Приложение V Местоположение и древность эллинского Илиона (Профессор Махаффи)

Приложение V

Местоположение и древность эллинского Илиона

(Профессор Махаффи)

Доктор Шлиман обратился ко мне с просьбой перепечатать эту статью как приложение к его новой книге об Илионе. Фактически это ответ на атаку, которую предпринял профессор Джебб на приложение, которое я опубликовал в предыдущем «Илионе», – атаку, которая сначала появилась анонимно в «Эдинбург ревью». Затем она была перепечатана с некоторыми изменениями для читателей «Хелленик джорнэл» автором и одним из редакторов этого журнала. Молчаливая отсылка к моему первоначальному приложению была столь очевидна, что не требовала доказательства, и я послал этот ответ в журнал. С того времени Брентано опубликовал новую брошюру на ту же тему и г-н Джебб – новую статью в «Хелленик джорнэл» (Hellenic Journal. Vol. 8. № 2. P. 203.) с ответом на мой ответ. Ему кажется, что я потребовал этого второго ответа. Я же остаюсь в полнейшем неведении на этот счет, хотя он зовет это «требование» почему-то «официальным». Я не собираюсь ничего добавлять к своей статье, я дописал лишь несколько примечаний, относящихся к его последнему ответу в «Хелленик джорнэл» (III. 204), чтобы показать, что он не опроверг мои аргументы.

В связи с раскопками доктора Шлимана в Трое встает интересный исторический вопрос, а именно: когда в действительности был основан исторический Илион? И ответ на этот вопрос предполагает другой, также достаточно интересный: находился ли исторический Илион на месте доисторической Трои?

Если его основание относится к недавнему, историческому времени, тогда можно сомневаться в отождествлении этих двух городов, и, следовательно, древние исследователи, которые отрицали это единство, отрицали также и древность Илиона. Таким образом, я предлагаю так кратко, как только возможно, рассмотреть факты в свете недавних дискуссий и прошу позволения ради краткости в данной статье именовать героический город Троей, а исторический – Илионом без дальнейших уточнений.

Доктор Шлиман и я независимо пришли к одному ответу на второй из поставленных вопросов. Его привели данные раскопок – а меня критический анализ исторических свидетельств древних – к тому, чтобы считать два города идентичными; и если мы перейдем от этого к дальнейшим выводам, то предполагаемое основание Илиона в историческое время на новом месте следует считать неправдой, и вполне возможно, что древнейший Илион наследовал и место, и традиции позднейшей Трои без какого-либо значительного перерыва. Таково было общее мнение в ходе всей греческой истории, пока один очень ученый человек, Деметрий из Скепсиса, не решил разрушить притязания илионцев, разбогатевших и возгордившихся от милостей Лисимаха, на героическую древность. Заключения Деметрия были приняты и пропагандировались Страбоном и, таким образом, завоевали некоторую популярность среди древних ученых. Однако большинство критиков наших дней, и прежде всего Георг Грот, наш основной исторический авторитет, признали, что теория Деметрия была не только новомодной и парадоксальной, но и не была основана ни на каких реальных и прочных данных. Таким образом, эта теория, опровергнутая критической проницательностью Грота, получила смертельный удар от раскопок доктора Шлимана. Любой, кто знаком хотя бы с элементарными принципами археологии, теперь уверен, что место, где находился Илион, было заселено в героические и доисторические времена, как ясно свидетельствуют культурные слои за многие века. Поскольку в Троаде нет никакого другого города, который предоставлял бы хоть малейшее свидетельство подобного рода, то положение, что Троя и Илион занимали одно и то же место, установлено так же прочно, как что угодно в древней истории.

