БИОЛОГ Н.И. ВАВИЛОВ Г л а в а II

БИОЛОГ Н.И. ВАВИЛОВ

Г л а в а II

"Здесь есть досуг над жизнью поразмыслить:

Родится гений, чтоб ничтожного возвысить,

Ничтожный -- чтобы гения попрать".

Инна Лиснянская. Из книги "Дожди и зеркала" (1).

"Я более, чем многие другие обязан правительству СССР за огромное внимание к руководимому мною учреждению и моей личной работе.

Как верный сын советской страны я считаю своим долгом и счастьем работать на пользу моей родины и отдать самого себя науке в СССР"

Н.И.Вавилов. Заявление редакции газеты "Нью-Йорк Таймс", 22 декабря 1936 г. (2).

Крестьянские корни Ильиных-Вавиловых

Лысенко вел свою родословную от крестьян, но и Вавилова отделяло от его таких же крестьянских предков --по отцовской и по материнской линии -- всего одно поколение. Отец Николая Ивановича, Иван Ильич, стал крупнейшим российским предпринимателем, миллионером. Миллионы он нажил своим талантом и трудом, всего добился сам и стал человеком видным. Родители его жили примерно в ста верстах от Москвы и были крепостными. Отмена крепостного права в 1861 году открыла для таких, как он, дверь в свободный мир, и мальчиком он перешагнул порог отчего дома, чтобы померяться силами с трудностями и соблазнами свободной жизни.

У Ивана Ильина (фамилию Вавилов он возьмет себе позже, разбогатев) с младенчества был сильный голос, он был музыкален, выделялся из всех детей в местном церковном хоре, и родители паренька, послушав совет местного священника, отправили сына в Москву -- учиться пению (от него красивый баритон унаследовал и сын Николай).

Некоторое время он был певчим хора при Ново-Ваганьковской церкви, затем перешел работать "мальчиком" к купцу Сапрынину (была такая низшая должность помощника приказчика -- мальчик), а в двенадцать лет попал в магазин Прохоровых -- владельцев знаменитой Прохоровской мануфактуры (после революции "Трехгорная мануфактура"). У Ивана Ильича оказался редчайший талант коммерсанта, а позже и промышленника, и общественного деятеля. Он быстро становится во главе сначала магазина, затем отделения фирмы Прохоровых, содиректором всей компании, отвечает за распространение товаров в зарубежных странах, и в начале 1890-х годов совместно с компаньоном основывает торговое предприятие "Удалов и Вавилов", стремительно богатея. Фирма приобретает известность, покупает торговый ряд в крупнейшем московском магазине "Петровский Пассаж". Вавилов становится купцом первой гильдии, общественным деятелем (в частности, он был избран гласным Московской городской управы, то есть одним из отцов города). Как утверждали неоднократно следователи ОГПУ-НКВД в 1932-1940-х годах, он вступил в члены "Союза Русского Народа" (3), в рамках которого возник черносотенный "Союз Михаила Архангела". Сам Николай Иванович показал на одном из первых допросов в НКВД 14 августа 1940 года: "Мне известно, что отец в 190-51906 годах был членом "Союза 17 октября"" (4). Эта организации состояла из крупных торгово-промышленных деятелей, наиболее зажиточных помещиков (название идет от царского "Конституционного Манифеста 17 октября 1905 года", провозглашавшего победу над теми, кто пытался совершить революцию 1905 года) и ставила своей целью укрепить царский трон в России всеми доступными средствами. Союз стремил Воспитание детей (двое сыновей и двое дочерей) было делом матери -- Александры Михайловны (в девичестве Постниковой), а отец всецело посвятил себя управлению фирмой и общественным обязанностям. Их сын Сергей Иванович вспоминал о родителях:

"Отец... был человек умный, вполне самоучка, но много читал и писал и, несомненно, был интеллигентным человеком. По-видимому, он был отличный организатор, "дела" его шли всегда в порядке, он был очень смел, не боялся новых начинаний. Общественник, либерал, настоящий патриот... Его любили и уважали... Мать, замечательная, редкостная по нравственной высоте... окончила только начальную школу, и весь смысл житья ее была семья. Собственных интересов у нее не было никогда, всегда жила для других... Мало таких женщин видел я на свете" (5).

Ссылка на либерализм отца мало подтверждается фактами: И.И.Вавилов не напрасно состоял в общественных организациях, ставивших своей целью укрепить самодержавие в России. После Октябрьского переворота 1917 года он круто порвал с Россией и теми условиями, которые установились в стране и которые, как в ту пору многие верили, позволят воплотить в жизнь идеалы российского либерализма и вывести Россию из-под владычества царей. Бросил он в России и семью. Как показал на том же допросе Николай Иванович:

"В 1918 году отец вместе с белыми из Ростова ушел заграницу и с 1918 по 1927 год проживал в Болгарии" (6).

В 1921 году Николай Иванович во время зарубежной командировки сумел повидать отца в Берлине и попытался уговорить его вернуться в Советскую Россию. Однако в то время возвращение не состоялось, отцу еще хватало сил надеяться, что засилье большевиков на его родине кончится и что его дела на Западе пойдут хорошо. Но годы шли, развернуться в Европе не удалось, а жить на старости в разрыве с семьей становилось все труднее, да и здоровье с годами утекало. Наконец, в самом конце 1927 года он под влиянием внутренних переживаний и под нажимом родных (Николай Иванович встретился с отцом еще раз во время пребывания в Берлине на Генетическом конгрессе в 1927 г.) решился на возвращение из эмиграции. Вернулся он в Россию в 1928 году. Однако пожить на родине довелось недолго: через две недели после приезда Иван Ильич скончался на руках детей -- Александры, Николая и Сергея.

