Предисловие

Предисловие

Книга Эриха Церена «Библейские холмы» вышла в 1961 году в Западном Берлине. Это не первая книга зарубежных ученых по истории великих древних цивилизаций, переведенная на русский язык. За последние годы советские читатели познакомились с рядом таких книг — М. Чабб, Л. Вулли, А. Лота, К. Керама, Дж. Пендлбери и др. «Библейские холмы» отличаются от всех них (может быть, за исключением работы К. Керама) одной своей особенностью. Не ограничиваясь как другие авторы какой-либо определенной темой, Церен дает в своей книге историю археологических исследований и открытий за последние полтора столетия во всех странах Ближнего и Среднего Востока, кроме, пожалуй, только Ирана. По его выражению, он приглашает своих читателей совершить «долгий путь» на страницах своей повести.

Начинается этот путь у первых раскопок древнего Вавилона и Ассирии, на территории между Евфратом и Тигром, оттуда идет на юг, в таинственную страну древних шумеров, потом на северо-запад, в Малую Азию, где находилась воспетая Гомером Троя и жили хетты, отсюда снова на юг, через территорию нынешней Сирии, Израиля, Иордании к Мертвому морю. Оканчивается он на территории Египта и в «счастливой Аравии» — владениях царицы Савской. Это именно те места, где зародились и потом расцвели наиболее древние в истории человечества цивилизации, сыгравшие исключительную роль в многотысячелетнем процессе формирования мировой культуры.

Интерес к прошлому — и близкому и более далекому — закономерен. Человек нашего времени, вступив в век атомной энергии, электроники, освоения космических пространств, крупнейших исторических сдвигов в общественной жизни людей всего земного шара, на каждом шагу продолжает встречаться со словами, представлениями, понятиями, вещами, прочно вошедшими в современный быт и в то же время уводящими нас в далекое прошлое. Двадцатое столетие со всем тем, что оно принесло, было подготовлено девятнадцатым, а девятнадцатое — восемнадцатым. Эвклид жил в античную эпоху. В античную же эпоху сложился и миф о Дедале и Икаре, воплотивший мечты о покорении человеком воздушной стихии. Через многие века эти мечты воодушевили К. Э. Циолковского, претворившего их в научное предвидение.

Многие ценности (особенно в области искусства), доставшиеся в наследство современному человечеству от его предков, не утратили своего значения и продолжают оказывать воздействие на культурную жизнь нашего времени. За небывалым еще в истории человечества прогрессом XX века кроется своего рода цепная реакция между прошлым, настоящим и будущим. Ибо прошлое вошло необходимым ингредиентом в тот сложный комплекс окружающих нас явлений и процессов, который мы обобщаем в понятии действительность. Чтобы найти отправной пункт для дальнейшего поступательного движения, нужно прежде всего достигнуть ясности в восприятии окружающей действительности — и материальной и духовной. Нужно оглядеться широко вокруг, чтобы достигнуть этой ясности, ибо именно в ясности мышления залог успеха во всех сферах творческой деятельности людей, то есть в движении их вперед, в будущее.

Интерес к прошлому в наше время проявляют многие. Он давно уже вышел за пределы узкого круга специалистов. Не только книги, повествующие о давно пережитых человечеством эпохах, завоевывают достаточно большое число читателей, но на эту тематику живо откликается и пресса. В газетах и журналах всех стран мира время от времени появляются заметки о тех или иных археологических открытиях. Они воспринимаются с неизменным интересом даже в тех случаях, когда речь идет не только о римской «спящей красавице», не тронутые временем останки которой сравнительно недавно были обнаружены неподалеку от Рима.

Читатели нашей газеты «Известия», например, могли прочитать 7 марта 1965 г. одну из таких заметок под обычным, скромным заголовком «Находка археологов». Американская археологическая экспедиция обнаружила в 150 милях от Багдада, вблизи города Дивания, 180 глиняных таблиц с клинописным шумерским текстом середины третьего тысячелетия до н. э. Специалисты считают это археологическое открытие уникальным: «С ним могут лишь сравниться работы немецких археологов на заре XX века в Телль-Фара, на раскопках древнего шумерского города Шуруппак».