В связи с этим интересно, почему Деметрий так старался опровергнуть общепринятое мнение, и как доктор Шлиман, так и я полагаем, что это можно приписать педантской ревности со стороны этого автора: будучи сам уроженцем Скепсиса и стараясь заставить людей поверить, что Эней был героем – правителем этого города, он решил опровергнуть притязания своих соперников-илионцев на ту же честь. Конечно, было бы смешно говорить, что Деметрий нарочно выбрал неверное место для Трои, «не желая принять притязание, с которым его критический ум втайне соглашался». Такое глупенькое «психологическое» объяснение (которое нам приписывает доктор Джебб) отнюдь не входило в наши доводы[574]. Мы только считаем (и разве у нас нет на этот счет обширных доказательств?), что завистливый педант мог уговорить себя встать на сторону ложной гипотезы и мог так убедить себя в ней, что стал совершенно серьезно принимать ее на веру.

Возможно, это чувство в Деметрии было разожжено соперничеством Илиона и Скепсиса за то, чтобы считаться резиденцией династии Энея. Его единственным позитивным доказательством (насколько нам известно) в притязании на такую честь для Скепсиса был очень слабый довод, а именно то, что Скепсис находился на полдороге между областью, приписанной Энею в «Илиаде», и Лирнессом, куда он бежал, когда его преследовал Ахилл (см.: Страбон. XIII. С. 607). Такой шаткий аргумент мог возыметь силу, только если бы притязания Илиона были опровергнуты. Зачем же Гомер пророчествовал:

Будет отныне Эней над троянами царствовать мощно,

Он и сыны от сынов, имущие поздно родиться[575].

Конечно, из этого пассажа следовал очевидный вывод: Эней царствовал в Трое[576], и Страбон говорит нам, что в основном так и считалось (хотя г-н Джебб думает, что это объяснение неестественно, и полагает, что отсутствие названия Троя говорит о смене резиденции). Об этом говорили различные дошедшие до нас легенды. Так, Дионисий Галикарнасский (Римские древности. I. 53) говорит о легендах, утверждавших, что Эней из Италии вернулся в Трою и царствовал там, оставив свое царство сыну Асканию – легенда, основанная на гомеровском пророчестве. Есть и другие рассказы (на которые намекает Гомер), что Эней нарушил верность Приаму и тем самым спас свою собственную партию в городе. Против этих легенд и почитания Энея в Илионе как героя Деметрий должен был найти свои аргументы, если хотел спасти мифический ореол Скепсиса. Каковы были его аргументы и как он убедил Страбона и даже некоторых современных ученых принять его теорию?

Я с самого начала должен подчеркнуть важное различие, пренебрежение которым должно подорвать любой довод в споре на эту тему; однако это различие достаточно очевидно и понятно. Когда мы говорим о «разрушении Трои», мы должны задаться двумя вопросами: 1) было ли оно полным и 2) было ли оно окончательным? Оба случая были бы достаточно исключительными, поскольку разрушить какой-либо город полностью – работа, требующая немалых усилий и упорства. Но даже если греческий город-государство оказывался полностью разрушенным, то, как только враг уходил, его место тут же оказывалось занято беженцами, так что в истории едва ли есть примеры, когда даже полное разрушение оказалось бы окончательным. Это было достигнуто в случае с Сибарисом посредством того, что а) течение реки было повернуто так, что она протекала над разрушенными зданиями, б) те, кто снова собирался поселиться на этом месте, были торжественно прокляты или в) в случае с Мантинеей – переселением жителей. Сторонники Деметрия знали и понимали это различие очень хорошо. Они почувствовали себя обязанными говорить о ненормальном разрушении города. Так, Страбон говорит, что «все окрестные города были опустошены, хотя и не совсем разрушены», но Троя, добавляет он, была не только разрушена «дотла», но и буквально каждый атом ее был унесен для строительства в других местах – любопытное свидетельство того, как Деметрий (авторитет Страбона) пытался ответить на очевидное возражение: место, куда он помещал Трою, не имеет никаких следов древностей. Отсюда и первое недоказанное положение. Даже сторонники этой теории считали его настолько слабым, что добавили другое. Согласно Страбону: «И позднейшие писатели согласно признают полное разрушение города, среди них и оратор Ликург (следует цитата)». Предполагают, пишет он, что это место было оставлено из-за того, что считалось зловещим, или потому, что Агамемнон наложил на него проклятие. «Позднейшие писатели» – это, конечно, не послегомеровские авторы вообще, как некоторые предпочитают это понимать, но партия Деметрия, в рядах которой среди более старых авторов находился и оратор Ликург[577]. Совершенно очевидно, что он был единственным более старым автором, говорившим об окончательном разрушении Трои греками.