Дочери Ивана Ильича -- Лидия (умерла в 1914 году) и Александра (скончалась в 1940 году) -- смогли получить высшее медицинское образование, работали врачами, а Александра помимо этого занялась и научной деятельностью, сыновья стали выдающимися учеными, оба были избраны действительными членами (академиками) АН СССР. Младший сын Сергей (1881--1951) стал крупнейшим физиком, Президентом Академии наук СССР (1943-1951). Он подтолкнул своего аспиранта П.А.Черенкова на исследование сверхслабого свечения вещества под действием заряженных частиц. Эффект Вавилова--Черенкова и само свечение, названное позже черенковским, стали широко использовать во многих областях техники, в особенности для регистрации радиоактивных излучений. Советские физики И.Е.Тамм и И.М.Франк дали теоретическое объяснение эффекту, после чего Черенкову, Тамму и Франку в 1958 году присудили Нобелевскую премию.

С не меньшим уважением во всем мире произносят имя Николая Ивановича Вавилова -- биолога, путешественника и географа (интересно, что его дети воспринимали отца только как географа, считая его ботанические и растениеводческие занятия делом побочным и не определяющим главные интересы их отца).

Годы научного повзросления

Николай Вавилов родился 25 ноября 1887 года. Выходец из богатой среды, он мог, естественно, выбирать любую дорогу, но волею отца спектр будущих призваний уже с первых ступеней учебы был сильно заужен. Мальчика отдали не в гимназию, а в коммерческое училище. Этим была закрыта дорога в университет (туда можно было поступить, только завершив классическую гимназию, где обязательным было не только более глубокое изучение точных наук, но и очень интенсивное изучение древних языков и по крайней мере двух современных иностранных языков). По окончании училища Николай Вавилов поступил в расположенный в пригороде Москвы сельскохозяйственный институт (бывшая Петровская земледельческая академия). Однако этот институт не был заштатным вузом, в нем работали первоклассные преподаватели, многие из которых были к тому же известными учеными, и студент Вавилов своим трудолюбием и сообразительностью быстро добился того, чтобы на него обратили внимание. Вот выдержка из характеристики, данной крупным российским ботаником Р.Э.Регелем:

"Еще во время пребывания студентом в течение полугода состоял практикантом Полтавской опытной станции, где впервые в России поставил проверочные опыты по выяснению вопроса о борьбе с сорными растениями путем опрыскивания /ядами -- В.С./, выяснившие, как и следовало ожидать, непригодность этой меры... Результатом этих опытов была первая его научная работа "Опрыскивание ядовитыми веществами, как мера борьбы с сорными растениями", опубликованная в 1910 году, каковой год и следует считать началом его научной деятельности" (7).

Дипломная работа "Голые слизни (улитки), повреждающие поля и огороды Московской губернии" заслужила в 1910 году премию имени А.Богданова Московского политехнического музея. В следующем году Вавилов закончил институт, получил диплом ученого-агронома 1-й степени и по рекомендации одного из любимых им преподавателей, основателя отечественной агрохимии Дмитрия Николаевича Прянишникова, был оставлен при кафедре частного земледелия для приготовления к профессорскому званию. Однако буквально через несколько месяцев Вавилов изменил специализацию и начал работать у профессора Дионисия Леопольдовича Рудзинского, организовавшего еще в 1903 году первую в России селекционную станцию[1].

Эта работа однако также не удовлетворила молодого исследователя. Уже 18 октября 1911 года Вавилов обратился с письмом к Роберту Эдуардовичу Регелю (1867--1920) с просьбой принять его практикантом в Бюро по прикладной ботанике2. В то время задача Бюро заключалась в том, чтобы консультировать Министерство земледелия России по вопросам растениеводства, вести самостоятельно научную работу и руководить сетью опытных станций и отделений по всей стране. В письме Вавилов писал:

"...к устремлению в Бюро /меня/ побуждает и то обстоятельство, что собственно прикладная ботаника почти не представлена у нас в Институте, да и вообще в Москве.

Заданиями ставил бы себе более или менее подробное ознакомление с работами Бюро, как единственного учреждения в России, объединяющего работу по изучению систематики и географии культурных растений; большую часть времени хотел бы посвятить систематике злаков, в смысле ознакомления с главнейшими литературными источниками, выяснения затруднений в определении культурных злаков и просмотра коллекций Бюро. Весьма ценным почитал бы для себя всякие указания работников Бюро и разрешение пользоваться Вашей библиотекой.

Сознавая ясно загроможденность Бюро работой, лично постарался бы быть возможно меньше в тяготу работникам Бюро. Необходимый инструментарий (лупа, микроскоп) захватил бы с собою. С всевозможными неудобствами мирюсь заранее.

На Харьковском Селекционном съезде я получил от Вас надежду на содействие, и теперь снова решаюсь торить свою большую просьбу о разрешении заниматься в Бюро...

В ожидании благосклонного ответа С совершенным уважением

Ник. Вавилов" (10).