Естественно, возникают вопросы. Что это за город Шуруппак? Когда его раскапывали? Чем прославили себя немецкие археологи на заре XX века в Телль-Фара? Почему находка шумерских текстов — событие такого большого научного значения?

Книга Церена дает ответы на все эти вопросы. И не только на эти. С большим знанием дела и обстоятельностью описывает Церен поиски археологов, ход проводимых ими исследований, обнаруженные в результате раскопок памятники. Материал для этих описаний он, безусловно, черпает из первых рук, а не из всякого рода обзоров компилятивного характера, которыми так богата археологическая литература Запада. Данные, которыми пользуется Церен, научно обоснованны. Широта охвата, таким образом, не привела автора «Библейских холмов» к скольжению по поверхности, хотя некоторые, может быть, иной раз и небезынтересные для читателя подробности, повествующие о раскрытых археологами памятниках, он опускает. Это относится главным образом к разделам книги, выходящим за пределы ее основной темы, то есть уж действительно не имеющим ровно никакого отношения к «библейским холмам», даже если понимать это наименование так же условно и широко, как его понимает Э. Церен.

Холм Гиссарлык, под которым были погребены развалины эпической Трои, или тот холм в Арголиде, на котором и в нашу эпоху красуются руины древних Микен, «библейскими» уж никак не назовешь. И вот именно в описании этих замечательных памятников глубокой древности на палитре Церена почему-то иссякают краски. Было бы несправедливым сказать, что Церен допустил здесь какие-либо фактические погрешности или существенные отступления от имеющихся данных. Однако рассказ об этих памятниках сжат до такого предела, что у читателя остается лишь весьма общее и поверхностное впечатление о многослойной Трое и замечательных микенских погребениях.

Вызывает сожаление, что столь же сжато описывает Церен и раскопки иудейского поселения в Хирбет-Кумране, имеющие уже прямое отношение к его главной теме. Раскопки эти, производившиеся в 1951–1957 годах французской археологической школой в Иерусалиме, Иорданским департаментом древностей и Палестинским археологическим музеем под руководством патера де Во и Л. Хардинга, привлекли к себе огромное внимание во всем мире и породили обширную литературу. Между тем Церен отводит им всего лишь несколько строк.

Однако, по мудрому выражению небезызвестного Козьмы Пруткова, «нельзя объять необъятное». Остальные разделы книги освещают избранную автором тему более подробно. Последовательность этих разделов и их содержание подчинены у Церена не хронологическому, а локальному принципу. Начинает он поэтому с Двуречья и Ниневии. Местоположение этой древней столицы ассирийских царей — тогда, когда начались ее поиски, то есть в 40-х годах XIX века, — начисто выпало из памяти человечества.

И вот Церен подробно рассказывает, как летом 1842 г. на левом берегу Тигра, против Мосула, под палящими лучами солнца, парализовавшими всякое желание заниматься какой-либо работой, начались поиски забытой столицы, как в дальнейшем эти поиски, оказавшиеся совершенно безрезультатными, были перенесены в другое место — за 20 километров к северо-востоку от Мосула, как здесь из-под земли были вырыты колоссы-быки с крыльями и человеческими головами. Последующими раскопками на этом месте был раскрыт целый комплекс дворцовых, храмовых и оборонительных сооружений, без всяких колебаний признанных тогдашним ученым миром руинами Ниневии. Но прошло еще некоторое время, и стало очевидным, что раскрытый памятник не Ниневия, а «Версаль ассирийского царя Саргона II… Дур-Шаррукин». Церен продолжает свой рассказ о поисках Ниневии, и читатель с напряжением следит за всеми их перипетиями, разделяя волнения, радости и разочарования археологов.