Таким образом, мы вправе сказать, что нет никаких данных, доказывающих существование у исторических греков прочной веры в то, что Троя была окончательно разрушена. Некоторые старые авторы, такие как Платон, Исократ и Ксенофонт, судя по всему, полагали, что она была полностью разрушена греками, но никто, кроме Ликурга, никогда не утверждал, что она перестала быть обитаемой. К весомости аргументов Ликурга мы еще вернемся.

Но это еще не все. Можно ли утверждать, что среди исторических греков бытовало убеждение, что разрушение Трои было полным, если не окончательным? Действительно, Эсхил, Еврипид и их латинские подражатели изображают разрушение Трои «почти так же, как иудейские пророки изображают опустошение Тира». Однако не было ли в этом поэтической вольности и представляют ли они неколебимую традицию на этот счет? Отнюдь нет. Что же говорит Страбон – тот самый Страбон, которого сторонники Деметрия считают таким важным и достойным доверия автором? «Однако легенды об Энее, которые теперь в ходу (?? ????? ???є??), не согласуются с упомянутым мною сообщением об основателях Скепсиса. Согласно этим легендам, Эней пережил войну вследствие своей вражды к Приаму:

…гнев он всегдашний питал на Приама:

Ибо храбрейшему старец ему не оказывал чести,

(Ил. XIII. 460)

а правившие вместе с ним сыновья Антенора и сам Антенор спаслись благодаря гостеприимству, оказанному Менелаю в доме Антенора. Действительно, Софокл говорит в «Разрушении Илиона»[578], что перед дверью дома Антенора была повешена леопардовая шкура в знак того, что этот дом не должно разрушать». Затем Страбон говорит о далеких блужданиях героев. «Однако Гомер, по-видимому, расходится с обеими этими версиями, а также и с упомянутым выше преданием об основателях Скепсиса. Поэт ясно указывает, что Эней остался в Трое и после гибели рода Приама наследовал царскую власть, передав ее в наследство сыновьям своих сыновей». Как же легенду о полном, не говоря уже об окончательном, разрушении Трои можно называть неколебимой перед лицом столь известного авторитета? Гомер не был «неколебимым» в этом пункте, Софокл, самый гомеровский из всех трагиков, – тоже. Полигнот в своих знаменитых картинах в дельфийской Лесхе[579]* проиллюстрировал точку зрения Софокла на эту легенду, и его картины были известны всем посетителям[580]*. Они свидетельствовали о неполном разрушении, за которым последовало (согласно той же «Илиаде») повторное заселение городища и восстановление троянской монархии[581].

Таким образом, с самого начала к легенде о взятии Трои существовало важное дополнение – или, как я допускаю, вариант, – который утверждал, что после ее захвата городище не осталось пустым, но было заселено родом Энея. Софокл даже предполагает, что и разрушение не было полным. И именно поэтому никто в ходе первых столетий греческой истории не собирался отрицать претензий Илиона на то, чтобы быть Троей греческой поэзии. Именно такова была действительная причина того, что Страбон, обладая всеми точными сведениями, не говорит о том, что эту претензию поддерживает какой– либо другой писатель, кроме Гелланика. Все остальные считали это само собой разумеющимся.