Через 10 дней от Роберта Эдуардовича был получен положительный ответ. Вавилов быстро собрался и уже в ноябре 1911 года оказался в северной столице. Этот шаг стал определяющим в судьбе Вавилова: в будущем он, как мы увидим, на всю жизнь оказался связанным с этим научным учреждением, а само Бюро стараниями Вавилова превратилось во всемирно известный Всесоюзный институт растениеводства (теперь Всероссийский НИИ растениеводства имени Н.И.Вавилова). С 1908 года Регель начал издавать "Труды по прикладной ботанике", которые позже, в вавиловские времена, были переименованы в "Труды по прикладной ботанике, генетике и селекции". В Петербурге Вавилов также стажировался и в Бюро по микологии и фитопатологии у А.А.Ячевского, где знакомился с методами изучения грибных заболеваний растений. "В 1912 году он /в качестве ассистента/ вел летние занятия по частному земледелию со студентами Московского сельскохозяйственного института и со слушательницами Голицинских сельско-хозяйственных курсов" (11), а в 1913 году отправился за границу. План поездки Вавилов составил обширный -- год в Англии, полгода -- в Германии и Австрии, несколько недель -- во Франции и полгода -- в США. Всю программу выполнить не удалось: вступление России в 1-ю Мировую войну прервало поездку, но Вавилов пробыл 14 месяцев в Англии, где успел пройти неплохую школу в Кембридже в лаборатории одного из основоположников генетики Уильяма Бэтсона, прослушал курсы лекций Реджиналда Пеннета по зоологии, Роулэнда Биффена по ботанике и продолжил исследование проблемы, заинтересовавшей его еще в студенческие годы -- иммунитета растений к болезням. Кроме того по нескольку недель он работал в Германии и Фра По возвращении из-за границы в 1914 году Вавилов продолжил работу преподавателя на Высших Женских Голицынских сельскохозяйственных курсах и одновременно вел летний курс частного земледелия в Московском сельскохозяйственном институте. Большого удовлетворения преподавательская работа ему не принесла, хотя он тратил на нее много времени, так что только урывками мог продолжать изучение растительного иммунитета.

В 1915 году он выдержал в Московском сельскохозяйственном институте необходимые экзамены, требуемые для получения в будущем звания магистра наук по отделу растениеводства. Однако формально диссертаций Вавилов, как и Лысенко, никогда не подготавливал и не защищал.

В июне 1916 года он отправился в Персию (Иран) -- в полувоенную, полунаучную экспедицию. Шла война России с Турцией, и Вавилову было предписано разобраться, почему русский "экспедиционный корпус" страдает от загадочной болезни: съев даже небольшое количество хлеба, выпеченного из местной муки, солдаты впадали в состояние, близкое к опьянению. Здесь и пригодились Вавилову прежние ботанические занятия. Он определил, что "пьяным" хлеб становится от попадания в муку спор гриба фузариума и семян опьяняющего плевела. С караванами Вавилов прошел до горных районов Таджикистана, добрался до Памира.

По возвращении из Персии в 1917 году он подал документы на конкурсы, объявленные сразу в нескольких высших учебных заведениях, и был избран адъюнкт-профессором частного земледелия в Воронежском институте Петра I и преподавателем Саратовских Высших сельскохозяйственных курсов. Воронежским приглашением он не воспользовался и летом 1917 года решил перебраться в Саратов. Первая же его лекция, прочитанная в сентябре 1917 года и озаглавленная "Современные задачи сельскохозяйственного растениеводства", прошла блестяще. Вскоре на его лекции стали собираться не только студенты, но и сотрудники других кафедр, преподаватели Саратовского университета. Одна из слушательниц, Э.Э.Аникина, вспоминала позже:

"Время от времени Николай Иванович делает две--три минуты передышки, "перекур" для слушателей и время вопросов. Или так: идет лекция о мягких пшеницах... Ряд вопросов, заданных слушателями, отводит от пшениц к ячменям или к типам ржи. Николай Иванович сначала объясняет, затем перекидывается двумя словами со своими многочисленными ассистентами и совершенно независимо от регламента объявляет перерыв. И вот мы летим с четвертого этажа на одном конце здания вниз, на второй этаж другого конца здания, где стены лаборатории кафедры сплошь заняты стеллажами с коллекциями натуральных объектов, фотографиями, рисунками, картами и книгами" (12).

Проработав всего месяц в Саратове, Вавилов получил приглашение от Регеля занять пост помощника (заместителя по теперешней терминологии) заведующего Отделом прикладной ботаники Министерства земледелия России. У Регеля как заведующего отделом было в штате 14 помощников, каждого из них утверждал министр, и помощники вместе с их шефом должны были, помимо всего прочего, присутствовать на заседаниях Ученого Комитета Министерства земледелия, в который входили крупнейшие ученые России.

В архиве ВИР сохранилась копия представления, направленного Регелем в Совет Заведующих Отделами Сельскохозяйственного Ученого Комитета, в котором он на пяти страницах машинописного текста обстоятельно описывает достоинства предлагаемого им кандидата, весь его послужной список, научные работы, выполненные в студенческое время, последовавшие затем исследования, рассказывает о том, как "Вавилов не остановился перед затруднениями поездок в военное время, отчасти даже и непосредственно на персидском театре военных действий, и совершил в 1915 году поездку по Памиру и пограничным частям нашей Закаспийской области и по Северной Персии вплоть до Хамадана и Карманшаха, сделав при этом верхом свыше 5000 верст" (13).

Характеризуя результаты, достигнутые Вавиловым в изучении проблемы иммунитета растений к заболеваниям, Регель дает им чрезвычайно высокую оценку:

"По вопросам иммунитета работали за последние 20 лет уже очень многие и выдающиеся ученые почти всех стран света, но можно смело утверждать, что еще никто не подходил к разрешению этих сложных вопросов с той широтою взглядов при всестороннем освещении вопроса, с какою подходит к нему Вавилов" (14).

