ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Опасная и жалкая «устряловщина»

Среди многообразных беженцев из России была одна группа, которая была духовно родственной захватчикам России и переживала, что она по какому-то недоразумению скитается в эмиграции, в голоде, холоде и нищете вместо того, чтобы счастливо править вместе с Лениным и Бронштейном в России. При этом была большая доля несправедливости — ведь они участвовали в революционном движении, это они свергли царя, а теперь большевики пришли почти на всё готовое, сняли все сливки и счастливые гегемонят.

Для тех, кто в предыдущих книгах этой серии внимательно наблюдал, начиная с книги №2, за начатым Петром Первым развитием тенденции преклонения перед Западом, перед Европой, тенденцией подражания Западной Европе, при которой стыдились своей «варварской» Родины-России и презрительно относились к своим национальным традициям своего «отсталого» народа вплоть до отказа говорить на русском языке, кто наблюдал, как Белинский, Герцен, Огарев и прочие западники катались по Европе и не только позорили свою Отчизну, но всячески проклинали её и желали всяких бед, и готовили бомбистов-террористов, — тому понятно о ком идет речь.

Этой группе русской прозападной либеральной интеллигенции я посвятил во многом книгу №4 этой серии, стараясь показать на примере В. Розанова и ему подобных «свободолюбивых демократов и либералов» их ошибки, заблуждения и их морально-нравственное разложение в начале 20-го века и их трагедию, и прозрение некоторых из них. Эти полуграмотные эрудиты, недоучки, нахватавшиеся отовсюду понемногу знаний, «интеллигентщина», считали, что уже достигли уровня понимания мира В. Соловьёва и Ф. Ницше и даже более того, смотрели высокомерно с брезгливостью на окружающих и были очень рады, чтобы их пригласили в таинственные и всемогущие масонские ложи, охотно участвовали в осмеянии царской семьи и желали смерти Столыпину, а когда Россия проиграла войну Японии, эти выродки слали поздравительные телеграммы японскому императору — что он победно потопил русский флот на Дальнем Востоке и уничтожил более 250 тысяч русских солдат и офицеров. Их щадяще называли «пораженцами», а правильно было — предатели.

И вот теперь, после подавления русского сопротивления, — после Гражданской войны, эти родственные Ленину и Бронштейну души видели, что осуществилась их мечта, а они теперь были не у дел, да ещё и бедствовали, — обидно и несправедливо. Они точно не были Белыми, тем более бывшими белогвардейцами. А на их любимом, обожаемом Западе и тем более в Манчжурии и Китае они оказались никому не нужны, недооценены.

Необходимо было найти какой-то выход из этой нелепой ситуации. Различные масоны, кадеты и прочие либеральные интеллигенты долго над этим ломали голову. Такое впечатление, что эти процессы происходили одновременно в сознании многих эмигрантов этого вида, потому что, когда один из эмигрантов, сидящих в далеком Харбине, по фамилии Н. Устрялов выдумал ещё до «НЭПа» вроде удачную перемычку между ними и захватчиками России под названием «национал-большевизм», по которой они могли бы вернуться обратно безопасно в Россию и вместе мирно и дружно ею править, то с введением Лениным «НЭПа», «потеплением», — одновременно встрепенулись ему подобные интеллигенты-выродки во многих европейских столицах от Парижа до Праги.

Перед тем как глянуть на эту мудреную взаимовыгодную перемычку Устрялова, которая очень понравилась Бронштейну, Ленину и Луначарскому, посмотрим вкратце на её выдумщика.

Н. Устрялов (1890-1937) был выходцем из калужских дворян. В 1908 году окончил гимназию и поступил в знаменитый своими либеральными традициями от профессора Печорина до друга Горбачева «перестройщика» Афанасьева Московский университет, который ещё не остыл от только что неудавшейся революции, и сразу включился в бурную студенческую политическую жизнь. Мудрые профессора «своего» сразу приметили и оставили делать карьеру в университете.