Подобным же образом излагается в «Библейских холмах» история других поисков, исследований и археологических открытий: Калаха, Вавилона, Ашшура, Шуруппака, Ура, палестинских и египетских памятников. Порой автор останавливается на подробностях, на первый взгляд, может быть, и незначительных, но играющих очень существенную роль в полевой археологии. Читатель узнает, с какими трудностями приходится иногда сталкиваться при получении в официальных инстанциях разрешения на проведение раскопок, при найме подсобных рабочих, доставке оборудования, производстве самих работ, устройстве жилья для участников экспедиции, организации питания, снабжения водой и т. д.

Церен во всем этом хорошо разбирается. В то же время ему в полной мере знакома романтика полевых археологических исследований с ее радостями, опасностями и бедами. Вне всякого сомнения, он принадлежит к числу людей, до крайности и даже самозабвения увлеченных археологией. Согласитесь, что не каждый день в наше время можно встретить человека, который совершенно серьезно станет утверждать, что «никакие законы современной химии или физики, искусство или техника нашего времени не изменили так наших представлений о мире, как археология» и что «археологи в большей мере содействовали изменению наших воззрений, чем Эйнштейн и все физики-атомники, вместе взятые!»

Вряд ли существует необходимость обсуждать эти смелые, чтобы не сказать больше, высказывания по существу. Конечно, это своего рода гипербола. Да позволено будет и автору настоящего предисловия поделиться с читателями некоторыми, может быть, чересчур смелыми соображениями. Да, гипербола! Но иногда она может в некоторых отношениях иметь и свои положительные стороны: она увлекает. Только человек, сам увлеченный по-настоящему, может увлечь и других.

Тут невольно приходят на память полки в книжных магазинах с так называемыми уцененными изданиями, откуда часть книг потом перекочевывает в соответствующие цехи бумажных фабрик. Встречаются на этих полках, к сожалению, и книги археологического характера. Перелистывая их, нельзя не подумать: эх, да если бы вот этот же самый материал попал в руки к Церену! Как бы он его препарировал и преподнес читателю! Ведь археология может быть захватывающе интересной, а Церен умеет писать. Можно не сомневаться в том, что русский перевод «Библейских холмов» не разделит печальной участи уцененных изданий, хотя воззрения их автора далеко не всегда совпадают с положениями, принятыми нашей наукой.

По ходу изложения Церен в ряде мест книги обстоятельно рассматривает проблемы дешифровки древней письменности, посвящая этому кругу вопросов целые главы и параграфы. «Как научиться читать и разбирать что-либо, написанное… на абсолютно незнакомом языке при помощи также незнакомой системы письменности?» Четкая постановка вопроса! И Церен на него отвечает. Отвечает в такой форме, которая не предполагает, не требует от читателя особой подготовки, предварительных специальных познаний в области лингвистики. Нередко эти ответы оказываются содержательнее, яснее и уж во всяком случае интереснее того, что можно прочитать в соответствующих разделах некоторых официально рекомендованных и принятых в наших вузах учебников.

В «Библейских холмах» повествуется, как еще в XVII веке первые клинописные таблицы попали из рук одного любознательного итальянского купца в римский музей в виде дара, и этот музей не знал, что с ними делать, так как тогда в Европе не было еще ни одного человека, который сумел бы понять эти знаки, скорее походившие на следы ног вороны или неумелый орнамент.

Всего три с половиной столетия тому назад! А если отсчитывать время от того года, когда состоявший на датской службе молодой инженер-лейтенант Карстен Нибур перерисовал надписи с камней на развалинах Персеполя и потом стал ими заниматься, — то и того меньше. Всего два столетия. Срок по масштабам известной нам истории человечества ничтожный. Какой поистине титанический труд за эти два века был выполнен людьми науки, которые теперь, располагая первоклассными справочниками, словарями и грамматиками, совершенно свободно читают клинописные тексты! Шаг за шагом шли они к своей цели. И Церен фиксирует каждый из этих шагов. Перед нами возникает своего рода эстафета, передававшаяся из рук в руки от одного поколения ученых к другому. На чем останавливались одни, то продолжали другие, добиваясь все новых и новых успехов в своем трудном деле.