Затем Регель с уважением отмечает интерес Вавилова к изучению литературы, причем особо подчеркивает постоянное стремление молодого ученого составить всестороннее самостоятельное мнение об изучаемых проблемах, знакомиться с работами предшественников в оригинале, а не по рефератам или сводным обзорам. Регель высоко оценивает это желание обдумать проблемы "не только с точки зрения систематики форм, генетики и гибридологического анализа, т. е. с разных естественно-исторических точек зрения, но даже и филологически, для чего ему приходилось у лучших специалистов восточных языков ознакомиться с основами филологии персидского и индийско-санскритских языков" (15).

В заключительной части представления Регель пишет буквально пророческие слова о предлагаемом им кандидате:

"Не подлежит никакому сомнению, что несмотря на сравнительную краткость собственно научной деятельности Вавилова (8 лет) и на отсутствие еще формального научного ценза (магистрант, еще не магистр), он прошел уже с избытком стаж для назначения на должность в положении экстраординарного профессора, что и доказывается тем, что он избирался уже неоднократно на кафедру в Воронеже и в Саратове. В лице Вавилова мы привлечем в Отдел прикладной ботаники молодого талантливого ученого, которым еще будет гордиться русская наука. Как человек Вавилов принадлежит к числу людей, о которых Вы не услышите дурного слова ни от кого решительно. Для Отдела прикладной ботаники особенно ценным является то, что Вавилов, будучи по научной деятельности естественником с обширной эрудицией в самом широком смысле, является по образованию агрономом, а следовательно совмещает в себе именно те стороны научной подготовки, совмещение каковых требуется в Отделе по существу его заданий..." (16).

После такого отзыва Вавилов без препятствий (единогласно) прошел сито отбора. Регель в письме, датированном 25 октября 1917 года, добавлял: "Сожалею, что это радостное событие для нас нельзя сейчас подкрепить соответствующими пожеланиями, проглатывая при этом подходящую жидкость за общим столом или столиком" (день, в который Регель отправлял письмо с мечтой посидеть за столом или столиком, вошел в историю как один из самых мрачных дней России: именно 25 октября по старому стилю большевики захватили власть в Петрограде, арестовав Временное правительство в Зимнем дворце). Этот дворцовый переворот лишил Вавилова наследственных богатств и оторвал его отца от семьи. Вавилов был утвержден в должности с 1 октября 1917 года, но свержение Временного Правительства задержало прохождение бумаг, и лишь 4 января 1918 года Регель смог направить в Саратов следующее письмо:

"Милостивый Государь Николай Иванович.

Настоящим уведомляю Вас, что согласно извещению Председателя Сельскохозяйственного Ученого Комитета Вы назначены Помощником Заведующего Отделом прикладной ботаники с 1 октября 1917 года. Оклад в размере пяти тысяч /5000/ рублей Вам причитается с 1 января 1918 года.

Примите уверение в совершенном моем уважении и таковой-же преданности" (17).

В сопроводительном письме говорилось "Формального приказа правительства о назначении и распубликования его не могло еще быть в виду смещения Временного правительства. Его придется ждать до установления в России признанного правительства" (18).

Вавилов приглашение Регеля принял, но с одним условием, что он временно сохранит за собой должность и в Саратове, преобразует отведенное ему там опытное поле в одну из баз Отдела и будет работать и в столице, где располагался Отдел, и в Саратове. Его просьба была удовлетворена. Пользуясь своим положением государственного чиновника довольно высокого ранга, Николай Иванович сумел получить средства для расширения саратовского отделения, а благодаря такой находчивости заручился согласием университетских коллег, что Сельскохозяйственные курсы, на которых он преподавал, будут присоединены к университету в качестве агрономического факультета. В результате вокруг Вавилова в Саратове начали группироваться молодые исследователи-агрономы, он сам подружился со многими саратовскими селекционерами, некоторые из них позже стали авторами выдающихся российских сортов.

В 1920 году Вавилов организовал экспедиции в юго-восточные губернии Европейской части России -- Астраханскую, Царицынскую, Саратовскую и Самарскую -- для изучения состояния посевов и сбора образцов семян, сам принял в них участие и был счастлив тем, с каким успехом экспедиции были завершены.

Многочисленные, даже вернее сказать, неисчислимые заботы, обязанности и хлопоты, которые взвалил на себя Вавилов, хлопоты, главным образом организационные и административные, должны были полностью поглотить его, не оставляя ни минуты на творческую научную работу. Он действительно не мог уже сам вести экспериментальную работу, требующую каждодневного многочасового личного участия. Вроде бы и на теоретические исследования, не нуждающиеся в педантичном сидении за микроскопом или иным прибором, времени при такой нагрузке хватить не могло. Но у Вавилова была индивидуальная черта, сближавшая его с многими величайшими в истории человечества людьми. Он спал поразительно мало -- не более четырех-пяти часов в сутки и благодаря этому выкраивал время для систематического слежения за мировой литературой по широкому кругу вопросов, для обдумывания сразу многих теоретических проблем.

