Глава третья

Глава третья

Продолжение царствования императрицы Елисаветы Петровны. 1747 год

Отношение канцлера Бестужева к Сенату. — Усиленные заботы Сената о финансах вследствие политических обстоятельств. — Старые хлопоты о соли. — Меры против корчемства. — Табак. — Недостаток в деньгах и рабочих руках. — Результаты ревизии. — Записка графа Петра Шувалова о способе умножения доходов. — Препятствия для торговли. — Магистратские беспорядки. — Препятствия для внешней торговли со стороны Польши. — Промышленность. — Разбои и пожары. — Полиция. — Областное управление. — Коллегии. — Дела церковные. — Дело о госпитале. — О Пыскорском монастыре. — Противоположные мнения иностранцев о России. — Переговоры о «перепущении» русского войска для морских держав. — Успех переговоров. — Дела австрийские. — Дела саксонские. — Отношения к Польше по поводу гонения на православие. — Дела прусские. — Дела шведские. — Дела турецкие. — Самозванец Федор Иванов. — Дела персидские.

Мы видели, что берлинский двор сообщил петербургскому бумаги несчастного Фербера, касавшиеся русских дел. Вероятно, в Берлине думали, что письмо Фербера достигло своего назначения, и хотели выказать свое чистосердечие. Но в Петербурге приняли находившиеся в бумагах известия за верные, и Бестужев воспользовался выходкою Руденшильда против Сената, чтобы высказаться и со своей стороны против этого учреждения. Против слов Руденшильда он сделал такое замечание: «Канцлер ее император. величеству слабейшее свое мнение всенижайше представлял, что как для облегчения ее императ. величеству государственного правления решением спорных в Сенате и иных коллегиях случающихся дел, так и для пользы самодержавной империи не бесполезно было бы Кабинет из верных и надежных подданных сочинить, при котором мнении канцлер и поныне остается, не имея притом никакого о себе вида, ибо ему и без того дел довольно и едва оными исправиться может». Действительно, Алексей Петрович никогда не бывал в Сенате, отговариваясь постоянно иностранными делами. Сенат в своем правительствующем значении мог не нравиться канцлеру при настоящем составе: виднее других были в нем два члена — генерал-прокурор Трубецкой и Румянцев — оба враги Бестужева; в последнее время особенной деятельностью начал отличаться в Сенате граф Петр Ив. Шувалов, тоже человек враждебный Бестужеву. Но мнение канцлера не могло произвести впечатление на Елисавету: отказаться от восстановленного ею отцовского учреждения и возвратиться к Кабинету, напоминавшему ей самое ненавистное время, она могла считать крайним для себя унижением.

Сенат был обеспечен при ней и продолжал заниматься главным делом — «денег как можно более сбирать, ибо деньги суть артериею войны», а война казалась неизбежна по европейским отношениям. В начале года уже был издан указ о наборе 50000 рекрут, также драгунских и подъемных лошадей. Вопрос о соли продолжался в прежнем виде: в Астрахани подрядчики объявили условия: 1) если рабочим за побег с судов будет положено жестокое наказание и будут их ссылать в каторжную работу зарабатывать взятые ими от подрядчиков деньги; 2) если рабочим наемная цена определена будет законом, то они, подрядчики, за поставку соли возьмутся по прошлогодним ценам; в противном случае ни по какой цене подряжаться не станут, опасаясь, чтобы им от побегов рабочих не прийти в совершенное разорение.

Медицинская канцелярия по запросу Сената объявила, что взятая с Элтонского озера соль и соляной тузлук по всем химическим регулам исследованы и явилось, что она без литрования для человеческого употребления не вредна, а затем к экономической потребе без всякой опасности и повреждения здравия в пищу и к солению мяса и рыбы полезна быть может. Поэтому вследствие донесения посланного осмотреть Элтонское озеро полковника Чемодурова приказали: 1) с озера соль заготовлять и вывозить в Дмитриевский город, что на Камышенке, и в Саратов и заготовлением и отправлением заведовать комиссарству, имеющему состоять из Чемодурова и двоих других членов. 2) Для защиты от набегов калмыков и прочих народов и чтоб, кроме казенной поставки, никто с озера тайно соль не вывозил, построить земляной городок. 3) Для возки соли сделать к весне 1748 года в Казанском и Вятском уездах десять судов. 4) Печатными указами вызвать поставщиков, которые бы взялись возить с озера соль и ставить в казну. Заботиться об элтонской соли заставило Сенат донесение Строгановых и других пермских солеваров, что леса около их варниц истребляются; а это все будет более и более препятствовать выварке соли в достаточном количестве, и потом то обстоятельство, что доставлять бузун из Астрахани далеко и дорого, и потому относительно этой соли надобно ограничиться только ближними к Астрахани местами. Но пользование элтонской солью было еще впереди, и баронам Строгановым послали указ, чтобы к отпуску 1747 года непременно выварили три миллиона пудов. Строгановы в мае отвечали жалобою на крайнее свое изнеможение, к тому же потерпели большой убыток от пожара в Твери, где у них сгорели дом, амбары и соль, а в начале июня Соляная контора донесла, что в настоящем году недоварено соли у Строгановых до миллиона пудов; а у других четверых заводчиков — до 300000 пудов; другой солью, кроме пермской, верховые города удовольствовать нельзя, потому что бузуном довольствуются города Астраханской, Нижегородской и Воронежской губерний, а далее Нижнего Новгорода в другие города отпускать бузун за высокими ценами нельзя: в Нижнем Новгороде пермской баронской соли истинная цена — 9 копеек, а с вычетом таможенных пошлин — 8 коп. за пуд, бузуну же истинная цена — 18 копеек пуд; а если Строгановы третьего миллиона пудов не выварят, то может произойти конечный недостаток в соли. Послали Строгановым указ с крепчайшим подтверждением выварить до трех миллионов пудов. Строгановы объявили, что ни одна просьба их не исполнена, а между тем убытки так увеличились, что капитал их весь утратится без остатка. Велено им варить соль на 1748 год, но для этого им нужно 509577 рублей на один завар; но когда первый завар начинается, на другой заключаются подряды и деньги в задатки выдаются; а когда первый завар кончился и в Нижний соль пошла, то второй завар начинается; денег они не выручают, потому что деньги идут на уплату казенных долгов. В ответ послан указ: выварить и поставить без отговорок.