Заслуга — и немаловажная — Церена в том, что он очень четко и конкретно формулирует каждую из тех исследовательских задач, которые приходилось одну за другой решать в сложном и длительном процессе дешифровки незнакомой письменности. Благодаря этому читатель «Библейских холмов» ясно ощущает всю эту цепь взаимосвязанных умозаключений и выводов, которая в конечном счете привела к столь блистательным результатам.

В этом отношении страницы книги, посвященные дешифровке клинописи, оставляют у читателя более яркое и целостное впечатление, чем раздел о письме древнего Египта. Излагаемая Цереном классификация египетского письма, очевидно, нуждается в некоторых уточнениях и во всяком случае в дополнительных пояснениях.

Итак, Церен умеет заинтересовать своим материалом. Он пишет историю науки на одном из очень важных и интересных участков ее многогранной деятельности. А наука — это и люди науки. Церен это хорошо понимает. В его повествовании биографии ученых и их достижения, двигавшие науку вперед, органически сплетаются. Перед глазами читателей проходит длинная галерея портретов. Начинается она с биографий людей, которые никогда не бывали на Ближнем Востоке, но которых тем не менее с полным правом можно назвать прямыми родоначальниками целой плеяды последующих исследователей этой территории, наиболее богатой на земном шаре памятниками глубокой древности.

Действительно, если бы Винкельман и Цоэга не внесли своих коррективов в существовавшие до них представления о давно канувших в Лету эпохах, в самое восприятие и понимание этих эпох, если бы Вильям Джоунз и Шлегель не углубились в изучение санскрита, огромный интерес последующих поколений ученых к истории и памятникам великих древних цивилизаций не имел бы под собою достаточно твердой и глубокой почвы.

Те, кто оставил после себя заметный след в истории археологии, при всех своих индивидуальных особенностях и различии судеб обладают одной общей чертой: огромным, самозабвенным интересом к своей профессии, к своим научным поискам и исследованиям. «Редко можно встретить профессию, — пишет Церен, — более безрадостную, чем профессия полевого археолога, работающего в пустыне, среди диких скал, в полной удаленности от всякой цивилизации, в тяжелых климатических условиях». «Многие из них, — продолжает он далее, — неизлечимо больными покидали страну, в которой они рассчитывали найти славу… Непривычные к тяжелому тропическому климату возвращались одни из них на Запад, измученные малярией и болотной лихорадкой. Другие встречали смерть вдали от родины и семьи, в чужой стране…», но «они продолжают работать, как будто условия их труда — нечто само собой разумеющееся. Ибо для них во всем мире не существует более интересной профессии, чем избранная ими».

Целый ряд приводимых в книге Церена фактов, почерпнутых из биографий многих археологов-исследователей, подтверждает эту характеристику.

А упорство в достижении поставленных целей!

Восемнадцать лет своей жизни посвятил Роберт Кольдевей вавилонским курганам. Ему не везло. Только ценой исключительного напряжения сил Кольдевею удалось в конце концов преодолеть огромные трудности и добиться успеха. Восемь лет безрезультатно искал и Говард Картер знаменитую гробницу Тутанхамона. В «Библейских холмах» мы найдем много подобных примеров упорного и самоотверженного труда археологов.

Поучительны и интересны эти примеры. Не только для истории археологии, но и для истории науки вообще. Потому что в истории всех отраслей научного творчества можно легко найти такие же примеры самоотверженного труда. Именно на этой основе был заложен фундамент и возведено грандиозное здание современной науки, в котором по праву заняла свое место археология. То, что написал Э. Церен об ученых-археологах, таким образом, выводит нас за пределы его «библейских холмов».

