Глава 8 Пустеют города

Глава 8

Пустеют города

Малороссийская коллегия не знала покоя. Все сословия Украины призадумались о своей судьбе, а богатые участвовали в составлении наказов. Только об этом велись разговоры в домах шляхетства, казачества. Особенно тревожно было в среде мещанства. Эта тревога передалась и коллегии, и самому Румянцеву. Он дал указание внимательно следить за настроениями городского населения и докладывать ему обо всем.

Петр Александрович к тому времени побывал во многих городах Украины, хорошо знал их положение. Но описанное им в «Записке» далеко не отобразило всех их проблем. И потому с особым интересом следил за составлением наказов от городских граждан. Да и он сам вот уже два с лишним года живет в Глухове, слышит разговоры жителей, многое рассказывают подчиненные.

…Он сидел в кабинете, некогда принадлежавшем гетману графу Разумовскому. Богато обставленный заграничной мебелью, он производил внушительное впечатление.

Вошел вызванный им Завадовский, один из самых даровитых сотрудников коллегии.

– Петр Васильевич! Я просил вас узнать, прислали ли глуховские граждане свой наказ.

– Да, ваше сиятельство! Я прочитал его. Есть много интересного.

– Меня очень интересует, что они там пишут.

– Кое-что есть нового по сравнению с вашей «Запиской».

– Все, видимо, о дарованном некогда магдебургском праве?*

– И не только об этом, хотя магдебургскому праву здесь уделяют большое внимание. Прежде всего, ваше сиятельство, составители просто завидуют тем знатным городам, в которых соблюдается настоящий порядок…

– Да, в Глухове нет ни своего магистрата*, ни войта, ни бурмистров. Но есть сотник, сотенное управление, есть, наконец, Малороссийская коллегия, которая не дает в обиду горожан, – задумчиво сказал Румянцев.

– Вот как раз против сотенного управления и возражают граждане Глухова. Вот что они пишут в своем наказе: «…Лишась граждане имущества своего, домов, лавок и прочего, в крайнем разорении остались, и в сем городе Глухове мещан ныне уже остается не многочисленно, да и те за неимением над собою урядников настоящих, войта с потребными ему товарищами, будучи управляемы одним сотенным управлением, терпят крайнюю нужду, потому в безочередных и во всегдашних находятся они употреблениях в подводы, в разные беззаплатныя работы, словом сказать: куда б только кем кто с мещан и подгородных людей ни востребован, туда и посылаемы бывают… И понеже сей видимый беспорядок настоит точно по причине неимения здесь магистрата, по примеру тому, как в других знатных городах имеются оные и соблюдается в них настоящий всегда порядок, для того мы, граждане города Глухова, за необходимость почли просить всевысочайшего ея Величества благоволения и указа о учреждении в городе Глухове магистрата…»

– Кто ж будет возражать против такого предложения горожан! Вот другое дело, что я слышал, будто горожане протестуют против наезжих купцов. Наезжают из других городов купцы, всякими товарами начинают торговать, и в той же купле и продаже какую хотят цену, такую и устанавливают. Вот с чем стоило бы бороться. Но как? Купец свободен торговать своим товаром, а покупатель свободен его брать или не брать. Ну что у вас еще? – спросил Румянцев.

– Обижаются глуховские граждане на то, – продолжал Завадовский, – что не только приезжие купцы, но и проживающие в Глухове отставные офицеры и рядовые, вопреки законам, торгуют вином и другими напитками. Это наносит ущерб местным жителям.

– Обида не такая уж важная. Лучше было б, если все граждане способствовали б хлебопашеству, скотоводству. Винокурение – дело нехитрое и опасное. По прежним гетманским статьям, реестровым казакам* дозволено продавать вино бочкою, а квартами* под угрозой наказания было запрещено. Петр Великий в 1721 году повелел торговать всякому, имеющему в том промысле свободность, а полковникам и старшинам продавать в собственных своих местностях и во дворах, а казакам в домах их, заплатя налог. А ныне сей промысел учинился генеральным и беспредельным, так что в одном Глухове, городе не весьма великом, 166 шинков* находится…

Петр Александрович встал, достал книгу, в которой записаны права малороссийские, и хотел было открыть ту страницу, где говорилось о винокурении.

