Глава II Обострение социальных и национальных противоречий в Чехии в начале XV века
Глава II
Обострение социальных и национальных противоречий в Чехии в начале XV века
В конце XIV — начале XV века в недрах феодального хозяйства всё больше развивались товарно-денежные отношения, что было неразрывно связано с ростом производительных сил в деревне и городе. Уже не все потребности вотчины могли быть удовлетворены ремеслом вотчинных кузнецов, шорников, столяров, гончаров и т. д. К началу XV века количество чешских и моравских городов значительно выросло, население их увеличилось. Такие населённые пункты, как Прага, Брно, Будеёвице, Оломоуц, Градец Кралёвый, Пльзень, Хрудим и некоторые другие, стали крупными по тем временам городами — центрами ремесленного производства и торговли.
Разделение труда среди городских ремесленников достигло больших размеров. Число отдельных ремёсел увеличилось, появились новые цехи. Изменился и характер ремесленного производства. Если прежде цеховой мастер работал главным образом на определённого заказчика, [52] то теперь его продукция была рассчитана на рынок, расположенный иногда весьма далеко. Укрепились экономические связи городов друг с другом, рос товарообмен между городом и его сельскохозяйственной округой, завязывались регулярные торговые отношения городов с соседними странами.
Чешские монеты XIV века (1 — полгроша, 2 — галерж, 3 — грош)
Рост городов требовал увеличения производства сельскохозяйственных продуктов. В то же время не только паны, земаны и прелаты, но и крестьяне предпочитали изделия высококвалифицированных городских ремесленников грубым произведениям деревенских мастеров. Развитие товарного производства, обслуживавшего феодальное хозяйство, увеличивало и роль денег. Уже в первые [53] годы XIV века в Чехии существовала единая монетная система, основой которой была серебряная монета — пражский грош. 60 грошей составляли счётную единицу — копу.[12]
Количество денег, обращавшихся на рынках Чехии, всё больше увеличивалось. Так создавались предпосылки для складывания в дальнейшем по мере роста производительных сил и общечешского рынка.
В чешских городах, а также во многих деревнях было множество мелких рынков, на которых торговали купцы как местные, так и приезжавшие из других городов Чехии. Приезжавшие на рынок купцы должны были платить торговые сборы и пошлины. В организации рыночной торговли соблюдалась строгая регламентация. Определённые товары продавались только на известных рынках или в определённых местах. Так, в Праге были следующие рынки: овощной, куриный, житный, мучной, конский, дровяной и другие.
Кроме обычных рынков в Чехии собирались в некоторых местах ежемесячные. С давних времён существовали и ежегодные базары-ярмарки, на которые приезжали купцы со всех концов страны и заграничные торговцы. Если иногородние купцы на обычных рынках платили [54] пошлину, то на ярмарках они освобождались от всяких взносов. Иностранные купцы, как правило, платили налог, но некоторые от налога освобождались при условии предоставления чешским купцам такой же привилегии на иностранных ярмарках. Так, нюрнбергские купцы освобождались от уплаты пошлины на пражской ярмарке, а пражские — на нюрнбергской. Одними из первых ярмарок были каданская и жатецская, получившие право ярмарки в первой трети XIV века; затем это право получает Часлав в 1341 году, Будеёвице — в 1351, Пльзень — в 1363, Клатови — в 1378, Стршибро — в 1390, Лоуни — в 1398 году.
Чешские короли охраняли привилегии местных купцов, помогая им бороться с иностранной конкуренцией. Ещё король Вацлав II в 1304 году запретил иностранным купцам, приезжавшим в Прагу, торговать друг с другом, обязав сдавать весь наличный товар пражским купцам. По существу эти привилегии были выгодны главным образом немцам-патрициям, господствовавшим в купеческих объединениях.
Развитию торговых связей внутри Чехии мешали серьёзные препятствия. Так как дороги были очень плохи, то перевозка товаров на значительные расстояния была трудным делом. Кроме того, в пути приходилось платить много дорожных и мостовых сборов в пользу короля, феодалов и городов. Существовала и вполне реальная опасность подвергнуться ограблению, так как многие чешские земаны, а подчас и паны заполняли прорехи своего бюджета за счёт нападений на купцов и путешественников. При таких условиях торговцы старались вознаградить себя за утомительный, долгий и рискованный переезд, повышая цены, особенно если речь шла о товарах, произведённых на другом конце страны или за границами Чехии. Занимались торговлей и мелочные торговцы, продававшие в розницу товары, купленные у купцов-оптовиков, или, что было чаще, продававшие изделия, изготовленные в собственной мастерской.
В конце XIV века торговля в Чехии была настолько выгодным делом, что в неё активно включались и сами феодалы. Многие крупные феодалы, как светские, так и духовные, заводили в городах свои лавки и корчмы. Некоторые монастыри, в том числе и расположенные довольно далеко от центра страны, содержали в Праге целые торговые предприятия. Они имели в столице склады, [55] вели оптовую и розничную торговлю своими продуктами, продавали вино, пиво и другие напитки в принадлежавших им корчмах и т. п. Такое хозяйство в Праге имел в 90-х годах XIV века Роудницкий монастырь.