Но вот странное дело! Почему в этом перечне славных имен у Церена отсутствуют имена русских и советских ученых? Разве не внесли они вклада в общее дело? Разве не трудились они на археологических нивах того же Египта; в частности, в самые последние годы на тех территориях, которые частично залиты водами Нила? Разве не принимали русские, советские ученые непосредственного и активного участия в международных конгрессах востоковедов? Об этом следящий за литературой Церен, конечно, не мог не знать.

На страницах «Библейских холмов» читаем: «Русские ученые взялись за исследование своего родного края». Из контекста вытекает, что произошло это в 20-х годах нашего века и что, следовательно, до этого они таким полезным и важным делом, как археологическое изучение собственной территории, вовсе не занимались.

И это все! Все, потому что единственное у Церена упоминание русского имени в счет идти не может, ибо звучит оно следующим образом: «В Дура-Европос на Евфрате, севернее Каркемиша, в течение многих лет копали англичане, потом французы и, наконец, американцы, которые послали туда профессора Иельского университета Михаила Ростовцева, уроженца России».

Дальнейшие комментарии представляются здесь излишними.

Как же все-таки получилось, что из поля зрения несомненно хорошо эрудированного автора «Библейских холмов» начисто выпала не только целая плеяда русских археологов и востоковедов, развивавших энергичную деятельность начиная еще с первой половины XIX века, но и такие их институты, как Российское археологическое общество, Археологическая комиссия, Одесское общество истории и древностей и др.? Ведь все эти организации на протяжении многих десятков лет периодически выпускали свои «Отчеты», «Известия», «Труды» и «Записки», прекрасно известные тогдашним соотечественникам Церена, которые иной раз и сами помещали в этих изданиях свои работы. И неужели Церену неизвестны прославившиеся на весь мир восточные коллекции нашего Эрмитажа и ценнейшие собрания папирусов и других древнейших документов в наших библиотеках, возникшие не без участия русских ученых-востоковедов?

Странно все это! Странно, но не удивительно. Это очень хорошо и достаточно давно уже нам знакомая тенденция замалчивать достижения русской и советской науки. Она появилась на свет около полувека назад. Конечно, уже после Великой Октябрьской социалистической революции, но в прямой и причинной с ней связи. В течение многих лет она типична для умонастроения определенной части буржуазных ученых и связанной с этими кругами исторической и археологической литературы. Та же тенденция наблюдается за рубежом в литературе и по другим отраслям научных знаний. Только тогда, когда успехи нашей науки становятся в подлинном смысле достоянием обитателей всего земного шара, видящих их собственными глазами, приходится волей-неволей о них писать, отвечая на запросы самых широких кругов общественности.

Мы хорошо понимаем, что подобного рода методами умолчания победного шествия нашей науки не остановишь. Они вызывают у нас поэтому не чувство раздражения, а скорее сожаления. Так и в данном случае. В самом деле! Перед нами автор книги по истории археологии, прекрасно осведомленный в своем предмете. И вдруг вот этакое!..

Впрочем, в какой-то мере это и настораживает. Что это? Злой умысел, за которым кроется враждебное отношение к советской археологии и востоковедению только потому, что они советские? Порожден ли этот злой умысел непримиримостью к нашим теоретическим воззрениям или, может быть, это только следование неумной моде, получившей распространение на Западе в годы обострения холодной войны и находящейся в вопиющем противоречии с подлинной наукой и здравым смыслом?

Выяснение этих вопросов в значительной мере предрешает для нас оценку книги в целом. Лакмусовой бумагой в данном случае должно прежде всего явиться отношение ее автора к Библии. В так называемом «свободном мире» в изобилии сейчас издаются специальные журналы и выходят брошюры и книги по библейской археологии, главная цель которых состоит в том, чтобы «подтвердить священное писание» археологическим материалом. Многочисленные археологические общества, институты, всякого рода «фонды» и просто богатые меценаты — преимущественно американские — тратят огромные средства на организацию археологических экспедиций и раскопок библейских мест.

