12.2. ФОРМИРОВАНИЕ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ

12.2. ФОРМИРОВАНИЕ ОСМАНСКОЙ ИМПЕРИИ

В соответствии с теорией военной революции освоение нового оружия сыграло большую роль в формировании новой имперской иерархии, носившей открытый и эгалитарный характер. Отсутствие потомственной знати и сословных привилегий вызывало удивление всех посещавших Турцию европейцев. «Во всем этом многочисленном обществе, – писал де Бусбек, – нет ни одного человека, обязанного своим саном чему-либо, кроме своих личных заслуг…»[2089]. «Среди них нет ни герцогов, ни маркизов, – писал об османских сановниках венецианский посол Л. Бернардо, – все они по своему происхождению пастухи, низкие и подлые люди»[2090]. «Там нет никакого боярства, – писал Юрий Крижанич, – но смотрят только на искусность, на разум и на храбрость»[2091]. Все были равны перед законом и всем открывались одинаковые возможности для продвижения по службе; многие крупные вельможи были принявшими ислам славянами, албанцами, греками. Большая часть армии говорила по-славянски; воины, янычары и сипахи, сами выбирали своих командиров из числа самых отчаянных храбрецов[2092]. Эти эгалитарные порядки, безусловно, противоречили тюркским традициям местничества, но в то же время соответствовали системе «капыкулу», восстановленной Баязидом I и Мурадом II.

Старая знать, естественно, сопротивлялась утверждению новых порядков, и борьба была достаточно длительной. Мурад II первым стал выдвигать своих неродовитых ставленников на должности везиров и беглербегов. Решающий удар старой знати нанес Мехмед II (1451-1481 гг.). Вскоре после взятия Константинополя находившийся в ореоле славы султан приказал казнить обвиненного в государственной измене великого везира Халил-пашу. Вслед за этим были казнены многие беи, их владения (мульки) были конфискованы, а на высшие посты стали назначаться преимущественно «капыкулу» и новообращенные мусульмане[2093]. Однако беи не смирились с наступлением на свои права; в 1481 г. Мехмед II был отравлен своим сыном Баязидом, вступившим в союз со знатью. Баязид II вернул беям часть отнятых владений, но его сын Селим I вновь конфисковал мульки знати. Селима называли Грозным: он выступал в традиционном образе восточного монарха, охраняющего справедливость с помощью жестоких казней. Возвеличение самодержавия достигло такой степени, что все приближенные называли себя рабами султана и он одним мановением руки приказывал казнить вельмож, обвиненных в казнокрадстве или измене[2094].

Таким образом, тенденция к эгалитаризму, инициированная действием технического фактора, сомкнулась со старой этатистской традицией. В этом направлении действовали и процессы социального синтеза. Взятие Константинополя и завоевание обширных христианских территорий привело к тому, что процесс социального синтеза вступил в новую фазу, характеризовавшуюся существенным присутствием византийских культурных элементов. Уже в первой половине XV в. по крайней мере шесть великих везиров были византийцами, перешедшими на службу к султанам и принявшими ислам[2095]. Почувствовавшие изменение этнополитической ситуации византийские историки описывали Мурада II как справедливого и гуманного правителя[2096]. Георгий Трапезундский называл завоевателя Константинополя Мехмеда II «справедливейшим из всех самодержцев», «самым благородным из ныне живущих»[2097]. Сто лет спустя Иван Пересветов, продолжая эту византийскую традицию, писал: «Царь турецкий Магмет-салтан по своим книгам стал великим философом, а как греческие книги прочел… то великой мудрости прибавилось у царя Магмета… Много же мудрости почерпнул Магмет, если великую правду в царстве своем ввел… ту мудрость царь Магмет взял из греческих книг, где сказано, каким грекам следовало бы быть»[2098]. (Заметим, что Мехмед II действительно знал греческий язык и читал греческие книги). Пересветов утверждал, что императоры поздней Византии – а точнее, их «бояре» – исказили истинные традиции православной империи, а «Магмет-салтан» явился восстановителем этих традиций. Суть этих традиций, как говорит «Эпанагога», заключалась в том, что «император представляет собой воплощение законности и общее благо для всех подданных»[2099].

Перенимание византийской традиции с внешней стороны выразилось в принятии Мехмедом II титула «римского императора», «кейсар и-Рум»; эмблема Константинополя, полумесяц, стала изображаться на османских знаменах[2100]. Византийское влияние можно усмотреть и в издании кодекса законов, точнее трех кодексов, известных в совокупности как «Канун-наме Мехмеда Фатиха». В мусульманском мире прежде не было законодательных кодексов, поскольку считалось, что законы предписываются Кораном и правилами шариата. В Византии же было принято составлять законодательные кодексы, и самыми известными из них были кодекс Юстиниана и «Эпанагога». Полагают, что само слово «канун» происходит от греческого «канон», а слово «фирман» является калькой с греческого «хрисовул». Халил Инальчик, правда, предполагает, что при создании «Канун-наме» Мехмед II следовал «тюркско-монгольской» традиции, по-видимому, имея в виду «Ясу» Чингисхана[2101]. Возможно, что в принципиальном решении создания кодекса законов сказалось и монгольское (а точнее, китайское) влияние, но нельзя отрицать, что в данном случая Мехмед II выступал в соответствии с «Эпанагогой» как «воплощение законности и общее благо всех подданных».

