Из записной книжки № 5 (Великая Русская Революция. 1917 г.)

Из записной книжки № 5

(Великая Русская Революция. 1917 г.)

23 февраля

Началась забастовка рабочих на заводах в Петрограде. Народ вышел на улицу и стал требовать хлеба.

26, 27 и 28 февраля решительные дни. Напряжение рабочих и войск достигло наивысшего предела. Переход войск на сторону народа.

26 февраля ко мне позвонил комендант крепости генерал Никитин[141] и сообщил, что сейчас к нему позвонил Командующий войсками округа Генерал Хабалов[142] и передал приказание именем Государя, чтобы он принял в Трубецкой бастион для заключения 800 чел. Павловского полка и что эти лица будут доставлены этой ночью.[143]

В ночь с 26 на 27 февраля в 5 1/2 час. утра были доставлены под сильным конвоем преображенцев только 19 чел. Павловского полка, а остальных обещали доставить дополнительно.

Ночью 27 февраля около 2 час. ночи раздался звонок в Трубецкой бастион. Звонил генерал-майор Перцов[144] и спрашивал, можем ли мы принять в Трубецкой бастион еще 1500 чел. арестованных. Я ответил положительным отказом.[145]

Утром 27 февраля генерал Перцов позвонил в Трубецкой бастион и передал, что павловцы присланы не будут и что для них найдены два вполне просторных барака, где они и будут размещены. 27 февраля критическое положение крепости. Кругом стрельба, хотя и не по крепости. Рота запасного батальона 3-го стрелкового Его Величества полка в качестве защитников на крепости. Прапорщик и стрелки на стене Петровской куртины.

Десятник Алекс. Иванов и втаскивание какого-то орудия на стенку.

Тревожный день, разговоры, окончательное совещание у Коменданта. Решено выдать арестованных.

Тревожная ночь с 27 на 28 февраля. Перевод 19 чел. арестованных павловцев из Трубецкого бастиона на артиллерийскую гауптвахту в манеж.[146] Это было 3 1/2–4 ч. ночи.

28 февраля

<…> Утром ровно в 10 ч. все защитники крепости с красным флагом подошли к гауптвахте и освободили 19 чел. павловцев.

Ровно в 10 ч. толпа и солдаты вошли в Кронверкский арсенал[147] и начали его грабить. Защитники оставили арсенал.

<…> Утром в 9 час. у Никитина был член Государственной Думы Шульгин,[148] которому Никитин заявил, что сдаст крепость со всем гарнизоном.

<…> Шульгин <…> получил разрешение на освобождение 19 чел. арестованных нижних чинов л. – гв. Павловского полка. Из своего окна я видел, как с красным флагом в 10 ч. утра подошла к гауптвахте громадная толпа солдат (стрелки), освободила арестованных и при криках «ура» начала их качать.

<…> В крепости полное безначалие. Целый день, с 10 ч. утра и до 5 ч. вечера, шли непрерывно толпы солдат и вольных людей в крепость, в Кронверкский арсенал и грабили оружие. Выносили ружья, револьверы, шашки, даже части ружей, вроде ствола или штыка. Всякий хватает то, что может урвать. Солдаты, в том числе и крепостные (местная команда, стрелки, роты артиллерии, команда склада), тоже не зевали и некоторые захватили по 2–4 револьвера, которые в крепости перепродавали. С болью в сердце мы целый день наблюдали из окон выносимое из арсенала оружие. Состояние у всех было такое, точно все освободились от своих обязанностей. В крепость то и дело въезжали легковые и грузовые автомобили, наполненные солдатами, вооруженными ружьями, и военные товарищи.

<…> Днем ко мне на семейную квартиру явился подполковник Васильев[149] в сопровождении двух членов Государственной Думы, Скобелева[150] и Волкова,[151] которые подали мне следующее отношение новой власти, адресованное на имя старой, рухнувшей власти:

Бланк: «Председатель Государственной Думы».

Коменданту Петропавловской крепости.

Временный комитет Государственной Думы просит Ваше Высокопревосходительство дать возможность предъявителям сего членам Государственной Думы Матвею Ивановичу Скобелеву и Николаю Константиновичу Волкову осмотреть камеры для заключенных с целью убедить волнующуюся публику, что действительно в камерах ни политических заключенных, ни арестованных солдат не имеется.

За председателя

В. Шульгин.

На этом замечательном документе имеется резолюция старой власти (последняя): «Допустить. Генерал Никитин».

Наконец в полдень прибыли в крепость несколько автомобилей с членами Государственной Думы с товарищами. Два члена Думы посетили Коменданта и затем держали речь к народу. После этого прибыл автомобиль с подъесаулом Берсом в черкесской форме (Татарская дивизия) и присяжным поверенным Соколовым[152] и остановился перед Офицерским Собранием. В это время я, барон Сталь[153] и два члена Государственной Думы после осмотра Трубецкого бастиона подошли к толпе, окружившей автомобиль. <…> Толпа товарищей и солдат вела себя сдержанно.

