XVI. Вильгельм Завоеватель

XVI. Вильгельм Завоеватель

Затем в его деревянном доме с льняными парусами плывет она,

королева, через роковые зловещие моря.

А. Ф.

Вместо детального рассмотрения периода английского правления Вильгельма, который продолжался двадцать один год, отметим его основные черты. Мы не станем слишком часто проводить параллели между жизнью и развитием нации и жизнью и развитием отдельного человека. Однако, поскольку Вильгельм Завоеватель во многом был типичным представителем Нормандии, нельзя не проследить за его судьбой в период становления нормандского характера в целом, более того, стоит обратить осо-бое внимание на некоторые моменты. Вильгельму было около сорока лет, когда он одержал победу при Гастингсе, Нормандия переживала период бурного развития и усиления мощи. Не за горами было время упадка и заката истории собственно Нормандии, после чего только в истории Франции и Англии можно обнаружить знакомые нормандские черты. Передовое по жизнеутверждающей силе и стремлению к централизации и единовластию, в то время как большая часть Европы была неустойчива и раздроблена, герцогство Рольфа Гангера в последующие годы походило на дикий цветок, который разбрасывает по ветру семена, неизменно дающие урожай. Однако сам он должен погибнуть при первых заморозках: в силу неблагоприятных условий внешней среды или внутренней болезни.

Марш в Лондон был не чем иным, как дорогой к триумфу и прогрессу. Тем не менее подданные нового короля были сердиты и мстительны. Англия утратила свой дух, ее гордость рассыпалась в пыль, и многие ее вожди были мертвы. Печаль и ропот царили в стране в эту темную зимнюю пору, новый закон о вечернем звоне (а по сути о комендантском часе) превратил страну в тюрьму.

Необходимо было проявить большое терпение и многое сделать, прежде чем люди пришли к Вильгельму с просьбой принять корону. У Вильгельма был дар держать паузу, и в конце концов корона была предложена, а не потребована. Мы узнаем, что народ стал наконец лучшего мнения о Завоевателе, доброжелательно вспоминал времена правления Кнуда и что из уст в уста пошла молва о том, что Англии может грозить худшая судьба, если ею не будет править знаменитый христианский принц. Верно, что Гарольд взывал к Небесам, когда началось сражение на Сенлакском поле, но по воле Бога победа была отдана в другие руки. Кроме того, северные графы оставили их в тяжелый час, и в любом случае необходимо положить конец нормандским набегам. Если Вильгельм сможет сделать для Англии то, что сделал для собственного герцогства, и сделает так, что остальные будут опасаться ее доблести, уважая за процветание, как уважают Нормандию, — разве можно желать большего? Итак, герцог созвал совет знати и после детального обсуждения возвестил о своем принятии королевства! Во время коронации в Вестминстере произошло нечто странное. Нормандские всадники охраняли соседние улицы, большая толпа зрителей заполнила церковь, и, когда был задан вопрос, принимают ли они Вильгельма в качестве короля, отовсюду раздались одобрительные возгласы: "Да! Да! Король Вильгельм!". Возможно, норманны никогда не слышали такого шума во время торжественной службы. И вновь послышались выкрики, на этот раз вопрос повторили на французском языке, и снова ответом было: "Да! Да!".

Стражникам снаружи показалось, что совершилось предательство, и опасаясь, что их вождю может быть причинен вред, желая помешать этому или отомстить, они подожгли здания вблизи храма. Прихожане бросились наружу спасать имущество или, как могло оказаться, жизни, в то время как внутри продолжалась церемония, а сам герцог дрожал от тревожного предчувствия, принимая торжественную клятву английского короля быть справедливым и великодушным к своему народу. Ему предстояло надеть корону (новую, заметим; а что же произошло с короной Исповедника?), а когда ритуал был завершен, и Вильгельм, король Англии, со своими священниками и рыцарями вышел наружу, он увидел страшную картину. Все это было странно типично — временное великолепие, новая организация церкви и государства, жгучая ненависть и подозрительность по отношению к христианству. Мир на земле, добрая воля! Увы, было все, только не это, в последующие годы правления Вильгельма.

У него, несомненно, были большие надежды, и он строил планы хорошего управления и роста английской славы. Он "приручил" Нормандию, подчинив ее себе, подобно тому, как укрощают горячего скакуна, и казалось, не было причин, которые помешали бы ему укротить Англию. Вначале он пытался показать себя снисходительным и добрым, однако эти попытки потерпели неудачу. Было слишком очевидно, что норманны захватили Англию и намеревались воспользоваться своей добычей. Владения, принадлежавшие погибшим танам и графам, сражавшимся с Гарольдом, были конфискованы и разделены норманнами: это была судьба войны, но она была печальной и несправедливой. В те дни многие молили Бога, чтобы пришел еще один Годвин, который набросился бы на этих иноземных стервятников, терзающих английское сердце. Но вспомним, что даже во времена Исповедника частной собственности всегда угрожала опасность. Его жена была изгнана из страны, лишена богатого наследства, которое Эдуард получил вместе с ней. И владения Годвина так же, как и многие другие, были захвачены и розданы вновь во времена правления этого набожного короля, которого все готовы были причислить к лику святых и оплакивать.