Теперь отложим легенду о неполном разрушении и постараемся доказать возможность, что местоположение города осталось неизменным. Это также поддерживают многие важные свидетели. Ксеркс посещал это место и восхищался его знаменитыми реликвиями так, что это не оставляет никаких сомнений, какое мнение на этот счет существовало среди его греческих подданных. Слова Геродота не оставляют никаких сомнений в том, что он также разделял это мнение. Миндар[582]* показывает наличие того же мнения, как и Александр Великий. Историки, которые сообщают об этих визитах, никогда не выражают никакого сомнения или скептицизма и, таким образом, являются независимыми свидетелями. Зачем еще нужны дополнительные доказательства? Когда никто и не думал сомневаться, никому не приходило в голову утверждать. Лучший современный специалист по свидетельствам греческих историков, Георг Грот, говорит как об очевидном, что это было общее мнение во всем греческом мире. Лучший специалист по римским авторам, Л. Фридлендер, позитивно это утверждает, и на фоне теории Страбона это было общее мнение и во всем римском мире[583].

Весьма характерно для поведения Деметрия, что он прошел мимо весомых исторических доказательств, основанных на поведении и на согласии ведущих общественных деятелей древности, и решил напасть на утверждения писателя, компилятора местных легенд, который, будучи непосредственно знаком с Илионом, записал сохранившиеся там легенды в своей «Тройке» и, таким образом, дал теории об отождествлении Трои с Илионом формальную поддержку. Мы не знаем, говорил ли он только о частичном разрушении; скорее всего, это так и было. Но случилось так, что сама тема, затронутая этим писателем – Геллаником, – вынудила его вступить в противоречие с теориями Деметрия, и поэтому его следовало опровергать. Говорили, что он был слишком пристрастен в пользу илионцев. Конечно, если человек собирает местные легенды, то у него вряд ли что получится, если он не найдет общий язык с местными жителями. Несомненно, он полностью записал без каких-либо перемен или скептического критицизма то, что они говорили. Возможно, о Скепсисе он не сказал ничего. Нет никаких дальнейших данных о том, что он оказывал кому-то особое предпочтение. Очевидно, что основное доказательство со стороны илионцев, помимо глубокой древности их храма Афины Илионской, состояло в ежегодном паломничестве локрийских дев, которых посылали для искупления преступления Аякса[584]*. Страбон и Деметрий возражают, что эта легенда не гомеровская. Но она по меньшей мере такая же древняя, как и древнейшие киклические поэты[585]*. Ежегодное посольство этих девушек должно было быть следствием какого-то несчастья, постигшего Локры, и проводиться по приказанию какого-то древнего оракула. Утверждение Страбона, что его не было до персидского господства[586], маловероятно и не подтверждается доказательствами, и, если даже принять его, оно доказывает, что уже в эту эпоху этот храм был всеми признан как храм гомеровской Афины.

Таким образом, это опровержение Гелланика было очень слабым, и поскольку авторитет Гелланика как древнего и достойного доверия автора имеет фундаментальное значение в данном вопросе, то наше внимание привлекают современные атаки на его достоверность. Мы можем отвергнуть свидетельства Гелланика или на общих основаниях, поскольку он был некритичным логографом[587]*, или на частных – поскольку известно, что он давал недостоверную информацию в других случаях, там, где мы можем проверить его достоверность. Первая причина сама по себе слаба и недостаточна, поскольку, хотя, может быть, Гелланик и не мог со всей проницательностью критиковать имевшиеся у него материалы, он тем не менее мог быть честным и аккуратным собирателем легенд, а это все, что в данном случае нам нужно. Но это, по крайней мере, мы можем за ним признать – по той веской и убедительной причине, что один из самых суровых критиков логографов, Дионисий Галикарнасский, хотя с презрением говорит о них как классе, постоянно ссылается именно на этого автора, Гелланика, как на авторитет по части местных легенд. Так, в первой книге своих «Римских древностей» он цитирует Гелланика по меньшей мере четыре раза, один раз без замечаний, один раз (с. 35) не соглашаясь с ним, хотя и без неуважения. Но остальные случаи более важны. Он говорит (с. 38): «Самая достоверная из всех легенд о бегстве Энея, которую из древних историков признает Гелланик, такова». В другом пассаже (с. 22) он обобщает легенды о переселении сикулов на Сицилию, как их рассказывают «достойные доверия» авторы. Кто же эти авторы: Гелланик, Филист, Антиох и Фукидид Это показывает, что Дионисий во всяком случае уважал авторитет Гелланика и, таким образом, в этом частном случае вступал в противоречие со своим общим презрением к логографам[588]. Не должно нас удивлять и то, что даже сам Фукидид, который никогда не цитирует других авторов, выбрал одного Гелланика, чтобы покритиковать его хронологию. Эта одиночная цитата явно свидетельствует о важности Гелланика как автора. Такой спорщик, как г-н Джебб, конечно, вправе изобразить удивление на такой аргумент. Однако я с уверенностью предлагаю его тем, кто хочет знать правду. Очень серьезный автор, который, как правило, ни на кого не ссылается, выделяет одного писателя и говорит, что этот человек, писавший о той же самой эпохе, не вполне точен. Из того, что я знаю о привычках древних историков, следует предположить, что такое одиночное упоминание делается именно из-за важности этого писателя, а зачастую и потому, что автор копирует его.