Характерно, что в соответствии с концепцией «общего блага» Мехмед II объявлял себя защитником бедняков от «сильных»[2102] – и именно эта защита была целью провозглашения «Канун-наме», в которых устанавливались, в частности, точные размеры податей и повинностей и меры против их превышения. Как отмечалось выше, репрессии против беев при Мехмеде II сопровождались конфискацией их владений (мульков); были конфискованы и многие вакфы, созданные беями и приносившие им доход. В 1470-х гг. Мехмед приказал провести по всей стране проверку всех дефтеров и прав владения землями; многие проверяемые документы признавались недействительными, и мульки и вакфы отписывались в казну. После этих массовых конфискаций 90% пахотных земель относилось к категории государственных земель, мири[2103].

Факт проведения земельной переписи с целью конфискации «незаконно» приобретенных владений не имеет аналогов в мусульманской истории. Но такой прецедент имел место в истории Византии: так поступил император Василий II, объявивший себя, так же как и Мехмед II, защитником бедняков от «сильных».

Среди позаимствованных османами византийских порядков наибольше значение имело перенимание налоговой системы[2104]. Так же как в Византии, за нормальное хозяйство считался крестьянский двор, владевший упряжкой из пары быков – эта упряжка (и все хозяйство) в Византии называлось «зевгарем», а у турок – «чифтом». Такое хозяйство должно было обрабатывать участок земли, который тоже назывался чифтом и составлял (с возможными вариациями по провинциям) 70-80 денюмов хорошей земли, или 100 денюмов средней земли, или 130-150 денюмов земли худшего качества (1 денюм равен 0,092 га)[2105]. По расчетам А. С. Тверитиновой чифт соответствовал по размерам византийскому зевгариону[2106]. Второй разряд крестьян в налоговой классификации составляли семьи, владевшие одним быком и, соответственно, половиной чифта (или зевгаря). В третий разряд записывались крестьяне, не имевшие тяглового скота, – их назывались в Византии «актемонами», а у турок – «беннаками». Крестьяне платили переведенную на деньги десятину урожая («ушр»), а также поземельный и подушный налоги. Подушный налог в Османской империи, как и везде в мусульманском мире, платили только неверные; так же как и в Византии, он составлял одну золотую монету (номисму, динар, перпер или миткаль, которые были примерно равны по весу). Что касается поземельного налога, то при завоевании новых территорий османы проводили перепись населения и устанавливали налог на чифт, «чифт-ресми», исходя из прежних размеров обложения (позже чифт-ресми был унифицирован[2107]). В этот налог входили и трудовые повинности, переведенные на деньги, причем по низким ставкам, что было весьма выгодно для крестьян[2108]. После унификации налоги стали значительно меньшими, чем до завоевания; например, по расчетам югославских историков, в Боснии уровень совокупной ренты уменьшился с 3/5 до 1/5-1/4 дохода крестьянского хозяйства[2109]. Мусульмане не платили джизью, поэтому их рента была меньше, чем у христиан: «ушр» составлял по крайней мере половину их налогов, и в целом налоги равнялись 1/6-1/5 урожая[2110]. В денежном выражении характерны цифры налогов в вилайете Гелиболу (середина XVI в.): для мусульман «ушр» составлял 50 акче со двора, «чифтресми» – 22 акче, всего 72 акче, христиане же платили 87 акче и еще джизью (примерно 30 акче)[2111].

Первые сведения о проведении переписей податного населения и составлении писцовых книг-дефтеров с перечислением налогов относятся к правлению Баязида I. Вероятно, османские дефтеры продолжали традицию византийских «практик», однако нужно отметить, что система переписей существовала в Анатолии и раньше, при монгольском владычестве, и, возможно, в окончательном виде османские дефтеры восприняли также и монголо-китайские элементы. По-видимому, одним из таких элементов была коллективная податная ответственность: в то время как в византийских писцовых книгах расписаны налоги для каждого крестьянского хозяйства, в османских дефтерах они указаны лишь суммарно для деревни. Кроме того, в османских переписях размеры наделов оценивались лишь приблизительно, через количество посеянного зерна, в Византии же производился обмер полей[2112].

