека самозванец больше выиграл, чем проиграл. Вмешательство поляков в Смуту поневоле объединяло дворян, сплачивало их вокруг династии Годунова. А с усилением роли русского, православного элемента армия Лжедмитрия становилась для них «роднее», переставала казаться «вражеской».
Сняв осаду с Новгорода-Северского, полки «царевича» двинулись в глубь России. Вскоре они пришли к Севску, центру Кома-рицкой волости. Здесь армия самозванца пополнилась местными крестьянами и посадскими. По свидетельству Якова Маржарета, под Севском Лжедмитрий «набрал доброе число крестьян, которые приучились к оружию»{82}. Восставшие жители волости с удовольствием предоставляли ратникам «царевича» теплые квартиры, продовольствие и фураж. Тем временем царь Борис отозвал Петра Басманова в Москву, а оправившемуся от ран Мстиславскому прислал подкрепление под командованием Василия Шуйского. Еще одна царская рать под руководством Федора Шереметева направилась в район Кром, где действовал крупный отряд казаков и мятежных посадских под руководством донского атамана Карелы.
Соединившись вблизи Стародуба, войска Мстиславского и Шуйского двинулись в сторону Севска. По разным оценкам, у царских воевод было от 25 до 50 тысяч человек. 20 января они разбили лагерь в комарицком селе Добрыничи, неподалеку от Чемлыжского острожка, в котором находилась ставка Лжедмитрия. По поводу численности войск «царевича» историки расходятся в цифрах еще сильнее, давая диапазон от 15 до 45 тысяч человек. Это легко объяснимо: армию повстанцев всегда труднее сосчитать. Учитывая размер полученных Лжедмитрием подкреплений, верхняя цифра ближе к истине. Таким образом, получается, что силы сторон почти сравнялись. Самозванец рвался в бой, не помышляя об обороне. С наступлением ночи комарицкие мужики тайными тропами повели его ратников к Добрыничам. Восставшие собирались поджечь село с разных сторон, вызвать панику в царских полках и нанести удар в момент наибольшей неразберихи. Однако бдительная стража сорвала попытку внезапного нападения.
Ранним утром 21 января 1605 года армии сошлись на поле боя. Запорожская конница должна была наступать в центре позиции, сковывая боем главные силы русских. Пешие казаки прикрывали пушки, стоящие позади атакующих запорожцев. Главный удар наносили польские гусары гетмана Дворжецкого. Они собирались опрокинуть конницу Шуйского, стоящую на правом фланге, а затем зайти в тыл большого полка. Иными словами, «царевич» планировал повторить здесь сценарий, который принес ему победу в предыдущем сражении.
Гусары быстро смяли правый фланг русской армии. Отступая, ратники Шуйского увлекли Дворжецкого к окраине села, где находились позиции стрельцов и стояли артиллерийские батареи. К этому времени запорожцы еще только начали движение, и гусарам не от кого было получить помощь. 40 русских пушек и 12 тысяч ружей ударили одновременно, выкашивая ряды польской кавалерии. Оставшиеся в живых всадники обратились в паническое бегство. В клубах дыма гусары столкнулись с идущими в атаку запорожцами и расстроили их ряды. Ободренные успехом русские полки перешли в общее наступление. Повстанческая армия была разгромлена. В руки победителей попали 15 знамен и штандартов. Царские войска захватили всю артиллерию самозванца, по разным данным, от 13 до 30 пушек. Людские потери мятежников тоже были велики. По отчетам воевод, на поле боя они похоронили свыше 11,5 тысячи вражеских трупов. Не будет преувеличением сказать, что самозванец потерял при Добрыничах всю свою пехоту.
Отступившую кавалерию мятежников царские войска не преследовали. Все видели, как Лжедмитрий скакал в тех рядах гусар, что попали позже под убийственный ружейно-пушечный огонь. И потому Мстиславский посчитал самозванца погибшим, а восстание — подавленным. Но перемазанный кровью «царевич» на раненом коне доехал до Севска и смог собрать там остатки разбитых войск. Ночью Лжедмитрий бежал с ними в Рыльск, а затем перебрался в Путивль. После победы ратники Годунова отделили пленных поляков и отправили их в Москву. Остальных — стрельцов, детей боярских, казаков и комаричей — по приказу Мстиславского повесили на месте. Затем царские войска карающим мечом прошлись по восставшей Брянщине. Особенно сильно они зверствовали в Комарицкой волости. Крестьян из присягнувших самозванцу деревень казнили тысячами. Автор «Иного сказания» записал, что по приказу царя Бориса дворяне и служилые татары убивали «не токмо мужей, но и жен и безлобивых младенцев, сосущих млека, и поби от человека до скота»{83}.
