ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Иерусалим 1920-1930-х годов

1

Ж. и Ж. Таро, французские журналисты (Иерусалим, еврейский квартал Старого города, 1920-е годы):

"Тишина, белизна, синева. Близится Песах, и жители, согласно обычаю, выбелили синеватой известью покривившиеся, косые и причудливые стены своих домиков, которые увенчаны маленькими каменными куполами, напоминающими еврейские ермолки. В этих каменистых улочках, пересеченных сводами, лестницами и крутыми поворотами, поражает тишина. Какой покой в этом месте, которое кажется покинутым.

И вдруг в конце улицы появляется странная фигура. Она приближается, с ног до головы одетая в лиловое, в бархатную одежду цвета увядшего гиацинта, в меховой шапке, с длинной, выцветшей бородой, с лицом бледным, как слоновая кость, таким же блеклым, как бархат кафтана. А вот и другая фигура, одетая в зеленое, но это зеленый цвет попугая, которому триста лет от роду. И еще две фигуры, одна в шелковом кафтане вишневого цвета, другая в бархатном малиновом, таком же древнем, как Иерусалим. Глядя на этих евреев, я вспоминаю всё, что доводилось слышать в Бельцах или Садагоре о тех старцах, которые покидают свою страну и отправляются сюда, чтобы перейти в вечность на иерусалимской земле. Не для того ли, чтобы почтить смерть, накинули они на старые свои кости эти чарующие шелковые и бархатные ткани?..

В оштукатуренных синеватых домах двери открываются в узкие коридоры или на лестницы, ведущие в маленькие внутренние дворы. Еврейские дома углубились в землю, чтобы дать место друг другу. Это та теснота, которой отмечена повсюду еврейская жизнь и даже смерть, как на старом кладбище в Праге, где могильные насыпи громоздятся друг на друге, жмутся и толкаются, как покойники жались и толкались при жизни.

Жители очень радушны, приглашают войти, спуститься, наблюдать, не стесняясь. Пасхальная штукатурка временно прикрывает нищету этих жилищ, но от этого еще резче становится тот кислый, затхлый запах, который стоит в пароходных трюмах и который я обонял во всех гетто, какие повидал, словно каждое гетто является большим пароходом с эмигрантами.

В глубине многих дворов устроены маленькие синагоги, вероятно, по слову Писания: "Из глубин взываю к Тебе, Господи"."

2

Летом 1920 года в Иерусалиме ожидали прибытия первого верховного комиссара Г. Сэмюэля. Местные власти намеревались устроить ему торжественный прием, и неожиданно выяснилось, что в Палестине нет духового оркестра, который мог бы сыграть на этой церемонии. Посланца британского короля нельзя было встречать без оркестра, а потому спешно вызвали музыкантов из Египта. 30 июня Г. Сэмюэль вышел из вагона на перрон иерусалимского вокзала, и его приветствовали торжественно, с музыкой.

Оркестр из Египта приглашали еще не раз, а затем предложили Цви Сильверу создать духовой оркестр при иерусалимской полиции. В 1921 году объявили набор, провели конкурс, и все музыканты оказались евреями. Англичан это не удовлетворило, и они потребовали, чтобы арабы составляли в оркестре не менее трети его состава; с большим трудом обнаружили двух арабов, трубача и барабанщика, которых и приняли в этот оркестр.

Штатное расписание полиции не предусматривало музыкантов, и их прикрепили к отделению уголовного розыска; дирижер оркестра Ц. Сильвер получил чин капитана и стал единственным евреем в полиции Палестины с таким высоким званием. Все музыканты числились рядовыми, и им постоянно напоминали: "Не забудьте, что вы прежде всего полицейские, а уж потом музыканты". Они проходили обучение наравне со всеми, ходили на дежурства, сопровождали арестованных; со временем их освободили от побочных дел, и они занимались только музыкой.

По воскресеньям духовой оркестр полиции играл возле башни Давида, рядом с Яффскими воротами Старого города в Иерусалиме. Это были открытые публичные концерты, собиралась публика, приходили офицеры со своими женами, появлялся порой и верховный комиссар Палестины. Цви Сильвер был человек религиозный и следил за тем, чтобы музыканты не играли по субботам. Даже когда англичане праздновали день рождения своего короля, и эта дата приходилась на субботу, оркестр не участвовал в церемонии; в таких случаях приглашали музыкантов из Египта. Иерусалимские музыканты опасались, как бы их не уволили за это, но Сильвер был непоколебим: "В субботу мы не играем - ни в коем случае!"