В начале 1920 года по предложению Вавилова группа энтузиастов (в их числе селекционер Георгий Карлович Мейстер, растениевод и селекционер Евгения Михайловна Плачек, ботаник Вячеслав Рафаилович Заленский, врач Петр Павлович Подъяпольский и другие, всего 12 человек) подготовила проект созыва в Саратове Всероссийского съезда селекционеров. Он должен был стать третьим по счету съездом (первый состоялся в Харькове в 1911 году, второй в Петербурге в 1913 году, в последующем традиция прервалась из-за начавшейся войны и прихода большевиков к власти). 4 июня 1920 года съезд открылся. На него прибыли ученые со всей страны. В первый день съезда и произошло событие, оставшееся яркой страницей в истории отечественной науки -- Вавилов представил собравшимся гипотезу о параллелизме наследственной изменчивости у близких видов. Обдумывать эту идею Вавилов начал перед самым съездом. Первоначально она была выдвинута в 1911 году выдающимся немецким генетиком Э.Бауром, который дал ей название "гомологические ряды мутаций" (19). В считанные дни, к 20 мая, Вавилов написал на эту тему текст доклада, названного "Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости", который он прочел на первом заседании съезда. К этому времени ученые собрали достаточную информацию о том, какие признаки у растений разных видов, родов, семейств наиболее часто подвергаются мутированию. Вавилов указал на факт параллелизма изменчивости одних и тех же родственных систематических групп. Скажем, у пшениц был замечен параллелизм в изменчивости структур колоса, у растений семейства тыквенных -- параллелизм в наследственной изменчивости органов плодоношения и т. п. Подобно тому, как на основе Доклад Вавилова был восторженно встречен участниками съезда. Когда аплодисменты стихли, саратовский ботаник Заленский произнес слова: "Съезд стал историческим. Биологи приветствуют своего Менделеева". От Опытного отдела Наркомзема, руководившего всей исследовательской работой по агрономии в стране, на съезде присутствовал профессор Николай Максимович Тулайков. По окончании Съезда Тулайков сделал доклад в Опытном отделе Наркомата Земледелия в Москве, обратив особое внимание на выдающуюся работу Вавилова, назвал ее автора "гордостью советской науки" и предложил кандидатуру Вавилова на должность директора Государственного Института Опытной Агрономии -- центрального в советской стране научного сельскохозяйственного учреждения.

Переезд в Петроград и внедрение в государственные структуры В том же 1920 году в Петрограде скончался Регель. Еще при жизни он рекомендовал Вавилова в свои преемники на посту заведующего Отделом прикладной ботаники и селекции. Сельскохозяйственный Ученый Совет (высший тогда в стране орган по научному руководству финансируемыми государством учреждениями в этой сфере) проголосовал за избрание Вавилова на этот пост. Народный Комиссариат земледелия назначил Вавилова заведующим Отделом. Теперь уже Вавилову пришлось уезжать из Саратова в Петроград окончательно. Перед тем, как приступить в 1921 году к исполнению новых обязанностей, Вавилов съездил в США, сделал краткую остановку в Европе, в Берлине, повидался в декабре с отцом.

Перебираясь в Петроград, Вавилов отчетливо понимал, что его, как когда-то в Саратове, где он обживался на пустом месте, ждут снова трудности, да еще усиленные послереволюционной и послевоенной разрухой и отсутствием самых необходимых вещей. 5 ноября 1920 года он писал своей молодой сотруднице Елене Ивановне Барулиной, вскоре ставшей его второй женой:

"Сижу в кабинете за столом покойного Роберта Эдуардовича Регеля, и грустные мысли несутся одна за другой. Жизнь здесь трудна, люди голодают, нужно вложить заново в дело душу живую, ибо жизни здесь почти нет, если не труп, то сильно больной, в параличе. Надо строить заново все. Бессмертными остались лишь книги да хорошие традиции.

В комнате холодно и неуютно. За несколько часов выслушал рапорт о тягостях жизни. Холод, голод, жестокая жизнь и лишения. Здесь до 40 человек штата. Из них много хороших, прекрасных работников. По нужде некоторые собираются уходить. Они ждут, что с моим переездом все изменится к лучшему.

Милый друг, мне страшно, что я не справлюсь со всем. Ведь все это зависит не от одного. Пайки, дрова, жалованье, одежда. Я не боюсь ничего, и трудное давно сделалось даже привлекательным. Но боязнь не за самого себя, а за учреждение, за сотрудников. Дело не только в том, чтобы направить продуктивно работу, что я смогу, а в том, чтобы устроить личную жизнь многих. Все труднее, чем казалось издали..." (20).

Вавилов блестяще разрешил многие проблемы. К исполнению обязанностей директора Отдела он приступил с марта 1921 года и, проявив упорство, терпение и унаследованный от предков организаторский талант, начал развивать и расширять Отдел. Теперь он еще более укрепился на службе государственной, непосредственно подчинялся высшим руководителям Наркомата земледелия, взаимодействовал с крупными государственными руководителями в других ведомствах и должен был искать и находить с ними общий язык.

Сознательное следование предопределенным сверху заданиям не могло, конечно, не сочетаться у Вавилова с бессознательной, врожденной тягой к полезной деятельности, к все более широкому развитию его собственного ВАВИЛОВСКОГО дела, крепко поставленного на ноги и добротно управляемого.

Для упрочения своего дела Вавилов вынужден был невольно воспроизводить в своей сфере, при создании собственной школы, механизмы, развитые при новой власти. Естественно, что, интегрируя себя во всё более высокие уровни этой власти, он не пассивно воспринимал методы ее упрочения, но относился к этому с высоты собственного понимания целей и потребных для их выполнения средств. Параллельно вхождению во властные структуры протекал процесс эволюции вавиловского мировоззрения -- изменения взглядов на многие стороны действительности, на политическую организацию общества и на людей.

