Приложение № 7. Описание комиссаром Каменец-Подольского партизанского соединения им. Михайлова И. Кузовковым боевых действий против УПА 25–27 июля 1943 года

Приложение № 7.

Описание комиссаром Каменец-Подольского партизанского соединения им. Михайлова И. Кузовковым боевых действий против УПА 25–27 июля 1943 года

«Стенограмма беседы с командиром партизанского соединения Каменец-Подольской области тов. ОДУХА Антоном Захаровичем и комиссаром тов. КУЗОВКОВЫМ Игнатом Васильевичем

Беседу проводил зав. сектором информации отдела пропаганды и агитации ЦК КП(б)У тов. СЛИНЬКО И.И.

Стенографировала ЖДАН Н.А.

Киев. 12 июня 1944 года

(…)

Говорит Игнат Кузовков:

«Мы стояли в районе, который мешал националистам продвигаться с запада на восток до старой советско-польской границы. Мы стояли в зоне их коммуникаций и ни один их связной не мог пройти, чтобы не быть задержанным. Мы, кроме этого, старались все карательные мероприятия немцев, направленные против нас, отводить на их сторону. Крупные карательные экспедиции заканчивались, как правило, боями с националистами и частично только, почти не задевали нас.

Когда они начали активную борьбу с немцами, на первых порах у них было ещё мало обученных и вооружённых сил. Они намерены были захватить районный центр Мизоч Ровенской области. Они решили, имея о нас представление, как об очень большой силе в Суражских лесах, предложить нам перейти к ним для совместной борьбы с немцами. Но, как потом выяснилось, переговоры в этом направлении преследовали целью использовать наш отряд в качестве заслона от нападения немцев на националистов, по окончании операции прибыть в отряд и отобрать оружие. Мы разгадали это дело через пойманную агентуру и нашу, которая находилась в их отрядах. Но отказываться от переговоров во имя общей борьбы с немцами мы не могли.

Начались переговоры. Переговоры происходили с второстепенными лицами в районе Мизера в селе Большие и Малое Ступ-но. В общем эти переговоры имели целью с их стороны прощупать почву, насколько мы сильны, насколько мы намерены вести переговоры, что мы намерены делать.

Переговоры кончились вничью. Они потребовали выхода с этой территории, сказали нам, что мы не в своей хате помещаемся, а для того, чтобы более детально в этом вопросе разобраться, они сказали, — мы постараемся ещё раз вести переговоры. Среди представителей был студент бывшего Львовского университета, молодой, неважно одетый, худощавый юноша, который агитировал за Украину Владимира. С нашей стороны переговоры вёл Одух, который старался на их нотках сыграть, выдал себя за командира разведки.

Таким образом, из переговоров ничего не вышло. Они терпели нас до июля 1943 года, а когда почувствовали в нас солидную силу, решили покончить с нашим отрядом в тех лесах.

Предварительно мы узнали о готовящейся на нас операции. В соседнем с нашим лагерем селе Андрушовка был получен приказ от командования повстанческой армии — больше половины села, прилегавшей к лесу — очистить от населения. Какой был смысл этого приказа? Немцев пока поблизости не было. Вывод один: чтобы от перестрелки не пострадало местное население. Мы, видя такую штуку, моментально переменили место лагеря, отошли на 1 1/2 клм. но в район, очень удобный для обороны. Мы знали, что их силы значительно превышают наши, у нас было 400 человек, силы националистов доходили до 10 тыс., и если они мобилизуют против нас все свои силы, они могут разбить отряд. Боя принять нельзя, а без боя уходить тоже нельзя, поскольку мы зарекомендовали себя как защитники народа.

25 июля рано утром наш патруль в селе Теремны обнаружил передвижение со стороны села Андрушовка большого обоза и пехоты, причём одетой в немецкие и мадьярские военные и гражданские формы, но с белыми повязками, как у полицейских.