– В правах малороссийских, раздела 14-го, артикулом 33-м, заугольные шинки велено искоренять по причине происходящих в них своевольств, – быстро произнес Завадовский. Граф удивленно на него посмотрел. – Предписано открывать корчмы токмо при больших и проезжих дорогах, держа в оных притом и съестные припасы.

– Правильно, а я только хотел вам напомнить эту статью. И действительно, таковое ограничение сего промысла весьма основано на благоразумии, ибо чрез то отымался способ к безмерному пьянству, от коего здешний простой народ не токмо теряет охоту к трудолюбию, но часто и жизни безвременно лишается. Я уж не говорю о том, что множество пьяных во сне и в бешенстве по дорогам, в городах и по селениям, к омерзению, всегда видеть случается. Так что, пожалуй, следует поддержать глуховских граждан. И надлежит указать, каким образом промысел винокурения и шинкования ограничить.

– Ваше сиятельство! Не только глуховские, но и черниговские, лубенские, полтавские граждане жалуются главным образом на обременительные постои регулярных войск, произвол местной администрации…

– Так мы же отменили консистенские сборы и заменили рублевым окладом, – удивился Румянцев.

– Заменить-то заменили, но не везде это соблюдается. Черниговские граждане высочайшими грамотами освобождены от всяких принудительных работ и натуральных повинностей, но эта привилегия постоянно нарушается. Город Чернигов до тех времен в лучшем довольстве пребывал, поколь привилегии оставались без нарушения. А потом – шведская война, моровая язва, пожары преужасные, так что из множества дворов граждан осталось малое число. И до сих пор на иных местах, тогда опустевших, и доныне нет строений. А все потому, что привилегированных граждан наряжали в погонщики, заставляли поставлять в войска разные материалы и инструменты, брали у них волов, седла, возы, провиант и фураж и их же самих заставляли отвозить в дальние места. В военное время они мирились с этим, но и сейчас не имеют должной свободы, непрестанно угнетаемы, утесняемы, особенно мастеровые люди. Их посылали для рубки и клеймования мачтового дерева, для поставки материалов и инструментов в Батурин, в Козелец для возки колод… Так что, пишут черниговские граждане, «к большому опустению разные мастеровые люди посходили».

– Да-а-а, – задумчиво протянул Румянцев. – Пустеют города… И все потому, что многие мещане переходят в казачество и чиновничество. А это тоже нарушение стародавних привилегий городских. Понятны жалобы горожан: выбывшие члены мещанского сословия перестают платить подати и налоги, отбывать повинности, которые исправно должно нести все меньшее и меньшее число граждан. Ясно, что бремя становится тяжелее. Но как с этим бороться? Есть только один способ: развивать мануфактурное производство… яко пеньковых полотен, кожевенные и шерстяные… Если это будет сделано, то мещане укоренятся в городах, будут богатеть от продажи мануфактурного производства… А значит, не пустеть городам, а привлекать своими доходами.

Румянцев увлекся своими мечтаниями и говорил быстро, точно – давно было все продумано до мелочей. Завадовский же поймал то мгновение, когда президент замолчал, и продолжил свой доклад:

– Многие города, ваше сиятельство, жалуются на то, что у них отняты принадлежавшие им владения. У одних отняты села и деревни, у других пастбища и сенокосные луга, у третьих мельницы.

В середине века соседние помещики нападали на эти угодья и присваивали их силой… Слышал об этом варварстве, многие мне рассказывали о таких случаях. Здесь тоже предстоит борьба за восстановление справедливости.

– Ваше сиятельство! Вы только что говорили о развитии мануфактурного производства, а ведь этому развитию очень серьезной помехой может быть нарушение права посполитых свободно переходить под защиту магистратов. Погарские мещане, в частности, жалуются, что многие люди, оставляя владельцам свои усадьбы, переходили в Погар, строили там жилье, приписывались таким образом к магистрату. Но прежние владельцы разыскивали их и принуждали возвращаться на свои земли. В своем наказе они просят, чтобы такой переход посполитых людей в мещанство был свободен и чтоб владельцы довольствовались усадьбами, которые при переходе поступали в их пользу.