В публикациях и письмах тех лет можно найти указания на то, что в начальные годы пребывания на государственной службе он испытывал к большевикам чувства, далекие от почтения3. С первых же дней работы он столкнулся с финансовыми и организационными трудностями. Довольно часто в 1922-1923 годах в письмах коллегам на Запад (особенно часто Д.Н.Бородину4) или тем из эмигрантов, с кем он установил деловые контакты, Николай Иванович сетовал на трудности жизни в постреволюционной России:

"...на телеграмму Вам у нас денег нет" (25).

"Наши ставки уже давно не были так низки, как теперь" (26).

"Каждый рубль здесь дается с большим трудом" (27).

"Если бы Вы представляли себе тот ужас финансового положения, которое мы чувствуем на каждом шагу" (28).

"Работать в России можно, хотя и очень трудно... все-таки переживается здесь очень трудное время: учителя в средних и высших школах бедствуют из-за ничтожных окладов. В городах Москве и Петрограде сильная безработица" (29).

Финансовые трудности заставили Вавилова задуматься над тем, не поработать ли некоторое время за приличное вознаграждение в еврейском благотворительном фонде -- Еврейском Объединенном Комитете Распределения Помощи" (Jewish Joint Distribution Committee), международной организации, помогавшей остро нуждавшимся евреям во всем мире. Эта организация отличалась от движения сионистов тем, что не выдвигала политических или религиозных условий как для получателей средств, распределяемых Комитетом, так и для преподавателей и консультантов, принятых на работу. Комитет был сформирован в 1914 году и существует до сих пор на частные пожертвования евреев. Начиная с 1920 года, Комитет (и на Западе, и в России его часто именовали просто Джойнт) начал систематическую благотворительную помощь в РСФСР путем выдачи небольших стипендий на обучение новым профессиям, организацией курсов для евреев и наймом высококачественных преподавателей на эти курсы, закупкой литературы для учебных и научных заведений России и т. п. Только в 1921--1923 годах Джойнт перевел в Советскую Россию огромную по тем временам сумму -- 24,5 миллиона долларов (30). В числе ученых, согласившихся подрядиться на работу в Джойнте, оказался близкий в будущем сотрудник Вавилова В.В.Таланов (работавший до революции в Ставрополе и Екатеринославе, в 1919-1922 гг. в Омске, а затем перебравшийся в Москву; с 1926 года -- сотрудник Вавилова). Возможность приработка в Джойнте обсуждалась в трех вавиловских письмах. В одном из них (Бородину, отправлено 10 февраля 1923 года) Вавилов писал:

"Литература, присланная через Джойнт, направлена в Петроградскую академию и будет там распределена. Таланов уже состоит на службе у Джойнта. Пожалуй, и я готов пойти бы на это. Платят в Москве 150 долларов, что соответствует по нашему 10 миллиардам в месяц. Мой оклад с совместительствами около 600 миллионов. Согласитесь, пойдешь при таких условиях на службу в учреждение почище Джойнта, например академик Бородин -- ботаник -- читает на старости лет лекции по ботанике в Компартии. Но в общем мы все же не увлекаемся сотрудничеством с Джойнтом" (31).

Как видим, о том, что Бородин читает лекции коммунистам, Вавилов отзывается с явной издевкой. Такая нелестная характеристика, несомненно отвечала репутации, которую большевики заслужили в то время в среде ученых.

Тем не менее Вавилову приходилось с первых же дней государственной службы не просто контактировать, но тесно взаимодействовать напрямую с руководителями Наркомата земледелия, Петроградского совета, центрального правительства. Надо заметить, что в то время в Наркомате земледелия видную роль всё еще играли такие крупные ученые как А.В.Чаянов и С.К.Чаянов, Н.Д.Кондратьев, Н.М.Тулайков, с которыми у Вавилова сложились деловые отношения. По мере внедрения во все более высокие сферы административной системы его отношение и к властям вообще и к коммунистам в частности начало меняться к лучшему, о чем говорят отрывки из его писем тех лет:

"Работать в России можно, хотя и трудно" (32).

"Живем внутренне удовлетворительно. Собралась большая группа, дружная. И если бы не было трудностей внешних условий, можно было [бы] работать" (33).

"Условия здесь не такие плохие, какими они были несколько лет назад. Жизнь трудна, но улучшается. Наша экспериментальная работа развивается помаленьку, и мы скорее оптимистически настроены" (/34/, нужно отметить, что в личной переписке Вавилов в редчайших случаях обращался к адресатам "на ты", а себя называл "по-царски" -- в множественном числе: "мы").

"Всесоюзный институт (имеется в виду Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур -- В.С.) как будто становится на ноги" (35).

"Нынешний год сильно поставил нас на ноги. Опытные станции развертывают большую работу как научную, так и практическую...

Положение о Всесоюзном институте... утверждено А.И.Рыковым" (36).

"Жизнь Института идет полным ходом. Почти лихорадочно развертывается сеть опытных учреждений Института. Мы растем, и, может быть, в некоторых частях своих слишком поспешно. Нехватает людей. Налаживаем лаборатории: химическую, физиологическую, цитологическую" (37).