После того как Вильгельм отдал приказ своей армии прекратить набеги и разрушения, время от времени случались грабежи и хищения, в чем вряд ли можно обвинять короля. Реально он был королем лишь незначительной части Англии. Нельзя было распускать армию: она должна была находиться в одном месте для возможной защиты от врагов. Однако наличие такой ненасытной орды, нуждавшейся в пище и жилье, где каждый выказывал бы недовольство, не получив личной выгоды от богатой страны, которую помог завоевать, не могло не приводить к опустошению. И все же существует одно обстоятельство — герцог намеревался быть хозяином новых территорий и мог использовать англичан, чтобы держать своих нормандских последователей под контролем.

Одновременно он был весьма снисходителен к соотечественникам в их стремлении к власти и расширению владений за счет англичан. Есть трогательные картины, изображающие, как король передвигался по стране в ранний период правления. Вдовы танов и простолюдинов выходили с маленькими детьми, взывая к милосердию и умоляя возвратить хотя бы часть своего состояния, чтобы избежать нищеты. Несчастные женщины! Им выпала тяжкая доля: больше всех страдают от перемен и потерь именно женщины разрушенной войной страны, а не герои, погибшие или уцелевшие в бою и рассказывающие истории о сражении, победители или побежденные. Мужчины терпели беды более или менее справедливо — им воздавалось должное за их участие в борьбе. Им открывались великие истины, когда они держали в руках оружие, неважно, на чьей стороне.

Нормандским баронам, которые последовали за своим вождем через Ла-Манш, были даны определенные обещания, и они были выполнены. Надо полагать, бароны были полностью удовлетворены приобретениями — покоренными землями и властью. Они становились королевскими магистрами и советниками, и год от года росло недовольство по поводу всего этого со стороны англичан, ненавидевших как нормандских лордов, так и налоги, выплаты которых требовал король. Сильными сторонами саксонской цивилизации были местное самоуправление и независимость, а слабыми — недостаток единства, централизации и единовластия. Вильгельм был достаточно мудр, чтобы преодолеть это. Вместо предоставления феодалам полного господства, при котором каждый нормандский барон чувствовал себя царьком с правом чеканки монет и безраздельной властью в своих владениях, герцог добивался феодальной зависимости и лояльности, абсолютного подчинения подданных. Однако с введением в жизнь таких законов Англия должна была походить на королевство времен Карла Простоватого или Гуго Капета, в котором феодальные лорды препятствовали его прогрессу.

В конце концов в Англии люди стали получать землю непосредственно от короля, неся перед ним ответственность. Совет старейшин продолжал существовать, но превратился в подобие королевского суда, в котором места имели официальные лица королевства и феодальные лорды. Совет постепенно становился органом, состоявшим из меньшего числа людей, но они теснее были связаны с высшими лицами королевской власти. Не следует забывать, что Завоеватель не заявлял своих прав на трон, а получил его силой оружия. Он всегда настаивал на том, что был законным преемником Эдуарда, и имя Гарольда Узурпатора было исключено из списка английских королей. Следуя этому убеждению, он старался уважать национальные обычаи страны, выставляя себя как можно более истинным англичанином. Его планы преодоления слабости и изолированности английских институтов, придания им европейских черт содействовали переменам и поставили неразвитое королевство в один ряд с ведущими европейскими державами. Даже налоги, которые неохотно выплачивались гражданами, заставляли расширять предпринимательство и интенсивно использовать ресурсы. Последующие достижения Англии берут истоки на заре ее процветания, когда руки Вильгельма убрали с полей остатки прежних урожаев и превратили земли садов в пустыню лишь затем, чтобы подготовить их к будущим урожаям.

При Вильгельме положение низших классов улучшилось. Их права и свободы расширились, и они уже могли претендовать на законную защиту от тирании хозяев. Однако высшие слои общества были разочарованы и недовольны — дух законов изменился, язык двора стал иностранным, а модифицированная феодальная власть короля способствовала тому, что все высокие должности занимали иностранцы, которые теперь могли удерживать конфискованные владения и смеяться над прежними хозяевами, обедневшими и лишенными ресурсов. Страна стала вотчиной деспота, Англия была лишь частью Нормандии, король часто отсутствовал, более занятый делами герцогства, чем королевства. Тем не менее, как уже часто случалось раньше в истории этой растущей нации, шел безусловный процесс слияния, и, хотя разгорался огонь недовольства, золото (то, что было английским, и то, что было нормандским) сплавлялось вместе, и в итоге получился драгоценный сплав.

Легче понять индивидуальность и жизненную силу нормандского народа, увидев новые черты, которые привнес его приход в Англию в английский характер. Иногда стоит вспомнить об этом. Норманн времен Завоевателя уже был хозяином мира. Сковывали английскую жизнь местные интересы и недостаток единства. Можно обнаружить почти племенные черты в завистливых устремлениях герцогов, недостатке симпатии или братства в отношениях между различными районами острова. Графы Вильгельма управляли лишь отдельными графствами, и рост их независимости был невозможен. Огромным благом для его новых владений стала тщательно продуманная система законов. Если продолжить знакомство с его правлением (твердым и жестоким, как может показаться), то оно больше похоже на твердость хирурга, чем на жестокость палача. Присутствие норманнов среди других наций казалось раздражающим, но столетия, которые пролетели с тех пор, сгладили оставленные шрамы, а стимулирующее воздействие их энергии, горячих амбиций помогло остальному миру сделать шаг вперед.

