VII. Норманны в Италии

VII. Норманны в Италии

И должно освободиться место для величайших умов своего времени.

Марвелл

В известном предании о Гастингсе, капитане викингов говорится, что во время одного из путешествий вдоль побережья Средиземного моря, подплыв к одному из тосканских городов, он принял его за Рим. Безусловно, он отчетливо представлял, какие богатства находятся в римских церквях, но у него было слишком мало людей, а город казался большим и укрепленным, силы были неравными. Об осаде города нечего было мечтать — это лишь раздразнило и разозлило бы жителей, поэтому Гастингс разработал хитроумный план, с тем чтобы нанести внезапный удар в самое сердце.

К благочестивым церковнослужителям был отправлен моряк. Весь в слезах, с осунувшимся лицом, он сообщил, что на борту корабля умирает северянин Гастингс и что он хочет перед смертью очиститься от грехов и принять христианство. Это выглядело весьма правдоподобно и заманчиво, и один из слуг Господних с открытым сердцем отправился к Гастингсу и совершил богослужение над его грешной душой. На следующий день стало известно, что разбойник умер. Рано утром его товарищи принесли гроб с телом в церковь, следуя за ним беззащитной жалкой вереницей. Они собрались вокруг гроба, и вскоре началась служба. Священники были готовы начать отпевание, их головы то поднимались, то опускались вниз. И вдруг с грохотом слетает крышка гроба, оттуда выпрыгивает Гастингс, а его люди выхватывают спрятанные под одеждой сверкающие кинжалы. Они срезают драгоценности с дорогих одеяний священников и, закрыв двери церкви, убивают несчастных, как овец. Забравшись на высокий алтарь, они забирают украшения, священные чаши, подсвечники и другую церковную утварь.

Жители города, заметив, что пираты двинулись к гавани, организовали яростную погоню. Но пиратские корабли уже снова в море, и горожане слышат лишь удаляющиеся смех и крики, в бессилье наблюдая за мелькающими веслами. Такое не должно больше повториться! Люди, рыдая, поднимают своих мертвых и умирающих священников с залитого кровью пола. Вот так происходило первое знакомство итальянцев с северянами, внуки которых покорят обширные владения в Апулии, Сицилии и других прекрасных местах внутренних морей Италии и Греции. Должно быть, итальянцы так же страдали от вторжений подобного рода, как если бы орды жестоких эскимосов атаковали наши побережья. Достаточно вспомнить о великолепии итальянских городов, о знаменитых художниках и поэтах тех дней, чтобы отчетливо представить себе огромную разницу между цивилизованностью и моральными качествами захватчиков и их жертв. В те времена войны были обычным явлением, и у каждой нации были свои заклятые враги, появившиеся в силу расовых предрассудков и ненависти к завоевателям. Быть великим воином тогда означало быть великим вообще. Ко времени правления третьего герцога норманнов взаимоотношения между северянами и итальянцами во многом изменились.

Между правлением пирата Гастингса и Танкреда Отевильского и Роберта Гвискара прошел недолгий срок. Нормандия заняла свое место в ряду мощных и уважаемых европейских держав. Одно из могущественных феодальных владений Франции, она стала врагом, которого следовало почитать и бояться, а никак не презирать. Она была верна римской церкви, очень благочестива и щедра по отношению к религиозным учреждениям: ни в одной части Южной Европы не строилось столько церквей, не совершалось столько паломничеств и не почитались так Бог и собственная честь. Рыцари Нормандии перед боем молились, и их уже прославляли в хрониках и песнях.

Трубадуры воспевали их благородные дела повсеместно. Мир видел их храбрость и доблесть. И когда они становились беспокойными и отправлялись в странствия, демонстрируя растущее желание расширить владения и стать хозяевами новых земель, то весь мир смотрел на них с завистью и одобрением. В конце концов норманны избрали собственный путь, но это уже совсем другая история.