– Да и без того мещанство уменьшается в городах малороссийских, а тут такое нарушение. Право граждан на свободную приписку посполитых людей к городским магистратам должно оставаться незыблемым. В этом праве заключается единственная возможность пополнить убыль мещанского сословия. Если уж мещане, избегая повинностей, стараются укрыться под крылышком сильных владельцев, записываются в чиновники и казаки, то почему же запрещать свободный переход посполитых в мещанство? Тут необходимо отстаивать справедливость…

– Почти во всех наказах, ваше сиятельство, жалуются на то, что они не уравнены в правах с великороссийскими гражданами, претерпевают несноснейшие утеснения, обиды и поругания, и даже побои. А с великороссийских чиновников, от которых они частые имеют обиды и побои, никогда и удовольствия никакого не получают. И уж до того дело доходит, что никто из них не может пожаловаться на обидчика. Тем самым отъемлется у них кураж в купеческой жизни и промыслах, теряют от уныния все то, что могли произвесть, а в казну снижаются таким образом взносы.

– Правильно рассуждают граждане, от их настроения очень многое зависит, в том числе и доход государства. Лениво работают – один доход, весело, с азартом – другой. Владелец на своем поле работает с азартом, а взять подсоседка – совсем другая картина получается. Простой народ чиновничьим своевольством доведен до крайнего нерадения о своем собственном.

Многие, оставляя пахотные и другие земли, бродят с места на место и, чтоб удобнее провождать жизнь праздную и распутную, остаются навсегда без грунтов, под именем подсоседков, работая лениво за корм и напой вином. Вот и давайте порассуждаем, каким способом исправить сии пороки, общенародному делу вредящие.

Завадовский влюбленно смотрел на графа Румянцева, увлекшегося своими мыслями и так точно и глубоко рассуждавшего о пользе государственной.

– Или вот взять чиновников… Откуда берется в них такая спесь, стремление раздавить любого зависимого от них человека? По статьям гетмана Богдана Хмельницкого войсковым чиновникам уравнено было жалованье денежное, а некоторым и мельницы на содержание определены были. Но после, имея великие маетности* и управляя оными по своему произволению, одни беспредельно обогащаются, другие еле-еле концы с концами сводят, а третьи вовсе ничего не имеют… Откуда прямо родятся лихоимство и насилие над подчиненными, о которых чуть ли не во всех наказах говорится…

– Ваше сиятельство! Устарело разделение Малой России на полки, во главе которых полковники, сотники, полковая и сотенная старшина. Особенно в городах много таких жителей, которые к военной организации казачества не имеют никакого отношения. И воинская дисциплина только сковывает развитие торговли, промыслов, просвещения и других направлений человеческой деятельности.

– Да, я сам уже над этим думал… Нелишне всерьез об этом помыслить, каким образом именовать части, Малую Россию составляющие, и какими им быть. Ибо вы правы, Петр Васильевич, под именем полков заключаются все и всякого звания люди. Отсюда происходит множество нарушений законных прав, отсюда и жалобы на произвол местной администрации. – Румянцев встал, заходил по кабинету. – Ну а что ж мы никак не подойдем к наказам казачества, в былые времена славного и храброго? А ныне из семидесяти двух тысяч записанных казаков едва половина окажется годных к воинской службе. И здесь вышло много упущений…

– В наше время положение казаков резко изменилось, ваше сиятельство, они стали чем-то средним между шляхетством и мещанством, вот и переходят то в одно сословие, то в другое, то совсем спиваются…

Румянцеву был по душе этот разговор с умным и талантливым администратором, которого он выделял вместе с Александром Безбородко.

– Вольности и права, утвержденные высочайшими грамотами, у казачества есть, но не все сумели ими воспользоваться. Одни вышли в старшины, стали обогащаться, а другие утратили свои грунты и оказались лишенными своих прав, – размышлял Румянцев.

– В казацких наказах, ваше сиятельство, тоже говорится об этом процессе расслоения казачества. Но при этом снова указывается первопричина нарушения жалованных казачьих прав. Наряжали их на работы, брали подводы и лошадей под царских гонцов, и вот поэтому некоторые из них разорялись, не успевали обработать свои грунты, а значит, оставались без снаряжения казацкого, необходимого для несения обязательной воинской службы. И главным образом они и просят ее императорское величество подтвердить прежние казачьи привилегии и вольности: чтоб они по-прежнему имели избрание вольными голосами меж себя старшин… Жалуются и на то, что нет почти никакой многотрудной государевой работы, где бы малороссийские казаки употреблены не были. Более десяти лет они делают засеки по границе с Польшей, строят редуты, расчищают в лесных местах дороги, мостят многие болотистые и низкие места, а материалы возят на собственных лошадях.