Чтобы ни у кого не было сомнений — на чьей он стороне, прогрессивный западник Устрялов делает классический знаковый маневр — поступает точно также, как когда-то поступил стеснявшийся России молодой В. Розанов, — Устрялов в своей первой работе «Национальные проблемы у первых славянофилов» в 1916 году нападает с критикой на дремучих патриотов — славянофилов, увидев у них «преувеличенное раздражительное чувство народности», «отсутствие подлинного самосознания». И бдительный Устрялов отмечает наличие остатков патриотизма этого вида: «Славянофильство распалось, но элементы его, видоизменения, поздние наслоения, подчас углубленные, подчас искаженные, живут и поныне».

И в этом же году публикуются его статьи, в которых для многих сладко звучат его речи: «Нужно выбирать: или откровенный космополитизм (будь то социализм или будь то анархический, будь то религиозный — Устрялов) или державная политика». Николая быстро замечают на другом уровне. Его приглашают вступить в масонскую организацию, и он быстро делает карьеру и в университете — он уже приват-доцент, и в политике — его приглашают стать членом кадетской партии, там такие лица для Слиозберга и Винавера очень были нужны. К 27 годам — это хорошие карьерные достижения.

С начала 1917 года Устрялов внимательно наблюдал, как его старшие «братья» по разуму провели Февральскую революцию и свергли царя. Но к осени 1917 года, Устрялов, наблюдая с расстройством, как масоны бездарно, бестолково распоряжаются захваченной властью и страной, верно просчитал последствия, последующий ход событий, и следует отметить эту его редкую положительную особенность — у него это получалось несколько раз. Тогда, 7 сентября 1917 года, Н. Устрялов в статье «Товарищ и гражданин» писал, вероятно, от лица многих рядовых масонов:

«Мы не удовлетворились свободой и равенством. Мы захотели братство. Нам показалось мало хорошего государства. Мы захотели совершенного человеческого союза «всемирного мира». Мы отказались от звания «гражданин», чтобы стать «товарищами». И в результате остались только рабами. Только взбунтовавшимися». Не могущими созидать, строить. Это была жесткая самокритичная верная оценка. И Устрялов видел единственный выход — в диктатуре над взбунтовавшимися рабами. Устрялов исходил из аналогии французской революции и прихода к власти Наполеона. Причем прозорливый Устрялов заметил, спрогнозировал, что в результате этого всероссийского бардака, хаоса диктатор придет «не из Дона и Кубани», а выйдет рядом — «крадущейся походкой». Это было сказано им за полтора месяца до Октябрьского захвата власти Лениным.

При ленинской власти Устрялов устроился неплохо, преподавал, участвовал в каких-то проектах. Когда Красная армия осенью 1918 года отбила Пермь, — он поехал преподавать туда и получил в 28 лет звание красного профессора. А когда Белые армии через некоторое время вернулись и захватили Пермь, то Устрялов встретил своих старых знакомых масонов из Временного правительства, Комуча и Директории и стал «своим» и среди Белых. Когда колчаковские войска отступили к Омску, то молодой профессор Н. Устрялов выдвинулся в идеологические лидеры, обосновывая «чистую диктатуру» Колчака. Но создать хорошую идеологию симпатичную «массам» у него с его «высокой» философией не получилось. Затем он вместе со всеми совершал длительное бегство от Красной армии на Дальний Восток и за пределы России — в Манчжурию, в Харбин.