Мы сделали предупредительные выстрелы, показать, что в лагере тревога. Моментально была занята круговая оборона в заранее подготовленных окопах и послана конная разведка для расследования этого дела.

Но события развивались очень быстро. Буквально через 20 минут целая орава националистов, непонятно что-то кричащих, напала на соседний лагерь польского мирного населения, которое скрывалось от националистического террора. Их лагерь находился вблизи нашего. После нападения на польский лагерь, националисты штурмом пошли на наши позиции. Мы находились в более выгодном положении, мы находились на высотке размером 200 х 300 мтр., кругом овраги и заболоченные речушки. Единственный сухопутный подход к нам был со стороны центральной дороги не по весьма густому кустарнику до 10 мтр. иногда, ничего не было видно.

Мы этот участок больше всего укрепили, одновременно заняли оборону тремя ротами. Но оказалось, что они шли не только со стороны села Теремны, но со всех сторон, со стороны Андрушовки, Суража, Закто-Вили, закольцевали лагерь полностью силами до 8 тыс. солдат, причём предварительно они захватили все автомашины в гебитскомиссариате гор. Ровно, боеприпасы через свою агентуру.

Началась атака. Атака с криками “ура” со специфическим украинским командованием. Сначала пытались по-немецки командовать, но когда увидели, что мы их разоблачили, стали командовать “другий рий ливы”, “крылом атакуй”.

Первая их атака закончилась неудачно. Ураганным пулемётным огнём и автоматами мы эту атаку отбили, положили их, примерно, 50 человек. Попытка их подойти с заболоченной стороны тоже не увенчалась успехом. Наш заслуженный пулемётчик Золотарёв спустил на кладке сразу 15 человек.

Атаки повторялись через каждые 20 минут и очень интенсивные, с криками “ура”. Дело доходило чуть ли не до рукопашных схваток. Невзирая на жертвы, которые наносили наши бойцы из укрытых позиций, они бились и бились, желая закончить операцию. Надо сказать, что за всё время я не встречал такого фетишизма (так в документе, вероятно, имеется в виду «фанатизма». — А. П) в борьбе. Они дерутся лучше немцев.

После десяти атак у них отпала охота к атакам. Они подняли шум и крик, но не двигались с места.

Так прошёл день. К вечеру прибыли три батальонных миномёта с их стороны. По-видимому, мин было неограниченное количество, посокльку был интенсивный огонь. Мины перелетали с одной стороны на другую, а потом они пристрелялись и стали бить на площадку. На основной площадке никого не было, был только обоз, а командный состав находился или в укрытии, или на передовой линии. В передовую линию они не попадали, а по центру били.

С наступлением темноты, вечером, когда кругом стало более или менее спокойно, была только перестрелка, но наши экономили боеприпасы, которых у нас было в ограниченном количестве, били по цели, «на ура» не стреляли. Националисты, не сумевшие взять нас штурмом и понёсшие большие потери, начали роптать на командный состав, их ропот был слышен нашим бойцам. Решили перейти к длительной блокаде.

Ночью начал раздаваться стук топоров и лопат перед нашей высоткой, стали образовываться дзоты, одновременно была посажена кукушка. Расчёт был такой, чтобы с трёх сторон непрерывными атаками навести панику в наши ряды, заставить нас отойти на сухопутные участки, более благоприятные для отхода, а по дороге, которая проходила за 300 мтр. за кустарниками, были миномёты и кукушки. Если бы действительно мы последовали их замыслу, который они намечали, мы могли бы быть уничтожены, или понесли бы колоссальные потери.

Но у нас были головы на плечах. В первую же ночь мы сделали прорыв из окружения. Обоз наш пострадал, всего у нас было до 50 подвод, но особенно ценных запасов у нас не было. Оружие было на руках. В повозках находилось частично продовольствие и одежонка, хорошие были кони.