Оценивая поступки воинственных норманнов и их последствия, не стоит забывать их молящихся собратьев, которые стояли с ними плечом к плечу, также становясь хозяевами английских земель, и не покладая рук работали на новых местах. Мы должны быть благодарны им за набожность и образованность, за церкви, которые они основали, хотя и высмеиваем их жадность, чрезмерное внимание к земным заботам, скрывающиеся за монашескими одеяниями. Ланфранк стал епископом города Кентербери, и, где бы ни развевались знамена Завоевателя, где бы ни добивался он устойчивого положения, по мере того как прилив его военизированного правления то отступал, то надвигался, везде он строил церкви и монастыри. Особенно он заботился об аббатстве с высокими башнями, которое было воздвигнуто на том месте, где Вильгельм сбросил флаг Воина и водрузил знамя Трех львов Нормандии, и посвящено Великой битве.

Прежде чем пойти далее, проследим за возвращением короля домой, в свое герцогство, весной после его первой зимы в Англии. Трое англичан сопровождали его королевское величество — графы северных провинций Эдвин, Моркер и Уолтхоф. Догадываясь, что за этим скрывается нечто большее, чем просто комплимент, они не спешили начать открытую ссору, которой Вильгельм старался избежать. Не было ничего опаснее в этом неопределенном состоянии Англии, чем оставить ее с непокорными вождями, которые могли составить заговор во время отсутствия Вильгельма. Кроме того, неплохо было бы показать неотесанным островитянам великолепие нормандского двора.

Нормандские хроникеры нечасто соглашались допустить, что Англия была в чем-то на равных с их герцогством. Однако, описывая триумфальное возвращение Вильгельма, они теряют бдительность и восторженно повествуют о золотых и серебряных изделиях, которые он привез с собой, и великолепных вышивках, гобеленах и подвесных украшениях, церковных одеяниях, хотя позднее стараются поразить воображение читателя языческим убожеством общественной жизни за Ла-Маншем, которому должно было положить конец внедрение христианства. Церковь за церковью богато одаривались трофеями, а личная церковь Завоевателя, храм Святого Стефана в Кане, получила больше всех. Кроме английских богатств, мы не должны забывать и о том, что привез Гарольд Хардреда для снабжения всем необходимым столь желанного для него королевства. Есть предание об огромном слитке золота, добытом им в восточных походах, таком тяжелом, что двенадцать сильных молодых мужчин с трудом несли его. Эдвин и Моркер из Нортамберленда, должно быть, смотрели на все это с грустью.

Каким бы предубежденным ни было отношение англичан, у норманнов были все основания гордиться своим седьмым герцогом. Он значительно увеличил их владения, и они действительно гордились им, когда он вновь ступил на нормандскую землю. Это было время Великого поста. Весна еще не вступила в свои права, но все выглядело, как во время летних праздников: люди толпами приходили из отдаленных районов страны в города, через которые должен был пройти Вильгельм. Это возвращение походило на праздники времен Великой Римской империи. Благодарные крестьяне протискивались вперед, чтобы увидеть вождя. (Мир не забывает оказывать почести великим воинам и завоевателям.) В Руане герцог встретил жену, и это был лучший момент. Матильда мудро правила Нормандией в течение пяти или шести месяцев его отсутствия вместе со старым Роджером Бомоном в качестве главного советника.

Королевская процессия во всем великолепии проходила от церкви к церкви и от города к городу по всему герцогству. Английские трофеи казались неистощимыми удивленным зрителям, и те из них, кто нашел повод остаться дома, когда была нужда в их луках и копьях, теперь готовы были, кусая локти, следовать за доблестными соотечественниками. Вильгельм не мешкал в том, чтобы показать цену новых владений: чем больше его людей будет в Англии, тем лучше, поскольку она может оказаться слишком ненадежной. Он провел много тайных совещаний с Ланфранком, который был его главным советником и сторонником вторжения. Священник — государственный деятель кажется чуть ли не более великим, чем воин — государственный деятель. Много свершений того времени произошло по совету Ланфранка, но никто лучше этих двоих не знал, что покорение Англии находилось в начальной стадии, и, когда смолкал шум криков на улицах и звезды светили над Каном, проходили длинные основательные совещания.

Похоже, ни один из городов Нормандии не связан так с теми днями, как Кан. Проходя по его улицам мимо высоких церковных башен и домов под остроконечными крышами, легко вообразить, как возрождается знаменитое старое поколение норманнов, чтобы заселить его рыцарями, священниками и поэтами минувших дней. Можно представить, что герцогиня Матильда, может быть, жива и занимается делами своего аббатства Святой Троицы, своим любимым поселением монахинь. Люди в восхищении воздают ей почести, с любовью глядя на нее, когда она со свитой проходит по улицам. Кан процветает и веселится. "Большой, сильный, полный торговцев различных мастей; богатые горожане, благородные дамы, девушки и прекрасные церкви", — годы спустя напишет о нем г-н Фрассарт. Даже сейчас можно, поддавшись искушению, поверить, что видишь те же поля и сады, дома и слышишь те же колокола, что и Вильгельм Завоеватель, после того как стал королем Англии.

В Байе также сохранилась часть древнего города. Там, где норманны устроили свое главное убежище, — в Руане или в Фалезе можно вызвать историю к жизни. Возможно, именно в то лето в Байе началась работа над знаменитым гобеленом, возможно, группа английских гостей, некоторые из благородных дам, искусных в "английской работе" с тонкой шерстяной пряжей и холстами, была привлечена епископом Одо, чтобы начать этот "документ из шерстяной материи", который, как ничто иное, сохранил историческую правду о завоевании Англии. Одо намеревался украсить им новую церковь, оставив свидетельства собственного участия в великой битве и того, что ей предшествовало — клятва Гарольда, его неверность, право Вильгельма на корону.