В начале 1930-х годов в Англии был экономический кризис, очередной верховный комиссар решил уволить часть музыкантов, но Сильвер боролся за свой оркестр и сохранил его. Он это делал не только ради музыки; они были еще и полицейскими, и в напряженные моменты могли защитить иерусалимских евреев от нападений арабов. Один из музыкантов погиб при обороне еврейского квартала Старого города, а Сильвер был ранен, долго болел и через несколько лет умер.

Духовой оркестр полиции продолжал существовать и существует по сей день. На разных торжественных церемониях можно увидеть музыкантов в полицейской форме - это уже следующие поколения; музыка играет, и жизнь продолжается.

3

В 1902 году на выезде из Иерусалима, по пути в Яффу, торжественно открыли еврейскую больницу "Шаарей цедек" - "Врата справедливости", самое современное лечебное учреждение в городе того времени. Моше Валах собрал деньги на строительство у немецких евреев; почти пятьдесят лет он был директором и главным врачом "Шаарей цедек", и в обиходе эту больницу называли "больницей Валаха". Когда житель Иерусалима говорил: "Иду к Валаху", всем было ясно, что этот человек чувствует какое-либо недомогание или собирается навестить больного.

Доктор Валах был религиозным евреем и неукоснительно выполнял все заповеди. Он оставался холостым до конца дней, жил в здании больницы, свое время посвящал больным и считался одним из самых опытных врачей Иерусалима. Во время Первой мировой войны жители города были истощены голодом и болезнями, а потому Валах завел при больнице коровник, чтобы поить больных парным молоком, так как верил в его целебные свойства.

В 1916 году приехала в Иерусалим Зельма Майер, одна из первых евреек, получивших в Германии диплом медицинской сестры. Валах назначил ее главной медсестрой "Шаарей цедек", и в этой должности Зельма проработала многие годы. Она запомнила первую свою встречу с доктором Валахом: "Он был очень строг в отношении кашрута, и от нас требовалось знание всех правил. В то первое мое дежурство в 1916 году я попросила у него чашечку кофе. Оно было с молоком, и доктор поинтересовался, когда я в последний раз ела мясо. Беспокоился он совершенно напрасно: шла война, и я не видела мяса уже несколько недель".

Зельма оказалась в Иерусалиме в разгар эпидемии тифа; в городе были сотни больных, и с раннего утра у ворот больницы выстраивались бесконечные очереди истощенных и оборванных людей. "Нам пришлось оказывать помощь нескольким тысячам пострадавших, - вспоминала она. - Прежде всего мы отправляли их в душ и дезинфицировали одежду. Наладить нормальную гигиену было нелегко".

Зельма Майер жила в маленькой комнате при больнице; она не вышла замуж, всё свое время посвящала больным и удочерила трех девочек, которых матери оставили после родов. Одна из медсестер рассказывала: "Она жила только больницей. Каждый день вставала в половине шестого утра и оставалась на ногах до поздней ночи, следя за тем, чтобы ничего не упустили в нашей работе".

По утрам Валах обходил палаты с больными, и рядом с ним всегда находилась "швестер" (сестра) Зельма Майер. Он был очень строг, и Зельма вспоминала: "Дисциплина в больнице была суровой: ни одна сестра не могла покинуть здание без письменного разрешения директора. Нередко Валах стоял по утрам рядом с привратником и следил, чтобы не было опоздавших". Рассказывали, что на поясе главного врача всегда висела связка ключей от здания больницы; он сам запирал к ночи все двери, ворота, шкафы и поступал так до последнего своего дня. Но зато посетители больницы с восхищением отмечали "европейский уровень и стиль работы", отличавшие врачей и медсестер "Шаарей цедек".

Моше Валах умер в 1957 году, когда ему исполнилось девяносто лет; его похоронили на территории больницы, которую он создал, и тысячи жителей Иерусалима провожали доктора в последний путь. Зельма ушла на покой, когда ей было за восемьдесят. Ей присвоили звание почетного гражданина Иерусалима; на ее похоронах присутствовали министры, депутаты кнесета, сотни людей; рассказ о жизни Зельмы Майер появился в американском сборнике под названием "Святые наших дней". (В новом районе Иерусалима есть улица имени Сестры Зельмы.)