Оказавшись в пестрой душной толчее российских беженцев и китайцев, в бедственном положении, Устрялов довольно скоро — в начале 1920-го года уже поставил перед собой задачу вернуться к большевикам, среди которых ему жилось хорошо, но коварный ветер истории выдул его из стана ленинцев в стан неудачников, проигравших. Проблема была в том, что Устрялов, по воле случая, поддавшись искушению поучаствовать в работе колчаковского правительства в 1919 году, «засветился» среди Белых, и просто так — вернуться к суровым большевикам и покаяться, сослаться на недоразумение и злую шутку истории — было очень опасно. И ситуация оказалась парадоксальной — он точно не Белый, он жаждал революции в консервативной России, симпатизировал большевикам, а теперь не может вернуться в революцию к большевикам. Более того, Устрялов чувствовал некую черную душевную общность с кровавыми большевиками, в письме Н.А. Цурикову (от 27 октября 1926 г.) он, вспоминая кровавые времена, когда в 1918 году наблюдал за невероятно жестокими репрессиями большевиков в Перми, откровенно признался, что «совсем при этом не испытывал чувств, обуревавших в аналогичном положении З. Гиппиус».

А ведь в Перми коммунисты «оторвались» от всей их черной души. Например, архиепископу Пермскому Андронику ленинские комиссары, эти миссионеры новой марксистской религии, сначала вырезали щёки, затем обрезали уши и нос, затем выкололи ему глаза и водили его в таком виде по улицам Перми — как победители в рекламных целях, унижая своих конкурентов и в доказательство того, что Бог не защищает этих «святош», а значит — они фальшивые, а вот мы, марксисты-ленинцы, — и есть настоящие Боги, наказываем кого хотим, убиваем кого хотим, творим что хотим. Поэтому также — перед тем как убить архимандрита Родиона с его головы содрали скальп. «Повезло» Гермогену Тобольскому — его «просто» утопили.

На глазах Н. Устрялова массово зверски убивали его народ, а у него не было никакого внутреннего протеста, возмущения, никакой боли, никакого сочувствия, никакого сожаления, никакого милосердия. Этот выродок душою не был русским. Да и просто — нормальным человеком его трудно назвать. Кстати, неплохой пример с Гиппиус, — эту масонку и революционерку, «сущего черта», «чертовку в юбке» и т.п. — трудно было заподозрить в любви к русскому народу, однако, у неё имелись хотя бы нормальные человеческие чувства сострадания, жалости, элементарный гуманизм, — чего не было у этого молодого циничного профессора-сатаниста, который теперь стремился вернуться к своим.

Можно было смыть грех работы у Белых — отвагой и кровью сражаясь с винтовкой в рядах Красной армии, но Устрялов — всё-таки профессор, мыслитель — у него другое оружие, и он решил быть полезным Ленину и Бронштейну по-другому. И стал обдумывать, разрабатывать целую систему объяснений-оправданий исторической объективности и правильности Ленина и Бронштейна, большевиков и без их ведома привязывать их к русскому духу.

А пока он обдумывал, то время зря не терял, стал уже в первой половине 1920 года слать знаки большевикам — стал убеждать Белых прекратить борьбу с большевиками, смириться с поражением.

Эдакий большевикский пораженческий агитатор вдруг объявился в стане Белых и стал давить на их психику, и так изрядно потрепанную. Белые его не пристрелили — за то, что он занимается моральным разложением духа и сознания Белых, всё-таки они были большими демократами чем большевики и точно намного гуманнее. И пользуясь отсутствием принципиально жесткой позиции у Белых по отношению к нему, он продолжал «тихим профессорским сапом» капать им на мозги свою черноту, добивать морально — игра проиграна, согласитесь с этим фактом, или смиритесь, или смиритесь и сдавайтесь.

Устрялов был уверен — агентура большевиков донесет в Кремль его полезную работу. И в Кремле, похоже, услышали быстро его инициативу, поэтому Ленин и объявил амнистию беженцам и рядовым белогвардейцам, идя навстречу Устрялову, видя, что Устрялов взялся ему помогать с другой стороны. Вначале почти все беженцы и Белые отнеслись к странной пораженческой агитации Устрялова с неприязнью и с отвращением. В 1920 году Н. Устрялов писал в письме старому и заслуженному ворчуну П.Б. Струве:

«Выступая в защиту прекращения вооруженной борьбы с большевизмом, я и мои единомышленники все время сознавали внешнюю «еретичность» этой точки зрения, но в обстановке полного разложения «контрреволюции» постановили диктовать именно такой выход из положения».