Наряду с увеличением объёма внутренней торговли возрастают и масштабы внешней торговли. Чехия находилась на пересечении путей, связывавших восток и запад, юг и север Европы. Прага была местом, где встречались купцы, двигавшиеся из южнорусских земель или итальянских колоний в Крыму через Львов, Краков, Братиславу (или Оломоуц) к Нюрнбергу, Аугсбургу или Фландрии, с караванами, шедшими из Венеции через Австрию к берегам Балтийского моря. Тесные и оживлённые связи существовали между Чехией и её восточными соседями — Польшей, Литвой и теми украинскими и белорусскими землями, которые входили тогда в состав Великого княжества Литовского. Особое значение в этой торговле играл Вроцлав, один из крупнейших городов Центральной Европы (15 тысяч населения) и важнейший перевалочный пункт для всех восточных купцов. Вроцлавские купцы имели свою контору в Новгороде, вели торговлю с Ригой, даже с татаро-монголами. Плано де Карпини, посол папы к монгольскому хану, оставивший записки о своём путешествии на Восток, сообщает, что ехал вместе с вроцлавскими купцами. В XIV веке во Вроцлаве была особая «русская» улица и специальный заезжий двор для русских купцов.
До начала гуситских войн пражские купцы поддерживали оживлённую торговлю и с Западом. Основная масса нюрнбергских купцов, ехавших на восток — к устью Дуная и в Крым, проезжала через Прагу и ещё в 1304 году получила право склада.[13] Самые тесные торговые связи [56] существовали между Прагой и Венецией. Чешские купцы бывали в Северной Италии, во Фландрии, даже в Англии.
Предметами торговли со странами Восточной Европы были прежде всего сукно и полотно. При этом чешские купцы вывозили в Польшу, Венгрию и Литву как собственно чешские, так и привозные сукна. Кроме того, вывозились ножи, головные уборы (знаменитые в средние века моравские чепцы), изделия из стекла, шафран, вино, наконец, серебро. С востока в Чехию ввозились русские меха — собольи, горностаевые, бобровые, куньи, беличьи, сырые и обработанные кожи, жиры, мёд, воск, а также лечебные средства (мускус, бобровая струя), красящие вещества. Из Венгрии, так же как из Австрии, гуртовщики перегоняли табуны лошадей и стада рогатого скота. С востока поступали и некоторые ремесленные изделия — польские полотна, русские замки, восточные ковры, узорные ткани и ювелирные изделия.
Обработка виноградника (из рукописи XIV века)
По Лабе (Эльбе) из Чехии вывозилось зерно в Гамбург и Австрию. В Австрию и Баварию вывозилось высококачественное чешское железо и металлические изделия, а также предметы из стекла. На венском рынке большим спросом пользовалась чешская рыба. [57]
С запада в Чехию ввозили фландрские сукна и другие ткани, аптекарские товары и краски из Венеции, а также те товары, которые венецианцы получали из стран Востока.
Таким образом, Чехия торговала не только отечественными товарами, но и выполняла важную роль посредника в торговле запада и востока Европы.
Само собой разумеется, что такой размах внутренней и внешней торговли оказал воздействие и на собственно вотчинное хозяйство, тем более что одновременно значительно изменились и потребности господствующего класса. Быстро менявшиеся моды увеличивали нужду феодалов в дорогих заморских тканях, редких и драгоценных украшениях, доспехах и оружии. Многие феодальные замки превращались в дворцы, где были собраны роскошная утварь, ковры, мебель, художественные произведения. Туда отправлялись иноземные вина, лакомства и восточные пряности. Паны и прелаты соперничали друг с другом в богатстве и пышности одежды и обстановки, в погоне за породистыми лошадьми, соколами, охотничьими собаками. За ними пыталось тянуться и мелкое рыцарство, а расплачиваться за всё приходилось крестьянину.
Заинтересованность феодалов в увеличении денежных доходов росла с каждым днём. Многие паны и монастыри развивали такие отрасли хозяйства, которые прямо были рассчитаны не на внутривотчинное потребление, а на рынок. Так, многие паны и монастыри, особенно архиепископ Пражский и паны из Рожмберка, развивали рыбное хозяйство; другие, например Тржебоньский монастырь, разводили кур и продавали яйца; третьи, к примеру Страговский монастырь и те же паны из Рожмберка, стремились извлечь максимальную выгоду из своих лесов, заготовляя и сплавляя по рекам разнообразные лесоматериалы. Большое значение приобретало расширение тех отраслей сельского хозяйства, которые давали сырьё для городского ремесла. К началу XV века в чешских землях усиленно развивалось овцеводство, а также разведение льна и конопли, которые давали сырьё для производства тканей; появлялось большое количество новых виноградников. Феодалы, особенно духовные, торговали вином в сельских и городских корчмах, на рынках, в специальных питейных заведениях. Расширялось хмелеводство, служившее базой для чешского пивоварения. Уже в те времена были [58] известны многие сорта чешского пива: пльзеньское, жатецкое, свидницкое и другие. И в остальных отраслях чешского хозяйства изменяется и совершенствуется сам характер производства. Будучи заинтересованными в увеличении количества сельскохозяйственной продукции, некоторые феодалы начинали использовать новые виды сельскохозяйственных орудий, улучшали обработку земли, применяли всё большее количество удобрений, заводили стада породистого скота. Стремясь повысить доходность своего хозяйства, феодалы старались сконцентрировать все части собственной, барской запашки (домена) в одном месте, поближе к воде и к господскому двору. Это достигалось различными способами. Прежде всего господская земля росла за счёт захвата остатков общинных угодий. Паны и монастыри везде стремились оставить в пользовании своих крестьян лишь минимум угодий. Но и за пользование этими жалкими остатками общинных земель «милостивые» господа устанавливали всё новые и новые платежи: за прогон, за пастбище, за водопой, за сбор сучьев и хвороста в лесу и т. п. Их изобретательность в этом отношении могла соперничать разве только с изощрённостью королевских финансистов или с оборотливостью служителей католической церкви, неустанно придумывавших новые способы угнетения крестьян.