– Как же так? – рассердился Румянцев. – Ведь повелено было для сих работ высылать и мужиков.

– В скором времени, ваше сиятельство, мужики были уволены от того, а остались на этих работах одни казаки.

– Так нельзя! Это непорядок…

– А кроме того, жалуются казаки, что вот уже несколько лет посылают их на Дон строить крепости. Вот почему они приходят час от часу в крайнее оскудение и оплошность. К тому же во многих наказах говорится о страшном деспотизме выборного начальства.

– Вот-вот, сначала требуют вольными голосами выбирать себе начальство и тут же жалуются на притеснение от него… – горестно произнес Румянцев. – Да, к власти многие стремятся лишь для того, чтобы потешить свое корыстолюбие. Нет, с самоуправством старшин нужно нам всем бороться…

– Некоторые полковники и сотники иных казаков в свои партикулярные работы употребляют, и те несут двойную службу с великим отягощением. Вот почему многие казаки, оставя владельцам свои грунты поневоле, порасходились в подсоседки за рубеж и в иные места.

– Да, положение казачества стало незавидным. А ведь какие были времена и какие громкие казачьи имена выдвигала история… Тут явный разлад между привилегиями и их настоящим положением. Нищета, если уж рублевый оклад не могут выплатить. Грубая сила старшин, корыстолюбие их.

– Ваше сиятельство, в некоторых наказах говорится, что первый недостаток в Малой России что не имеется гетмана. Того ради просят казаки у ее императорского величества, дабы повелено было избрать гетмана вольными голосами.

– Нет, этому не бывать! – твердо сказал Румянцев, хорошо зная, что на это избрание никогда не пойдет Екатерина II. – Как не бывать уже тому казачеству, которое было сто лет тому назад. Самостоятельному военному братству, видно, приходит конец. Казачество становится частью государственного организма, который нуждается в строгой, единой организации. Выборные гетманы только мешать будут процветанию этого края. Да и весь уклад казачий, с его привилегиями и вольностями, наполовину шляхетский, наполовину крестьянский, с его бедностью и нищетой даже, но требованием содержать их в чести дворянской, напоминанием великих заслуг, оказанных их предками русскому престолу и государству, почитаю устаревшим и мешающим ходу новой русской истории. Главное сейчас – это единство всех частей нашего государства. Надо утвердить наш авторитет в Европе, выйти к Черному морю, вернуть наши дедовские земли, о чем так мечтал Петр Великий. Его Прутский поход для всех нас – великая наука.

Но вскоре внутренние заботы отошли на второй план. И до Глухова стали доходить тревожные вести из Польши, Турции, Франции… Зашевелилась вся Европа, недовольная ростом могущества России. Петр Великий заставил было считаться с собой. Но почему-то чаще вспоминали неудачный Прутский поход, а не выгодный для России Ништадтский мирный договор. Но и это все было в прошлом.

Все началось в 1764 году, когда на польский престол был избран, вопреки желанию Парижа, Вены и Дрездена, Станислав Понятовский, бывший фаворит Екатерины II. Казалось бы, он словно создан для престола: острый ум, обширное образование, прекрасная внешность, ораторские способности, обходительность и другие замечательные качества. Но он, на свою беду, обладал малодушием и слабым характером. Вот и вертели им, как ветер флюгером.

И прежде всего давление оказывала русская императрица. Сперва она потребовала от него сущую «безделицу» – предоставить равные права православным христианам. Не раз обращались к России епископы из Белоруссии с просьбой защитить их право служить Богу по православному обряду и предоставить им возможность наравне с католиками принимать участие в управлении Польшей. Этот вопрос никто не смог решить – ни Алексей Михайлович, ни Петр Великий, ни другие предшественники Екатерины II. Она же смело и настойчиво поддержала православных в их борьбе против католического фанатизма, считая веротерпимость одним из необходимых условий мира. Польские магнаты и зависимая от них шляхта яростно протестовали против равенства в правах с православными. Католические священники стремились идеологически обосновать этот протест. Так начались «замешательства» в Польше, приведшие сначала к внутренним раздорам, потом к войне Польши с Россией и, наконец, к войне России с Турцией.