Сегодня есть все основания полагать, что проявившиеся впоследствии готовность англичан образовывать колонии и их способность адаптироваться к любым — климатическим и другим — условиям жизни на чужбине была предопределена в нормандских поселениях вдоль побережья Средиземного моря. Возможно, следует еще раз отметить, что норманны более ранних периодов с их тягой к странствиям и любовью к приключениям были подлинными предками английских колонистов. Но Нормандия начала одиннадцатого века тогда уже отчасти напоминала современную Англию. Ее могущество укрепилось, и территория стала слишком мала для удержания такого количества энергии. Население с огромной быстротой увеличилось, и вновь проявилась былая страсть к покорению и поиску лучшей доли. С наступлением лета пчелы образуют новый рой, и так же, как пчелам, норманнам и англичанам нужен был лидер, который бы поднял и сконцентрировал вокруг себя общий дух, иначе совместные силы были бы рассеяны и растрачены впустую.

Эту простую аналогию с пчелами можно продолжить, чтобы объяснить, как странники и искатели приключений, не будучи слишком религиозными, меньшими или большими группами, прокладывали себе путь на юг, к святыням Иерусалима или к источникам богатства и роскоши Востока. Эти походы не имели большого успеха. Хотя мы обнаруживаем, что уже в 1026 году герцог Неаполя позволил группе норманнских пилигримов поселиться в Аверсе и даже помог им построить и укрепить город, который стал чем-то вроде форпоста в Капуа. Сложилось мнение, что норманны готовы и к другим кампаниям: они любили участвовать в сражениях. Итальянские принцы наперебой приглашали их к себе на службу, и норманны показали себя самой грозной силой и верными союзниками при подавлении народных волнений. Вот что рассказывает о них один из историков того времени: "Норманны коварный и мстительный народ, красноречие и притворство являются их врожденными качествами. Они могут унижаться и льстить вам, но если их не удается держать в узде, то они предаются страстям и ведут вольную жизнь. В своем стремлении к богатству и роскоши они презирают все, чем владеют, в надежде на осуществление своих желаний. Норманны восхищаются оружием и лошадьми, роскошной одеждой, соколами и охотой. Однако в чрезвычайных ситуациях они с невероятным терпением могут переносить суровость любого климата и лишения военной жизни".

Как сильно это описание напоминает нам старых викингов! Но нельзя не заметить и определенных изменений, которые появились в характерах северян и датчан. Сейчас им уже присущи черты французов. Их можно сравнить со скромной отделкой из более мягкого полированного дерева по твердому и жесткому дубу.

Аверса вскоре заняла важное место в этой части мира. В норманнской колонии велась большая миссионерская работа, а Роберт Гвискар, главный норманнский искатель приключений и основатель Неаполитанского королевства, был вождем и вдохновителем множества предприятий. Просматривая многочисленные тома по истории тех времен, мы с разочарованием обнаруживаем, что этот интересный эпизод в развитии норманнской цивилизации почти не упоминается.

В одной из долин Котантена около небольшого ручья, впадающего в реку Дав, до сих пор стоят разрушенные временем стены старого норманнского замка. Соседние поля еще сохраняют свои старые названия — Парк, Лес и Дав-Кот, и это все, что хоть как-то напоминает о прежнем феодальном поместье. Не так давно вокруг имения росли огромные старые дубы, и в тени большого кедра стояла маленькая церквушка, построенная в очень далекие времена. На ее крыше находились оборонительные сооружения, и высоко в небо вздымалась великолепная башня с двойным крестом.