Другим способом захвата земель, находившихся в пользовании крестьян, были так называемые перемеры полей. Под предлогом точного обмера крестьянских участков феодалы лишали своих крестьян значительной части пахотных земель. Они не гнушались при этом никакими мошенничествами: Феодалы и их управители уменьшали меры и вводили новые единицы измерения, произвольно перекраивали границы наделов, зачисляли в состав крестьянских полей лесные и заболоченные участки — всё для того, чтобы выявить «излишки», а затем либо отнять их, либо соответственно повысить, теперь уже на «законном» основании, платежи крестьян. Уменьшая крестьянские поля, переводя крестьян на меньшие и худшие наделы, лишая их необходимых угодий, феодалы, тем не менее, не думали снижать крестьянские повинности и платежи. Поэтому перемер крестьянских полей приводил прежде всего к ослаблению крестьянских хозяйств и к ухудшению условий держания. В отдельных случаях дело доходило до полного лишения крестьян полевой земли.[59] Такие крестьяне в большинстве своём превращались в дворовых крепостных. Они должны были постоянно работать в господском хозяйстве, получая содержание от господина.
Разумеется, лишить земли сколько-нибудь значительную часть крестьян чешские феодалы в XIV веке ещё не могли и не хотели. Объём открывшихся для сельскохозяйственной продукции рынков был в XIV — начале XV века ещё довольно небольшим и не требовал полной перестройки всего хозяйственного уклада. Поэтому в чешской вотчине изгнание крестьян с их наделов в начале XV века лишь наметилось. Увеличение домена шло главным образом за счёт разграбления общинных угодий.
Испытанным путём увеличения доходов являлось для феодалов увеличение их земельных владений вообще, концентрация земельной собственности. Паны и монастыри всегда стремились увеличивать размеры и количество своих вотчин за счёт королевских имений или владений других феодалов. В XIV веке этот процесс усилился. Пражскому архиепископу, панам из Рожмберка и десяткам других крупнейших феодалов принадлежали огромные земельные владения. Как упоминалось выше, они не составляли сплошных территорий и были разбросаны самым причудливым образом по всей Чехии. У феодальных магнатов появилось стремление слить воедино разрозненные части своих владений путём захвата или присоединения разделяющих их вотчин других владельцев. Началась бешеная погоня за землями мелкой шляхты, причём и паны и монастыри были мало разборчивы в средствах приобретения всё новых и новых земельных владений. Если при этом светские магнаты действовали в большинстве случаев просто насилием, «благочестивые» монахи использовали наряду с грубой силой также покупку и все виды скрытого вымогательства или прямого шарлатанства. В этом процессе концентрации земельной собственности нарушались традиционные феодальные связи. Мелкие рыцари вынуждены были признавать над собой власть новых сюзеренов, продавать за бесценок родовые владения либо уступать их в форме завещания, особенно в пользу церкви. Ничем не брезгая в своём стремлении к богатству и наживе, паны и монахи фабрикуют фальшивые документы, а затем подкупают судей и добиваются осуществления своих корыстных целей. [60]
Однако основным источником повышения доходов феодалов было усиление эксплуатации непосредственных производителей — крестьян. Каждый грош, поступавший в казну феодалов, был омыт кровью и потом крестьян. Там, где крестьяне оставались на своих наделах, т. е. в огромном большинстве случаев, неудержимо росли все виды феодальной ренты. Когда феодалу нужны были рабочие руки для пахоты или для уборки урожая, для работы на винограднике или на скотном дворе, он увеличивал размеры и разнообразил виды барщины. Если феодалу нужны были перевозочные средства для доставки продуктов из вотчины на рынок, на крестьян возлагались новые извозные повинности. Если пан или монастырь вели торговлю, их алчность не довольствовалась произведениями домена и они устанавливали для крестьян новые натуральные оброки. Наконец, неутолимая жажда денег, которые не только открывали манящую перспективу роскошной и разгульной жизни, но и давали возможность накопления сокровищ, могла быть удовлетворена самым простым и проверенным путём — путём всестороннего ограбления феодально-зависимых крестьян. Паны и монастыри повышали чинши, окружали пользование остатками общинных угодий плотной стеной финансовых рогаток. Рождение, свадьба, смерть — все события в крестьянской семье служили источником господских доходов, за всё требовал платы феодал, «милостиво» соглашавшийся принять новорожденного в число своих подданных, не брезгавший и последним имуществом умерших крестьян, лучшая часть которого переходила к нему в силу так называемого «права мёртвой руки». Свою долю добычи вырывал и поп, который крестил, венчал и отпевал крестьянина. Роль поборов и в особенности «права мёртвой руки» была особенно велика на юге. Правда, ненавистное народу «право мёртвой руки» к началу XV века стали ограничивать и сами феодалы. В 1386 году оно было уничтожено в некоторых, а в 1406 году — во всех вотчинах архиепископства Пражского. Эта отмена была вызвана как страхом перед усиливавшейся борьбой крестьян, так и финансовыми соображениями запутавшегося в долгах архиепископа: уничтожение «права мёртвой руки» сопровождалось взысканием с крестьян высокого единовременного побора. Примеру архиепископа последовали некоторые другие феодалы: [61] епископы Литомишльский, Оломоуцкий и т. д. Но крупнейшие светские магнаты южной Чехии — Рожмберки всячески оттягивали отмену «права мёртвой руки» на территории своих огромных владений. Самый большой из южных монастырей — Златокорунский — так и не совершил такой отмены. В части его обширных вотчин это право было уничтожено восставшими крестьянами уже в ходе Великой Крестьянской войны.