В рисунках просматривается итальянская манера: фигуры едва походят на англичан или норманнов в том, как стоят или жестикулируют на грубых изображениях. Более поздняя история связывала работу над этими 1500 фигурами с Матильдой и ее фрейлинами, как дань доблести Завоевателя, однако существует множество свидетельств обратного. При более внимательном изучении гобелена сама идея о том, что герцогиня и ее дамы работали над гобеленом, читая молитвы, в то время как армия направлялась в Англию, кажется неправдоподобной. Тем не менее среди всего наносного предания иногда содержат крупиц истины. Нет ранних свидетельств истории появления этой работы, и о ее исторической ценности заявил только в 1724 году один французский антиквар. Ее яркие шерстяные нити еще сохраняют цвета на полосе льняной материи шириной в двадцать дюймов и длиной более двухсот футов. Есть сведения, что Одо передал гобелен Совету при епископе в Байе и он мало пострадал от разрушительного действия времени.

Смерть Гарольда(гобелен в Байе)

Однако следует вернуться к делам норманнов в Англии. Одо и Вильгельм Фитц-Осборн получили графства Палатин и Герфорд в Кенте и возглавляли руководство страной во время отсутствия Вильгельма. Ненасытность этих нормандских джентльменов была такова, что новые подданные не выдержали: мятежи нарушали спокойствие Англии. Епископ оправдывал свою алчность и заявлял, что лишь выполняет приказы короля. Двое сыновей Гарольда были готовы начать войну из своих неприступных крепостей в Ирландии, датчане и шотландцы также устраивали заговоры против нового хозяина Англии. Ко всему прочему, некоторые норманны оказались предателями и причиняли беспокойство. Однако Вильгельм перед лицом всех этих проблем сохранял спокойствие. Он отправился обратно в Англию в конце 1067 года, проведя лето и осень в Нормандии, и вскоре ему пришлось потратить массу времени, разбираясь в путанице мятежей и недовольства. По мере того как проходила зима, одна неприятность следовала за другой. Самым заметным событием была осада Эксетера. Но и здесь Вильгельм был Завоевателем, и Юго-Западная Англия вынуждена была ему подчиниться. На Пасху в Нормандию прибыли послы с заданием, доставить в Англию герцогиню Матильду. Когда она прибыла, архиепископ Элдред благословил ее на титул королевы. Окруженная родственниками и придворными, Матильда не видела скорбных лиц английских женщин, которые потеряли мужей и жилища, были лишены всех сокровищ.

Есть в хрониках одна любопытная запись: многие нормандские дамы, чьи мужья прибыли в Англию с оружием и единственной целью — грабить, отказывались следовать за ними, ибо не были в восторге от моря и полагали, что вряд ли найдут лучшие пищу и жилье на чужбине. Вероятно, резиденция королевы в ее новых владениях была роскошной, однако некоторые нормандские мужчины вынуждены были навсегда вернуться домой, поскольку жены угрожали им, что найдут новых спутников жизни, если будут оставаться одни. И это могло быть только поводом для возвращения, поскольку многие желали вновь увидеть свою страну.

Норманская дама

Как саксы, так и норманны с почтением относились к чувствам женщин. Когда перед ними вставали такие серьезные вопросы, как поход на войну, беспричинные предубеждения женщин или их поддержка подобных предприятий часто принимались в расчет. Они, похоже, почти возводились на место древних предсказательниц! Однако, как бы это ни было неприятно для женского тщеславия, следует сказать, что норманны с большим вниманием относились также к ржанию лошадей.

Вскоре после прибытия королевы родился Генрих, младший сын короля, а в отдаленных провинциях Северной Англии была одержана последняя и самая трудная победа этого периода. Само имя, данное ребенку, говорит о желании в какой-то мере определиться с новыми интересами. Вильгельм и Матильда, безусловно, искренне желали благополучия Англии, поскольку английское благосостояние прямо или косвенно было их собственным и это имя было знаком признания наследственного союза с Германией, правящим королем и его более знаменитым отцом. Ничто не поражает нас так, как передаваемые из поколения в поколение злословие и предубеждения, которые история хранит веками. Увидев все в более ясном свете, можно легко объяснить несправедливость. Если бы в Англии тех времен можно было влиять на общественное мнение, принятие новых решений и изменение точки зрения, как в настоящее время (непростая задача), перед Завоевателем и дочерью герцога Фландрии Болдуина открылся бы легкий путь. Они оба могли быть эгоистичны, нетерпимы и жестоки, но были носителями высокоразвитой социальной культуры, образования и просвещенности. Прогресс был чем-то таким, по поводу чего англичане тех времен сетовали и отворачивались, хотя, возможно, не подозревая об этом. Вильгельм и Матильда вынуждены были тратить усилия на борьбу с отжившими мнениями, и их приход в Англию сделал очевидной странную вещь: они должны были либо сделать шаг назад, либо заставить подданных двигаться вперед. А ведь они не были сознательными реформаторами, мудрыми миссионерами новой веры, которые пытались дать темным душам широкий взгляд на жизнь.