Кроме продажи соли у казны был еще доход с продажи вина, но этот доход уменьшался от корчемства. Корчемная контора послала в дворцовую Куньевскую волость двоих обер-офицеров с командою для забрания оговоренных корчемников, и велено им было заехать в село Измайлово, взять для подмоги тамошнего управителя и служителей. Но управитель Изволов указа не принял, сам не поехал и никого не послал. Когда команда пришла в деревню Кузнецы, то жителей в домах никого не нашла, а в других деревнях и лесах сыскано 43 варницы, на которых по два и по три очага и дрова горят, да нашли вина до 1000 ведер, 14 кубов, 3 котла железных; кроме того, на каждой варнице по два великих чана с брагою. Поймано было 8 человек и отдано под караул в одной деревне на крестьянском дворе; но, когда команда занималась в других местах сыском корчемников, пришли крестьяне Куньевской волости в большом числе, забрали караульщиков, колодников, вино, кубы и ушли неведомо куда. Но не одни крестьяне так защищали свой вольный промысел: корчемная контора доносила, что посланный ею обер-офицер с командою для выемки вина в дом подполковника Дохтурова должен был выдержать бой с хозяином.

Табачный сбор отдан был на откуп во всем государстве московскому купцу Матвееву на шесть лет за 42391 рубль ежегодно. Но денег было мало, особенно ввиду издержек на усиление и передвижение войска; малороссиянам, поставлявшим в прошлые годы провиант и фураж в военные магазины, по недостатку денег велено заплатить парусными полотнами с казенной почепской фабрики. Денег мало, и рабочих рук мало. Адмиралтейство доносило: Сенату известно, как в привозе корабельных лесов была остановка за недостатком рабочих с указными печатными паспортами; на пристанях оставалось множество леса, от долговременного лежания пропадало, а в строении и починке флота происходил недостаток. Сенат разрешил: если с печатными паспортами потребного числа рабочих не сыщется, то позволить нанимать и с письменными на один 1746 год. Но теперь Адмиралтейство опять представляет: хотя в 1746 году многим больше лесов в отвоз забрано и в пути зимовало, однако на пристанях немало их осталось, ибо вдруг всего забрать в один год было нельзя, а подрядчиков никого не является, тогда как в лесах крайняя нужда: нет лесу на 40 галер; некоторые корабли строены в давних годах и сильно повреждены, надобно их чинить, а для доставки леса нельзя надеяться набрать рабочих с печатными паспортами. Сенат разрешил и на 747 год нанимать с письменными паспортами. Адмиралтейство потребовало, чтоб то же было позволено и на 748 год, и Сенат согласился.

Ревизия оканчивалась, количество народонаселения оказывалось больше против прежней переписи, следовательно, больше должно было собираться подушных денег, и указом 27 января вновь учрежденные батальоны велено довольствовать из новоприбылых по последней ревизии подушных денег. Но по новой ревизии, оказывалось с прибылых душ в полугодовом окладе в 32 провинциях прибыли 317329 рублей, а в 8 провинциях убыли 41941 рубль, за исключением этой убыли прибылых денег было 275388 рублей, а в остальных пяти провинциях за неприсылкою ведомостей неизвестно было, имеется ли прибыль или убыль; на новые же батальоны требовалось более, именно недоставало 115810 рублей. Сенат приказал взять верные ведомости из Берг-конторы, сколько теперь в Петербурге налицо и в пути железа и какая по последнему торгу его цена.

31 июля граф Петр Ив. Шувалов представил Сенату записку о способе умножения дохода казенного: «Всевидящее око, особливым смотрением руководствуя вечной славы достойного государя, отца отечества, великого Петра, которого трудами слава Российской империи процвела, к вящей же ее славе многие беспримерные дела благословил бог старанием и трудами матери Отечества государыни всемилостивейшей пред глаза свету произвести, а чтоб благословенная слава империи не была где-либо занозою в завидливых сердцах, сумнительства нет, следственно, дальние виды, заключенные в зависти, чрез оное не закрытны быть стали. Ее император. величества августейшей государыни нашей все виды те суть, из которых слава и польза, безопасность и целость государства состоит; к оному освященному ее импер. величества виду и вящей пользе и безопасности государства и подданных предприятием потребно, дабы доходы государственные были умножены. Конечно, полезнее быть ничто может, как в государстве иметь такой пункт, который бы во время надобности бессумнительно доход государственный умножил, а оный не токмо к тому служить может, как самое его действо есть пользы поиск, о целости надлежащей отпор в защищение учинить, но довольную опасность поставить в тех, которые буде в рассуждении не довольных доходов наших, завиствуя благословенной славе, что-либо противное покою проискивают, и сим уповательно все дальновидные происки, противные покою, конец свой примут в том рассуждении, что в благословенной державе ее императ. величества дал Вышний довольно того есть, которое многие государства тем преимуществует, а особливо люди — пропитание, к тому же весьма против всех государств дешевое войск содержание, и оное окрестным державам небезызвестно; притом самонужнейшее для содержания умноженных и впредь в потребных случаях умножаемых на довольное содержание войск учрежденный способ доходов казенных весьма верные повседневно в сбор к течению готовы известны будут же, которое вящше нежели бы капитал лежащий, понеже по продолжению нужных обстоятельств из него вынимая без возвращения, достатков добраться можно, а, напротив того, наш порядок новоучрежденный быть имеет такой, который умаления в себе вовсе иметь не может, но будет единое обращение циркулярное бесконечное».