О начале войны Екатерина II писала графу Петру Семеновичу Салтыкову, генерал-губернатору Москвы: «Возвратясь первого числа ноября из Царского Села, где я имела оспу, во время которой запрещено было производить дела, нашла я здесь полученное известие о заарестовании моего резидента* Обрезкова в Цареграде, каковой поступок не инако мог принят быть как объявление войны; итак, нашла я за необходимое приказать нашему войску собираться в назначенные места, команды же я поручала двум старшим генералам, т. е. главной армии – князю Голицыну, а другой – графу Румянцеву; дай Боже первому счастье отцовское (отец Голицына – фельдмаршал Михаил Михайлович Голицын, выдающийся полководец времен Петра Великого. – В. П.), а другому также всякое благополучие! Если б я турок боялась, так мой выбор пал неизменно на лаврами покрытого фельдмаршала Салтыкова; но в рассуждении великих беспокойствий сей войны я рассудила от обременения лета сего именитого воина, без того довольно имеющего славы. Я совершенно уверена, что, на кого из моих генералов ни пал бы мой выбор, всякий бы лучше был соперника визиря, которого неприятель нарядил. На начинающего Бог! Бог же видит, что не я зачала; не первый раз России побеждать врагов: опасных побеждали не в таких обстоятельствах, как ныне находятся; так и ныне от божеского милосердия и храбрости его народа сего добра ожидать».

Екатерина II совершенно уверена в успехе начавшейся войны, она иронически воспринимает воинственного Мустафу III, всячески высмеивает его. «Туркам с французами заблагорассудилось разбудить кота, который спал, – писала она графу Ивану Чернышеву. – Я сей кот, который им обещает дать себя знать, дабы память не скоро исчезла…»

Первым делом она поручила Никите Панину сформировать совет, на заседаниях которого необходимо обсуждать все вопросы войны и мира. В совет вошли ближайшие Екатерине люди: граф Разумовский, князья Голицыны, Панины, Захар Чернышев, князь Волконский и другие. На первом заседании его были обсуждены самые неотложные вопросы: 1. Какой образ войны вести. 2. Где быть сборному пункту. 3. Какие взять предосторожности в рассуждении прочих границ империи. 4. Денежные сборы.

И так повелось, что все самые сложные и важные вопросы войны и мира обсуждались на совете, иногда в присутствии императрицы, но чаще без нее. Затем представлялись на ее утверждение все постановления. Иной раз она возвращала на дополнительное обсуждение тот или иной вопрос или принимала самостоятельное решение.

Так, на совете были зачитаны первые победные реляции графа Румянцева, который с меньшими силами одерживал победы над татарами. А князь Голицын все топтался вокруг Хотина, не предпринимая решительных действий. Не случайно Екатерина II 13 августа «соизволила рассудить для некоторых обстоятельств генерала князя Голицына от армии сюда призвать; генералу графу Румянцеву принять от него команду, а генерала графа Панина назначить командиром над второю армиею». И тут же были прочитаны заготовленные рескрипты к командующим армиями. Румянцеву предписывалось, чтобы он войска свои таким образом расположил на зимние квартиры в 1769 году, дабы оных будущею весною можно было ранее вывести в поле.

Так что же случилось вновь в Европе, что вскоре весь юг ее запылал в огне непримиримых противоречий?

Прежде всего к этому времени обострились противоречия между Россией и Турцией, воинственный дух которой подогревали чуть ли не все европейские государства, увидевшие в России после Семилетней войны серьезного конкурента в международных делах. Россия показала себя такой же могущественной, как и при Петре Великом, а это беспокоило Англию, Францию, Австрию да и Пруссию, которая с каждым годом становилась все могущественнее и влиятельнее в европейских делах.

Россия издавна мечтала вернуть себе все земли, на которых некогда жили славяне, утраченные в период монголотатарского нашествия. Приазовье, Северное Причерноморье были захвачены сначала татарскими ханами, образовавшими Крымское ханство, а потом Оттоманской империей, подчинившей себе и Крымское ханство. Не раз русские войска ходили в Крым, чтобы освободить свои исконные земли, но Турция, захватив чуть ли не всю Южную Европу, была по-прежнему сильна. Да и редко она оставалась без поддержки европейских государств. Так и оканчивались наши походы безрезультатно. Более того, не раз терпели крах замыслы русских государей: достаточно вспомнить Прутский поход Петра Великого.