Но давайте признаем тот факт, что ничья задача не является более неблагодарной, чем задача человека, которой пытается идти впереди своего времени. Людей сжигали на кострах, вешали, позорили и глумились над ними за гораздо меньшие деяния; фактически ничему более упорно не сопротивляется посредственность, чем стремлению смотреть вперед и предупреждать остальных об опасностях, к которым может привести невежественная близорукость. Ничему так не препятствовали и ничто не подвергали грубым нападкам больше, чем подготовка переписи земель и ресурсов Англии в кадастровой книге(Земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем в 1086 г. — Прим. перев.). И ничто не было так необходимо для хорошего управления и стабильного контроля над государственными делами. Сейчас можно лишь удивляться, что эта работа не была проведена быстрее. Работа государственной машины по необходимости осуществлялась тогда грубее. Нет сомнения, что режим тирании Вильгельма безжалостно и неумолимо прокладывал путь во всех направлениях, не обращая внимания на жертвы. Тем не менее для Англии объединенная и сконцентрированная сила правительства была целью, которой следовало добиваться, Гарольд и его враждующие и завистливые соперники графы, мешая друг другу, неумело управляли страной.

И все же будущее правильное направление движения и процветание Англии были слабым утешением для женских сердец в то время или для безземельных лордов, которые вынуждены были оставаться в стороне и наблюдать за тем, как новые хозяева занимают их места. То, что было добыто мечом Вильгельма, и удерживалось при помощи его меча, и, чем больше англичане бунтовали, тем сильнее они облагались налогами и быстрее изгонялись. Их загоняли в болота, преследования сопровождались пожарами и кровопролитием. "Англия превратилась в огромную могилу, — пишет Диккенс, — и трупы людей и животных лежали вместе". Первый итог правления Завоевателя был подобен огню, плугу и бороне на клочке земли.

Это был печальный и трудный период жизни самого Завоевателя: справедлив он был к новым подданным или нет, последние все равно ненавидели его, его далеко идущие планы развития страны вызывали столько же недовольства, как и худшие из его предрассудков или прихотей. Рука каждого была готова подняться против него, и не было глаз, которые не вспыхивали бы злобой при виде короля. Эдуард Исповедник, набожный аскет и почитатель реликвий, любил охоту не меньше, чем его воинственный преемник. Он всегда беспокоился о королевских охотничьих угодьях, но никто и никогда не поднимал голоса против его далекой от святости страсти убивать беззащитных диких созданий и не считал его смиренной душой, любимой ангелами и обучаемой ими во время видений.

Но любовь Завоевателя к охоте всегда была аргументом против него, как если бы он был единственным человеком, виновным в этом, а проведенная им конфискация земель Гемпшира с целью создания новых охотничьих угодий переполнила чашу терпения. Жилища крестьян были разрушены, а земли брошены. Норманн стал хозяином, англичанин — слугой. Королевский поезд из лошадей, собак и охотников в ярких одеждах с треском прокладывал путь в лесу, и из укрытий, из зарослей папоротника, за ним наблюдали люди, посылая вслед проклятия. Шестьдесят восемь королевских лесов уже было в различных частях страны, до того как был облюбован Новый лес. Каждый полагал, что Англия никогда не переживала таких мрачных дней. Однако так же каждый думал и тогда, когда приходили англы, саксы и джуты. И даже это способствовало подъему Англии!

Территории охотничьих угодий не подходили для проживания, и лучше было оставить их зайцам и оленям. Обширные лесные пространства занимали люди низших классов, которые вели почти дикий образ жизни, не имея возможности просвещаться или развиваться духовно. Эти люди были худшими из тех, кто был вне закона, их невозможно было заставить придерживаться установленного порядка взаимоотношений с приличным обществом. Таким образом, для них же было лучше, что их выгнали их из логовищ и заставили примкнуть к городскому населению. Среди них, правда, многие страдали незаслуженно. Как "сорняки" Англии были вырваны многие цветы и полезные ростки простого домашнего уклада жизни.

Боевые топоры(гобелен Байе)

Когда пламя пробирается вверх по городским воротам, невозможно не ощутить его враждебности по отношению к благородным строениям прошлого, даже если оно очистит место для более высоких церквей и лучших жилищ. Критикуя правление Вильгельма Норманна в Англии и противясь ему, должно усматривать в этом волю Бога и свидетельство силы Провидения, которое действует через людей и видит конец вещей в самом их начале, чего не может человек. Возможно, есть некоторое преувеличение в описании Вильгельма из Малмсбери плохого состояния страны во времена завоевания, однако сделанные им выводы не могут быть далеки от истины.

"В процессе развития, — пишет он, — в течение нескольких лет до прибытия норманнов любовь к литературе и религии стремительно угасала. Представители духовенства, довольствуясь скудными знаниями, едва могли произнести слова Священного писания, а человек, понимающий грамоту, вызывал удивление. Знать предавалась распутству. Простые люди, оставшись без защиты, становились жертвами могущественных властителей, которые увеличивали состояние либо захватывая собственность, либо продавая ее владельцев в другие страны, хотя неотъемлемой чертой образа жизни этих людей были кутежи, а не накопительство. Повсеместно распространилось пьянство, в пирушках люди проводили дни и ночи. Их имущество хранилось в грязных жалких лачугах, в отличие от норманнов и французов, которые жили в великолепных дворцах".

"Не может быть сомнений, — рассказывает г-н Брюс в своей книге о гобеленах Байе, — что с внедрением изысканного стиля условия жизни людей улучшались и по-новому оценивались чувства". Вполне определенно, завоевание дало мощный толчок развитию знаний. Период норманнского вторжения характеризуется всплеском интеллекта в школах континента. Нормандия больше остальных выиграла от этого. Вильгельм привез в Англию некоторых выдающихся учеников школы своего родного герцогства, последствием чего стал небывалый расцвет английской литературы".