Порядок должен был состоять в том, чтобы уравнять повсюду цену соли и вина, в нужном случае увеличивать эту цену и лишек обращать на войско в дополнение к подушному сбору. Известно, что соли в государстве расходится 7474078 пудов и вина не менее 2000000 ведер; следовательно, если б, например, потребно было получить денег 2028815 рублей, то сверх разверстки на соль прибавить по 13 3/4 копейки, и придет 1028815 рублей 85 1/2 копейки, а на вино сверх разверстки прибавить по 50 копеек на ведро, получится миллион, или прибавить больше на вино, а меньше на соль, как угодно. Этот излишек за соль станет приходить и со всех тех, которые ничего не платят в помощь положенных в подушный оклад; если же вышеписаную сумму собрать с положенных в подушный оклад, то придется с числа ныне обревизованных душ, именно 6491381, сверх обыкновенного подушного сбора положить на душу по 31 1/2 копейки, что будет им чрезвычайно тяжело, да и нельзя надеяться, чтоб бездоимочно можно было собрать; а если б и собрано было со взысканием обыкновенным порядком, то без содержания под караулом и прочих строгостей обойтись нельзя будет; в последующем же за тем годе не только нельзя надеяться получить вновь такой же сбор, но сомнительно, чтобы и настоящий оклад можно было выбрать по причине такой значительной накладки, а, конечно, останется доимка немалая; а за вино станут платить не сохраняющие впрок себе своих денег, которых как ни унимать, а все нельзя удержать от пьянства.

Шувалов подавал мнение об уравнении цен на соль еще в 1745 году; Сенат согласился, но императрица не утвердила, склонясь на противное мнение фельдмаршала князя Долгорукого. Теперь ввиду увеличивающихся расходов Сенат опять принял мнение Шувалова, рассуждая, что соль продается неравными ценами от 3 1/4 копеек до 20, 30 и 40 копеек, а в некоторых местах до 50; в 1742 году соли продано 7484708 пудов, денег в сборе 1587111 рублей, из которых чистого дохода 755600 рублей, и если для уравнения продавать соль во всех местах по 35 копеек пуд, то прибыли будет 1028815 рублей. Объявил несогласие один сенатор, князь Ив. Вас. Одоевский, который представлял, что если увеличить цену на вино, то винные откупщики откажутся, и требовал, чтоб запрещено было частным людям курить вино. Генерал-прокурор Трубецкой подал мнение, в котором опровергал Одоевского, и последний согласился. 9 декабря Шувалов представил новое мнение: поташные казенные заводы становятся в убыток, а крестьян к ним определено 27610 душ; надобно у поташных заводов крестьян взять, а вместо того приписать ближайших крестьян к добыванию элтонской соли, иначе это добывание не пойдет как следует. Окончательно Сенат решил доложить императрице, чтоб продавать соль по 35 копеек везде, исключая Астрахань и Красный Яр, где продавать но 17 1/2 копеек за пуд, чтоб рыбные промышленники не очень много наложили на соленую рыбу, без которой народу пробыть нельзя.

Для сокращения расходов Сенат, разумеется, должен был хлопотать, чтобы подрядчики брали подешевле; но 33 купца, с которыми был торг о подряде на провиант в петербургские магазины, объявили пред Сенатом, что в провозе провианта происходят разные затруднения и убытки: тверской воевода Ивин поставил по реке Тверце капрала с солдатами и останавливает идущие с Волги и других рек суда, которых в лето пройдет около двух тысяч; капрал берет прикащиков и работников и отводит к воеводе, который кроме съестных и других припасов берет с идущих вверх с грузом по рублю, а с плывущих вниз порожних по полтине с судна, да капрал с солдатами и воеводскими людьми берут на себя по полтине и больше, а без того не пропускают. Подобное тому делает и ладожский воевода Чеблоков. По указам велено от Вышнего Волочка по Тверце, Волге и другим рекам, повеем берегам, по которым с бичевою ходят, не запахивать, а теперь во многих местах запахивают, тянуть судов не допускают, и притом бьют насмерть. По Волге, Оке и другим рекам суда находят на камни, карши и пески, для снимания с которых обыватели на берега не пускают, отчего суда получают повреждения, хлеб и прочие товары водою разносит, и обыватели тех мест, перенимая, развозят по своим дворам и от них скрывают, а оставшийся подмоклый хлеб и товары на берега для пересушки и поправки без знатной платы не пускают и бьют. В тех городах, откуда суда отпускают, покупают вино, на которое и ярлыки берут, для угощения работников и призываемых на помощь обывателей во время бедствия; но в городах осматривают барки и, где сыщут вино, начинают следствие и разоряют.