Россия нуждалась и в Черном море, которое некогда называлось Русским, а турки за три столетия господства на нем уже привыкли считать его внутренним морем Оттоманской империи.

В 1739 году, после очередной русско-турецкой войны, были установлены границы. Но Россия считала их временными, не оставляя надежд вернуть свои земли, освободить болгар, сербов, македонцев, молдаван, румын от оттоманского ига.

К этому времени в Европе снова изменилась обстановка: Франция плела интриги против России, засылала своих агентов в Польшу, которые подбивали шляхту на восстание против польского короля, сторонника России. Распалась и дружба России с Австрией, которая заинтересована в том, чтобы Турция напала на Россию, ослабленную войной, чтобы та отказалась от видов на Польшу… Правящие круги Швеции, получающие содержание от Франции, тоже забряцали оружием, направленным против России. И Турция осмелела, почувствовав, что час ее настал. Осенью 1768 года турецкий султан потребовал от русского посла Алексея Михайловича Обрезкова немедленного вывода русских войск из Подолии.

Обрезков, ссылаясь на отсутствие таковых полномочий, отказался. Тогда Порта объявила России войну, а Обрезкова и всех членов русского посольства арестовали и бросили в подземелье башни Едикуле. В городе Баре польскими магнатами была создана конфедерация, получившая название Барской, и начались активные действия против русских войск.

Так началась русско-турецкая война…

Еще со времен Конференции так повелось, что военными действиями за тысячи верст руководили из Петербурга члены Императорского совета, члены Военной коллегии, плохо представлявшие себе обстоятельства и местные условия. Потому-то первые месяцы войны Румянцев слабо знал, какие задачи стоят перед возглавляемой им второй армией, почти ничего не знал о действиях и планах первой армии под командованием князя Голицына. «Откройте вы мне план существительный определенных действий, ибо я, подобно слепцу, хожу поднесь в темноте и только лишь по одному воображению сличаю обстоятельства», – писал он вице-президенту Военной коллегии З.Г. Чернышеву.

Румянцев пытался проявить самостоятельность и активность, но все его замыслы срывались пассивностью первой армии, которая топталась вокруг Хотина. Румянцев бомбардирует Петербург и Голицына своими письмами, убеждая их согласовывать действия обеих армий. Но Голицын так и не внял его советам.

18 сентября 1769 года Румянцев вступил в должность командующего первой армией. Наступила осень, военные действия поутихли, турки отошли на зимние квартиры. Румянцев стал готовить армию к активным действиям в будущем году. Прежде всего он разработал план новой кампании и послал его в Петербург. Военные действия он предполагает вести в Молдавии и Валахии, на территории дружественных народов, освобожденных от оттоманского ига, а поэтому он обращается к этим народам с манифестами, в которых разъясняет цели своего вторжения в их земли и обращается с просьбой не отказать в помощи продовольствием и фуражом, кроме того, призывает формировать добровольческие отряды. Так возникли отряды арнаутов.

Весной 1770 года армия Румянцева переправляется через Днестр и устремляется в глубь Молдавии.

Турки и татарская конница шли навстречу русской армии по двум маршрутам. Нельзя было допустить их соединения, а потому Румянцев разработал план поочередной атаки сначала татарской, а потом уж турецкой армий, и настойчиво проводил его в жизнь. 17 июня 1770 года у Рябой Могилы внезапным ударом по неприятелю с фланга, тыла и с фронта он разбил многотысячную татарскую конницу. Но успех мог бы оказаться еще большим, если бы были перекрыты пути бегства войскам крымского хана. Однако сделать это не удалось. И то при первых же ударах наших войск татары на быстрых конях просто улизнули от русских ружей и пушек, а конница не могла их догнать.

Это был первый урок летней кампании 1770 года, которая считается самой блистательной страницей в жизни Румянцева как полководца. А 7 июля на левом берегу реки Ларги разыгралось еще одно большое сражение, которое вошло в золотую летопись русского военного искусства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.