4

После освобождения Иерусалима военный губернатор города сэр Р. Сторс издал приказ, разрешавший строить только каменные дома для сохранения внешнего облика Святого города - взамен кирпичных и бетонных зданий, которые возводили в годы турецкого правления. (Это правило существует по сей день: новостройки в Иерусалиме полагается облицовывать камнем.) В 1920-е годы возникли в городе еврейские районы - Ромема, Рехавия, Байт ва-Ган и Тальпиот, Бейт га-Керем и Кирьят-Моше, Макор-Хаим, Геула, Сангедрия и другие.

В 1918 году англичане назначили адвоката Гада Фрумкина членом арбитражного суда в Иерусалиме, а через два года он стал единственным судьей-евреем в Верховном суде Палестины и пробыл в этой должности до образования государства Израиль. Из его воспоминаний (1918 год):

"Вскоре после моего назначения на пост мирового судьи, моя жена устроила бал в саду нашего дома на улице Хабашим (Эфиопов). В нем приняли участие сливки еврейского и нееврейского общества города. чиновники, военные и общественные деятели. Помнится, что среди приглашенных в тот вечер был мусульманский кади, греческий и армянский патриархи, мэр города Муса Казем аль-Хусейни.

Вечер удался на славу, так как многие постарались ради его успеха. Военные привезли генератор, установленный на грузовой машине; он освещал все уголки сада, а между кронами деревьев светились разноцветные лампочки. Арабские чиновники сделали нам сюрприз, принеся "дондорме" - сорт мороженого, которое специально приготовил армянин из Старого города, специалист этого дела."

В годы британского мандата в Иерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе существовали еврейские суды для гражданских исков со слушанием дел на трех официальных языках -английском, арабском и иврите. Но в суд часто попадали люди, недавно прибывшие в страну, они не знали ни одного из этих языков, - что было делать? Однажды судили женщину, которая без разрешения торговала на улице овощами. Обвинение прочитали на иврите, а в ответ она стала напевно и монотонно бормотать: выяснилось, что женщина недавно приехала из далекой Бухары и не знала ни одного слова на иврите.

Требовался переводчик, - но где его взять? В суде случайно оказалась женщина, которая приехала из Турции, говорила на языке ладино, а в доме своего мужа усвоила кое-что из диалекта бухарских евреев. Среди публики нашелся молодой человек, незадолго до этого приехавший из Сирии; его родным языком был арабский, но он знал несколько десятков слов на ладино, так как в доме его жены говорили на этом языке. Всё закончилось благополучно: обвиняемая объяснялась на диалекте бухарских евреев, женщина переводила ее на ладино, молодой человек пересказывал с ладино на арабский, переводчик в суде переводил с арабского языка на иврит, и судья смог успешно завершить это дело.

В середине 1920-х годов на иерусалимской улице Невиим (улице Пророков) открылось кафе "Пат", владели которым кондитер Иегуда Пат и его жена Хая. Были в Иерусалиме и другие кафе, более роскошные и более известные, однако скромный и небольшой "Пат" привлекал людей разных сословий и политических взглядов. Это была как бы нейтральная территория, где пили кофе, ели вкусные булочки и вели себя по-джентльменски чиновники британской администрации, командиры Хаганы и Эцеля, писатели и поэты, журналисты газет и люди без постоянного заработка, которых Хая Пат кормила в долг. Отсюда уходили порой на секретные боевые задания и выпивали перед дорогой чашку кофе; бывало и так, что посетители "Пата" последними видели юношей и девушек, которым не суждено было вернуться с задания.

Запах сдобных булочек разносился по окрестностям, и современник свидетельствовал: "Одно из прекрасных мгновений в моей жизни, когда я переступил порог кафе "Пат"." Кафе просуществовало 30 лет, и, закрывая его, "мама Хая" уничтожила книгу с именами должников, чтобы никому не было потом стыдно. (Здание, в котором находилось кафе, снесли в 1970-х годах, и теперь на пересечении улиц Невиим и рав Кук располагается стоянка для автомобилей. В Иерусалиме существует шоссе Пат и перекресток Пат - по имени Яакова Пата, командира Хаганы и двоюродного брата Иегуды Пата.)

Первая асфальтированная улица в Иерусалиме появилась в 1924 году и получила название - улица Короля Георга Пятого. В 1929 году открыли Еврейскую национальную библиотеку на горе Скопус, в 1930-х годах построили здания Еврейского агентства и Союза христианской молодежи (ИМКА), а также Центральный почтамт, больницу Хадаса на горе Скопус и Археологический музей имени Рокфеллера.