Однако разве нет отдельных случаев, где можно показать, что Гелланик неточен и недостоин доверия? Это второй пункт аргументации. Конечно, такие случаи есть. Страбон уверяет, что он ошибся, предполагая, что старые, но никому не известные города в Этолии, такие как Олен и Пилена[589]*, все еще существуют, никем не потревоженные, и что весь его рассказ отмечен «величайшей небрежностью» (?????????). Может быть, это и правда, однако разве незнание этолийской географии хоть как-то доказывает его неточность относительно Трои? С тем же успехом можно использовать тот же аргумент и по отношению к его критику Страбону. Достаточно легко пустить в него его собственную стрелу. В своем рассказе об Арголиде Страбон говорит о Микенах, чьи руины тогда, как и теперь, были одними из самых замечательных в Греции. Что же наш ученый и точный Страбон, чей авторитет столь велик среди современных последователей Деметрия, говорит о Микенах? «В позднейшие времена (и в этом он тоже был не прав!)[590] Микены были до основания разрушены аргивянами, так что теперь не найти даже следов города микенцев» – ???? ??? ???’ ????? ?????????? ???? M???????? ??????![591] (VIII. C. 372. – Пер.). Здесь он употребляет почти те же слова, что были им сказаны по поводу его воображаемого месторасположения Трои – и по отношению к великим и знаменитым руинам Греции, не о каком– нибудь Олене или Пиленах, но о царственных Микенах! Таким образом, аргумент, что автору вообще не следует верить, если он не прав или недостоин доверия в каком-нибудь одном пункте, можно с таким же правом приложить и к самому Страбону. И однако, те, кто нападает на этом основании на Гелланика, восхваляют ученость и точность Страбона как находящиеся вне всяких подозрений.

Теперь обратимся к противоположной стороне спора и, достаточно защитив Гелланика, который утверждал, что Троя стала Илионом, не изменив своего местоположения, рассмотрим единственного достоверного древнего свидетеля со стороны Деметрия – оратора Ликурга. Он ясно говорит, что Троя после ее полного разрушения остается необитаемой вплоть до его времени. Должно ли это утверждение перевесить согласие всех авторов с другой стороны? Разве не является общеизвестным фактом, что аттические ораторы проявляли значительные вольности в своих исторических отсылках? Действительно, говорят, что Ликург был человеком, сведущим в древних легендах, и, скорее всего, был представителем наиболее обоснованного в его время мнения по данному вопросу. Однако насколько позволяют нам сказать наши положительные данные, он скорее больше знал произведения трагиков и на него произвели столь сильное впечатление такие пьесы, как «Гекуба» или «Троян ки», что он, естественно, в самых сильных выражениях должен был говорить о разрушении Трои. Возможно, он позволил себе просто риторическое преувеличение, которое могло цитироваться всерьез только из-за недостатка доводов на стороне Деметрия[592]. Мне кажется, что слова Ликурга стоят в одном ряду с описанием у Лукана визита Цезаря на опустошенное городище Трои, которое настолько откровенно продиктовано воображением, что мало кто осмеливается цитировать его как достоверное свидетельство.