Затем Устрялов издалека оригинально поддержал Ленина и Бронштейна в войне против Польши, в прорыве через Польшу: «Поражение России в этой войне (советско-польской) задержит надолго её (Россию) национал-государственное возрождение. Но зато её победа вознесет её сразу на былую державную высоту и автоматически откроет перед ней величайшие международные перспективы. Ужели этого не чувствует Врангель?»

Это была «подножка» Устрялова в то время, когда Врангель отчаянно сражался, причем весьма успешно — прорвал оборону Красной армии и ворвался в Таврию. Можно было подумать, что коварные большевики специально забросили Устрялова в тыл к врагу, эдакий «засланный профессор-казачок», интеллектуальный агент «007» и разлагающий души и волю к сопротивлению реагент. Но нет — Устрялов не был засланный, — он такой был по своей гнилой сути, по убеждениям, чувствам и манерам. А во второй половине 1920-го года — ещё до введения Лениным «НЭПа» прозорливый расчетливый Устрялов закончил писать и издал свой «концептуальный» труд под названием «В борьбе за Россию», который по замыслу должен был сильно помочь Ленину и Бронштейну, и полностью перед ними реабилитировать Устрялова, и окончательно перекинуть перемычку, мостик между Устряловым и большевиками, по которому он заслуженно и торжественно перейдет к ним, и вместе будут «рулить» Россией и жить счастливо.

Вначале эмигранты с подозрительностью долго читали и переваривали странные предложения и трактовки современной истории пораженца Н. Устрялова. Но затем, когда весной 1921 года, после крайне кровавой расправы над восставшим Кронштадтом, в России вдруг по инициативе Ленина грянула оттепель под названием «нэп», то многие эмигранты из либеральной прозападной российской интеллигенции — обиженные судьбой революционеры, боровшиеся с самодержавием, но по воле злой судьбы оказавшиеся за пределами России, — оживились, поняли оригинальный, «гениальный» замысел прозорливого Устрялова и активизировались — стали ему вторить и идеологически помогать захватчикам России. В Париже запел «устряловскую» песню знаменитый П.М. Милюков, в разных городах стали издаваться «устряловские» газеты с похожими названиями типа — «Новая Россия» или «Меняющаяся Россия» и т.п. Самый известный сборник под названием «Смена вех» стали издавать в Праге, где собрался большой коллектив «устряловцев» как среди подобной русской интеллигенции с интересными фамилиями: С.С. Чахотин, Ю.Н. Потехин и другие, так и среди «российской» — П.С. Коган, В.Г. Богораз, Н.А. Гредескула и другие подобные, симпатизирующие большевикам.

Далее подробнее рассмотрим этот устряловский мостик между ним и большевиками, его выдумки, от которых Ленин, Бронштейн и Луначарский ухохатывались, приятно удивлялись, и понимали и признавали их ценность, и благосклонно шли навстречу. Это был неожиданный подарок с неожиданной стороны большевикам. Чтобы неподготовленному в философии читателю было легче и нескучно вникать, — я изложу «устряловщину» с некоторой долей иронии.

Вначале Устрялов и его коллеги из пражского сборника «Смена вех», издалека с мудрым видом Ленину и Бронштейну, а затем и Сталину, объясняли, что — опираться только на вооруженную силу, на вооруженную опору редко бывает убедительным на длительное время. А тем более — «плохо, когда приходится стеречь самого стража». Тогда на что опереться?.. — Объясняют: новая власть должна опереться не на пушки и террор, а найти подход к душам человеческим, найти через различные объяснения к ним подход, понимание, даже сочувствие и оправдание своих довольно кровавых действий. Но поскольку первоначальный подобный маневр захватчиков выдохся, потерял силу доверия, поскольку философия марксизма и хитрая программа обещаний Ленина на практике себя уже дискредитировала, и покоренным населением не воспринимается позитивно, то её следует заменить другой парадигмой, другой философией, другой системой объяснений и оправданий даже фашистских действий большевиков. Эта система должна выглядеть — во-первых, как система довольно глубоких общечеловеческих научных истин, а ещё лучше, во-вторых, — если она будет привязана «кровными» национальными интересами к конкретной территории и к конкретному покоренному народу.