В Нижнем, Костроме и других городах останавливают суда для пересмотра работничьих паспортов и, пока офицерам, подьячим и караульным взяток не поднесут, бьют и суда держат долгое время. Указами коллегиям и губернаторам запрещено самовольно накладывать пошлины; а орловский магистрат грубым своим смыслом берет сверх указной пошлины по копейке с рубля с товаров, а с указных пошлин берет по копейке с рубля, будто на лекаря, берет с извозщиков, перевозящих провиант, по копейке с лошади. Извозщики, которые возят провиант на гжацкую пристань и в другие места, в дороге из кулей крадут муку и вместо нее кладут песок, золу и другие непотребности, а приемщики ставят это в вину поставщикам, поносят и убытчат их. Иногда, спеша исправною поставкою, наскоро нанимают подводы по ямам, где — особенно в Бронницах и на Крестцах — ямщики составляют заговоры и, возвышая чрезвычайно цену, раскладывают между собою по очереди; у очередных случаются лошади худые, а иногда в полях, и затем происходит замедление и передача напрасная деньгами, а других посторонних наниматься не допускают и бьют, а управители ямов, участвуя в этих взятках, суда не дают. Разных городов купцы, которые в Петербург на продажу хлеб судами привозят, жаловались, что на реке Неве, у Невского монастыря, где определено стоять их баркам, монахи и служки собирают с каждой барки по копейке в сутки.

Началось дело по жалобе купца Арефьева, что в Тверской провинции секретарь Башилов на обывателей — помещиков, духовенство и купечество — делает нападки и в делах проволочку; весною при нагрузке барок для отвоза хлеба в Петербург отсылают собственный хлеб, отдавая муку ржаную весом в полосма пуда, а с купечества берет петербургскую высшую цену за девятипудовый куль и за провоз ничего не дает. Сенат решил дело в пользу Башилова, во-первых, потому, что купцы не должны были брать хлеб на суда, а между тем брали; потом когда Башилов отдал дело на веру (присягу), то челобитчики к присяге не явились и не сысканы. Следователь капитан Ильин стоял за челобитчиков и написал в донесении: «Хотя челобитчиков следовало привести к присяге, но Башилов объявил, что челобитчики при подписке были в бородах и в неуказном платье и чтоб к присяге допущены были без бород; он сделал это нарочно, не имея оправдания и зная, что челобитчики не сбреют бород и потому не явятся к присяге; но следствие производится не о бородах, а о взятках». Сенат заметил, что Ильин написал это неправильно, а Башилов сделал свое объявление правильно, ибо русское платье и бороды носить запрещено, и поэтому Ильин за необращение внимания на указы, как военный, должен отвечать пред Военною коллегиею. По другим многочисленным челобитьям на Башилова, Ильин везде обвинял его, а Сенат отверг все мнения Ильина и решил взыскать с него штрафу 500 рублей.

К этим неблагоприятным условиям для торговли в некоторых местах по-прежнему присоединялись магистратские беспорядки. Белгородское дело продолжалось, ибо Главный магистрат не хотел признавать себя побежденным и донес Сенату, что он принужден взять нового президента белгородского магистрата Андреева к ответу в непорядочных поступках. Но Сенат по тем или другим побуждениям не захотел посмотреть на это равнодушно и приказал: в Главный магистрат послать указ — велеть прислать в Сенат известие немедленно: определенный по удостоении белгородского купечества от правит. Сената президент Андреев в Главный магистрат к следствию по каким именно делам потребен? Ибо хотя из Гл. магистрата в доношении и объявлено, что Андреева нарочно посланному взять велено будто бы за непорядочные его поступки, а за какие именно, того не показано; белгородское же купечество объявляет, что Андреева в Глав. магистрат требуют по проискам Морозова с товарищи; Глав. магистрат имеет злобу на Андреева и на все белгородское купечество за наложение из-за них на Глав. магистрат штрафа Сенатом; кроме того, желает взятием Андреева прикрыть воровство Морозова с товарищи, именно чтоб Андреев не был при следствии и этим самым следствие остановилось бы; наконец, желает Андреева бездельно проволочить и от дел белгородского магистрата удалить; поэтому до рассмотрения дела в Сенате Андреева в Глав. магистрат не брать. В челобитии белгородских купцов Сенату было показано также, что Морозов с товарищами как скоро вступили в управление, то теми купцами, которые доносили на них в похищении казенного интереса, всего до 60 человек, безо всякого суда разыскивали, иных публично плетьми и батожьями наказывали, а некоторым и уши резали и вымучили дать Морозову векселя, а у иных, сбив от лавок замки, товары и деньги выбрали; просить в Глав. магистрате, зная там защиту Морозову и товарищам его, они не смеют, в белгородский магистрат челобитий их не принимают за тем, что нынешний президент Андреев на Морозова доносил в похищении интереса и, следовательно, не может быть беспристрастным судьею. Сенат велел это дело производить в белгородской губернской канцелярии с участием одного члена из белгородского магистрата, на которого от истцов и ответчиков не будет показано подозрения, и хотя купцы губернаторам и воеводам судом не подчинены, но теперь купцы сами просят, чтоб их дело производилось в губернской канцелярии.

Калужский купец Софрон Лобов бил также челом Сенату, что когда в настоящее царствование возобновлены были магистраты, то калужское купечество выбрало несколько персон в бургомистры, в том числе Осипа Шемякина, а других в ратманы, в том числе брата его, Софронова, родного Никиту да двоюродного Василия Лобовых; Шемякин, будучи в Москве, произыскав у Глав. магистрата кредит, без ведома мирского исходатайствовал себе новый чин президентский и как приехал из Москвы в Калугу и вступил в магистратское управление, то в надежде на Главный магистрат прочих членов и до дел не допускал, а делал немалое время всякие дела один, и когда прочие члены о том с учтивостью стали ему предлагать, то Шемякин, озлясь, подал в Глав. магистрат несправедливое доношение и происками своими склонил Глав. магистрат, что без всякого следствия его товарищам разными штрафами нанес тягость несносную.