5

Этот дом стоит в центре Иерусалима, но найти его не так-то просто. Дом был построен во второй половине девятнадцатого века по заказу богатого арабского землевладельца и предназначался для отдыха его семьи в жаркие летние месяцы. Дом поменял несколько владельцев, и одна из его хозяек описывала "вид из окна на кладбище и на окрестные каменистые холмы, а также на Персидский сад, где молоденькие иерусалимские горничные поджидают своих кавалеров".

С начала 1920-х годов жили в этом доме Анна и Авраам Тихо, приехавшие из Вены. В нижнем этаже здания размещалась глазная клиника, и за пятьдесят лет врачебной практики доктор Тихо принял десятки тысяч больных, сделал тысячи операций, успешно излечивал трахому - одну из распространенных глазных болезней того времени. Очевидец свидетельствовал: "Его клиника была, вероятно, самым оживленным местом встречи Востока и Запада, евреев и арабов, светских и религиозных, богатых и бедных, а зачастую - принцев и нищих". К доктору приезжали отовсюду, даже из Индии и Ирана; одним из его пациентов был эмир Трансиордании Абдалла, которому Тихо подобрал очки.

Доктора Тихо ценили не только за мастерство хирурга, но и за личные качества. Во время арабских беспорядков 1929 года его ударили ножом на иерусалимской улице, и за выздоровление врача молился весь город. На другой день после ранения к Тихо пришел племянник иерусалимского муфтия Хадж Амина аль-Хусейни и сообщил от имени дяди, что тот непричастен к этому преступлению. Доктор Тихо выздоровел и продолжал принимать в клинике арабов и евреев.

Анна Тихо работала старшей сестрой в операционной у мужа. В свободное время она рисовала портреты пациентов, ожидавших в приемной, а также пейзажи Старого города и холмов Иудеи. В их дом приходили по вечерам друзья и засиживались за полночь; там бывали М. Бубер, Г. Шолем, Ш. Агнон, профессора и преподаватели университета. На дне рождения Анны писатель Ш. Агнон сказал: "Наконец-то я понял, почему доктор Тихо из всех областей медицины выбрал лечение глазных болезней. Он стремится вернуть слепым глазам зрение, чтобы каждый мог увидеть чудесные картины его супруги".

Авраам Тихо скончался в 1960 году, а Анна пережила мужа на двадцать лет. Она много работала и создавала последние картины, когда ей было уже за восемьдесят. В 1970 году Анна Тихо стала почетным гражданином Иерусалима, а еще через десять лет - лауреатом Государственной премии Израиля; ее картины висят во многих музеях, о ней говорят, как об одном "из ведущих художников государства за всё время его существования".

Анна Тихо завещала свой дом Иерусалимскому музею. На втором этаже здания висят теперь ее картины, а на первом этаже - небольшое кафе. Столики стоят на террасе и в саду: тихо, покойно, уютно, и нет ощущения, что находишься в ста метрах от шумной и многолюдной улицы. Птицы летают, цветы цветут, прохлада под деревьями; кажется, что хозяева дома отлучились ненадолго, скоро вернутся, зажгут свет в комнатах, и придут к ним гости, чтобы шумное застолье затянулось до полуночи.

Вот вам совет: если окажетесь в Иерусалиме, посетите этот дом, дом Анны и Авраама Тихо - получите удовольствие.

6

Этого человека редко называли по имени - Йосеф, но всегда - Йоселе, с любовью, почтением и восхищением - Йоселе Розенблат. Он родился на Украине в семье кантора, и с девяти лет "хазндл" - "маленький хазан" пел вместе с отцом в синагогах и концертных залах Европы, с восемнадцати лет начал выступать самостоятельно.

В 1912 году Йоселе Розенблат поселился в США, выступал во многих городах, исполняя хасидские мелодии, синагогальную музыку и еврейские народные песни; его голос -редчайший по красоте и диапазону лирический тенор восхищал современников. Большинство канторских мелодий Йоселе Розенблат сочинял сам; его слава была огромной, по всему миру расходились пластинки с записью его голоса. В 1920-е годы его называли самым популярным евреем мира; когда в США провели опрос, чтобы выявить десять знаменитых евреев Америки, Йоселе Розенблат занял среди них первое место.