Необходимо так же отметить, что османская система землевладения принципиально отличалась от византийской в отношении прав собственности. Византийские крестьяне (речь не идет об арендаторах) имели право собственности на свои земли, могли продавать их и дробить между наследниками. В османское время крестьяне были в основном наследственными держателями государственной земли, они не могли продать свой чифт и не могли разделить его между сыновьями. В случае, когда имелось несколько женатых сыновей, чифт после смерти отца записывался за двумя из них, и они становились полноправными крестьянами, «райя», остальные же числились «беннаками»[2113]. Когда несколько братьев вместе хозяйствовали на одном чифте, душевой доход снижался и крестьяне уже не могли заплатить калым и налог на невесту (около 60 акче) для своих сыновей, поэтому в семьях было много взрослых холостяков («кара»). Кроме того, в некоторых санджаках, а также на землях, отданных в тимары, крестьянам-райя запрещалось оставлять свой надел – его обработка была их обязанностью. В отличие от райя «беннаки» и «кара» были свободны в выборе места жительства[2114]. Но даже для райя, живших в тимарах, это прикрепление было по большей мере формальностью, так как допускались исключения из этого правила, а реальный механизм сыска и возвращения ушедших отсутствовал[2115].

Византийское культурное влияние имело широкий характер и распространялось на все стороны жизни, особенно это влияние проявлялось в организации ремесла и торговли. Уцелевшее городское население было по преимуществу греческим или армянским и, как можно заключить из документов более позднего времени, в городах сохранялись цехи, имевшие византийское устройство, а торговля регламентировалась в соответствии со старыми византийскими установлениями. В частности, должность мухтесиба, обязанного контролировать качество продукции и цены на рынке, очевидно, соответствовала должности византийского эпарха. Османская практика регулирования цен на товары в целях поддержания «справедливости» восходит к аналогичной византийской практике. При установлении цен учитывались затраты, и прибыль, которая не должна была превосходить 10% и лишь в сложных ремеслах – 20% (в византийских регламентах прибыль обычно составляла 8,33%)[2116].

Византийское, греческое и славянское влияние проявлялось и в других областях. В турецкий язык вошло много славянских слов, относящихся, главным образом, к сфере земледелия и материальной культуры: избе (изба), хамут (хомут), пуллук (плуг), колеска (коляска) и др. Византийский храм святой Софии стал образцом для строительства турецких мечетей. Тип турецкой бани сложился под непосредственным влиянием византийских терм, восходящих к эпохе древнего Рима[2117].

Процессы социального синтеза проходили и в идеологической сфере. XIV и XV столетия были временем распространения суфийских братств («тирикатов»), среди которых видное место занимал основанный Хаджи Бекташем тирикат бекташие. Бекташи проявляли терпимость ко всем религиям и не настаивали на строгом соблюдении мусульманских обрядов; они допускали употребление вина, но вместе с тем, как христианские монахи, требовали соблюдения безбрачия. Члены братства, подобно христианам, должны были исповедоваться в своих грехах перед шейхом[2118]. Это последнее обстоятельство делало возможным духовный контроль над последователями-мюридами со стороны шейха, и оно было использовано при организации корпуса янычар. Янычары считались мюридами братства бекташие, и таким образом, организация корпуса имела черты, сближавшие его с христианскими духовно-рыцарскими орденами.

Так же как в сельджукские времена, население османского государства было разделено на два главных сословия. Одно из сословий составляли свободные от налогов «аскери», «воины»; это сословие включало в себя всех обязанных постоянной военной службой (в том числе поначалу и кочевников), сюда входили и чиновники, так как гражданская служба не отделялась от военной. Другим сословием были райа: крестьяне, ремесленники и торговцы, которые должны были работать и платить налоги[2119]. Султан Сулейман Законодатель (1520-1566 гг.) требовал от своих пашей «обращаться с нашими подданными так, чтобы крестьяне соседних княжений завидовали их судьбе»[2120]. Почти все фирманы султанов на имя местных властей, пишет Х. Инальчик, заканчивались такой сентенцией: «Если райя подадут вам жалобу на беев или других военных, или откупщиков, то вы обязаны заставить их прекратить несправедливые деяния; если вы не в состоянии пресечь их злоупотреблений, то должны немедленно уведомить об этом Порту. Если вы и этого не сделаете, то будете сами наказаны»[2121]. Сипахи и санджакбеи должны были следить за состоянием крестьянских хозяйств и по возможности обеспечивать их стандартными наделами земли, чифтами. Отношение к торговцам было иным: османские власти часто третировали их как спекулянтов, устанавливали цены и жестко регламентировали торговлю. «А с торговцами-шакалами, – писал в 1629 г. один из идеологов османизма Кочубей Гемюджинский, – никакого дела не сделаешь»[2122].

* * *

Подводя итоги нашему обзору истории Османской империи в XV в., можно отметить, что исторический процесс в этот период определялся главным образом действием военно-технического фактора в комбинации с процессами социального синтеза. Пороховая революция привела к созданию новой армии и в соответствии с теорией военной революции обусловила победу этатистской монархии. В этом же направлении действовали и процессы социального синтеза, результатом которых было частичное перенимание османами византийского этатизма.

Таким образом, на свет родилась мощная этатистская монархия, владевшая армией, оснащенной новым оружием. Это вызвало волну османских завоеваний, захватившую все Восточное Средиземноморье. Под впечатление османских побед многие страны Евразии заимствовали порядки османов, и османская модель этатистской монархии распространилась на Иран, Индию, Россию и некоторые другие государства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.