Пока у нас создалось впечатление, что Церен, включивший в свою историю археологических открытий на Ближнем Востоке целый ряд памятников, имеющих лишь весьма косвенное отношение — а то и никакого — к библейской традиции, не может быть отнесен к числу тенденциозно настроенных ее ревнителей.

Но все же как относится он к Библии?

Это нетрудно понять из текста книги. «Библия, — пишет Э. Церен, — представляет собой прежде всего собрание различных религиозных сочинений, которые нередко противоречат друг другу. Она появилась не как законченное произведение, но сложилась в результате векового процесса развития со всеми его компромиссами и взаимовлияниями, возникшими под действием различных мировоззрений».

Церен, таким образом, отдает себе полный отчет о характере этого произведения и его исторических судьбах. Из ряда других его высказываний в различных местах книги с неоспоримостью вытекает, что он считается и с подчас нарочито запутанным языком Библии, и со своеобразием стиля библейского повествования, и с теми изменениями текста, которые пережила Библия, особенно в пору ее канонизации, то есть начиная с Эзры и законоучителей из Синедриона в Ямнии и кончая масоретами, деятельность которых относится уже к VII–IX векам н. э. Иными словами, Церен подходит к Библии критически, как к памятнику письменности, в большей или меньшей мере отражающему реальные события, пережитые еврейским народом в различные периоды его исторической жизни.

На одном из таких периодов Э. Церен специально останавливается. Речь здесь идет о многовековой, по его выражению, драматической борьбе между народными верованиями, выливавшимися в форму культа золотого тельца, и тем вероучением, которое стремилось привить народу кастовое еврейское духовенство. Основываясь на I книге Царей (12, 28), Церен считает, что борьба эта шла с переменным успехом и многие цари Израиля и Иудеи принимали сторону народа. Конечная победа духовенства, по существу, означала утверждение нового вероучения в противовес прежним, уходящим в глубокую древность традициям. «То, что считали отпадением… от религии отцов, — пишет Церен, — на самом деле было упорной приверженностью к древней традиции».

Что же собой представляла эта древняя традиция?

На этот счет у Церена существует совершенно определенное мнение. «Подлинно религиозное творчество, — пишет он, — имело место, вероятно, лишь в ледниковом периоде, в каменном веке или в последующие тысячелетия, но уж, во всяком случае, не при „учителе праведности“ или Иисусе из Назарета и подавно не во времена Авраама и Моисея». Во многих местах своей книги Церен останавливается на этих древнейших религиозных представлениях, уходящих своими корнями далеко в глубь дописьменного периода. Поэтому они находят свое выражение преимущественно в памятниках религиозной символики: изображениях животных — быков, львов, змей, рыб, смешанных, синкретических существ.

Церен пытается осмыслить эту древнюю символику, связать ее с наблюдениями небесных явлений, лунных циклов, Млечного пути и древнейшими представлениями о загробном мире. Через всю книгу красной нитью проходит у него мысль, что эти древнейшие символические образы повторяются в религиозной символике ряда исторически нам известных народов древней эпохи — шумеров, вавилонян, ассирийцев, хеттов, древних евреев.

Во многих местах книги Церена мы встречаемся с довольно произвольными сопоставлениями. Так, змея и голубь сравниваются с Луной и Венерой, а также с Адамом и Евой; луна становится «то серпом, рогом или ладьей, то чашей или кубком», бык и лев олицетворяют ущербную и полную луну, дерево становится Млечным путем, образ господа отождествляется с Сетом и т. д.

Вряд ли эта концепция звездной или лунной «религии» может найти себе какое-либо научное оправдание. Однако параллели Церена идут еще дальше — вплоть до сопоставлений древних верований и представлений с приметами и поверьями, бытующими и в наши дни у крестьян Европы. То же можно сказать и о всякого рода попытках объяснить имя Авраам, связывая его со словом «ибрим» — «потустороннее».

Как и многие другие ученые капиталистических стран Запада, автор «Библейских холмов» не декларирует своей принадлежности к какому-либо определенному направлению и высказывает свои теоретические взгляды лишь мимоходом и попутно. При таких условиях правильнее будет говорить лишь о влиянии на него тех или иных существующих на Западе течений. Так, он придает преувеличенное значение так называемой сфере подсознательных явлений и связанной с ними символике.