Разумеется, не везде и не всегда все виды феодальной ренты возрастали одновременно и в равной степени, но во всяком случае трудно было бы найти такой уголок Чехии, где общая сумма феодальной ренты за 50-100 лет до начала крестьянской войны не выросла бы. При этом на севере и в центре Чехии к денежным платежам крестьян прибавилось большое количество барщинных повинностей. Во многих сёлах существовала уже трёх-, четырёх-, иногда даже пятидневная и шестидневная барщина. Основная тяжесть барщины ложилась на плечи наиболее экономически слабой части крестьянства — подсоседков. С одной стороны, барщинные повинности распределялись непропорционально земельным наделам крестьян, а с другой стороны, зажиточные крестьяне могли нанять вместо себя заместителя и действительно делали это.
Порой крестьян принуждали работать «по воле господина», «столько, сколько будет работы», «столько, сколько будет приказано». Всё чаще в документах вотчинного хозяйства той поры стало встречаться слово «колон» — синоним крепостного человека. Появились целые группы крестьян — «роботариев», «тритуляторов» («молотильщиков»), отбывавших неограниченную барщину в господском хозяйстве. В некоторых местах центральной Чехии барщина даже вытеснила денежные и натуральные оброки. Здесь известны случаи, когда крестьян лишали их наделов. В одной из современных поземельных описей — урбарии[14] Страговского монастыря прямо говорится [62] о том, что аббат, «движимый страстным влечением к крестьянским полям», включил их в состав домена, а крестьян этого села перевёл с чинша на барщину. На юге наблюдалась несколько иная картина. Здесь всё возраставшие денежные платежи крестьян отодвигали на задний план все остальные виды ренты.
Усиление эксплуатации чешского крестьянства сопровождалось ухудшением его юридического положения. Для феодалов северной и центральной части Чешского королевства, заинтересованных в барщинном труде крестьян, было важно прикрепить их к земле и лишить даже традиционного права крепостных переходить в известных случаях к другому феодалу. Для вотчинников южных областей превращение феодально-зависимых крестьян в совершенно бесправных и беззащитных крепостных было также выгодно. Оно сулило им неограниченные возможности повышения платежей, установленных обычаем, и введения новых поборов. Поэтому в 1380 году моравский сейм запретил переход крестьян к другому феодалу без особых документов, выдача или невыдача которых целиком зависела от усмотрения господина. В Чехии такого закона не было, и феодалы обходились без него. Они насильно изгоняли крестьян или, напротив, удерживали их, если это было им нужно. Об этом говорит нам Томаш Штатный, который напрасно призывал феодалов не задерживать сидой крестьян, желающих перейти к другому владельцу. Произвол феодалов оставался безнаказанным, тем более что в 1402 году во всех чешских землях крестьянам было воспрещено обращаться в суд с жалобой на господ. Крестьяне лишались всякой надежды добиться мирным путём какого-либо улучшения своего положения. Им оставалось лишь одно средство борьбы против феодалов — вооружённое выступление. Но почва для такого выступления была не в одинаковой степени подготовлена на севере и на юге.
В южных областях Чехии товарно-денежные отношения глубже затрагивали крестьянские массы. Денежные платежи давно уже составляли здесь основу всех крестьянских повинностей. Вместе с тем на юге была более сильно [63] нарушена вековая замкнутость крестьянского хозяйства. Жители разных сёл почти ежедневно сталкивались друг с другом в сфере насущных жизненных интересов. Работая на своём карликовом участке, крестьянин южной Чехии, барщинные повинности которого были сравнительно невелики, должен был проявлять максимальную гибкость и настойчивость, совершенствовать и разнообразить свои трудовые навыки, ибо без этих качеств он не мог бы прожить. Южночешский крестьянин не был так рабски прикован к своему участку, как крепостной севера. Продавая на ближайшем городском рынке или на сельской ярмарке продукты своего хозяйства — а это было тем важнее, что господин требовал всё более и более крупных денежных платежей, — крестьяне постоянно общались друг с другом, обогащали свой производственный опыт и расширяли кругозор. Фактическая самостоятельность в хозяйственной деятельности и порождённое этим сознание ответственности за себя и своих близких способствовали воспитанию в крестьянах южной Чехии чувства собственного достоинства, которое не могли искоренить никакие злодейства панов и их приспешников. Всякое проявление произвола и самоуправства господских управителей крестьянин юга воспринимал острее, чем его собрат на севере. Поэтому здесь раньше созрело возмущение крестьян против эксплуатации и закрепощения, зародилось великое чувство классовой солидарности с другими крестьянами. Здесь складывалось смутное и не вполне осознанное представление об общности интересов крестьянства с городской беднотой — плебсом, который сам состоял в значительной мере из недавних крестьян и в ряды которого каждый крестьянин южной Чехии мог попасть в силу многих событий его жизни.
Поэтому крестьянство южной Чехии оказалось главной ударной силой в битвах Великой Крестьянской войны и вынесло на своих плечах основную тяжесть этой многолетней борьбы. Правда, к нему присоединились и доведённые до отчаяния крестьяне центральных районов страны, но по степени организованности борьба крестьян севера существенно отличалась от выступлений крестьян юга.