Например, в первом случае можно объяснить — «Дарвинизм применим не только к миру природы, но и к обществу людей. Победители господствуют над побежденными. Зачем? — Дабы извлечь для себя выгоду из их экономической эксплуатации». Так было всегда, и этим побежденным русским следует объяснить — эти законы не большевики придумали, это общечеловеческие законы, которые действуют веками и тысячелетиями, а большевики по этим законам Природы, Бога просто поступили. Красиво? — Красота! Ещё? — Ещё!

Ну вот — вы тут разрушили всего немало, — а как им объяснишь? Философски. — «Разрушение страшно и мрачно, когда на него смотришь вблизи. Но если его возьмешь в большой перспективе, оно — лишь неизбежный признак жизни», — с видом мудреца цинично объяснил Н. Устрялов. А, как даже объяснял русский мыслитель К. Леонтьев, кстати — славянофил, не говоря уже о европейских, — то, что вблизи видится Злом, из далекого будущего может уже выглядеть большим Добром, поэтому рано спешить с оценками деятельности большевиков. Что(?) — много людей русских погубили. — С исторической глобальной перспективы «жертвы оправданы», они — «необходимые средства в достижении целей», возможно — это «запрос в будущее» в немного жестокой форме. И Устрялов доходчиво стал рассуждать о «благотворных плодах яда», об «оживляющем (большевикском) яде» и т.д. И с этой высоты человеческого сознания Л. Бронштейн со своими, — это несчастное орудие истории, рок судьбы русского народа, возможно, — орудие самого Бога, — кайло кровавое, но благое в строительстве Коммунизма. Соображать надо. Ну, каково? Здорово!

Устрялов применил коварный опасный прием смешения Добра и Зла. Добру это смешение точно не надо, а вот Злу — очень, ибо размываются словоблудством границы между Добром и Злом, и вроде нету уже разницы, и даже Зло выглядит Добром, и наоборот. В этих случаях современный пошлейший и безталантливый еврейский «писатель» в России С. Минаев, написавший пошлейшую аморальную книгу для молодежи «Время героев» (М., 2008 г.) и за это и за свою характерную наглость приглашенный на один из центральных телеканалов вести передачу «Честный понедельник», у явно хороших людей с принципиальной высокой нравственной позицией обычно с напором спрашивает:

«А вы разве никогда не ругались матом? Только не врите? Честно признайтесь — вы никогда в жизни не врали? А разве вы в детстве не занимались ананизмом? А?...» А если есть ещё компромат, заснятый скрытой камерой в туалете из унитаза, — ого-го!

Это только один из «классических» примеров размывания «берегов», смешивания черными людьми границ Добра и Зла в одно серое болотистое вонючее месиво, из которого недостаточно умному или недостаточно образованному человеку не выбраться. В наше время этим же часто шалят В. Познер, Н. Сванидзе, В. Соловьёв и прочие им подобные профессионалы, которые «почему-то» оказываются одной революционной и прогрессивной национальности.

Для Ленина эта устряловщина — была просто бальзамом на его каменную циничную душу. Ленин на 11 съезде партии весной 1922 года радостно говорил: «Я за поддержку Советской власти в России, — говорил Устрялов, хотя был кадет, буржуа. Сменовеховцы выражают настроение тысяч и десятков тысяч всяких буржуев и советских служащих». Это «правильное» начинание надо было обязательно поддержать, и Ленин дает указание срочно организовать издание в России аналогичного журнала аля-устряловщина в СССР под названием «Новая Россия», над которым стали работать лучшие ленинские перья: Б. Пастернак, М. Слонимский (настоящая фамилия неизвестна), И. Эренбург, О. Форш, уже сгнивший В. Брюсов, предатель-перебежчик генерал А. Брусилов, твердый русский большевик Н. Тихонов, и даже О. Мендельштам вынужден был оторваться от работы над «заказухой» Бронштейна по поводу увековечивания «героизма» официально признанного психически ненормальным лейтенанта Шмидта.