Постоянно давая, так сказать в подтексте, понять читателю, что область подсознательного в жизни уже ушедших с исторической сцены народов, как и в современной жизни, для него не «книга за семью печатями», он, по сути дела, ограничивается высказываниями чисто декларативного характера, лишь иногда поясняя их конкретными примерами.

К сожалению, далеко не всегда эти примеры для нас вразумительны. Вот, со слов Чиеры, он рассказывает, как в одном из современных американских университетов был воздвигнут памятник ректору этого университета, видному ученому-физику нашего времени. На пьедестале он изображен во весь рост, левая нога ученого выдвинута несколько вперед и попирает рептилию — ящерицу необыкновенной величины, в данном случае символизирующую невежество, суеверия и глупость.

Почему выдвинута вперед именно левая нога статуи и именно левой ногой попирается эта рептилия?

«Конечно, — повторяет вслед за Чиерой Церен, — современный скульптор не знал этого. Откуда ему было знать?» Вряд ли было это известно и ученым сотрудникам университета, по инициативе которых был воздвигнут памятник, и самому ученому, «ум, которого без затруднения справлялся с самыми трудными физическими формулами». А вот археологи наверняка это знают, ибо в древних памятниках Египта «боги и цари всегда выступают левой ногой вперед». В памятнике, стоящем во дворе американского университета, поэтому присутствует нечто такое, что «очень охотно присвоили бы своим богам древние народы, отделенные от нас тысячелетиями».

А рептилия? Именно «боги вели в те далекие времена борьбу с большими и маленькими драконами, рептилиями всех видов и победили их в этой борьбе».

Конечный свой вывод Церен формулирует так: «На пьедестале современного памятника… стоит, очевидно, наследник древних богов… наследник престола вавилонских богов Энлиля и Мардука, ассирийского бога Ассура и святого Георгия». Таким образом, от наших далеких предков к нам перешли «не только строение костей и группы крови, но и их душа… и часто их понятия и представления», хотя по большей части это доходит до нас «облаченным в современные одеяния, и мы считаем идеи их новыми, нашими собственными творениями… Какое заблуждение!».

Можно с уверенностью сказать, что попытки объяснить наши современные понятия и представления понятиями и представлениями наших предков не могут убедить подавляющее число читателей Церена, особенно тех читателей, в руках которых будет советское издание его книги, переведенной на русский язык.

Не более убедительными покажутся этим читателям, воспитанным на подлинно научных принципах научного мышления, и некоторые другие высказывания Церена, разбросанные — к счастью, не в больших дозах — по всей его книге. Например, о «пальцах Ашираты» из древнего Таанака. Речь идет о клинописном тексте, найденном венским археологом Эрнстом Зеллиным в 1901 г. при раскопках в Телль-Таанаке, на территории Палестины. В этом тексте, представляющем собой письмо, есть фраза: «Когда покажется палец Ашираты, надо это учесть и действовать, как положено».

Что это за «палец Ашираты» — богини звезд Ханаана, подобной Иштар и Инанне? Церен приводит вполне убедительное истолкование этого знака: в те времена еще не было календаря в нашем смысле слова и даты определялись по местоположению небесных светил. Следовательно, «палец Ашираты» — это дата. Казалось бы, на этом можно было счесть вопрос исчерпанным и поставить точку. Не тут-то было! Далее следует рассуждение о том, что тот же палец встречается и в Библии, «в рассказе о том, как на глазах египетских чародеев жезл Моисея превратился в змею». Но в том библейском рассказе, который имеет ввиду Церен, ни слова не говорится о пальце. Это немаловажное обстоятельство, однако, его нисколько не смущает: «потому что сама змея была пальцем».

Позвольте! — вправе воскликнуть читатель. Почему змея вдруг стала пальцем? Какие у нас основания предполагать столь необычную метаморфозу?

