12.1. ПОРОХОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

12.1. ПОРОХОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

В XV в. в истории Азии, так же как в истории всего мира, начинает сказываться мощное влияние нового фундаментального открытия, пороховой революции. Как известно, первое упоминание о быстро горящей смеси из селитры, серы и древесного угля содержится в рукописи китайского алхимика Су Сымяо (682 г.). Однако это еще не был настоящий порох: в составе смеси было относительно мало селитры, поэтому смесь не взрывалась, а быстро сгорала. Но эта порохообразная зажигательная смесь быстро нашла свое применение в широко использовавшихся «огненных стрелах» и «огненных копьях», а также в зажигательных снарядах «хо пао», которые метали с помощью баллист[2052].

К XII в. доля селитры в порохообразных смесях увеличилась, и появился настоящий порох, который использовался в чугунных разрывных бомбах «те хо пао». Во второй половине XIII в. в Китае появились бронзовые пищали, стрелявшие каменными и чугунными ядрышками. К этому времени секрет пороха распространился в другие страны Востока, где также пытались использовать его в военных целях. В конце XII столетия арабский ученый Шемс ад-дин Мухаммад описал оружие под названием «модфа», которое стреляло с помощью порохового заряда маленькими «орехами». В 1273 г. арабский полководец Абу-Юсуф использовал пушки при осаде города Сиджильмасы в Магрибе[2053].

От китайцев и арабов огнестрельное оружие попало в Западную Европу. Рисунок из английской рукописи, датируемый 1326 г., изображает пушку в виде кувшина, из горлышка которого высовывается снаряд со стрелой на конце. Эта конструкция совершенно идентична китайским пушкам начала XIV в.[2054], и поскольку порох и огнестрельное оружие имели к тому времени в Китае долгую историю, то очевидно, что европейские пушки были заимствованы из Китая. Путь этого заимствования, очевидно, проходил через арабский Восток, однако в силу каких-то неясных пока обстоятельств, пушки получили наибольшее применение на крайнем западе арабского мира. Из мусульманской Испании огнестрельное оружие попало в христианскую Европу, где было значительно усовершенствовано. Во-первых, в 1372 г. в Германии ручная пищаль была снабжена фитильным замком, и таким образом появились первые аркебузы. Во-вторых, в начале XIV в. во Франции научились выделывать порох в зернах, что делало его более безопасным при перевозке и увеличило силу взрыва примерно на треть[2055].

В Османскую империю усовершенствованное огнестрельное оружие пришло из Европы, и первые известия о его применении турками относятся к 1380-м гг. Однако, так же как и в Европе, первые аркебузы и пушки не были достаточно эффективными, чтобы определять ход сражений. В 1420-х гг. известия об использовании пушек становятся более частыми, но в то время они применялись не на поле боя, а в основном при осадах[2056]. В 1430-х гг. возобновились войны на Балканах, в которых после разгрома сербов главным противником османов выступала Венгрия. В венгерском войске, как и в других европейских армиях, на первом месте стояла рыцарская кавалерия, но в его составе имелась и наемная пехота, которая в данном случае играла особую роль. Среди наемников было много чехов, которые передали венграм новую в те времена тактику; эта тактика использовалась в гуситских войнах и была основана на применении огнестрельного оружия и боевых повозок, из которых создавали полевое укрепление, «табор». Используя эту новую тактику и усилив «табор» итальянскими пушками, венгерский полководец Янош Хуньяди в 1442 г. одержал победы над турками при Херманштадте и Вазаке; в 1443 г. соединенная армия венгерских, польских и немецких крестоносцев взяла Софию и разбила османов при Златнице[2057]. Однако турки быстро переняли новую тактику и тоже стали применять полевую артиллерию и аркебузиров, укрывая их (вместе с лучниками) за полевыми укреплениями[2058].

Важным обстоятельством, позволившим османам опередить европейцев в создании армии аркебузиров, было то, что в европейских странах власть принадлежала рыцарской аристократии, которая боялась доверить новое оружие простолюдинам, в особенности после гуситских войн[2059]. Эти опасения проявились, в частности, в крестовом походе 1444 г, когда венгерские, немецкие и польские рыцари взяли с собой лишь триста чешских пехотинцев и в итоге потерпели жестокое поражение под Варной. В 1448 г. в битве на Косовом поле турки уже использовали полевые пушки и одержали победу в значительной мере благодаря перениманию европейской техники и тактики. В последующий период турки научились использовать также и «табор» (название, сохранившее свое звучание и в турецком языке)[2060]. Однако численность аркебузиров в османской армии (как и в европейских армиях) долгое время оставалась небольшой; решающий шаг в увеличении их числа был сделан позже, в 1490-х гг. В результате османы получили в свое распоряжение массовую армию, вооруженную огнестрельным оружием, которая вскоре одержала решающие победы в сражениях с кызылбашами и мамлюками[2061].