А как с привязкой к русским национальным интересам, Устрялов? Просто. Не обязательно при каждом случае твердить обывателям, незнакомым с масонским учением и Пятикнижием Моисея, про «мировую революцию» и «мировую гегемонию», тем более про откровенное враньё Ленина про суверенитет и право на самоопределение, а следует объяснить — мы, бесспорно, видим в подавлении Бронштейном и Лениным и их Красной армией Украины, Башкирии, Калмыкии, азиатских народов, кавказских народов и республик, и в желании подавить Польшу, Финляндию и Прибалтийские народы не стремление к мировой революции и гегемонии, а иную форму, иной вид традиционной русской имперскости. — Каково? — Красотища! Ну-ка, ну-ка — ещё что-нибудь эдакое можете? Да запросто.

Говорят: понаехали тут — «чужаки», террористы из разных европейских столиц и захватили обманом власть, вот даже У. Черчилль об этом же неразумный болтает — захватили власть и схватили мертвой хваткой русский народ за волосы. А ведь стоит глянуть в историю России и следует громко возмутиться: «Какое глубочайшее недоразумение (неграмотность!) — считать русскую революцию не национальной русской! Это могут утверждать лишь те, кто закрывает глаза на всю русскую историю и, в частности, на историю нашего общества и политической мысли. Разве не начиналась она, революция наша, и не развивалась через типичный русский бунт?» Да, конечно! — в восторге воскликнули большевики, — как это они сами не догадались.

Но Устрялова уже понесло, мысль стремительно неслась дальше сама собой, — а кто этот ужасный бессмысленный и беспощадный русский бунт усмирил? Вот Ленин и придал ему смысл, с трудом справился с беспощадностью, и организовал мирную жизнь в разрушенной стране для этих варваров и дикарей? — «Из всех политических групп, выдвинутых революцией, лишь большевики, при всех их пороках тяжелого и мрачного быта, смогли стать действительным русским правительством, лишь он один, который, по словам К. Леонтьева, — «подморозил» загнившие воды революционного разлива» — объяснил слишком умный Устрялов онемевшим от удивления большевикам.

Ну Устрялов, — молодец! Вот это — умище! Где ж ты, родной, раньше был?

А я ещё не то могу, — с достоинством ответил Устрялов, — например, вы не можете справиться с болезненной для вас проблемой — с антисемитизмом, и понятно почему: скрыть-то ваши мудреные фамилии можно, а, извините, ваши очкастые физиономии с кучерявыми бородами в кожаных тужурках под венецианские маски не спрячешь, ведь народ Смольный, Кремль называет — Центрожид. А мы вам объясняем: и не надо ничего прятать и маскировать, а необходимо толково народу объяснить: «Не инородцы-революционеры правят русской революцией, а по известным давно мировым законам — русская революция правит ими и приобщает их неизбежно к русскому духу».

А теперь с «НЭПом», бесспорно, видно, что — «Человечность и снисходительность вернулась в среду революции, — помогал как мог из Парижа большевикам выдающийся масон П.Н. Милюков в своих «Последних новостях», показывая их христианское милосердие и всепрощение. — Происходит естественный отлив революции. С каждым месяцем, под давлением общественного мнения, они (большевики-сатанисты) отходят всё дальше от культа, которому служили». И из Праги из «Смены вех» помогали как могли — да, конечно, — «большевики вынуждены идти на компромисс с жизнью», «начали спуск на тормозах», «отказываются от своих правоверных коммунистических позиций», «пошли на примирение с русским народом» и т.п. Они выдавали очень ими желаемое за действительное, и сами начинали верить в свою чушь. А в глазах многих мировых политиков получалось, что сами «белые» признали власть большевиков и как могут, сами их объясняют, сами перед ними услужливо прогибаются, и изо всех сил к ним подлизываются, и видимо, будут очень рады им служить.