Однако недавно утверждение Ликурга получило поддержку посредством довольно остроумного аргумента, который заслуживает рассмотрения. Утверждали, что данная речь была произнесена вскоре после битвы при Гранике и что тогда Илион только что был «впечатляющим образом расширен» (впоследствии г-н Джебб «обнаружил», что эта его формулировка не предполагает строительства новых зданий!) Александром, провозглашен городом свободным от податей и т. п., так что вопрос о положении Трои стоял в то время на переднем плане. Это дает (как нам говорят) особый смысл утверждению Ликурга и делает невозможным, чтобы его слова были случайными. В моем приложении к «Илиону» Шлимана я принял эту интерпретацию данных об Александре и Илионе, однако теперь я признаюсь, что ошибался. В этом случае достаточно очевидно, что Александр только делал обещания и давал распоряжения; даже после своего полного успеха он все еще только давал обещания, которые осуществились только тогда, когда за дело взялся Лисимах. Страбон имел в виду то, что (как он думал) Август старался близко подражать Александру, и поэтому он выделяет предмет, который в то время не имел реальной важности. Однако очевидно, что мы переводим простые обещания Александра в факты. Процитируем следующее (Страбон. XIII. С. 593): первые свои обещания Александр сделал, переправившись в Азию, – «впоследствии же после разгрома персов он отправил туда благосклонное послание, обещая построить великий город, сделать храм знаменитым и учредить священные игры». Эти слова явно создают впечатление, что Александр извинялся перед илионцами за то, что не выполнил свои предыдущие обещания. Конечно, о простых обещаниях юного царя говорили мало в свете тех гигантских событий, которые охватили тогда весь мир. Однако илионцы помнили о них и вынудили Лисимаха их исполнить. Впоследствии, с помощью биографов Александра сцена жертвоприношения стала хорошо известна. Совпадение во времени между речью Аикурга и обещаниями Александра не имеет никакой исторической важности. Ибо торжественное жертвоприношение Александра Афине Илионской было традиционным жестом, который так часто повторяли греческие полководцы, что он не должен был привлечь к себе никакого особого внимания. Признание Илиона как действительного места, где находилась Троя, конечно, могло быть «политическим и некритическим», однако оно доказывает – если что– нибудь может это доказать, – что общая традиция была не та, что выражена в речи Аикурга, но та, которую Ксеркс и Миндар освятили своими торжественными актами и которую, как мы знаем, еще никто доселе не отрицал.

Есть еще один момент, который требует комментария и по поводу которого до сих пор почти не было несогласия. «Около 190 г. до н. э. Деметрий из Скепсиса, – пишет г-н Джебб (Хелленик джорнэл. Т. 2. С. 26), – тогда еще мальчик, запомнил, что Илион находился в состоянии упадка. Это было заброшенное место, на домах не было даже черепичных крыш. Нет ни малейших причин сомневаться в этом» и т. д. Он полагает, что пренебрежение Селевкидов после смерти Лисимаха и вторжения галлов являются достаточным объяснением того, что великие начинания Лисимаха были доведены до такого состояния. Г-н Грот думает иначе, и его так удивляет это личное заявление Деметрия (в котором он не сомневается), что он предлагает даже поменять местами некоторые фразы в тексте Страбона и применить к Александрии Троаде те огромные размеры и величие, которые, как здесь сказано, Аисимах даровал Илиону. Однако я думаю, что те факты, о которых ясно говорит сам профессор Джебб, ведут к другому заключению. Несомненно, Илион в ходе большей части исторического периода был очень незначительным городом, но этот момент, на котором г-н Джебб так часто настаивает, важен только для тех, кто защищает теорию Деметрия. Однако два факта, относящиеся к III веку до н. э. и ко второй его части, показывают, что, став один раз городом, Илион сохранял определенное положение. Около 228 года до н. э. какие-то галлы – наемники Аттала – осаждали Илион, однако были отбиты с помощью 4000 человек из Александрии. Это показывает, что он не только не был необитаем, но был городом, имевшим гарнизон и защитные сооружения. Надпись, обнаруженная на Гиссарлыке и относящаяся к той же эпохе, возможно к концу III века, показывает, что Илион был главой федеральной лиги окружавших его греческих городов (Jebb. Op. cit. P. 24). Около 189 года до н. э. начинаются римские милости. Спрашиваю, возможно ли, чтобы город, бывший главой лиги городов, которая выстояла осаду в 228 году до н. э., оказался бы в разрухе и развалинах между этой датой и 190 годом до н. э.?[593] Мне это кажется весьма маловероятным, и я могу лишь подозревать, что Деметрий, говоря о великих милостях римлян и быстром подъеме города, просто основывался на своем воображении, говоря о жалком месте, которое римляне решили почтить.