Египетские мамлюки, подобно европейским рыцарям, сопротивлялись созданию крупных отрядов аркебузиров прежде всего из социально-политических соображений. «То обстоятельство, что османы применяли огнестрельное оружие в огромном масштабе, – писал В. Перри, – в то время как мамлюки и другие мусульманские правители пренебрегали им, имело решающее влияние на судьбы Западной Азии и Египта»[2062].

Войны с венграми дали толчок развитию османской артиллерии. В 1452 г. султан Мехмед II нанял венгерского литейщика Урбана, для которого были созданы большие литейные мастерские; в этих мастерских были отлиты сотни пушек, в том числе огромная «пушка Урбана», год спустя разрушившая стены Константинополя. «Нет другого народа, более способного, чем турки, извлекать пользу из иностранных изобретений, – писал имперский посол Эселин де Бусбек, – и это доказывается применением ими пушек и мортир, и многих других вещей, изобретенных христианами»[2063]. Действительно, как показывают турецкие названия некоторых орудий («колонборна» – «кулеврина», «бал-емез» – искаженное ballo mezzo), артиллерия была заимствована османами у европейцев, в частности у итальянцев, которые были тогда лидерами в использовании пушек. Известно, что позже, в XVII (но может быть, и в XVI) в., турки пользовались для отливки пушек руководством итальянского мастера Сарди, и в турецком артиллерийском корпусе «топчу оджагы» было много иностранных наемников, итальянцев, немцев, французов[2064]. Существенным было, однако, то обстоятельство, что если на Западе производство пушек было делом частной инициативы, то в Османской империи это было делом государства, которое имело достаточные финансовые средства, чтобы строить большие литейни и арсеналы. Поэтому турецкие осадные орудия были намного мощнее европейских и их производилось намного больше – огромные бомбарды можно по праву назвать турецким оружием. Отливалось также большое количество медных полевых пушек, которые устанавливались на повозки, влекомые двумя волами, и входили в состав «табора»[2065]. Вооруженный пушками табор на Востоке называли «оружием румов» – т. е. наследников Румского султаната, турок[2066]. Однако, как отмечал Монтекуколи, в отличие от более поздних европейских «полковых» пушек турецкие полевые пушки были все же слишком тяжелыми и не могли менять позицию в ходе боя. Поэтому обычная тактика турок состояла в том, чтобы ложным отступлением заставить противника атаковать «табор»[2067]. Заносчивые европейские рыцари, так же как и мамлюки, без труда подавались на эту уловку.

Естественно, что новое оружие требовало и новой военной организации, при которой главная роль отводилась уже не кавалерии, а пехоте. Корпус янычар был увеличен до 12 тыс. солдат и стал регулярным ядром новой армии, прообразом позднейших регулярных армий Европы. Основная часть пехоты, «азебы», рекрутировалась из населения с началом войны; во время похода эти воины получали жалование, а после окончания военной кампании отправлялись по домам. Согласно кодексу Баязида II (1481-1515 гг) каждые 20 дворов должны были выставить одного азеба, для которого крестьяне должны были собрать 300 акче. Численность азебов, естественно, менялась от похода к походу, в одних случаях набирали больше солдат, в других – меньше; в 1473 г. в армии было 20 тыс. азебов[2068]. Таким образом, основная масса пехотинцев представляла собой народное ополчение, созывавшееся на основе всеобщей воинской повинности – способ, принципиально недопустимый для европейских феодальных государств. Нужно отметить также, что в походе новая армия находилась на централизованном снабжении; грабежи населения на завоеванных территориях запрещались в отличие от прежних времен, когда набеги акынджи сопровождались страшным разорением Балкан[2069].

У Мак-Нил называет преобразование, совершенное османами в военной сфере – создание регулярного корпуса, вооруженного огнестрельным оружием, – пороховой революцией. Вместе с тем эти преобразования подходят под определение того явления, которое в приложении к европейской истории называют «военной революцией»[2070]. Согласно разработанной М. Робертсом теории военной революции эти нововведения требуют увеличения налогов, создания эффективной налоговой системы и сильного бюрократического аппарата. Появление новой армии, новой бюрократии, новой финансовой системы означали огромное усиление центральной власти и становление режима, который Б. Даунинг называет «военно-бюрократическим абсолютизмом»[2071]. Нуждаясь в ресурсах, военно-бюрократический абсолютизм перераспределял доходы в свою пользу; при этом ему приходилось преодолевать сопротивление старой знати, которая терпела поражение в этой борьбе и теряла свое политическое значение. Все эти следствия военной революции, как мы увидим далее, действительно имели место в Османской империи второй половины XV в. Нужно, однако учитывать, что, будучи первой военно-пороховой революцией, османские преобразования были более постепенными и половинчатыми, нежели в Европе; это проявилось прежде всего в том, что регулярный корпус янычар долгое время сосуществовал с иррегулярным корпусом сипахи.