В самом начале одиннадцатого столетия в этом тихом уголке жил старый нормандский дворянин, который был одним из лучших солдат герцога Ричарда Гуда. Он исходил множество дорог в поисках добычи и славы. Под его командованием находилось десять вооруженных воинов, телохранителей герцога. После долгих лет службы при дворе Танкред (так звали дворянина) вернулся в свой спокойный родовой дом, чтобы там провести остаток жизни. Он был беден, и у него была большая семья. Его первая жена Мюриель оставила после себя нескольких детей, с которыми их добрая мачеха обращалась с такой же нежностью и заботой, как и со своими детьми. Сыновья Танкреда Отевиля получили типичное для дворянских детей того времени образование, и, кроме того, прекрасно владели оружием, были хорошими наездниками и знали все тонкости охоты. Они обучали соколов, росли смелыми и сильными. Всего было 12 сыновей, и все они были отличными воинами. Трех сыновей от первой жены звали Вильгельм, Дрого и Хамфри. Шестого сына, брата первых трех, от второго брака, звали Робертом, и очень скоро он заслужил прозвище Гвискара, или Мудрого. Эти сыновья рыцаря Отевиля были статными и красивыми. Один из древних французских историков рассказывает, что они вели себя с достоинством и что уже в юности было заметно, что они способны на великие дела, и было легко предсказать их будущее.

Когда братья были еще мальчишками, их старший брат, Серлон, который уже поступил на службу при дворе, за нанесенное ему оскорбление убил одного из дворян герцога Роберта. За это он был выслан в Англию, где провел некоторое время в ссылке, изо всех сил стремясь вернуться в Нормандию. Судьба сына огорчала обитателей поместья в Котантенской долине. Похоже, многое зависело от успехов Серлона, и нетерпеливые юноши дома ожидали его возвращения, надеясь с его помощью сделать карьеру. Однако разочарование не слишком затянулось. В то время король Франции Генрих, который мог лишиться трона из-за интриг, которые плели его братья и мать, Констанция Прованская, приехал к герцогу Нормандии за помощью. В это время домой вернулся Серлон, хотя его никто не приглашал. Как разъяренный тигр он сражался при осаде Тилье, которая, как известно, велась очень долго, а мы хорошо знаем, как тогда велись военные действия: каждый день из ворот города выходил устрашающего вида рыцарь, который бросал осаждающим вызов сразиться один на один. Сына доброго старого Танкреда не испугал вид тех несчастных, которые погибли от руки противника. Однажды на рассвете Серлон подошел к воротам и вызвал рыцаря на бой.

Грозный противник не заставил себя ждать — он появился в сверкающих доспехах верхом на разгоряченной лошади. Он спросил Серлона, кто он такой и, инстинктивно чувствуя, что наконец-то встретил достойного противника, посоветовал нормандскому воину уходить прочь и не вступать в ним в сражение.

Никто не узнал изгнанника, поскольку тот держал забрало шлема закрытым. Когда битва закончилась, голова поверженного врага была отрублена и наколота на победоносное копье, Серлон молча прошел вдоль рядов нормандских рыцарей, исполненных гордости и славы. Однако, несмотря на их приветствия, он не открыл лица. Вскоре герцог Роберт узнал об этом славном подвиге и объявил о том, что такой доблестный рыцарь не должен скрываться. Он послал гонца с этим известием, с тем чтобы незнакомец открылся. Когда герцог узнал, что героем был Серлон, то он поспешил ему навстречу, обнял и прижал к груди. Более того, он вернул ему все земли и богатства, конфискованные при высылке из страны.

Слава старшего брата заставила других сыновей быть более активными в стремлении доказать собственную доблесть. Однако в Нормандии оставалось мало шансов для этого, поскольку война вскоре была закончена. Но когда Роберт вновь посадил на трон французского короля, он твердо решил, как уже говорилось, отправиться в длительное путешествие. Шансы добиться большой славы дома, когда наследник, молодой Вильгельм, был слишком непопулярен и слишком оберегаем герцогом Бретани Аланом, были невелики. Сыновей Отевиля не привлекала перспектива в течение долгих лет наблюдать незначительные стычки и предательские интриги, они искали другие возможности для применения своей энергии. Они уже не находили удовольствия в том, чтобы, оставаясь дома, обучать своих соколов. Эта жаждущая славы молодежь искала собственные пути, а древнее родовое имение постепенно приходило в упадок.