Если различие в положении крестьян в южных и северных районах Чехии объяснялось особенностями феодальной эксплуатации в каждом из этих районов, то в свою очередь эти особенности эксплуатации объяснялись [64] характером развития производительных сил в разных районах Чехии. Уже само географическое положение южной и северной Чехии накладывало некоторый отпечаток на хозяйство этих областей. Юг Чехии был ближе к богатым торговым республикам Северной Италии, а великий дунайский путь шёл почти вдоль южной границы страны. Поэтому через южную Чехию проходило большое количество купеческих караванов. Эта область была глубже втянута в развитие товарно-денежных отношений. В южной Чехии было больше городов и местечек, они были теснее связаны с окружающими сёлами, чем города севера.[15] Наконец, для развития денежной ренты не лишено было значения и то, что феодалы южной Чехии были менее заинтересованы в непосредственной эксплуатации малоплодородных южных земель, чем феодалы северной и особенно центральной Чехии, почвы которой отличались сравнительным плодородием.
Несмотря на все различия способов усиления феодальной эксплуатации на севере и юге Чехии, возраставший нажим феодалов всюду вызывал резкое ухудшение положения крестьян в целом. Как правило, в начале XV века чешский крестьянин жил хуже, чем в середине XIV столетия.
К началу XV века среди крестьян Чехии уже существовали заметные имущественные различия. Хотя главной фигурой в феодальной деревне был средний крестьянин — седляк, во всех частях страны мы находим и возвышавшегося над имущественным положением средней массы зажиточного крестьянина и опустившегося ниже среднего уровня бедняка-подсоседка. Положение чешского крестьянина-седляка было тяжёлым и постоянно ухудшалось. Любая случайность могла бросить его в ряды бедноты. Беднота и зажиточные крестьяне, взятые вместе, составляли меньшинство крестьянства. Интересы их с каждым десятилетием расходились всё больше,[16] но там, где речь [65] шла о феодальной эксплуатации, и те и другие не отделяли ещё полностью своих стремлений от интересов основной массы крестьянства.
Расслоение чешского крестьянства не было одинаковым и равномерным по всей стране. И здесь можно отметить различие между северными и южными районами. На юге имущественная дифференциация крестьян была глубже и сильнее, чем на севере, где феодал, ведя крупное собственное хозяйство, был до известной степени заинтересован в том, чтобы хозяйства его крестьян представляли собой крепкие барщинные единицы, то есть были обеспечены инвентарём, скотом и необходимой рабочей силой. Судя по сохранившимся материалам, во многих сёлах южной Чехии не было подчас ни одного хозяйства, сохранившего свой первоначальный полный надел. Так, в сёлах Радобытице и Боржице (Пршибрамский округ), в каждом из которых было по 24 крестьянских двора, насчитывалось соответственно лишь 7,5 и 6,5 лана земли; самые крупные крестьянские участки в этих сёлах составляли 0,75 лана. В сёлах Брода, Држевники, Островец, Радетице также не было ни одного цельноланного хозяйства. В селе Дубна 43 крестьянина имели в совокупности менее 9 ланов земли. Из 56 хозяйств села Росейовице 34 имели наделы менее 0,5 лана. Переходя в соседний, Тынский округ, встречаем село Загорже, где 10 крестьян имели в своём пользовании 2,17 лана земли. В соседнем селе — Чиченице из 22 дворов лишь у четырёх крестьян были участки по 0,5 лана, а у 17 — менее половины лана. На 95 крестьянских хозяйств, расположенных в пяти сёлах (Доманин, Граховиште, Младошовице, Споли и Шальмановице), не было ни одного ланового участка и на всех крестьян приходилось лишь 32,33 лана. Потрясающую картину крестьянской нищеты находим и в сёлах Захлумских вотчин Страговского монастыря. В селе Бучи, например, 14 крестьянам приходилось довольствоваться 3,25 лана, в селе Льстинек 9 крестьян имели вместе 2 лана земли, а в селе Свераж 15 крестьян — лишь 2,5 лана.
Невероятная теснота и малоземелье заставляли южночешских крестьян покрывать растущие прорехи своего бюджета разного рода приработками. Часть крестьян уходила в города или превращалась в батраков. Документы южночешских вотчин говорят о таких случаях, [66] когда хозяйственная жизнь целых вотчинных комплексов уже строилась в значительной мере на использовании наёмного труда. Так было во владениях Тржебоньского монастыря, в соседних сёлах панов из Рожмберка и т. д. Характерно, однако, что при этом крестьяне-наёмники не только не освобождались от феодальной зависимости, но и попадали ещё и в невылазную долговую кабалу, иной раз даже у своих собственных владельцев. В этом случае ничтожная сумма денег, которую зарабатывали крестьяне долгим и тяжёлым трудом, присваивалась феодалами в счёт погашения очередных феодальных платежей, давно уже принявших на юге денежную форму. Здесь мы имеем, таким образом, лишь использование наёмного труда в рамках феодального способа производства; внешняя форма этого использования зависит от специфики феодальных производственных отношений.
Молотьба (из рукописи начала XIV века)
Несмотря на то что крестьяне вынуждены были иной раз продавать свою рабочую силу, их материальное положение оставалось исключительно тяжёлым. Крестьяне юга Чехии жили в страшной нужде, иногда ютились по нескольку семей в одной хижине, чтобы не платить подымного сбора. Немногим лучше было материальное положение северочешского крестьянина. На всех крестьян одинаковой тяжестью ложились неурожаи, эпидемии, налёты саранчи, наводнения и прочие стихийные бедствия. Наконец, разорительны были и не прекращавшиеся столкновения феодалов, приводившие, главным образом в южных районах, к бесконечным мелким военным конфликтам.