После поражения под Добрыничами уцелевшие польские роты бежали за рубеж. Из армии, формировавшейся под Львовом, с Лжедмитрием остались лишь несколько сот казаков и вездесущие отцы иезуиты. Польское вмешательство на время ослабло. Но мятеж на юге не затухал. По мере того как слухи о расправах над брянскими крестьянами расходились по стране, в народе крепла ненависть к Годунову, а стойкость повстанцев росла. Уход польских рот положил конец единодушию московских и провинциальных дворян, до того совместно сражавшихся против иноземного вторжения. Во внутренней войне у каждой группы была собственная политическая программа, имевшая мало общего с планами царского правительства.
Узнав, что самозванец бежал в Рыльск, армия Мстиславского осадила город. Но было уже поздно. Во-первых, за день до того Отрепьев перебрался в хорошо укрепленный Путивль. А во-вторых, даже Рыльск царские войска взять не смогли. У мятежного воеводы Долгорукова имелось всего несколько казачьих и стрелецких сотен, но он сумел привлечь к обороне все население города. Жители были наслышаны о зверствах в Комарицкой волости и сражались с мужеством отчаяния. Две недели армия Мстиславского вела стрельбу из орудий, пытаясь поджечь деревянные стены. Безуспешно. Зато очень эффективен был огонь рыльских пушкарей. Выстрелы с городских стен мешали придвинуть войска вплотную к крепости. Вскоре начали сказываться трудности снабжения. Встав лагерем у Рыльска, армия оказалась в полукольце крепостей, занятых неприятелем. Сторонники Лжедмитрия удерживали на севере Кромы, на юге Путивль, на западе Чернигов. Их отряды отбивали обозы с воинскими припасами, препятствовали заготовке продовольствия и фуража.
Попытка штурма успехом не увенчалась. Тогда Мстиславский снял осаду и отступил к Севску. Однако стоило царским полкам отойти от Рыльска, как его жители произвели вылазку и разгромили оставленный в лагере арьергард. Известия об этом привели Годунова в ярость. Он направил в полки окольничего Петра Шереметева и главного дьяка Власьева. Им было велено «…пенять и распрашивать, для чего от Рыльска отошли». Ссылки на усталость ратников царя не убедили. Борис не хотел даже слышать о роспуске войск до весны.
Ограниченные в своих действиях, с одной стороны, требованием начальства, с другой — ропотом утомленных войной дворян, воеводы приняли логичное в той обстановке решение. Они сосредоточили войска под стенами крепости Кромы. Восставший гарнизон во главе Григорием Акинфиевым еще осенью 1604 года превратил ее в передовой форпост армии самозванца. После предпринятой Акинфиевым попытки взять Орел Годунов направил против Кром войска Шереметева. Гарнизону Кром пришлось туго, и он запросил у «царевича» подмоги. Мольба о помощи не осталась без ответа. К концу декабря 1604 года в крепость прорвались около 500 донских казаков атамана Корелы.
Правительственные войска тоже получили подкрепление. В январе 1605 года к Шереметеву из Мценска подошел отряд воеводы Щербатого. Прибыла осадная артиллерия: две большие мортиры и пушка. В феврале под Кромами появился отряд стольника Бутурлина. Однако взять крепость все никак не получалось. И тогда царь направил к ней всю армию Мстиславского. Это решение, вопреки мнению большинства историков, не было ни случайным, ни глупым. К 4 марта 1605 года, когда войска Мстиславского стали лагерем у Кром, восстание охватило большинство городов и крепостей юга России. В начале марта в Путивль, где находился самозванец, доставили пленных воевод из Оскола, Валуек, Воронежа, Царева-Борисова и Белгорода. Вскоре на сторону восставших перешли гарнизоны крепостей Елец и Ливны. Таким образом, район Кром превратился для царской армии в удобный плацдарм, позволяющий одновременно угрожать войскам самозванца, расположенным на юге и юго-западе. Отсюда Мстиславский, в случае необходимости, мог одинаково успешно действовать на обоих оперативных направлениях. И в то же время хорошая дорога через Орел и Тулу надежно связывала царскую армию с Москвой, откуда она могла беспрепятственно получать снабжение.
Вскоре отряд князя Барятинского доставил из Карачева собранную там осадную артиллерию, и главное сражение кампании вступило в решающую фазу. Кромы были относительно небольшой крепостью с дубовыми стенами, выстроенными за десять лет до начала осады. Главным ее преимуществом было исключительно выгодное расположение на местности. Крепость стояла на вершине холма возле реки. Через окружающие болота и камыши к Кромам вела единственная узкая дорожка. По мере того как весна вступала в свои права, возможностей двигаться вне этой тропинки становилось все меньше. Первый штурм царские воеводы провели еще до прибытия тяжелой артиллерии. Ночью пехотинцы боярина Салтыкова подобрались к стенам города и подожгли их. Руководивший обороной Карела принужден был отвести казаков в острог. Царские ратники подступили к его стенам, но тут выяснилось, что весь посад простреливается из цитадели. Штурмующие несли огромные потери от меткого огня донцов. Чтобы спасти своих людей от истребления, Салтыкову пришлось отступить в лагерь.