Таким образом, Вильгельм, Дрого и Хамфри покинули отчий дом в поисках лучшей доли, подобно сказочным принцам. Узнав о том, что Райнульф приглашает своих соотечественников, и о том, что он стал графом новых владений в Аверсе, они обратили взоры на Италию. Невозможно удержаться, чтобы на мгновение не представить их покидающими порог своего дома — трое молодых храбрецов вместе. Их старый отец задумчиво смотрит им вслед, по его глаза горят, он снова переживает собственную молодость и душа его рвется в долгий путь. Плачут маленькие сестры, а младшие братья с нетерпением ждут дня, когда наступит их черед отправиться на поиски приключений. Прирученные соколы перепархивают с места на место и перебирают свои перышки, лапки их связаны. На склонах холма зелеными волнами колышется трава, яркий свет слепит старческие глаза, вглядывающиеся вдаль, вслед уезжающим на юг сыновьям. Всхлипывает мать и возвращается в темный зал, утирая слезы, поднимается по лестнице, чтобы с башни еще раз увидеть прямые спины и гордо поднятые головы молодых рыцарей или хотя бы поймать взглядом отблеск конской сбруи мелькающей между деревьев.

Им предстоит в сражениях прокладывать себе путь, и, когда они наконец достигнут Апулии, для их мечей еще будет достаточно работы. К югу от Рима лежали земли независимых графств Неаполя и республики Амальфи, южнее греческие владения Ломбардии, у которой был собственный правитель и которая представляла собой не что иное, как остаток прежней Восточной империи.

Прекрасный остров Сицилия находился в руках мусульман и принадлежал африканскому королевству Тунис. В 1038 году правитель Ломбардии счел, что у него наконец появился шанс осуществить то, к чему он стремился долгое время. Он решил присоединить Сицилию к своим владениям. Арабы вели междоусобные войны и были разделены на несколько слабых, но непримиримых группировок. Поэтому он обратился к норманнам с просьбой помочь покорить арабов. И вскоре Сицилия была покорена. Однако норманны ничего не получили от этих побед: наоборот, ломбардийский правитель оказался алчным и неблагодарным. В ответ на сделанное добро при разделе добычи разгорелась серьезная ссора. Два года спустя норманны вернулись и напали на Апулию. Они так основательно потрепали греков в Каннах, что за теми осталось всего несколько городов.

Это произошло в 1043 году, и мы с удовлетворением обнаруживаем, что Вильгельм Отевиль стал президентом новой республики Апулии. Разве не продемонстрировали трое братьев свои способности и доблесть? Или, возможно, они лишь никогда не забывали мудрых речей старого отца и воспользовались его советом не тратить зря силы на то, чтобы быть великими в малом, и всегда стремились добиваться крупных побед. Все большие надежды, которые наполняли их сердца на пути из Нормандии, должно быть, осуществились. Они уже стали вождями в Апулии и находились в первых рядах создателей аристократической республики. Всеобщим голосованием были избраны двенадцать графов, которые жили в столице Мелфи и решали вопросы в военном совете, который возглавил Вильгельм.

Вскоре с Востока и с Запада на молодое процветающее государство стали устремляться алчные взоры. Европа прекрасно помнила, как развивались незадолго до этого события в Галлии, куда пришли норманны. Папа Римский и императоры Запада и Востока образовали союз для того, чтобы изгнать непрошеных гостей из своих городов. Однако двое из этих императоров были вынуждены вернуться домой для защиты своих цитаделей. Лев X остался в одиночестве. В борьбе против воинственных соседей ему помогала лишь горстка немецких солдат, которых ему оставил Генрих III. Норманны предложили Его Преосвященству неплохие условия договора, но тот рискнул вступить в сражение при Чивителле. В результате армия была разбита, а сам он взят в плен. Затем хитрые норманны сказали, что они чрезвычайно огорчены тем, что пришлось сражаться против самого Отца Церкви, и стали умолять его — пленника — получить Апулию в качестве феодального поместья папского престола. Это может показаться очень странным, если не задумываться над тем, что этот шаг давал норманнам устойчивое положение среди итальянских властителей, что в свою очередь вело к союзу с силами, поддерживающими интересы папы.