Он зарабатывал огромные суммы, но часть денег ушла на неудачные коммерческие проекты, а остаток пропал на бирже во время кризиса 1929 года. И тем не менее, Йоселе не шел ни на какие сделки даже за огромные гонорары, если это шло вразрез с его верой. Когда он выходил на сцену - бородатый еврей в ермолке, из зала слышались порой иронические замечания, но лишь только Йоселе начинал петь, все затихали и слушали, как зачарованные.

В 1933 году Йоселе Розенблат приплыл на корабле на съемки еврейского фильма. Он стоял на палубе, читал псалмы и плакал при виде берегов Эрец Исраэль, домов Хайфы, раскинувшихся по холмам, первых лучей солнца из-за горы Кармель. Йоселе снялся в фильме, выступал с концертами по стране, но в один из дней почувствовал недомогание; его привезли в иерусалимскую гостиницу, где он и умер от сердечного приступа.

На похороны пришли тысячи человек, и Йоселе Розенблата похоронили на Масличной горе. За день до этого он неожиданно сказал сыну: "После моей смерти ты обработаешь заново все мои мелодии. Но я не хочу, чтобы в них ощущалось европейское или американское влияние. Хочу, чтобы это была еврейская музыка". Сын ответил ему: "Что ты говоришь, отец? Тебе всего лишь пятьдесят один год". Но Йоселе повторил: "Не забудь, что я сказал", и вскоре умер. (В новом районе Иерусалима есть небольшая улица имени Йосефа-Йоселе Розенблата, и на табличке с ее названием помечено: "Один из величайших канторов нашего времени".)

Амос Оз, писатель: "Иерусалим в двадцатые-сороковые годы, во времена британского мандата, был городом богатой и разнообразной культуры. Это был город крупных предпринимателей, музыкантов, ученых и писателей. Здесь творили Мартин Бубер, Гершом Шолем, Шмуэль Йосеф Агнон и многие другие великие мыслители и деятели искусства. Порой, когда мы шли по улице Бен-Иегуда или по бульвару Бен-Маймон, отец шептал мне: "Вон там идет ученый с мировым именем"."

Писатель Шмуэль Агнон стал нобелевским лауреатом по литературе в 1966 году и на церемонии вручения премии сказал среди прочего: "Мои книги взошли в пламени на небо во время пожара, когда сгорел мой дом в Германии. После того, как всё мое достояние стало добычей огня, Бог вразумил меня вернуться в Иерусалим. И милостью Иерусалима мне дано было написать всё, что Бог вложил в мое сердце и перо".

Из иерусалимских писем Ш. Агнона к его жене:

1924 год: "Главное, я хотел бы заиметь комнату в Старом городе, так как меня тянет к святым местам. На этой неделе я зашел в один дом у Шхемских ворот, и как только назвал себя, тут же подскочила женщина, мать двоих детей, и попросила автограф. Не находя моей книги, кому-то одолженной, она взяла Библию и протянула мне: "Напишите здесь". Я ей сказал: "Сударыня, эту книгу написал не я"."

1925 год: "Знай же, что сегодня у нас, жителей Иерусалима, праздник Пурим, весь город полон масок, все улицы волнуются, бурлят и полны веселья. Каждое мгновение, что я не провожу на улице, - невосполнимая потеря. Как прекрасен Иерусалим в своем веселии!.."

1925 год: "Эстерляйн, да продлятся твои годы, пиши мне о душевном, о самом сокровенном, пиши мне обо всем. Ты пойми: бывают дни и ночи, когда я мог бы пешком прибежать к тебе! Если ты не пришлешь свою карточку, то все следующие послания к тебе я буду заполнять такими словами: "Пришли мне свою карточку! Карточку свою пришли мне! Мне пришли свою карточку! Свою карточку пришли мне!"."

Из записных книжек Ш. Агнона: "Не всё, что думают, следует говорить. И не всё, что говорят, следует записывать. И не всё, что записано, следует печатать." - "Всевышнего обмануть невозможно. Люди же обманывать себя не дают. Получается так, что обмануть некого, кроме самого себя. Но стоит ли ради этого так стараться?.." - "Ненавижу врага моего, ибо он повинен в этом скверном моем свойстве: ненавидеть врага своего." - "И снова весь мир радуется, ибо в нем пребываем мы".

7

30 марта 1936 года - в присутствии многочисленных гостей - верховный комиссар торжественно открыл в Иерусалиме Палестинскую радиовещательную службу, чтобы противопоставить ее антибританским передачам из фашистской Италии, а также подпольным еврейским радиостанциям, которые вели сионистскую пропаганду.