Вплоть до конца 1924 -- начала 1925 годов в письмах, отправленных за границу, в особенности российским эмигрантам, Вавилов нередко подчеркивал свою дистанцированность от политики (см., например, /38/). Так, в письме М.Б.Кормеру от 31 августа 1925 года в Норвегию Вавилов пишет:

"Как ты знаешь, я никогда политикой не занимался... Я состою директором Государственного института опытной агрономии, должность выборная и в то же время утверждаемая правительством" (39).

Аналогичная фраза вставлена им в письмо от 7 марта 1926 года, адресованное во Францию В.И.Вернадскому, которого Вавилов просит поддержать его просьбу о получении въездной визы в африканские страны через французский МИД (Вернадский в 1923--1924 годах жил во Франции, был хорошо известен в этой стране как крупнейший ученый и мог поспособствовать в этом вопросе):

"К политике я никогда не имел никакого отношения" (40).

Однако постепенно Вавилову пришлось все теснее знакомиться с руководителями Наркомзема на разных уровнях, выбивать средства из центральных финансовых ведомств, встречаться и взаимодействовать с руководителями партии в Москве и в союзных республиках (в середине 30-х годов он, в частности, нередко дружески посещал Л.П.Берию дома), с наркомами (министрами) правительства (Совета Народных Комиссаров СССР и РСФСР, или Совнаркома) и членами Центрального Исполнительного Комитета, или ЦИК (подобие законодательного органа страны). Высочайшие деловые качества Вавилова обращают на себя внимание, а в сочетании с его образованностью, эрудицией, умением нравиться женщинам и завоевывать их сердца, мягкостью в общении с близкими людьми в неформальной обстановке создают ему репутацию отличного администратора и в высшей степени приятного человека. Нет ничего удивительного, что уже через полгода после переезда из Саратова в Петроград его вводят в состав Ученого Совета Государственного Института Опытной Агрономии. Этот институт был создан как центральное научно-исследовательское учреждение страны в области сельского хозяйства, и в августе 1922 года на съезде опытников на институт "было возложено объединение научной исследовательской деятельности в опытной агрономии в России" (из письма Вавилова Бородину от 29 августа 1922 г. /41/). Председателем Института (то есть председателем ученого совета) был избран Тулайков, а товарищами председателя (его заместителями) энтомолог В.П.Поспелов из Саратова и Вавилов. Директором института (одновременно почетным председателем Совета) стал В.И.Ковалевский -- агроном, растени? "По несчастью, я в настоящее время избран директором Государственного института опытной агрономии и фактически приходится принимать ближайшее участие в организации всего опытного дела", -- писал Вавилов Бородину в США (42).

В эти годы Вавилов входит во многие важные комитеты как полноправный член. В 1922--1923 годах он был включен в оргкомитет 1-ой сельскохозяйственной выставки в Москве, проведению которой коммунистические власти придавали большое значение и которую посетил Ленин и другие руководители правительства. В 1923 году он был избран членом-корреспондентом Российской Академии наук, в 1924 году его назначают директором Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур (ВИПБиНК), в 1926 присуждают высшую в те годы в СССР Премию имени В.И.Ленина за работы по иммунитету растений, в том же году его вводят в состав законодательного органа всей страны -- Центрального Исполнительного Комитета (ЦИК СССР), а через год в аналогичный орган Российской республики (РСФСР) -- Всероссийского ЦИК (ВЦИК). 12 января 1929 года его единодушно избирают академиком АН СССР (он стал самым молодым академиком, исполнилось ему в ту пору всего 42 года), в том же году избирают академиком Всеукраинской Академии наук, назначают президентом Всесоюзной Академии Сельскохозяйственных Наук имени В.И.Ленина (ВАСХНИЛ), членом коллегии Наркомзема, в 1930 году -- членом Ленинградского городского совета депутатов трудящихся, в том же году в связи со скоропостижной смертью создателя и директора Лаборатории генетики АН СССР Ю.А.Филипченко Вавилов становится директором этой лаборатории (в будущем Институт генетики АН СССР).

Вавилов -- советский патриот

При попытках понять внутренние пружины вавиловского подвижничества в науке и в организационных делах исследователи неминуемо сталкиваются с трудным вопросом относительно политических пристрастий и умонастроений этого человека. В годы советской власти те, кто писали о Вавилове как ученом, однозначно характеризовали его как истинного патриота советской страны, делами доказавшего свою искреннюю приверженность советскому строю, государству и коммунистической партии. Антиподы Вавилова -- лысенкоисты, напротив, утверждали, что сын миллионера-эмигранта был не кем иным, как противником "власти рабочих и крестьян", наймитом империалистов, их шпионом и диверсантом. В недавнее время вопрос о патриотизме Вавилова стал оспариваться и была высказана гипотеза (в форме не терпящего возражений утверждения /21/), что Вавилов, будучи лишенным наследственных богатств и разлученный с отцом именно Октябрьской революцией, ненавидел и власть и установленные ею порядки, и правящую коммунистическую партию.

Попробуем более спокойно и без пристрастий разобраться в этих вопросах, отчетливо понимая, что окончательного ответа на них никто уже получить не может, так как единственно верный ответ мог бы дать только сам Вавилов.

Мы должны прежде всего вспомнить ту идейную атмосферу, которая пропитывала общество российских интеллигентов и промышленников со второй половины XIX века вплоть до большевистского переворота в 1917 году. Чувство вины интеллигентов -- выходцев из среднего класса, а то и из обеспеченных и часто очень богатых семей -- перед простым народом, отвергание идеалов обогащения ради обогащения, постоянно муссировавшиеся среди образованных слоев российского общества призывы идти в народ и тому подобное стали главенствующими в обществе. Всю революционную деятельность в России в XIX и начале XX веков вели в основном интеллигенты, а вовсе не простые "крестьяне и рабочие", втягиваемые в "российские бунты, кровавые и беспощадные". Поэтому искать изначально, основываясь только на факте рождения в среде миллионеров, негативное отношение к власти, декларирующей свою поддержку лишь угнетенным прежде слоям общества, нельзя.