Крестьяне волновались; назревало мощное крестьянское восстание. Могло ли крестьянское восстание в тогдашних условиях рассчитывать на поддержку других слоев феодального общества? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо познакомиться с тем, какие изменения произошли в этот период внутри городов.
Тяжёлую жизнь и бедствия крестьян разделяла и наиболее многочисленная часть горожан — городская [67] беднота. В связи с ростом ремесленного производства в Праге и в других городах в ряде отраслей ремесла продолжительность рабочего дня подмастерья доходила до 14–15 часов. Она определялась обычно, формулировкой цеховых уставов: «работать от зари до зари». Повышение спроса на ремесленные изделия не сопровождалось серьёзными улучшениями технической базы ремесла, а владельцы мастерских стремились извлечь побольше прибыли. В то же время цепи мелочной цеховой регламентации не позволяли им увеличивать количество подмастерьев. Обычно пределом для Праги на рубеже XIV–XV веков было наличие в мастерской двух подмастерьев. Цеховые правила часто не разрешали увеличивать и количество производимой продукции, но запреты такого рода можно было обойти. Главным источником повышения доходов являлось при таких условиях снижение себестоимости продукции, а это означало прежде всего непомерное увеличение эксплуатации непосредственных производителей. Кроме чрезвычайно большой продолжительности рабочего дня крайне тяжелы были и условия труда. Подмастерьям и ученикам приходилось по многу часов находиться в неудобном положении в тесном, душном, иногда тёмном помещении. Беднякам-подмастерьям было почти невозможно скопить средства для того, чтобы стать самостоятельными мастерами, и всё большее их количество навсегда оставалось в положении эксплуатируемых.
Оплата труда подмастерьев и бедняков-подёнщиков увеличивалась медленнее, чем цены на основные продукты потребления. Случайные заработки не могли существенным образом улучшить их материальное положение. Наконец, падение стоимости мелкой разменной монеты, которой бедняки оплачивали свои ежедневные расходы, также ложились на них всей своей тяжестью.
Многие документы свидетельствуют о том, что, закладывая ростовщикам порой последние инструменты и носильные вещи, многие ремесленники не имели средств выкупить их назад. От чрезмерного труда и почти постоянного недоедания, а также вследствие антисанитарных условий жизни смертность среди социальных низов городского населения была чрезвычайно велика.
Если положение широких масс городского населения в XIV — начале XV века ухудшалось, то всё более возрастало имущественное благосостояние и значение городских [68] патрициев и верхушки бюргерства, в первую очередь пражского. Цеховое ремесло с его мелочной регламентацией создавало множество препятствий к тому, чтобы доходы богачей могли быть обращены на дальнейшее расширение производства. Поэтому патрициат соперничал с феодалами роскошью своей одежды и обстановки. Вместе с тем для верхушки патрициата открывалась возможность влиться путём приобретения земли в ряды господствующего класса. Действительно, многие из патрициев Праги, Кутной Горы, Брно, Оломоуца, Пльзня, Йиглавы и других городов приобретали у разорившихся шляхтичей их родовые владения, эксплуатируя в дальнейшем крестьян теми же методами и с той же жестокостью, что и феодалы.
Интересы патрициев и верхушки бюргерства вступали в противоречие с интересами феодалов. Последние видели в богатых горожанах прежде всего дойную корову. Их раздражала конкуренция городских верхов в торговых делах. С другой стороны, многие бюргеры и даже патриции всё чаще задумывались над вопросом, зачем терпеть надменных светских и особенно духовных феодалов, богатства которых как нельзя больше понадобились бы скупым и прижимистым представителям городских верхов.
Но противоречия между патрициатом и феодалами не были непримиримыми. В чешском городе главным противоречием был антагонизм между плебсом, который был по своему происхождению чешским, и верхами городского населения, среди которых численно преобладающим элементом были иноземцы. Показательно, что среди пражского магистрата — городского совета до 1350 года не было ни одного чеха. Хотя во второй половине XIV века членами магистрата являлись не только немцы, но и чехи, последних было буквально считанные единицы. Картина переплетения острейших социальных противоречий в чешском городе была бы неполной, если не принять во внимание различия интересов патрициата и бюргерства, а также неизбежных столкновений бюргеров и плебса. Да и внутри плебса не было полного единства. К началу XV века в чешском городе назревали противоречия настолько глубокие, острые и непримиримые, что единственным выходом могло быть лишь вооружённое столкновение.
Несмотря на то, что положение огромного большинства чешского народа — крестьян и городского плебса с каждым десятилетием становилось всё более невыносимым, [69] феодалам всё же удавалось удерживать власть и награбленное у народа богатство. Здесь действовала прежде всего сила феодального государства, назначение которого и состояло в первую очередь в том, чтобы держать эксплуатируемое большинство народа в узде. В этом же направлении действовал мощный церковный аппарат и весь многовековой опыт католической церкви, которая ужасами загробной жизни отвращала трудящихся от активного протеста против эксплуатации и освящала своим авторитетом феодальное общество и феодальное государство.