На западе сухопутная внешняя торговля терпела от польского безнарядья. Смоленский шляхтич Николай Потемкин, бывший на пограничной комиссии для разбора дел по долговым искам между русскими купцами и жидами, представил Сенату, что по затруднениям, которые испытывают русские купцы в Польше, и разорениям от своевольных поляков лучше вести с Польшею торг на границе по тому примеру, как он ведется с китайцами и зюнгарцами. Лучше шли дела на степном востоке: Неплюев писал, что он перевел торг из Орской крепости в Оренбург, и в 1746 году привезенного русскими купцами товара с объявленными для торгу деньгами было на 112000 рублей, а вымененного от азиатцев — на 67000.

С самого Дальнего Востока явился в Сенат иркутский купец Югов и от имени своих товарищей — Мальцова, Трапезникова и Соловьева — объявил, что в Камчатской экспедиции у Нижнего Камчатского устья и против Олюторского устья, близ Караганского острога в море, не в весьма дальнем расстоянии от берега, сысканы в 1741 году пустовые острова, а на них усмотрено множество разных зверей — песцы, бобры, лисицы; и приняли они, Югов с товарищами, намерение на этих островах звериный промысл взять на себя с платежом в казну пошлины, а для промысла нужно иметь четыре мореходные судна, которые они построят на свой счет. Югова спросили: кем эти острова отысканы и почему он знает, какие на них звери водятся? Югов отвечал, что на этих островах Беринг был и чуть со всею командою не умер, а они, купцы, ходили на острова два раза на двух лодках компаниею и в разных партиях на каждой лодке по 18 человек, и получили в первый раз по 30 бобров на человека, а в другой раз — по 90, и продавали зверя хорошего от 40 до 50 рублей, а похуже — от 30 до 20. Сенаторы предложили, чтоб они платили половину добычи в казну; но Югов стоял за треть. Сенат решил доложить императрице с мнением, что следует отдать Югову с товарищами из третьей части.

Сенат представил императрице и другое мнение относительно мануфактурной промышленности: люди и крестьяне на фабриках положены в подушном семигривенном окладе, и этот оклад они должны платить из заработных денег; но заработная цена платится малая, только для пропитания, чтоб не возвысить цены сукнам при казенной поставке; следовательно, подушного оклада из нее платить нельзя, и работники за скудостью разбегутся. Фабриканты платить за них также не могут: казна платит за сукно по 58 копеек, а за каразеи — по 14 1/2 аршина, и от повышения цены на материал фабрики приходят в крайнее разорение. Третьяков за долги всего имения лишился; фабриканты поэтому не могут ничего прибавить к заработной плате, и если за сукно им прибавки не будет или мастеровые люди не будут освобождены от подушного оклада, то они принуждены будут фабрики закрыть. По мнению Сената, так как сукна и материалы долгое время в одной цене стоять не могут, то следует на сукна цену возвысить, чтоб из этой прибавки подушные деньги могли платиться бездоимочно; кроме того, с фабрикантов, поставляющих сукна в казну, не брать рекрут и лошадей. Для поддержания московской шляпной фабрики Черникова и Сафьяникова, поставлявших шляпы на армейские полки, запрещен вывоз из России за море бобрового пуху; запрещено во всей России, кроме их фабрики, делать пуховые шляпы; позволено делать только шерстяные шляпы; Черников и Сафьяников обязались выделывать на продажу ежегодно до 8000 пуховых шляп.

Разбои тогда только и затихали, когда государство употребляло значительные военные силы против них; когда же в описываемое время войска должны были стягиваться к западным границам, то о разбоях опять становится слышно; по Оке снова собираются шайки человек по сорока, выше и ниже Переяславля Рязанского. Из Перми пришло известие, что разбойники разбивают крестьян станицами в 40 человек; по Каме проехали воры в двух стругах; в другом месте показались воры конные и пешие человек с 50; в третьем месте — 25 человек; в четвертом — 56 человек с ружьями и штыками разбили строгановское село Рождественское и вовсе разорили; в пятом месте пришло с 30 человек, сожгли двоих крестьян и прочих жгли и грабили. По реке Сиве явились воровские партии человек до 80, жгли деревни и намеревались разграбить село Серапуль, обыватели в страхе покинули дома и скитаются по лесам; умножались также воры в Соликамском и Чердынском уездах. В городах не только некого послать для преследования, но и городов самих охранять некем, если разбойники вздумают напасть на них, как уже и случилось с Кайгородком: 42 разбойника приплыли под него и разграбили денежную казну. Шайки получили вождей в старых опытных разбойниках: с казанского тюремного двора ушло 20 человек колодников, убийц, разбойников и беглых с каторги, подкопавшись под стену.

В некоторых местах крестьяне боролись с военными командами по наущению разбойников. Премьер-майор Веревкин и поручик Павлов донесли Сенату: посланы они были против крестьян Боровенского монастыря, воров и разбойников Моисея и Полуехта Никитиных с товарищами, забрали 79 человек и провели в Гжацкую пристань, да прежде взято 10 человек, прочие укрываются; захваченные крестьяне объявляют, что они командам троекратно сопротивлялись, посланных против них солдат били и ружья отбивали по приказу Никитиных, потому что в 1744 году была прислана команда для взятия их крестьян ко взысканию за держание беглых. По поводу забранных нужно еще забрать много, ибо в сопротивлении было более 700 человек; следствие скоро окончиться не может, и вотчина может прийти в крайнее разорение. Сенат приказал возмутившихся крестьян разделить на три части: от 15 до 20 лет — бить батожьем, от 20 до 40 — плетьми, от 40 и выше, которые в службу негодны, пущих заводчиков — кнутом, а прочих — плетьми и взыскать с них издержки командирования и за испорченные ими ружья.