Моя оценка Деметрия заставляет относиться с большим подозрением к рассказам о его воспоминаниях и сомневаться, действительно ли Илион находился в таком плачевном состоянии в конце III века до н. э. Другой выход из этого положения, предложенный г-ном Гротом, мне кажется довольно трудно принять. Но здесь мы ступаем на весьма нетвердую почву и имеем дело просто с предположениями.

Мне остается кратко обобщить ту точку зрения, которую я поддерживаю в соответствии с текстом доктора Шлимана и приложением на эту тему.

1. Мнение, что Троя была полностью разрушена, хотя и было почти всеобщим, особенно после того, что писали трагические поэты, не составляло всей троянской легенды. Были также тра– диции о частичном сохранении Трои благодаря тому, что в городе существовала греческая партия.

2. Мнение, что с тех пор это место оставалось заброшенным, не было частью легенды и не было необходимым следствием даже для тех, кто считал, что разрушение было полным.

3. Вывод, что Троя выжила под властью рода Энея, который явственно напрашивался на основании «Илиады», стал, таким образом, широко распространенным, и даже Страбон говорил об этом как об общем мнении.

4. У нас нет сведений о том, что претензии исторического Илиона на то, что он находится на месте гомеровской Трои, опровергались каким-либо другим писателем, помимо Деметрия (около 160 до н. э.), за исключением оратора Ликурга: остальные наши данные перевешивают его утверждение.

5. Эти претензии были поддержаны еще в древности торжественными жертвоприношениями Афине Илионской, совершенными Ксерксом (480 до н. э.), Миндаром, Александром Великим и другими полководцами, а также тем, что говорят и подразумевают Геродот, Феофраст, Дикеарх и другие[594].

6. В частности, Гелланик, древний и уважаемый автор, которого даже критичный Дионисий цитирует как авторитет, сообщает местные предания илионцев, которые исходили не только от древних храмов и реликвий, но и от древних обычаев, основанных на несомненной вере в историческую преемственность легендарной Трои и Илиона.

7. Есть некоторые данные, что Деметрий питал личную враждебность к претензиям илионцев 1) потому что Илион внезапно поднялся и, пользуясь поддержкой от милостей царей, начиная с Лисимаха, вел себя оскорбительно по отношению к другим городам Троады. И разумеется, он был враждебен 2) потому что претензии Скепсиса на то, что его якобы основал Эней, которые поддерживал Деметрий, были бы уничтожены.

8. У нас нет данных о повторном основании Илиона в историческое время; случайная догадка Деметрия о том, что это произошло в лидийскую эпоху, – это просто самая поздняя дата, к которой он осмелился отнести это событие, поскольку в эпоху Ксеркса город уже был старым и всеми признанным.

9. Можно сказать, что «открытия доктора Шлимана дали окончательное доказательство тому положению, которое я защищаю», и дают уверенность в том, что исторический Илион находился на месте древнего города и был наследником традиций многих предшествующих веков.