Кроме того, до поры до времени феодалов спасал от народного гнева и ряд других обстоятельств. Нельзя забывать, что крестьяне средневековой Чехии были разобщены и неорганизованны. Во многих случаях крестьяне различных сёл и различных владельцев враждовали между собой по тем или другим причинам местного характера, либо насильно втягивались в конфликты феодалов. Даже внутри одного села крестьяне порой враждовали друг с другом. Классовое сознание их находилось на низком уровне. Зачастую они растрачивали свою энергию в мелких стычках с вотчинной администрацией или сборщиками налогов, обращая, таким образом, свой справедливый гнев на орудия эксплуататоров, а не на самих эксплуататоров. Нельзя забывать и о наивной вере в справедливость и всемогущество чешского короля, которой не были чужды чешские крестьяне. Эти иллюзии задерживали развитие классового самосознания и гасили вспыхивавшие искры классовой борьбы. Забитость и темнота народных масс до крайности затрудняли возможность их объединения и организацию. Нельзя забывать и о том, что у крестьян не было чётко сформулированной антифеодальной программы. Хотя у крестьянских вожаков и складывались порой смутные идеалы общества, построенного на основах равенства и справедливости, но от этих прекрасных видений к жестокой действительности не был ещё проложен тот идейный и организационный мост, по которому народные массы могли бы вступить на путь освободительной борьбы против светских феодалов с их челядью и епископов с их чёрными сворами монахов. Кроме того, феодалы веками отстраняли крестьян от военного дела, запрещали им иметь оружие, не давали возможности сохранять и передавать из поколения в поколение военные навыки.[70] Помогало удерживать крестьян в повиновении и то, что жестокость эксплуатации не была одинаковой по всей стране, нарастала неравномерно и даже, постоянно усиливаясь в целом, всё же по временам ослабевала в том или другом пункте страны в зависимости от многих случайных обстоятельств, как, например, от прихоти господина и т. п.
Однако ни карательный аппарат феодального государства, ни вековая разобщённость и темнота не могли лишить крестьян воли к сопротивлению.
Какие же формы принимала борьба крестьян, прежде чем она привела к грандиозному открытому военному столкновению враждебных классов?
Крепостные крестьяне всегда вели в той или иной форме борьбу против своих угнетателей. Намеренно плохая работа на барщине являлась первым шагом в такой борьбе. Следующими шагами были отказ от выполнения повинностей или уплаты оброков, а также бегство от феодала. Все эти виды первоначального сопротивления эксплуататорам встречались в Чехии с давних времён. К XIV веку побеги крестьян приняли значительные размеры. В документах упоминаются иногда целые сёла, оставленные жителями, бежавшими от возраставшего гнёта феодалов. Встречаются упоминания и о более активных формах классовой борьбы — о поджогах господского хлеба и усадеб, об угоне скота, наконец об отдельных актах справедливой расправы крестьян с наиболее ненавистными угнетателями и их подручными. Довольно часто при этом доставалось и представителям духовенства, в лице которых народ с полным основанием видел не только жестоких, но коварных и лицемерных врагов. Насколько можно судить по отрывочным и косвенным данным сохранившихся источников, все виды классовой борьбы усиливаются к началу XV века. Ввиду непосредственной угрозы восстания доведённых до отчаяния крестьян некоторые феодалы снижали поборы. На юге аббат Вышебродского монастыря вообще боялся проезжать через свои деревни, имея все основания опасаться справедливой расправы.
Особую форму протеста крестьян и городской бедноты представляло участие их в так называемых народных, или крестьянско-плебейских, еретических движениях.[17] [71] В XIV веке такие ереси были настолько частыми, особенно в южной Чехии, что архиепископ Пражский учредил специальный церковный трибунал (инквизицию), который свирепо расправлялся с действительными и мнимыми участниками еретических движений. В инструкции для этого кровавого судилища предписывалось «хватать еретиков и, установив их виновность, упорствующих заковывать в цепи по рукам и ногам и подвергать пожизненному заключению». Особенно опасных еретиков предписывалось предавать мучительной смертной казни — сожжению. Со свойственным попам всех мастей лицемерием католические инквизиторы именовали эту изуверскую казнь «мягким наказанием, происходящим без пролития крови». Но пытки и варварские мучения инквизиции не могли искоренить ереси.
О социальном составе участников еретических движений лучше всего говорят показания самих чешских инквизиторов, которые в своих донесениях употребляли слова «крестьянин» и «еретик» как синонимы. Один из современников прямо указывал, что, истребив на территории своих владений всех еретиков, феодалы рискуют остаться вовсе без крестьян. В ряде случаев еретики выступали не только против церкви и её учения, но и прямо расправлялись с эксплуататорами.
Весьма показательно, что в еретических движениях в пограничных районах Чехии принимали участие наряду с чехами и немецкие крестьяне. В 1338–1339 годах, например, в окрестностях Йиндржихува Градца немецкие крестьяне поднялись на вооружённую борьбу совместно со своими чешскими братьями по классу. Они убивали управляющих, захватывали земли феодалов, даже попытались захватить хорошо укреплённый Градец. Но восставшие действовали стихийно, не имели чёткой программы и организованного руководства. Восстание было жестоко подавлено феодалами в 1340 году. Этот факт свидетельствует о братской солидарности трудящихся Чехии в [72] борьбе против феодальной эксплуатации. Впрочем, и прежде в отдельных отрядах народных мстителей находились наряду с чехами также и немцы.