С весною по рекам разъезжают разбойники; с весною в городах пожары и вслед за пожарами жалобы на полицию и магистраты. 27 апреля в Твери во время большого пожара воевода с товарищем и секретарь до конца находились безотлучно; обыватели и ямщики не помогали; тогда воевода собрал рекрут и потушил пожар с великой трудностью. Хотя определенный главною полициею в Тверь прапорщик Тархов полицмейстером и числился, только в Твери никогда не бывал, жил в деревнях своих, и хотя в отсутствие Тархова полицейское правление находилось в ведомстве магистрата, только никакого исполнения не было. Беда могла грозить не от одного пожара в городах: московская полиция доносила, что на Кожевном дворе, ниже Каменного моста, отвалились от стены городовые зубцы числом 12 и упали на обывательские дворы, причем задавили младенца до смерти да двух человек поранили; также по Кремлю, Китаю и Белому городу городовые стены и башни в немалой ветхости; у Яузских и Всесвятских ворот городовые стены упали, отчего учинились и смертные убийства; у Сретенских ворот башня первая в крайней опасности, Мясницкие ворота в немалую ветхость пришли, и проезжать в них опасно. Сенат приказал поручить починку означенных ветхостей коллежскому асессору Попову, который должен был находиться в ведомстве московской губернской канцелярии; производить работы он должен был вольнонаемными людьми чтобы обошлось дешевле подрядного, если же нельзя вольнонаемными, то подрядами.

В столице полиция только тогда донесла об опасности, когда отваливающиеся от стен камни убили ребенка; тверской полицмейстер живет в деревнях своих, и воевода должен исполнять его обязанности; важно для области иметь деятельного воеводу, который в опасном случае не сошлется на разделение должностей, на самом деле не существующее. Умер в Туле воевода Маслов; разных чинов люди тульской провинции и помещики подали две челобитные; в одной, подписанной 23 человеками, просили назначить воеводой воеводского товарища Лопатина; в другой, подписанной 21 человеком, просили Ивана Маслова. Сенат отказал и назначил из представленных Герольдмейстерскою конторою кандидатов Квашнина-Самарина. Непристойные поступки воеводы в пьяном виде имели следствием удаление его от воеводской должности; но вообще смотрели на это не очень строго. Так, белевский воевода Шеншин, будучи в компании и напившись пьян, обижал словами дам, придирался к мужчинам, потом велел ударить в набат, встревожил всех жителей, по его приказанию схватили на улице подпоручика Возницына, жестоко избили, шпагу изломали и посадили в тюрьму. Императрица простила Шеншина и велела определить его к делам, к каким годен, кроме воеводства, и велела Сенату впредь такие самовольства воеводам запретить.

Относительно коллегий замечательно в описываемом году донесение прокурора Юстиц-коллегии, что в ней советниками Сабуров и Юшков, асессорами Тарбеев и Извеков. Извеков определился в дворцовую контору и с того времени в Юстиц-коллегию не ездит, отговариваясь делами дворцовой конторы; Тарбеев по болезни не ездит; Юшков ездит чрезвычайно редко; остается Сабуров, который один спорных дел решить не может, и дела в коллегии остановились.

Духовная коллегия (Синод) продолжала жаловаться Сенату на притеснения новообращенным. Известный Ярцев доносил: Курмышского уезда новокрещеные чуваши бьют челом, что по указу императрицы Анны велено им для суда в малых делах выбрать между собою трех человек и судиться словесно, как производится суд между купцами в таможнях, и у них такие выборные старосты есть; но, несмотря на указы, всяких чинов люди делают им великие обиды и разорения, а курмышская канцелярия привлекает их судом и расправою между собою в ссорах, долгах и т.п. и держит их под караулом, отчего им убыток; а они не только приказных порядков не знают, но и по-русски говорить не умеют; теперь они желают для лучшего своего охранения и в малых делах разбора разбираться у курмышского посадского бургомистра Брюханова, потому что он человек добросовестный, богобоязненный и всегда их по бедности награждает, ссужает всякою ссудою и чувашский язык знает довольно. Сенат приказал: исполнять указы, а о том, на что имеются точные указы, утруждать Сенат весьма не надлежало; о обидах же произвести следствие.

Были и старокрещеные народцы, на которых светское правительство указывало Синоду как на полудиких, требующих снисхождения относительно требований христианской нравственности. Воронежская консистория потребовала к следствию сына донского атамана Данилы Ефремова старшину Степана Ефремова и других незаконно женившихся людей. Военная коллегия донесла по этому случаю Сенату, что люди Донского войска не похожи на внутренних регулярных народов, весьма не обычны к правам и регулам, но больше застарелого простого обхождения и обычаев; а так как правит. Синод требует отсылки в архиерейскую консисторию атаманского сына, который там между другими знатными старшиною, то Военная коллегия сама собою сомневается так строго поступить.