Одним из грандиозных шагов вперед было освобождение низших классов. До этого существовала категория слуг — простолюдинов, прикрепленных к земле, передаваемых вместе с ней и не имевших права выбирать хозяина или предпринимать какие-либо шаги для улучшения своего положения. Другой большой класс, тьюзы, был абсолютной собственностью владельцев. Поэтому принятый Вильгельмом закон, согласно которому каждый раб, проживший, не вызывая подозрений, в течение года и дня в любом городе, обнесенном стеной, становился навеки свободным, был для многих "вратами надежды". На таких людей благотворное влияние оказывали городская жизнь, естественное соперничество и возможность развивать знания, а также еще один стимул — приобщиться к богатым. Вильгельм приветствовал рост общественного самосознания, которое стало наконец достаточно сильным, чтобы утверждать свои права. Он покончил с работорговлей в Бристоле, чем, безусловно, нажил немало врагов.

Каковы бы ни были лучшие черты королевского характера и его прежние цели по отношению к своим королевству и герцогству, по мере того как он становился старше, его репутация ухудшалась. Должно быть, управление людьми стало казаться ему неблагодарным занятием, и он все меньше беспокоился о том, чтобы смягчать суровость своих вассалов. Его взаимоотношения с домочадцами всегда были островком света в его суровой тяжелой жизни, но со временем даже любимая жена Матильда перестала оказывать ему поддержку и огорчала его, защищая их беспокойного сына Роберта, который был ее любимцем. Роберт и его мать правили Нормандией, когда он был еще ребенком, а его отец находился в Англии. Они, похоже, впоследствии всегда были союзниками, даже когда Роберт вырос и потребовал прав на Нормандию, что разозлило его отца. Немедленный отказ привел отпрыска в такое бешенство, что он стал объезжать королевские дворы Европы, жалуясь на проявленную несправедливость. Он увлекался музыкой и танцами, тратил уйму денег, которые королева всегда готова была высылать ему. У него был дар нравиться, хотя на большее он был неспособен.

Впоследствии Вильгельм обнаружил, что существует тайный посланник, который доставляет запрещенные передачи строптивому принцу. К счастью, гонцу удалось укрыться в монастыре по соседству. Он облачился в соответствующую одежду и, можно надеяться, искренне принял монашеский обет. Вот что рассказывает Ордерик Виталий о встрече, состоявшейся между королем и королевой: "Кто же в мире, — вздыхал король, — может надеяться найти верную и преданную жену? Женщина, которую я любил всей душой и которой доверял королевство и сокровища, поддерживает моих врагов, обогащает их моей собственностью, тайно вооружает их против моей чести, возможно, желая погубить меня". Матильда отвечала: "Не удивляйся, умоляю тебя, потому что я люблю моего первенца. Будь Роберт мертв и окажись он в могиле на глубине семи футов под землей, если моя кровь могла бы вернуть его к жизни, она бы потекла к нему. Как я могу наслаждаться роскошью, в то время как сын испытывает нужду? В моем сердце нет жестокости! Ты не властен заглушить любовь материнского сердца". Хроникеры уверяют, что король не наказал королеву, а между тем Роберт ссорился с братьями и выказывал открытое неповиновение отцу. Тем не менее он всегда встречал сочувствие со стороны матери.

Вскоре обнаружилось, что король Франции готов, из зависти к могуществу Вильгельма, поддержать его сына. Роберт укрылся в одном из замков Франции и при каждом удобном случае совершал разорительные вылазки в Нормандию. Во время одного из таких набегов Вильгельм напал на него. Отец и сын сражались друг против друга, не зная об этом, до тех пор пока король не был сброшен с лошади, в чем Роберт впоследствии публично покаялся. Спустя какое-то время (когда вступились бароны), уступив мольбам и стенаниям Матильды, Вильгельм согласился на примирение. Он даже сделал сына своим наместником в Нормандии и Бретани.

В 1083 году королева умерла, и не нашлось никого, кто сказал бы хоть слово против ее благоразумия, добродетелей или набожности. Не было лучшей женщины ни в одной монастырской келье Нормандии, чем эта, которая несла тяжкое бремя нормандской короны и закончила печальную миссию правления покоренным народом так хорошо, как только могла. Жалко было смотреть, как король переносит горе. Вдобавок ко всему, вскоре в Новом лесу был убит их второй сын Ричард. Это место стало местом несчастий королевского двора. Затем последовала другая неприятность, которая затронула не только королевские чувства, она вызвала отчаянный гнев.

Вильгельм был добр ко всем родственникам со стороны матери, особенно к своему сводному брату Одо, епископу Байе. Он оказал ему много почестей и задолго до рассматриваемых событий пожаловал титул вице-короля Англии. Однако даже этого оказалось недостаточно для честолюбивого священнослужителя. Под предлогом сбора налогов (нет сомнения, он ссылался на скупость и алчность короля) он организовал процветающую систему поборов. Вскоре обнаружилось, что у него были амбиции занять папский престол в Риме и что он использовал деньги для подкупа кардиналов и завоевания доверия итальянской знати. Он купил дворец в Риме, роскошно обставил его и начал снаряжать флот, груженный сокровищами, на остров Уайт. Однажды, когда корабли были почти готовы к отплытию, а группа джентльменов, участвующих в предприятии, спокойно ожидала на берегу, внезапно появился Вильгельм. Король сурово отчитал собравшихся. Он говорил о неверности Одо, несмотря на полное доверие, которое ему всегда оказывалось, об угнетении им Англии, об обирании церквей и конфискации их земель, сокровищ и о том, что он добился, чтобы эти рыцари отправились вместе с ним в Рим, — эти воины, которые поклялись отражать нападения врагов на королевство!