Основные центры народных еретических движений находились в Бехинском крае, в южных районах Чехии. Значение этих выступлений народа под еретическими лозунгами состоит не только в том, что они давали выход накопившемуся народному гневу против эксплуататоров, но также и в том, что они подготовляли почву для восприятия в дальнейшем народными массами идей Гуса и таборитов. Еретические выступления создавали и закаляли вместе с тем кадры народных проповедников, которые явились накануне и в ходе крестьянской войны носителями и распространителями идей антифеодальной борьбы. Из их рядов вышли несколькими поколениями позже такие вожаки масс, как Николай Дрезденский, Ян Желивский, Вацлав Коранда, священник Амброж, Якуб Влк и много других народных героев, имена которых во многих случаях остались неизвестными.
В некоторых случаях чешские крестьяне собирались небольшими группами и вели систематическую борьбу с угнетателями. Феодалы называли этих крестьян «разбойниками». Отряды «разбойников» были сравнительно немногочисленны, а действия их носили локально ограниченный характер. Они нападали на феодалов, отнимали у них имущество, которое частично раздавали сельской бедноте, мстили отдельным судьям, господским управляющим и т. п. Народ относился к ним с любовью и доверием, оказывал им помощь, окружил их память ореолом легенд. Хотя эти выступления носили стихийный, разрозненный характер, порой даже просто граничили с разбоем, роль их в деле формирования традиций вооружённой борьбы против угнетения велика. Главным центром подобных выступлений был юг Чехии, где на протяжении ряда лет шла порой не прекращавшаяся вооружённая борьба. Кроме того, традиции вооружённой борьбы укреплялись на юте и в связи с вовлечением некоторой части крестьян в междоусобные столкновения феодалов. Хотя крестьяне сражались не за свои интересы, зато знакомство с военным делом выгодно отличало крестьян южной Чехии.
В городах Чехии вооружённые столкновения народных масс с патрициями также не прекращались на протяжении всего XIV века, Так, например, в 1366 году в Праге [73] было подавлено выступление суконщиков. В 1391 году имело место совместное выступление бедноты и ремесленников в Йиглаве. Эти выступления, несмотря на свою разрозненность, говорили о приближении революционной бури.
Выступления крестьян и плебса оставались в течение долгого времени изолированными друг от друга и не могли приобрести характера общечешского вооружённого столкновения враждебных классов, то есть открытой гражданской войны. Этому серьёзно мешало то, что революционной активности крестьян противостоял сравнительно прочный союз всех слоев феодального класса, церкви и зажиточных элементов городского населения. Однако к началу XV века положение изменилось: в Чехии впервые появляются объективные возможности для мощного выступления народных масс, потрясшего феодальную Европу. С одной стороны, острая национальная борьба ослабляла господствующий класс. С другой стороны, всё более углублялись противоречия между крупной и мелкой шляхтой. Наконец, даже среди крупных феодалов не было единодушия, так как паны смотрели с возраставшей жадностью на огромные церковные богатства. Ведь церковь была в XIV веке самым крупным феодалом в чешских землях. Владения епископов, попов и монастырей были разбросаны по всей стране. Не было такого угла в Чехии, где бы церковникам не принадлежали лучшие земли. Церковь владела почти половиной всех земель в стране. Особенно велики были вотчины главы католической иерархии Чехии — архиепископа Пражского. Архиепископ не только был крупнейшим землевладельцем, но обладал правами почти самостоятельного государя. Он имел свои вооружённые отряды и своих палачей, сам собирал налоги на территории своих громадных владений, обладал правом судить и казнить проживавшее там население. Подобные права — иммунитеты — принадлежали также епископам и монастырям.
Архиепископ, епископы, настоятели крупных монастырей — аббаты, верхушка городского духовенства жили в роскоши и довольстве. В то же время, выполняя свою роль идеологов господствующего класса, церковники и Монахи проповедовали для бедняков евангельскую простоту жизни, воздержание от «суетных» мирских благ и повиновение «установленным богом» властям. Католическое духовенство было безбрачным, но епископы и аббаты [74] открыто вели распутную жизнь. Лицемерие и ханжество разжиревших тунеядцев-церковников вызывало возмущение не только народа, но и значительной части феодалов, особенно мелких.
Храм св. Варвары в Кутной Горе (XIV век)
Развитие товарно-денежных отношений втягивало в свою сферу мелкое феодальное хозяйство с не меньшей силой, чем крупное. Но мелкому феодалу труднее было вести хозяйство при изменившихся экономических условиях. Имея в своём распоряжении тысячи крепостных, феодалы и монастыри относились с полным безразличием к судьбе отдельного крестьянина. Обладая сравнительно ограниченным количеством крестьян, земан был заинтересован в судьбе каждого крестьянского хозяйства. Поэтому, выжимая из своих крестьян последние соки, мелкий феодал [75] ежеминутно чувствовал, что перенапряжение сил крестьянина снижает его платёжные способности и отражается на положении феодала. Кроме того, уже сама ограниченность ресурсов и масштабов земанского хозяйства в целом делала его менее гибким. Попадая с продуктами своего хозяйства на рынок, земан сразу оказывался в гораздо худших условиях, чем пан или монастырь. Он вынужден был продавать свой хлеб на ближайшем рынке и не всегда мог при этом дождаться наибольшей цены. Он был совершенно оторван от внешней торговли. Конкуренция с крупным городским купцом оказывалась для него гораздо более серьёзной. Даже в случае хорошего урожая земан, постоянно нуждавшийся в деньгах, должен был продавать хлеб по низкой цене, а неурожай или засуха были для него почти так же губительны, как и для его крестьян.