Когда Вильгельм Отевиль умер, а его полномочия правителя, или первого графа, перешли к его брату Дрого, в Амальфи появилась группа странников с котомками и посохами. Вообще-то в этом не было ничего необычного, но во главе этой запыленной компании шагал необыкновенной красоты молодой человек лет 25. Его одухотворенность, благородные и гордые черты лица, даже интонации голоса говорили о том, что он не простого происхождения. Цвет лица, густые белокурые волосы не давали никакого повода думать, что он прибыл из южной страны. И тут Дрого узнал в нем одного из своих братьев, оставшихся дома маленьких мальчиков, — это был Роберт, которого называли уже Гвискаром. Он собрал достойную группу спутников из пятерых рыцарей и 30 вооруженных воинов. Перед началом путешествия эти люди в некотором смысле изменили облик, поскольку римский двор, опасаясь растущего влияния норманнов в Италии, делал все возможное, чтобы помешать их проникновению в страну. Им и всем, кто шел с севера для воссоединения с новой колонией, не давали разрешения пересекать свои территории. Вместе с Робертом прибыл и его брат, Гумберт Отевильский. После смерти старого рыцаря Танкреда в Италию раньше или позже прибыла вся семья, кроме Серлона, даже мать и сестры оказались там.

Роберт прибыл вовремя для участия в битве при Чивителле, где проявил себя наилучшим образом. Он был вдохновителем всех успехов норманнов на Юге. И он сделал для новой Нормандии больше, чем кто-либо из старших братьев.

Его приятные манеры притягивали к нему множество друзей, которые преданно любили его и объединялись для того, чтобы действовать вместе. Он был достаточно хитер и дипломатичен, что было необходимо в борьбе с южными врагами, а его амбиции вели его вперед, не оставляя места чувствам жалости или хотя бы справедливости. Подобно другим норманнам, он был жесток, и его поступки были поступками человека, который видит перед собой цель и идет к ней напролом. В то время как Вильгельм Завоеватель готовился примерить корону Англии, Роберт Гвискар задумал образовать Королевство двух Сицилии.

Спустя какое-то время Дрого был убит и его место занял Хамфри. Однако они с Робертом никогда не ладили. Неудачи Роберта были связаны с тем временем, в которое он жил. Однако его неутомимость и амбиции, похоже, сильно беспокоили его брата. Возможно, Хамфри видел в нем соперника. Так или иначе, но Роберт оказался в положении почти пленника государства. После смерти Хамфри, у которого остались лишь маленькие дети, состоялись выборы нового графа. Гвискар выиграл и в 1054 году стал графом Апулии и правителем республики. Не следует удивляться тому, что позднее его титул стал гораздо длиннее, поскольку он потребовал у папы Николая II титула герцога и величал себя следующим образом: "Волей Господа и святого Петра герцог Апулии, Калабрии и Сицилии".

В своей книге "Норманны в Европе" А. Джонсон пишет: "Медицинские и философские школы в Салерно, давно известные в Италии, прибавили славы его королевству, торговля, ведущаяся в Амальфи, одном из первых итальянских коммерческих городов, распространилась до Африки, Индии, что способствовало созданию колоний в Константинополе, Антиохии, Иерусалиме и Александрии, еще более обогатило его обширные владения. В Амальфи было хорошо развито мореплавание, и считается, что именно там изобрели компас. Под управлением нормандских герцогов эта провинция удерживала положение итальянской королевы, до того как достигли расцвета более известные города — Пиза, Генуя и Венеция".