Из дел по церковным отношениям замечательны были в этом году два следующие. Медицинская канцелярия донесла Сенату, что в московском госпитале Экономическая синодская канцелярия не делает никаких починок, отчего больные претерпевают великое беспокойство, в пользовании больных остановка и невозможность, и больных принимать нельзя, потому что в палатах, где лежат больные, и в ученических бурсах окончины и печи очень ветхи, топить их опасно; также и строение, где живут служители, очень ветхо; иное и попадало, а в ином зимою жить нельзя. Синод отписывался, что его Экономическая канцелярия не обязана делать починки в госпитале: указа для этого нет; хотя по указу Петра Великого госпиталь построен из сборов Монастырского приказа, но, чтоб его чинить из сборов того же приказа, не изображено, а в табели 1710 года не написано, а положено в той табели только жалованье доктору с товарищи и на покупку лекарств 3797 рублей, что из доходов Экономической канцелярии и производится.

Учреждены вновь три епархии: Московская, Переяславская, Костромская, и еще назначено быть Владимирской и Тамбовской; на содержание архиереев и домов их отданы монастыри: московскому Чудов, переяславскому Горицкий, костромскому Ипатский, и потому доходы с этих монастырей, платившиеся в Экономическую канцелярию, выбыли; на починку ветхостей в архиерейских домах, соборных церквах, монастырях Экономическая канцелярия определила не только на настоящие 1744, 45 и 46 годы, но за неимением такой большой суммы и на будущие 47, 48, 49 и 50 годы более 30000 рублей, и еще Экономическая канцелярия представляет о крайних ветхостях во многих монастырях, а на исправление их по сметам архитекторским потребно более 60000 рублей; итак, починки госпиталя из доходов синодальных исправлять никак не следует, а имеется на содержание госпиталей собственная, с венечных памятей собираемая в Военную коллегию сумма, и требует св. Синод, чтобы госпитальную починку и постройку производить из этих лазаретных денег. Но Сенат приказал в св. Синод сообщить ведение, что госпиталь исправить надобно непременно из доходов Экономической канцелярии в непродолжительном времени, чтобы больным от стужи не помереть, ибо если уже госпиталь строен на деньги Монастырского приказа и содержится на деньги Экономической канцелярии, то и чинить его надобно из тех же доходов.

Мы знакомы уже с вятским епископом Варлаамом, который вышел невредим из дела по столкновению своему с воеводою и возвратился в свою епархию. Но по поводу этого возвращения Сенат снова должен был услыхать о Варлааме. Пыскорского монастыря стряпчий Карпов объявил, что в монастыре было денег, собранных с мельниц, 1030 рублей. Епископ Варлаам наложил на Пыскорский монастырь 600 рублей для вознаграждения за употребленные им в Петербурге и Москве расходы и путевые издержки; но так как подобных платежей никогда не бывало, то монастырь денег не отпустил, за что архимандрит взят был в Вятку и отпущен только по указу из Соляной конторы, ибо монастырь владел солеварнями, находившимися в ведении Соляной конторы. Так как для управления соляными монастырскими промыслами назначено было особое комиссарство, то архимандрит отослал туда же и мельничные деньги вместе с приходными книгами; за это консистория наложила на архимандрита штраф в 50 рублей, велела потребовать книги из комиссарства обратно и запретила впредь отправлять туда деньги и книги. Епископ Варлаам приехал в монастырь, денег и штрафа спрашивал, и хотя ему поднесено было в почесть 200 рублей, да пушным товаром и прочими вещами 40 рублей, да бывшим при нем духовным и светским лицам 106 рублей, только он мельничные деньги и штраф взыскивал, угрожая жестоким наказанием, и из оставшихся от расхода мельничных денег 477 рублей забрал себе, причем бил казначея плетьми так жестоко, что тот лежал без памяти; архимандрит дал архиерею своих и заемных еще 50 рублей.

Внутреннее состояние России, особенно состояние финансов, представляло явления, которые могли дать повод иностранным посланникам толковать о слабости этой державы. В самом начале года Дальон писал Даржансону, что Россия слаба, что королю прусскому нечего ее бояться. Но любопытен ответ Даржансона. «Фридрих II другого мнения, — пишет министр, — потому что больше чем когда-либо боится поссориться с Россией и навязать на свою шею силы этой державы. В 1733 году Россию также представляли бессильною, стараясь побудить нашего короля к доставлению польского престола тестю своему Лещинскому; но потом оказалось, сколько Россия могла сделать в Польше и Германии, доведя войска свои до самого Рейна; и в скором времени та же самая держава взяла такой верх над турками, что если бы венский двор умел держать себя только в оборонительном положении, то турки в одну кампанию могли бы потерять все свои европейские владения».