Первая передача Палестинского радио началась со слов "Говорит Иерусалим" на английском языке, а затем на арабском и иврите. Еврей-современник свидетельствовал: "Люди плакали, дети не пошли в школу, кафе и магазины бесплатно угощали вином и кофе. Толпы собирались на улицах; владельцы радиоприемников открывали окна, чтобы всем было слышно".

Новая радиовещательная служба называлась на иврите "Кол Иерушалаим" - "Голос Иерусалима", и после первой же передачи начались неприятности. Муфтий Хадж Амин аль-Хусейни заявил протест по поводу того, что дикторы "осмелились" произносить на иврите слова "Эрец Исраэль". О том же сообщали с возмущением арабские газеты: "Чужому языку дали место в чисто мусульманской стране." - "Это название (Эрец Исраэль) оставляет шрамы на сердцах арабов, так что многие из них чуть не разбили свои радиоприемники."

Британские чиновники пошли на уступки и приказали еврейским дикторам взамен наименования "Эрец Исраэль" произносить "Палестина, алеф-йод" (первые буквы слов "Эрец Исраэль"). Но дикторы нашли способы обходить этот приказ; они говорили "Эрец, в Эрец, из Эрец", и все понимали, о чем идет речь. "Га-Тиква" была под запретом на радио, и ведущие программ ставили отрывки из чешской народной песни, музыка которой напоминала сионистский гимн. Однажды техник "случайно" пустил в эфир "Га-Тикву" - взамен британского гимна; в другой раз, когда англичане искали в Ягуре оружие, диктор сообщил радиослушателям: "Для вас прозвучит песня "Мы отсюда не сдвинемся", сочиненная в кибуце Ягур".

В 1948 году, после образования государства, Палестинское радио переименовали в "Кол Исраэль" - "Голос Израиля" (регулярное радиовещание на русском языке началось в 1964 году).

"Магендавид адом" ("Красный щит Давида") - общество по оказанию неотложной медицинской помощи; впервые предложил это название Моше Арленгер, глазной врач в Швейцарии. "Магендавид адом" появился в Эрец Исраэль в 1918 году; в Иерусалиме открылась больница с еврейскими врачами и сестрами, чтобы создать больным и раненым "национальную атмосферу". Первый "Магендавид адом" прекратил существование через несколько лет, а в 1930 году был создан вновь и существует по сей день. Его эмблему - красную шестиконечную звезду на белом фоне - можно увидеть на машинах скорой помощи в городах и поселениях Израиля.

***

Писатель Артур Кестлер, автор знаменитого романа "Тьма в полдень", несколько раз приезжал на эту землю и оставил впечатления об Иерусалиме конца 1920-х годов: "Иерусалимская меланхолия - местная болезнь, и источник ее в одновременном воздействии трагической красоты и надчеловеческой атмосферы города. Это пронзительная и гордая красота. Дух Божий витает над камнями, видевшими больше убийств, изнасилований и ограблений, чем в любом другом месте мира. Жители Иерусалима отравлены святостью. Никогда еще я не был так близок к божественности и так от нее далек".

***

Одним из духовных лидеров ортодоксального еврейства Эрец Исраэль был раввин Авраам Карелиц (известный под именем Хазон Иш, "Видение человека" - по названию его 22-томного труда). Он непримиримо относился к сионизму и не признавал Верховный раввинат; тех же взглядов придерживался иерусалимский раввин Йосеф Хаим Зонненфельд. Противники сионизма утверждали, что без "Божественного вмешательства" нельзя изменить судьбу народа: "Избавление придет от Господа, Который пошлет Мессию, чтобы привести нас на Святую Землю. Мы не желаем свободы от человека, кем бы он ни был, а хотим ее от Всевышнего".

В 1935 году последователи рава Зонненфельда основали в Иерусалиме ультраортодоксальную общину "Нетурей карта", чтобы быть "свободными от влияния современного духа с его ложными идеями" ("нетурей карта" в переводе с арамейского языка - "стражи города"). Члены этой общины считают, что существование светского Израиля противоречит еврейской религии, а потому не признают государство и его учреждения, не голосуют на выборах и не принимают израильское гражданство. Праздник Дня независимости страны для "Нетурей карта" траурная дата; к концу двадцатого века их община насчитывала не более тысячи человек.