Большевики были в восторге. — Ух ты — потрясающе, товарищи! Аж дух захватывает! Ой — не русский ли уже?! Что хочешь Устрялов — всё проси. Начальником? Нет проблем. Там с твоей стороны всего лишь одно стоящее дело осталось от проклятого царя — КВЖД, вот и будешь начальником, и заживешь хорошо, — там по этой единственной дороге столько добра туда-сюда таскают. И стал Устрялов начальником, прямь — как в голливудском фильме. Правда, относящийся очень подозрительно к царским спецам Сталин, потопивший у Царицына их баржами немало, среди своих на 14 съезде в декабре 1925 года предельно откровенно объяснял:

«Он (Устрялов) служит у нас на транспорте. Говорят, что он хорошо служит. Я думаю, что ежели он хорошо служит, то пусть мечтает о перерождении нашей партии. Мечтать у нас не запрещено. Но пусть он знает, что, мечтая о перерождении, он должен вместе с тем возить воду на нашу большевистскую мельницу. Иначе ему плохо будет».

Сталин так открыто говорил потому, что Устрялов уже был «отработанным» материалом и большевикам неинтересным — на Западе большевиков уже давно признали: на Генуэзской и Вашингтонской конференциях и по многим международным договорам. С русским национализмом к 1926 году было почти покончено, даже Есенин был уже убит. И, в принципе, Сталин сдержал слово — когда уже давно бесполезный и презираемый им предатель своего народа Н. Устрялов в 1935 году переехал на жительство в Москву и сразу о чем-то стал полушепотом говорить с М. Тухачевским, то был арестован и расстрелян.

Как видим из всей этой истории — национализм Н. Устрялова был выдуманным, лживым, притворным, приспособленческим к правящему большевизму. Хотя современные «Устряловы» скажут мне: «Может вы и правы, но зачем так резко. У него был свой патриотизм, своеобразный национализм и ностальгия по России». И обязательно в конце добавят, особенно если есть ещё окружающие, одну важную формальную фразу: «К тому же — в ваших утверждениях есть спорные моменты, и с вами можно поспорить». Я обычно отвечаю: «Это здорово, а то умных людей немного, начинайте». И в этот момент вдруг оказывается, что они вспомнили о срочных делах, и убегая с натянутой вежливой улыбкой, обещают: «Мы обязательно с вами поспорим». Я вдогонку: «Желательно публично — в каком-нибудь университете или обществе». И канули в людском море сверкнувшие недобро глаза.

Довольно подробно и, надеюсь, доходчиво объяснил о национал-большевизме потому, что он жив в России сегодня и достаточно опасен, — занял в лице Эдика Лимонова и его сторонников довольно удобную позицию: во-первых, — левее, радикальнее и романтичнее коммунистов Зюганова, поэтому привлек молодежь, и волей-неволей вызывает симпатии у всех коммунистов. Во-вторых, — слово «национал» в свою очередь вызывает симпатии русских патриотов всех оттенков. В-третьих, — шумный голый популизм, история «национал-большевизма» и его суть вызывает симпатии у западных политиков, которые готовы его финансировать и использовать в своих деструктивных целях. Поэтому к удивлению многих — национал-большевики Эдички Лимонова слились в маршах «Несогласных» с откровенно прозападными космополитическими группами либеральной молодежи Гарри Каспарова, считающие дни до освобождения еврейского амбициозного олигарха М. Ходорковского.

Широко распропагандированные в 1920-1921 годах убеждения Н. Устрялова и ему подобных о перерождении захватчиков в русских духом созидателей, были уже в 1922-1923 годах опровергнуты Лениным и его командой словами и делами. Последние два года жизни и деятельности уже больного Ленина-Бланка рассмотрим в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.