В соответствии с теорией создание оснащенной новым оружием новой армии вызвало волну османских завоеваний. В течение двадцати лет после взятия Константинополя турки овладели Сербией, Грецией, Албанией, Боснией, подчинили Валахию и Молдавию. Затем они обернулись на Восток, окончательно покорили Малую Азию и в 1514 г. в грандиозной битве на Чалдыранской равнине разгромили объединенные силы господствовавших над Ираном кочевников. Походы султана Селима Грозного (1512-1520 гг.) в Сирию и Египет превратились в триумфальное шествие османских армий. «Можно с уверенностью сказать, – писал в 1743 г. М. де Жонкьер, – что со времен римлян вселенная не знала державы, которая была бы равна Османской империи»[2072].

Могущество Османской империи вызывало попытки подражания в соседних странах. В Иране получил распространение аналогичный тимару институт тиуля; сражаясь с турками, шах Аббас I (1587-1629 гг.) завел собственных янычар («туфенгчиев») и артиллерийский корпус («топханэ»). После окончания войны в 1590 г. Аббас провел реформы по турецкому образцу, разгромил непокорную знать, конфисковал ее земли и ввел «справедливые» налоги[2073]. В 1526 г. правитель Кабула Бабур, наняв турецких артиллеристов, одержал победу при Панипате и овладел Северной Индией; основанная его потомками империя Великих Моголов имела многие характерные османские черты[2074]. В России османское влияние сказалось в перенимании тимарной системы, в создании по образцу янычар стрелецкого войска и в дальнейших реформах Ивана Грозного[2075]. Таким образом, диффузионная волна, вызванная фундаментальным открытием, пороховой революцией, распространилась в значительной части Евразии. Нужно отметить, что османы не были создателями этого нового оружия, но они первыми научились его использовать в больших масштабах и создали первую массовую армию, владеющую этим оружием.

Оказало ли появление массовой армии, вооруженной аркебузами и состоящей из простонародья, влияние на социальные отношения в Османской империи? Были ли оправданы опасения европейских рыцарей и мамлюков? Н. А. Иванов показывает, что османское войско действительно имело «мужицкий», крестьянский характер, причем «все эти мужики в равной степени ненавидели мамлюков… праздных бездельников, которые… предавались роскошной жизни»[2076]. Со своей стороны, «представители имущих классов ненавидели смрадное османское мужичье. Для высших слоев мамлюкского общества… Селим I был варваром»[2077]. Походы султана Селима I в Сирию и Египет проходили под лозунгом освобождения угнетенного народа[2078] и имели характер социальной революции. Простой народ повсюду приветствовал новые власти, которые отнимали богатства у знати, наделяли землей крестьян и снижали налоги – Селим называл себя «служителем бедняков». Горожане Каира подняли восстание и с оружием в руках сражались на стороне турок против своих правителей, мамлюков. Перед отъездом из Каира Селим опубликовал воззвание, в котором заявил, что отныне никому не дозволено притеснять феллаха или человека из простого народа[2079]. Такой же характер имели походы Мехмеда II на Балканах. Когда в 1463 г. турки вступили в Боснию, крепостные крестьяне поднялись против своих господ. «Турки… льстят крестьянам и обещают свободу всякому из них, кто перейдет на их сторону», – писал боснийский король Стефан Томашевич[2080]. Фернан Бродель пишет о том, что турки принесли освобождение угнетенным[2081]. Омер Баркан и лорд Кинросс называют реформы, проводившиеся османами на завоеванных землях, не иначе как «социальной революцией»[2082]. «Балканские крестьяне вскоре пришли к пониманию того, что мусульманское завоевание привело к его освобождению от феодальной власти христиан, – пишет Кинросс. – Османизация давала крестьянам невиданные ранее выгоды»[2083].

Необходимо отметить, что существование исламской справедливости признавали даже ярые враги ислама: «И все же великое правосудие существует среди поганых, – писал серб, вернувшийся из турецкого плена. – Они соблюдают правосудие между собой, а также ко всем своим подданным… ибо султан хочет, чтоб бедные жили спокойно… над ними владычествуют по справедливости, не причиняя им вреда»[2084]. «Не наживе, но справедливости служит занятие правосудием у этих безбожных язычников… – свидетельствует Михалон Литвин. – И знать, и вожди с народом равно и без различия предстают пред судом кадия…»[2085]. О справедливости турок говорили на Востоке и на Западе; эта молва распространялась вместе с диффузионной волной, вызванной победами османов. Угнетаемые православные в Литве и Польше представляли жизнь в Турции, как райское блаженство[2086]. Крестьяне ждали прихода турок и в других странах Европы. «Слышал я, что есть в немецких землях люди, желающие прихода и владычества турок, – говорил Лютер, – люди, которые хотят лучше быть под турками, чем под императором и князьями»[2087]. Разыгрываемые на немецких ярмарках «масленичные пьесы» обещали народу, что турки накажут аристократов, введут правый суд и облегчат подати. Итальянские философы-социалисты призывали к переустройству общества по османскому образцу, автор «Города Солнца» Таммазо Кампанелла пытался договориться с турками о помощи и поднять восстание[2088].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.