Вечером 28 февраля подъесаул Берс потребовал, чтобы в 9 ч. вечера явились в Офицерское Собрание все офицеры гарнизона крепости. <…> Кроме офицеров гарнизона там были какие-то думские прапорщики. Берс держал к ним речь о том, что он назначен охранять крепость от всех на нее покушений извне. До этого ко мне заходил Васильев, и мы пошли к генералу Никитину, куда прибыл и Берс.

1 марта

Утром в крепость прибыл назначенный Временным правительством[154] Комендант крепости штабс-капитан Кравцов[155] (адъютант Михайловского Артиллерийского училища).

Ему дана была Временным Правительством громадная власть, чуть ли не командующего армией. Он начал с того, что явился к генералу Никитину и отрешил его от должности, то же самое сделал он и с бароном Сталь, а затем в сопровождении Васильева прибыл ко мне в Трубецкой бастион. Они стояли у решетки, я спустился из своей служебной квартиры. Кравцов взял под козырек, отрекомендовался и заявил, что он назначен комендантом и что сейчас он сместил Никитина и Сталя. На мое замечание: «Вы явились, значит, сместить и меня», штабс-капитан Кравцов заявил: «Боже меня сохрани! Наоборот, я явился просить вас сохранить вашу должность и поэтому хотел бы с вами переговорить в теплом помещении». Мы поднялись на квартиру, и здесь произошел разговор с предложением исполнять свою должность по-прежнему и о доверии ко мне.

1 марта поздно вечером были доставлены на автомобилях первая партия в 11 человек арестованных министров и сановников,[156] которых принимал совместно с новым Комендантом (Берс остался у него помощником).

2 марта

Вечером Кравцов в Офицерском Собрании отозвал меня (при Васильеве) в бильярдную комнату и сказал, что Министр Юстиции Керенский[157] меня хотя и знает, но как к старой власти не может относится с полным доверием, а потому меня освобождает от должности и что я не должен отлучаться из квартиры; для заведывания же должностью будет назначен прапорщик, которому я утром и должен сдать должность.

Я изъявил полную готовность устраниться, но Комендант Кравцов сказал, что это распоряжение ему крайне не нравится, что он находит, что этим наносится ни за что ни про что обида отличному служаке, и потому утром он будет говорить обо мне с Керенским, а меня просит пока исполнять свои обязанности и до его приказания должности никому не сдавать. На другой день я все время ждал себе смены, но вместо этого явился Кравцов и мне заявил, что я остаюсь на должности.

9 марта

В 10 часов утра в Трубецкой бастион прибыл в первый раз Министр Юстиции А. Ф. Керенский и обошел Екатерининскую куртину и Трубецкой бастион, а затем сидел в моем кабинете, где я имел с ним продолжительный разговор о разладе между солдатами и офицерами, о падении дисциплины и о том, что нужно эту дисциплину всемерно укреплять.

Я застал Керенского в № 2 Екатерининской куртины, где он разговаривал с Горемыкиным.[158] Здесь я представился Министру. Он сказал, что меня он знает и помнит.[159] Я ответил ему тем же и затем через квартиру провел его в Трубецкой бастион. Керенский просил, чтобы к нему были выведены все 34 человека арестованных[160] и что он хочет сделать им некоторое объявление. Я ответил, что это удобнее сделать в три очереди, по-коридорно, что и было сделано. Заключенным сановникам Керенский объяснил, что относительно некоторой части заключенных будет изменена мера пресечения, что избрано Временное Правительство, которое признано законным всеми учреждениями России и союзными государствами, что для расследования их проступков против народа учреждена Чрезвычайная Следственная Комиссия,[161] что разнообразные суды отменены, что он признает только суд присяжных, который их и будет судить, что он вошел с законопроектом об отмене смертной казни, что он уважает права каждого гражданина и поэтому даст им льготы против инструкции о содержании в Трубецком бастионе, «о чем вам может сейчас же засвидетельствовать полковник Иванишин». Я сейчас же засвидетельствовал, что им разрешено в изъятие из правил:

1. Находиться в собственной одежде.

2. Иметь собственное белье и постельные принадлежности.

3. Получать обед и ужин из Офицерского Собрания.

4. Иметь в камере тетрадь, чернила и перо для занятий.

5. Иметь свидания не через решетку, а в комнате, в присутствии товарища прокурора и заведующего арестантскими помещениями.

6. Получать из дому в день свиданий: а) сахар и чай, б) хлеб, сухари и печенье и в) масло и сыр.

После Трубецкого бастиона Министру представлен был перед Комендантской штаб-квартирой весь гарнизон крепости при ружьях. Керенский держал к ним речь, говорил о декабристах (тогда начали офицеры, но солдаты их не поддержали, потому что были рабы, и офицеры погибли, теперь, через 100 лет, начали солдаты, и офицеры их поддержали, а потому офицеры их друзья, их товарищи и их надо слушать и любить). В заключение благодарил за службу и спросил, может ли он передать Думе, что между солдатами и офицерами достигнуто полное единение. Получивши от солдат утвердительный ответ, Керенский при криках «ура» отбыл на автомобиле из крепости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.