Роджер Отевильский, младший из братьев, во многом походил на Роберта. Он покорил Сицилию, а его экспедиция была названа крестовым походом против неверных. Это было тридцатью годами раньше присоединения богатого острова к юрисдикции Рима, которой его впоследствии лишили мусульмане. Роджер получил титул графа, но в его владениях феодальные принципы преобладали над республиканскими. Успех воодушевил Роджера, и он начал кампанию против Восточной империи, которая продолжалась в течение всей его жизни. Эти вторжения сами по себе не были очень успешными, но они способствовали большим переменам. Первый крестовый поход подытожил планы Роберта и во многом изменил отношения между Востоком и Западом на многие последующие годы.

Мы намного опережаем медленное течение, рассказав норманнах, о Нормандии и Англии, давая краткий очерк истории южных герцогств. Рассказ об Отевилях — это еще один пример отваги и предприимчивости норманнов. Нас постоянно сопровождает дух приключений, рыцарства и амбициозности, мы чувствуем стремление покорять и править и с течением времени с удовлетворением отмечаем, как постепенно угасают худшие человеческие качества, такие как жестокость и алчность, лживость и тщеславие, зависть и лесть. В своем предисловии к "Короткой истории Англии" Г-н Грин пишет: "Прогресс является хорошей направляющей силой и результатом социального развития. Чем больше мы думаем об этом, тем лучше для нас и нашей страны. Едва ли традиции Гастингса-северянина и его варварское пиратство отмерли до того, как прибыли более поздние норманны, сначала разрозненными группами, а затем целыми регионами, чтобы обосноваться в Италии. Но нельзя не почувствовать, что они многое сделали для того, чтобы исправить злодеяния своих предков. Юг Италии и Сицилийское королевство Роджера находились под более мудрым и гуманным правлением, чем какое-либо другое государство тех дней; люди были предприимчивыми, процветали все виды торговли, и особенно было развито производство шелка. Возможно, мягкий климат и простой комфортный образ жизни немного успокоили прирожденную норманнскую неугомонность. Кто знает?"

Тем не менее мы находим еще более точное объяснение причин процветания двух Сицилии, прочитав следующий отрывок из старой хроники о короле Роджере: "Он любил справедливость и сурово наказывал преступления. Он ненавидел ложь, делал все по правилам, никогда не обещая того, чего не собирался воплощать в жизнь. Он никогда не преследовал личных врагов, а во время войны стремился использовать любую возможность, чтобы добиться цели без кровопролития. Во всех его владениях царили справедливость и мир".

Подробное описание времен правления Отевилей можно найти в "Рассказе о Сицилии". Однако перед тем, как закончить этот краткий очерк о ее покорении, несколько слов о некоторых сохранившихся памятниках времен норманнского правления. Остатки норманнской архитектуры той эпохи до сих пор сохранились в Палермо и других городах, привлекая нас своим романтическим прошлым. Руины монастырей можно встретить довольно часто. И все еще сохранились многие действующие церкви, хотя они и потеряли первоначальный облик в результате современных достроек и неграмотной реставрации. Норманны улучшили формы западной архитектуры в этих местах, так же как и в других, где они побывали. И их более простые здания интересно контрастируют с постройками в восточном стиле, оставленными сарацинами. За пределами крупных городов почти в каждом поселке есть по крайней мере какие-то остатки норманнской каменной кладки, а в Адорно — это только один из примеров подобного рода — прекрасно сохранился великолепный норманнский замок, который в настоящее время используется как тюрьма. В Тройне, мрачной зубчатой крепости, сохранилась колокольня и часть стены храма, построенного Роджером I в 1078 году. Именно в Тройне он с женой основал свой двор пятнадцатью годами ранее и выдержал четырехмесячную осаду сарацин. Г-н Галфрид, хроникер, с грустью рассказывает, что у молодых правителей был один плащ на двоих и что они голодали, влача жалкое существование, но жена Роджера, Эринбурга, не жаловалась, терпеливо перенося все тяготы. В конце концов, не в силах спокойно смотреть на страдания жены, граф, собрав людей, повел их в отчаянную атаку на врага и победил. Г-н Галфрид говорит об этом: "Только от его руки с Божьей помощью погибло столько врагов, что их трупы лежали вокруг, как ветви деревьев в густом лесу после жестокого урагана". Однажды, когда Роджер сражался в Калабрии, Эринбурга оставалась в крепости и каждую ночь совершала обход по стенам вместе с часовыми.