Вскоре топи вокруг Кром стали непроходимыми. Понимая, что повторный штурм приведет к новым бессмысленным потерям, царские воеводы устроили батареи и стали бомбардировать Кромы, не жалея пороха. Вскоре в цитадели сгорело все, что могло гореть. На месте, где проходила стена, осталась лишь земляная осыпь. Но казаки углубили рвы и вырыли целые лабиринты окопов, траншей и лазов, через которые могли не только скрытно передвигаться по крепости, но и производить ночные вылазки. Свои жилища — «норы земляные» — донцы устроили под внутренним обводом крепостного вала. Во время обстрелов они сидели там, а затем проворно бежали по траншеям в окопы, чтобы встретить атакующих градом пуль.
Эта тактика постепенно изматывала войска Мстиславского. Дисциплина в них падала. У осажденных тоже не все шло гладко. Потери были не так велики, как в царской армии, но гибель каждого бойца ощущалась тяжелее. Истекали запасы продовольствия и снаряжения. Вскоре атаман Карела отправил к Лжедмитрию гонца с сообщением, что, если не придут подкрепления, крепость придется сдать. Самозванец понимал значение Кром и потому направил на выручку к казакам все силы, которые смог собрать. Путивль в тот момент остался почти без воинов. Командовать идущим на прорыв отрядом «царевич» назначил сотника Юрия Беззубцева.
Лагерь Мстиславского раскинулся на широком болотистом пространстве. В нем недавно началась эпидемия дизентерии. Невзирая на запреты, дворяне покидали полки и уезжали лечиться. Чтобы компенсировать убыль в частях, власти направляли в район Кром подкрепления. Через заставы в обоих направлениях часто шли обозы и воинские команды. Так что казаки Беззубцева легко сошли за своих. Отряд из 500 свежих бойцов без единого выстрела провел в Кромы 100 возов с хлебом и воинскими припасами. Вскоре после этого боевые действия затихли. Атаман Карела, инициатор смелых предприятий, получил в одном из боев серьезное ранение, и осажденные на время прекратили вылазки. Со своей стороны царские воеводы больше не пытались штурмовать или обстреливать город. В военных действиях наступила пауза.
Укрепившись в южных пределах России и добившись к весне 1605 года равновесия на фронтах, Лжедмитрий стал активно подыскивать союзников за пределами страны, чтобы использовать их в борьбе против династии Годуновых. Так, узнав о том, что семитысячная армия Ивана Бутурлина была уничтожена на Северном Кавказе черкесами, татарами и турками, самозванец в апреле 1605 года отправил послов с дарами в Крым. Еще раньше его гонцы уехали в Большую Ногайскую Орду. Всех степных кочевников «царевич» приглашал в совместный поход на Москву. Одновременно Лжедмитрий пытался расшевелить главного союзника — Речь Посполитую. Он послал к Сигизмунду III Сулеша Булгакова с письмом, в котором призывал короля принять под свое покровительство Северскую землю.
Однако на сейме, открывшемся в январе 1605 года, сенаторы высказались за сохранение перемирия с Россией. Польский канцлер Ян Замойский осыпал сторонников Лжедмитрия язвительными насмешками: «…тот, кто выдает себя за сына царя Ивана, говорит, что вместо него погубили кого-то другого. Помилуй Бог, это комедия Плавта или Теренция, что ли? Вероятное ли дело, велеть кого-то убить, а потом не посмотреть, тот ли убит… Если так, то можно было подготовить для этого козла или барана»{84}. Таким образом, Сигизмунд III не мог оказать самозванцу прямую военную помощь. Однако благодаря покровительству короля эмиссары Лжедмитрия продолжали набирать наемников в его армию. С весны 1605 года вербовка шла под видом подготовки к свадьбе. Соглашавшиеся служить Лжедмитрию жолкнеры и гайдуки заносились секретарями в списки «приятелей», то есть дружек[47], невесты.
А в это время царь Борис, прежде деятельный и энергичный, все чаще устранялся от дел. Силы его стремительно угасали. Некогда Годунов снискал симпатии России, положив конец опрично-дворовой политике. Теперь, в обстановке гражданской войны, он вынужден был возродить репрессивный режим. В наиболее жестоких формах террор применялся в отношении сочувствующих Лжедмитрию низов. Но и прочим доставалось не слабо. С каждым днем все большее влияние приобретал глава Тайного совета Семен Никитич Годунов. Он руководил сыскным ведомством и слыл крайне жестоким человеком. Ходили слухи, будто Семен добивался от царя права казнить без суда, по одному лишь подозрению в измене, даже членов Думы.
Под влиянием неудач и болезни Борис все чаще впадал в апатию. Сын его был слишком юн и неопытен, чтобы удержаться на троне. Советники казались чересчур лукавыми и вероломными. Многочисленные родственники, занимавшие ключевые посты в государстве, — глупыми и бездарными. В последние дни жизни царь часто обращался за помощью к предсказателям, колдунам и гадалкам. Похоже, он не был уверен в будущем и очень боялся за судьбу династии…