Даржансон недаром пророчил о новом походе русского войска к Рейну. Успехи французов в австрийских Нидерландах и опасность, какою грозили эти успехи голландцам, заставили морские державы снова попытаться, нельзя ли склонить Россию на более сходных для них условиях дать им свое войско, причем выставлялось, что это будет единственным средством ускорить всеобщее замирение Европы. В самом конце 1746 года возобновились переговоры о «перепущении » русского войска для морских держав. 8 декабря лорд Гиндфорд подал об этом промеморию; 22 декабря дан ему ответ с согласием на перепущение войск и с объявлением условий, относительно которых Гиндфорд отвечал, что дорого просят. Тогда 29 декабря в Зимний ее величества дом перед полуднем приглашены были для совещания генерал-фельдмаршал Леси, канцлер Бестужев, вице-канцлер Воронцов и член коллегии Иностранных дел тайный советник Веселовский. В это заседание выслушаны были только относящиеся к делу бумаги, после чего во втором часу разошлись; а после обеда, в 6-м часу, собрались опять, уже впятером, потому что по воле императрицы явился генерал кригс-комиссар Апраксин, для которого снова прочитаны были все бумаги; после рассуждения составили проект конвенции. Тридцать тысяч русского войска, по мнению фельдмаршала Леси, должны были действовать на Рейне вместе с союзниками. Идти они должны были от Курляндии чрез Литву и Польшу на Краков в Силезию по маршруту, данному австрийским посланником бароном Бретлаком, одною дорогою, разделяясь на три колонны. Проход чрез Польшу в 162 мили, полагая на третий день роздых, продолжится не меньше трех месяцев; на содержание корпуса против внутренних цен надобно положить вдвое, и потому выйдет на три месяца 145525 рублей 83 коп.; надобно, следовательно, требовать у английского двора уплаты наперед 150000 ефимков наличными деньгами, чтоб для приготовления провизии и фуража в Литву и Польшу прежде вступления туда войск могли быть отправлены нарочные комиссары; а если эта сумма английскому двору покажется велика, то пусть пришлет своих комиссаров, которые будут заготовлять и выдавать войску провизию и фураж. В землях римской императрицы продовольствие войскам должно быть приготовлено также от английского двора или от римской императрицы, по их соглашению. Войска отпускаются на два года, считая с выступления их за границу, если мир будет заключен до этого срока, то войска отпустятся ранее назад, в Россию; если же нужно будет удержать их долее срока, то об этом дастся знать за полгода до истечения двух лет для новых соглашений. Если английский двор не примет войска на этих условиях, то императрица соглашается содержать на лифляндских границах от 80000 до 90000 регулярного войска во все время продолжения настоящей войны и 50 галер в Курляндии с 12000 войска за полмиллиона голландских ефимков. Начальником корпуса назначен был генерал-фельдцейгмейстер князь Василий Репнин, для которого фельдмаршал Леси написал инструкцию.

Между тем прошло два месяца — январь и февраль 1747 года, и 12 марта Гиндфорд прислал промеморию, что после подания им первой промемории (8 декабря) пропущено несколько недель понапрасну, что войско не может выступить в поход заблаговременно и может быть употреблено только на половину кампании; кроме того, данные парламентом королю деньги на субсидии текущего года по большей части уже издержаны на наем войска в других ближайших местах, и потому король желает заключить другую конвенцию, а именно чтобы Россия обязалась в течение 1747 года держать тридцатитысячный корпус войска на курляндских и лифляндских границах, 12000 в Курляндии и 18000 на лифляндских и литовских границах, сверх того 60 галер в курляндских портах, чтобы все это готово было действовать по первому требованию английского короля, который обязывается на этот год одновременно заплатить 100000 фунтов стерлингов, как скоро ратификации будут разменены. Если же войска действительно должны будут выступать в поход, то о содержании их должно быть дальнейшее соглашение.

Канцлер переслал промеморию и проект конвенции в коллегию на рассмотрение, давая знать, что императрица вообще согласна на конвенцию, но что по его, канцлерову, мнению согласиться на содержание войска в Курляндии нельзя, а надобно выразиться так, что войско пробудет там до тех пор, пока будет возможно, ибо со стороны поляков могут быть сильные крики. Члены коллегии Воронцов, Юрьев и Веселовский подали мнение, что в английском проекте очень темно сказано, «чтоб по первому требованию короля войско и галеры готовы были действовать». Необходимо знать, одним ли русским войскам действовать или вместе с союзниками и под каким именем, вспомогательных войск или данных за 100000 фунтов, также в каком месте должны действовать, а без точного знания всех этих обстоятельств глухо обязываться на письме кажется непристойно. Также и то надобно выговорить в конвенции, что если будет заключен мир между Франциею и Англиею, то деньги все же должны быть заплачены и войска с галерами не были бы понапрасну продержаны целый год. Недолжно обязываться держать войска и галеры в Курляндии, не имея права держать войска в чужой земле: и так уже поданы курляндцами горькие жалобы по поводу введения только трех полков. Наконец, надобно постановить, что в случае нападения на Россию с какой бы то ни было стороны можно было взять эти 30000 войска и галеры.

Тогда Бестужев подал свое «слабейшее мнение, которым он по поводу вице-канцлерова и обоих тайных советников мнения ее императ. величество поневоле утруждать принужден». «Вице-канцлер и тайные советники не приметили, — говорит Бестужев, — что в проекте ясно сказано: если войску понадобится выступить в поход нынешним годом, то о содержании его должно быть дальнейшее соглашение, прямо поэтому следует, что войска прежде в поход не выступят, пока не будут определены условия, как их содержать. Вице-канцлер и тайные советники хотят постановлять, чтобы деньги были заплачены, если бы даже и мир был заключен; но в проекте прямо сказано, что деньги выплачиваются немедленно после ратификации, и потому, что хотя бы мир заключен был по прошествии одного или двух дней по размене конвенции, деньги были бы выданы. Если же они думают, что хотя бы мир был заключен во время переговоров о конвенции, однако 100000 фунтов должны быть заплачены за одно сочинение контрпроекта, то английский двор не был бы так прост, чтоб стал давать деньги даром, а между тем утвердился бы в своем мнении, что здесь никакого дела к концу приводить не хотят. Если из уважения к королю прусскому войска от границ совершенно отвести и ему невозбранный путь в Лифляндию очистить, то это будет несогласно с интересами вашего императ. величества; чтоб не вносить в конвенцию о содержании войск в Курляндии — это было мое мнение. Но если принимать в уважение горькие жалобы курляндцев, то русским войскам никогда из своих границ трогаться нельзя будет; Петр Великий, невзирая на все их прошения и жалобы, не только войска свои там содержал, но и шведам сражения давал.