Мы должны увидеть в Палермо благородные памятники эпохи норманнов и, кроме церквей и дворцов, могилы королей и архиепископов в храме Сан-Росарио. Там покоится и Роджер, "могущественный герцог и первый король Сицилии". Г-н Симондс пишет: "Угрюмы и величественны те места упокоения принцев среди порфира, собранного в далеких землях на скалистых высотах Хоэнстауфена, зеленых лугах Котантена, сухих холмах Арагона. Там они покоятся, а над их гробницами пролетают века. Время от времени их вечный покой нарушают кощунственные руки, разламывая гранитные крыши их склепов, чтобы найти локоны рыжих волос и остатки императорских мантий, на которых вышиты любимые королевские охотники, соколы и олени. В соответствии с изменением архитектурных стилей и привычек последующих веков меняется облик церкви, в которой они покоятся. Но огромные каменные арки остаются нетронутыми, охраняя покой спящих и рассыпанную под мрачными каменными сводами пыль, в которой гаснет солнечный свет, струящийся из окон часовни".

Невозможно удержаться, чтобы еще раз не процитировать слова того же прекрасного писателя. Посетив Венозу, маленький городок, где родился Гораций и где похоронен Вильгельм Отевиль вместе со своими братьями Дрого, Хамфри и Робертом Гвискаром, он писал: "Ни один отрывок из истории не напоминает нам так рыцарский роман, как описание неожиданного подъема и быстрого расцвета двора Отевилей. За одно поколение сыновья Танкреда Отевиля прошли путь от эсквайров (помещиков) в нормандской долине Котантена до управления королевством богатейшего острова Южного моря. Северные искатели приключений стали султанами восточной столицы. Морские грабители вместе со скипетром перенимали и культуру арабского двора, выдавали замуж за принцев своих дочерей и управляли политиками Европы с помощью золота…То, чего они добились, справедливо или нет, пошло на пользу Италии и сохраняет свое значение до сегодняшнего дня, в то время как деятельность многих императоров и принцев осталась незамеченной, а сами они сошли со сцены истории, как актеры в пантомиме. Благодаря норманнам с юга были вытеснены греки, ломбардийцы и мавры. Было остановлено папство в его попытке основать провинцию святого Петра ниже Тибра. Республики Неаполя, Кайоты, Амальфи, которые подчас не уступали Милану, Генуе и Флоренции, были подчинены одному властелину. Короче говоря, именно норманнам Италия обязана этим Королевством двух Сицилии, которое составило 1/3 часть ее политической силы и стало причиной ее наиболее значительных революций".

Подробности истории норманно-итальянских государств утеряны, особенно в английской литературе. Если бы развитие Южной Италии происходило поступательно до наших времен с теми же устремленностью и сплачивающей силой, которые придал ему этот энергичный импульс XI столетия, то, несомненно, ее роль в истории была бы постоянной, а не эпизодической. Неблагоприятные климатические условия были для уроженцев Северной и Восточной Европы, безусловно, серьезным препятствием для сколько-нибудь устойчивого прогресса. Сегодня норманнские постройки странным образом отличаются от близлежащих и являются почти единственными свидетельствами существования на Юге неповторимых норманнских правительств. Один историк-оптимист, современник Отевилей, заставляет нас поверить в то, что "безопаснее было находиться в сицилийских чащах, чем в городах иных королевств".