Одо, епископ Байе

После того как все грехи Одо были перечислены, он был схвачен. Он кричал, что является лишь духовным лицом и слугой Всевышнего, заявлял, что не может быть приговорен без суда Папы Римского. Стоявшие рядом люди взволнованно переговаривались, поскольку никто не знал, как поступят потом с ними. Хитрый Вильгельм ответил, что он арестовывает не духовное лицо, не прелата, епископа Байе, а графа Кента, своего временного наместника, который должен отчитаться перед ним за плохое вице-королевское правление. В течение следующих четырех лет Одо вынужден был сносить тяготы заточения в старой башне Руана.

Эти последние четыре года земной жизни Завоевателя были мрачными. В 1087 году Вильгельм вернулся в Нормандию в последний раз — стране досаждал французский король. Одни говорят, что ссора началась между младшими членами семьи, другие — что Филипп потребовал, чтобы Вильгельм стал вассалом Англии. Ордерик Виталий, наиболее объективный из нормандских историков, заявляет, что спор возник по поводу права собственности на французские районы Уэссекса.

Завоеватель теперь был немолод, а выглядел еще старше. Он так никогда и не оправился полностью от того падения, когда Роберт сбросил его с коня, кроме того, страдал от других болезней и располнел. Врачи Руана постоянно следили за его здоровьем. Король Франции насмехался над его немощью, и поэтому в конце июля Вильгельм все же начал свою последнюю военную кампанию. Несомненно, он получил большое удовольствие, предав огню город Мантес. Когда пожар утих, Вильгельм верхом проскакал через покоренный город. Конь, ступая среди дымящихся развалин, вдруг встал на дыбы и перебросил неуклюжего седока вперед, через высокую луку седла. Для короля это был смертельный удар. Когда его привезли в Руан и он предстал перед докторами, он был очень плох. Вскоре у него началась лихорадка, приступы следовали один за другим в течение долгих шести недель. Жестокая лихорадка, жара, стоящая в середине лета, безразличие сиделок — это заставило его по-новому взглянуть на страдания, которые он причинил людям. Тем не менее мы можем лишь пожалеть его, когда он говорит: "В то время, когда мой отец по собственной воле отправился в дальние страны, оставив на меня герцогство Нормандия, я был всего лишь восьмилетним ребенком, и с того дня до сих пор я всегда терпел тяжесть своих доспехов".

Все три королевских сына — Руфус Вильгельм, Роберт Куртхос и Генрих Боклерк — горели желанием получить наследство. Однако король послал за Ансельмом, набожным аббатом, приказав сыновьям находиться рядом, когда он будет исповедоваться в грехах перед смертью. Он дал указания, касающиеся положения дел в Англии и Нормандии, раздал деньги и сокровища беднякам и церквям, даже сказал, что хотел бы, чтобы восстановили церкви, недавно сожженные в Мантесе. Затем он подозвал сыновей к ложу, повелев присутствующим, баронам и рыцарям, присесть. Затем, если верить "Ордерику Виталию, Завоеватель произносит выразительную речь, анализируя свою жизнь и свои достижения, а также карьеру своих товарищей.

Писатели-хроникеры имели привычку вкладывать в уста умирающих королей набожные длинные речи. Читая эти заметки, нельзя избавиться от подозрения, что старый монах сидел в своей келье и спокойно составлял этот монолог, включив туда все, что Вильгельм мог бы сказать. И все же в правдивости многих высказываний трудно сомневаться. Нам все равно, что он говорит относительно Могера или короля Генриха, относительно битвы при Мортемере или великой битвы при Вал-и-Дюне, но когда он говорит о своей верности церкви и дружбе с Ланфранком, Гербертом и Ансельмом; о том, что построил семнадцать мужских и шесть женских монастырей (эти "духовные крепости, в которых смертные учатся сражаться с демонами и плотскими страстями"); когда он велит своим сыновьям прислушиваться к словам мудрых людей и следовать их советам, быть справедливыми и не жалеть усилий на борьбу с пороками, помогать бедным и немощным, наказывать горделивых и эгоистичных, не допускать того, чтобы они наносили вред соседям, чтобы благочестиво посещали церковь, предпочитали службу Богу стремлению к земным благам, — когда он говорит это, мы верим, что он действительно раскаивается в том, что лишал крова несчастных англичан, обрекая их на голодную смерть, и в жестоком негодовании, которое проявил, когда у стен Дарема были убиты несколько сотен его храбрых рыцарей. У него хватило смелости никому не отдавать добытого неправедным путем английского королевства, никому за исключением Бога. Но если Богу угодно, он надеется, что Руфус Вильгельм будет его преемником. Роберт может править Нормандией. Генрих возьмет из казны серебра на пять тысяч фунтов. У него пока не будет земель, но пусть он терпеливо ждет времени сменить старших братьев. (Придет время, и он станет наследником всего.)

Наконец король неохотно дает разрешение освободить Одо вместе с другими государственными преступниками. Он предсказывает, что Одо вновь нарушит спокойствие и станет причиной смерти тысяч людей, и добавляет, что епископ не ведет себя строго и скромно как подобает слуге Господа. В качестве последнего акта милосердия король возвращает земли Бодри, сыну Николая, "потому что тот без разрешения оставил мою службу и отправился в Испанию. Теперь во имя любви к Богу я возвращаю ему все, я не верю, что есть лучший рыцарь в доспехах, чем он. Однако он непостоянен, расточителен и склонен к скитаниям".