Церен оставляет этот естественно возникающий у читателя и вполне законный вопрос без всякого ответа. Видимо, для него это превращение пальца в змею нечто само собой разумеющееся. Далее следуют еще менее понятные сопоставления «пальца» с «пальцами» из крестьянских поверий современной нам Европы. Заканчиваются все эти рассуждения фразами, которые некоторым образом проливают бальзам в душу недоумевающего и взволнованного читателя: «Мы уже не воспринимаем сейчас стиля библейских выражений… Мы читаем в Библии нечто такое, что либо уже не понимаем совсем, либо в лучшем случае понимаем неправильно». Вот с этой мыслью Церена, учитывая приведенную выше его интерпретацию библейского рассказа о посохе Моисея, есть все основания полностью согласиться.

Из всего сказанного о взглядах Церена с неоспоримостью вытекает, что его никак нельзя отнести к той достаточно многочисленной — кстати сказать, и наиболее реакционной по своим воззрениям — группе археологов, которые работают в так называемых библейских странах и прежде всего руководствуются стремлением во что бы то ни стало доказать историческую правоту Библии. В глазах этих археологов воззрения Церена не могут не выглядеть почти что еретическими.

Нет, Церен не принадлежит к их числу. Для того чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно перелистать те страницы его книги, которые имеют непосредственное отношение к археологическим поискам и раскопкам на «святой земле». Священная гора Гаризим для Церена «образцовый пример» того, как одно и то же место на протяжении многих веков может считаться святыней у последователей совершенно различных религий. Здесь была воздвигнута храмовая башня Ваала, и здесь же потом находились святилища евреев, самаритян, христиан и, наконец, мусульман. Там, где в «Библейских холмах» идет речь о «святой земле» в собственном смысле слова, то есть о памятниках Иерусалима, Самарии, Назарета и т. д., Э. Церен показывает себя прежде всего археологом. С грустью констатирует он, что «всякий, кто рискнул бы, основываясь на исторических данных, провести грань между средневековыми и даже античными легендами и реальной исторической действительностью и начать раскопки „лобного места“ на Голгофе, неизбежно натолкнулся бы на ненависть и презрение. Возможности для подлинно научных археологических исследований были здесь весьма ограничены».

С иронией рассказывает он о стремлении знатоков Библии найти пещеру в Вифлееме, поисках места на Голгофе, где стоял крест, опровергает традиционную топографию и т. д. Палестина сама по себе интересует Церена прежде всего потому, что археологическое изучение ее территории может помочь выяснению очень важного и трудного вопроса о древнейших миграциях и населении Европы и Палестины в первобытную эпоху («Переселились ли наши предки из Европы в Ханаан или наоборот?»).

Так почему же в таком случае Церен постоянно использует в своих хронологических определениях имена легендарных библейских персонажей («это было задолго до Авраама и Моисея», «во времена Авраама» и т. д.)?

Скорее всего Церен отдает тут дань распространенной на Западе традиции, потому что его отношение к Библии как историческому источнику вряд ли может вызвать какие-либо серьезные сомнения. Оценивая степень исторической достоверности ее показаний, Церен обычно пользуется приемами сопоставления Библии с другими источниками — папирусом Гарриса, данными о нашествии гиксосов и т. д., то есть подходит к ней как историк. Присущие некоторым буржуазным ученым взгляды отражаются и на отношении Церена к простому народу тех стран, о которых он так увлеченно рассказывает. Перед нами возникают образы нищих и забитых феллахов и бедуинов. И не всегда автор относится к ним сочувственно.

Книгу Э. Церена можно определить как своего рода «роман об археологической науке и ее героях», хотя, как говорилось выше, далеко не всегда положения и выводы автора могут быть нами приняты.

Книга переведена с незначительными сокращениями.

Д. П. Каллистов

* * *

Настоящее издание подготовлено и отредактировано канд. ист. наук А. А. Нейхардт.