Рецензируя трактат бедного Брентано в «Академи», я сказал (в качестве доброй шутки), что совершенно бессмысленно критиковать Гелланика или Деметрия, поскольку работы обоих утрачены, и я считаю, что спорить о таком вопросе – занятие для педантов. Конечно, в этом можно обвинить и меня, и я действительно виноват, что занялся подобными глупостями. Однако есть некий логический интерес в том, чтобы опровергнуть аргумент a priori, основанный чисто на рассуждении, противопоставляя ему противоположный такой же. Думаю, что я показал, что есть более веские основания считать, что Гелланик – достойный доверия автор, а Деметрий доверия не достоин, чем наоборот, как считает г-н Джебб, и на основании тех же самых текстов, но я не могу надеяться его убедить. И это именно потому, что у нас недостаточно данных, чтобы преодолеть такое упорное сопротивление. Г-н Джебб говорит, что у нас есть «множество данных» по поводу общей достоверности текстов, которые пересказывают другие авторы, и они, как он считает, вполне достаточны. Он добавляет, что «древние цитаты из Гелланика занимают двадцать четыре большие страницы в издании Мюллера». Возможно, он не ожидал, что читатели станут проверять его утверждение или задаваться вопросом о его значении. Значит ли слово цитаты действительно цитаты из Гелланика или просто пересказы того, что он говорит? Значит ли двадцать четыре большие страницы страницы большого размера или страницы, содержащие много букв? Что касается первого, я могу сообщить читателю, что на всех этих двадцати четырех страницах нет и десяти строк, которые были бы дословной цитатой. Остальное – туманные упоминания или пересказ фактов, сообщенных Геллаником. Вот вам и «множество данных» о Гелланике. «Множество данных» о Деметрии выглядят еще более странно. Нам ни слова не говорят о том, сколько от него сохранилось строк или слов. Но «один немец даже написал специальную работу по Деметрию»! В ожидании более подробного рассказа об этой «работе» я хочу спросить: разве неизвестно, что многие германские филологи предпочтут написать работу об авторе, сочинения которого безвозвратно утеряны, нежели об авторе, который до нас дошел? Но утверждать такое как доказательство того, что мы много знаем о Деметрии?!

Однако, несмотря на все эти трудности, наш профессор говорит (с. 203), что его мнение, будто в общем и целом древние не верили в претензии Илиона, «пользуется всеобщей поддержкой ученых, которые специально занимались этим вопросом».

В последнем номере «Джорнэл» (Т. 4. № 1. С. 155) он также пишет: «Интеллигенция древности решительно отвергала – как я уже доказал в этом журнале – гомеровские претензии исторического Илиона».

Я не могу закончить без прямого ответа на такие утверждения. Что касается первого: среди множества ученых, которые утверждали и продолжают утверждать, что претензии Илиона поддерживались древними вплоть до эпохи Деметрия, я выберу лишь двух великих авторитетов, на которых г-н Джебб мог бы сослаться: Грота в прошлом поколении и Фридлендера в нынешнем. Оба они решили этот вопрос еще до того, как их решение получило поразительное подтверждение благодаря раскопкам доктора Шлимана. И решили они не в пользу г-на Джебба. Фридлендер все еще может оценить любые вновь полученные новые данные. В последнем издании своей книги, содержащем тщательный пересмотр этого вопроса, он решительно придерживается своей прежней точки зрения – а именно что даже после того, как Деметрий и Страбон обнародовали свою новую теорию, она не получила какой-либо поддержки от общественного мнения.

Что касается второго утверждения, то я могу только добавить, что «интеллигенция древности» г-на Джебба включает:

Деметрия из Скепсиса, Страбона, каких-то ученых господ и дам из Александрии, оратора Ликурга и поэта Лукана. Она исключает: греков, которые сопровождали Ксеркса и давали ему советы; греков того времени, когда были установлены локрийские жертвоприношения; Геродота, Гелланика, греков в свите Миндара, Ксенофонта, греков в свите Александра Великого, диадохов, римлян как до, так и после Страбона, Тацита и т. д., и т. д.

Однако вряд ли мы можем надеяться, что эти доводы, какими бы сильными они ни были, закроют этот долгий и ожесточенный спор.

Д.П. Махаффи

Данный текст является ознакомительным фрагментом.