Утром восьмого сентября душа великого человека покинула тело… Король, едва дыша, лежал в беспокойном сне, когда начали звонить колокола храма. Он открыл глаза и спросил, который час. Ему ответили, что подошло время заутрени. "Затем, насколько ему позволяли силы, он призвал Господа и Святую Деву Марию и, все еще продолжая говорить, отошел в мир иной, в полном сознании и не исказив своих последних слов".

"Как только король покинул этот мир, многие его слуги, в страшной суете, выносили богатые подвесные украшения, гобелены и многое другое — все, что можно было унести. Прошел целый день, прежде чем тело было положено в гроб, поскольку те, кто был приучен ранее бояться его, теперь оставили его лежать в одиночестве. Однако когда новость распространилась, то длинной процессией стали подходить епископы и бароны. О теле хорошо позаботились, и оно было доставлено в Кан, как ранее велел король. Не было ни одного епископа в провинции, аббата или благородного принца, которые бы не пришли на похороны. Кроме них, было множество монахов, священников и других духовных особ".

Так пишет г-н Вэйс в своем длинном рифмованном рассказе, но он заканчивается не так, как подобает славе Завоевателя. Монахи, поющие псалмы, едва успели установить гроб с телом внутри церкви, как кто-то крикнул: "Пожар!" — и все, за исключением нескольких монахов, которые стояли у гроба, бросились прочь, оставив церковь пустой. Когда они вернулись, служба продолжилась, но как только могила была готова, среди монахов и баронов возникло движение и вперед протиснулся один из вассалов, Аскелин, сын Артура. Он взобрался на камень, чтобы его лучше слышали, и закричал: "Вы, лорды и священники! Вы не похороните Вильгельма на этом месте. Эта церковь Святого Стефана построена на земле, которую он захватил у меня и у моего двора. Он силой забрал ее, и я требую справедливого суда. Я должен отплатить ему за то, что он мне сделал".

"Сказав это, он спустился вниз. Обсуждая сказанное, люди подняли такой шум, что никто ничего не мог слышать. Одни уходили, иные приходили, и все изумлялись, что великий король, который покорил столько земель и захватил столько городов и замков, не может назвать своей даже ту землю, что займет его тело после смерти".

Нам следует закончить чтением хроники саксов, в которой не так много лести, как в нормандских записях.

"Увы, как обманчиво земное благополучие! Когда-то он был богатым королем и хозяином многих земель, теперь из всех земель он имеет лишь семь футов пространства. Тот, кто прежде носил одежды, украшенные золотом и драгоценными камнями, сейчас лежит распростертый в могиле! Если кто-то хочет знать, каким он был человеком, чему поклонялся и хозяином скольких земель был, тогда напишем о нем так, как мы это видели, потому что мы смотрели на него и иногда присоединялись к нему.

Король Вильгельм, о котором речь, был очень мудрым и богатым, более почитаемым и сильным, чем любой из предшественников. Он был мягок к добрым людям, которые любили Бога, и безмерно суров к тем, кто противостоял его воле. На землях, завоеванных им по воле Господа, он воздвигал монастыри и церкви, селил там монахов и снабжал их всем необходимым.

Он был также очень достопочтенным. Каждый год, находясь в Англии, он надевал королевскую корону. На Пасху носил ее в Винчестере, в Троицын день — в Вестминстере, в середине зимы — в Глостере, и тогда его сопровождали богатые люди всей Англии: архиепископы и епископы епархий, аббаты и графы, таны и рыцари. Он действительно был строгим человеком, мог легко разгневаться, и ни один человек не осмеливался поступать против его воли. В его тюрьмах было полно графов, которые выступали против него. Епископов он лишал епархий, аббатов — аббатств, а таны заточались в тюрьмы. В конце правления он не сделал исключения даже для своего брата Одо: его он посадил в тюрьму. Мы не должны забывать о мире, который он установил в этой стране, так что состоятельный человек мог путешествовать по королевству невредимым, имея при себе много золота. И ни один человек не осмеливался убивать другого, даже если жестоко страдал от зла, причиненного ему.

Он правил Англией и так тщательно изучил ее, что не было в Англии земли, чтобы он не знал, кто ею владеет и какова ее стоимость. Он властвовал над всем. Ему принадлежал Уэльс, и там он воздвиг замки, кроме того, владел Менкином, его силе подчинялась Шотландия, Нормандия принадлежала ему по праву, и еще он правил графством Мен. И если бы он прожил еще хотя бы два года, получил бы и Ирландию, даже не применяя оружия.

В его времена люди платили большие налоги и испытывали трудности. Он позволял строить замки, а бедные люди облагались жестокими налогами. Король, а чаще его чиновники, был жестким, забирал у подданных много марок золота и сотни фунтов серебра, забирал это у своего народа иногда по праву, а иногда без права и без нужды. Его часто обуревала алчность.

Король и знать любили, даже чрезмерно, купаться в золоте и серебре, их нисколько не заботило то, какими путями им это доставалось.

Он устроил много оленьих заповедников и установил там свои законы: убившего оленя ослепляли. За собой же король оставлял право убивать оленей и кабанов. Он любил благородных оленей так, как если бы они были его детьми. И он постановил, что они, как зайцы, должны быть на свободе. Богатые от этого рыдали, бедные роптали, но его мало заботила всеобщая ненависть. Он считал, что все должны следовать воле короля, если хотят иметь земли, богатство и его расположение.