Важнейшую роль в выдвижениях, назначениях и продвижениях по службе Вавилова в советской стране могли сыграть знакомство и затем дружба с видным деятелем партии большевиков -- Николаем Петровичем Горбуновым5. Не могли эта дружба и другие связи не сказаться и на перемене отношения Вавилова к властям и к коммунистам: исчезает из переписки и из выступлений даже налет критического к ним отношения. Сначала это изменение прорывается в строках писем о расцвете наук в СССР. Например, в письме к Б.П.Уварову, эмигрировавшему в Англию в 1920 г. и впоследствии (в 1950 году) избранному членом Лондонского Королевского общества (академиком по французской и российской терминологии), Вавилов пишет (письмо отправлено 23 января 1928 года):

"До Вас, вероятно, доходят известия о большом подъеме, который сейчас, несомненно, наблюдается в развитии научной работы..." (46)

Через год, в январе 1929 года Вавилова, как уже упоминалось, избрали действительным членом (академиком) АН СССР. Политбюро ЦК ВКП(б) (на заседании 23 марта 1928 года в присутствии Сталина) впервые в истории СССР пошло перед выборами на шаг, никогда ранее не практиковавшийся, но в последующем ставший обязательным при выборах членов во вроде бы независимую от партии организацию -- Академию наук СССР. Политбюро рассмотрело и утвердило список кандидатов на избрание в члены Академии, желая этим шагом предопределить будущий состав АН СССР. Список был подан на утверждение в Политбюро специальной Комиссией, которая, конечно, не могла не проверить политические взгляды представляемых кандидатур. Разумеется, научные заслуги кандидатов даже не рассматривались, а все обсуждение касалось лишь того, как кандидаты относятся к партии и как они будут взаимодействовать с партийными органами. При этом список рекомендуемых был разделен на три группы:

"1. Члены ВКП(б) -- Бухарин, Кржижановский, Покровский, Рязанов, Губкин, Лукин, Фриче, 2. Кандидаты ближе к нам" (Деборин, Бах, Прянишников, Кольцов и другие, всего 13 человек), и "3. Кандидаты приемлемые" (15 человек и среди них Вавилов, Каблуков, Рождественский, Гедройц, Обручев. Шокальский, Чичибабин) (47).

Как видим, Вавилов (хоть и сын миллионера-эмигранта) рассматривался властями как приемлемый для них ученый.

Члены Политбюро считали, принимая это решение, что голосующие на выборах академики не посмеют нарушить решение Политбюро ЦК партии коммунистов -- единственной правящей партии в стране и безропотно проголусуют за их список. Однако на выборах расчеты на беспрекословное подчинение мнения академиков партийному вмешательству в их дела провалились. Всех коммунистов из первой группы и многих из второй и третьей групп в первом и втором туре забаллотировали. Тогда власти потребовали провести несколько дополнительных туров голосования, перед каждым из которых партийные эмиссары по очереди "уговаривали" академиков подать голос за выдвиженцев партии, и в конце концов Н.И.Бухарин, М.Н.Покровский, Д.Б.Рязанов (по политическим мотивам он в 1931 г. был исключен из числа членов АН СССР), Г.М.Кржижановский и И.М.Губкин были в дополнительном туре голосования все-таки в академики проведены. Однако философ А.М.Деборин, историк Н.М.Лукин и литературовед Н.В.М.Фриче были забаллотированы, что вызвало громкие обвинения академиков в их якобы политической провокации. Публикация обвинений в печати была инспирирована непосредственно Политбюро ЦК партии коммунистов (48). Президиум АН СССР счел за благо просить Политбюро в нарушение Устава Академии разрешить провести повторное голосование. В конце концов всех коммунистов в академики провели. В этом процессе "победы над Академией" Н.П.Горбунов принимал непосредственное участие как управделами Совнаркома СССР и член комиссии, работавшей под присмотром Политбюро ЦК.

Вавилов же был избран сразу, в первом туре. Вскоре после избрания он писал своему институтскому учителю, Д.Н.Прянишникову, которого избрали академиком одновременно с Вавиловым:

"Коммунисты работают неплохо: и Бухарин, и Рязанов, и Покровский подходят к существу дела, и работа пойдет, по-видимому, нормально. Отношение самое доброжелательное. Атмосфера в общем, деловая, и договариваться легко. Во всяком случае, большая готовность поддерживать чистую науку, и экспериментальную, и Институт, и лаборатории, и работы также отдельных работников"6 (51).

Коренным образом изменилась в это время не только оценка большевиков Вавиловым. Он стал утверждать, что большевистская революция привела к созданию в стране наилучшей системы общественного устройства. Он, как считал первый исследователь жизни Вавилова М.А.Поповский, приветствовал и коллективизацию сельского хозяйства (Поповский основывал такое заключение на взятых интервью у родных Вавилова, прежде всего у сына сестры Вавилова А.Н.Ипатьева, и утверждал, что Вавилов спорил с родными и близкими, сомневавшимися в правильности насильственного перехода к поголовному и беспрекословному объединению крестьян в коллективные хозяйства).