Когда мы решили в первую же ночь пробраться, встал вопрос об обозе, его решили оставить. Наметили план — прорваться в ту сторону, с которой мы лучше всего были ограждены, но мы рассчитывали так, что ночь тёмная, мы выйдем незаметно, они ничего нам не сделают. Практика показала, что выйти возможно, построив роту в боевом порядке, но необходимы звуковые сигналы или сигнальных поставить не менее двух человек.

Летняя ночь длится недолго, всего четыре, пять часов, и, пока мы раздумывали, как это дело сделать, звуковые сигналы нельзя было применить, время прошло и начался рассвет.

Пришлось это дело отставить, занять оборону и драться ещё целый день.

На второй день атаки начались с раннего утра миномётным огнём значительной силы. Они стали попадать в цель, у нас появились раненые и убитые, часть коней была ранена. В отношении продовольствия, конечно, было неплохо, у нас были кое-какие запасы в лагере, воды как на счастье две бочки было завезено в лагерь. У нас было до двух десятков женщин, которые регулярно приносили бойцам кушать на предовую — кусок хлеба с маслом. Женщины работали замечательно, санчасть тоже работала очень хорошо, раненых моментально выносили, оказывали им первую помощь и укладывали, подготавливали к эвакуации.

Так прошёл второй день. Наши мало стреляли, националисты также стреляли мало, в атаки шли реже, хотя крику было сколько угодно. Попытка их обойти нас с левой стороны не увенчалась успехом. К тому же мы решили сделать прорыв перед вечером с таким рассчётом, чтобы заранее построиться в боевом порядке, а вечером, не растерявшись, пойти с проводником. Проводник был свой.

Задача была такова: прорваться в сторону леса, к сёлам прорываться мы считали опасным, поскольку там было до пяти националистических штабов, а из лесу пройти за советскую границу, где националистов совершенно не было, в Славутские леса.

Как решили, так и сделали. Порядок был такой: впереди идёт только подрывная группа автоматчиков 20 человек под моим руководством; она должна была в случае какого-либо сопротивления со стороны противника, сломить его огнём автоматов. Патронов было достаточно.

Автоматчики все пошли на прорыв. Задачей автоматчиков было обеспечить прохождение всей группы. Следом за автоматчиками должна была идти стрелковая рота. В самом конце снимется с обороны третья стрелковая рота, вместе с ней командир отряда. Перед самым отходом командир отряда вышел с разведкой, подрезали они кустарники, сделали стежку, чтобы не было слышно шелеста, чтобы пройти незаметно. Это было сделано настолько хорошо, что националисты только по последним людям сумели открыть огонь, была ранена только одна женщина в это время в нашем лагере. Раненых выносили на самодельных носилках. Построились в боевом порядке и вышли.

Для националистов был неясен наш манёвр. Они считали, что только небольшой группе противника удалось пройти, а остальные, как они предполагали, в количестве 500 человек, находятся в лагере.

И они начали обстрел лагеря. Они стреляли с двух или даже с трёх сторон. Когда они стреляли с одной стороны, их группам с другой стороны казалось, что стреляем мы, — этим они были введены в заблуждение.

Мы вышли в ночь с 26 на 27 июля и пошли на советскую сторону и слышали, что бой продолжается, ожесточённый бой, с миномётами, станковыми пулемётами, ракеты вылетали. У нас даже естественно подозрение возникло, что подошли немцы и бьются с националистами. Целые сутки продолжался этот бой, до рассвета 28 июля.

Оказывается, они нашего ухода не обнаружили. В лагере мы оставили обоз, оставили лошадей, лошади, бродя в кустах, производили шорох, им казалось, что мы в лагере.

Два раза они обстреливали лагерь, но в 12 часов дня, не слыша ответных выстрелов, командование решило, что большевики должны быть все перебиты. И вот, командующий этим наступлением Крук (молодой человек лет 27, худощавый, высокого роста, очень весёлый, общительный с бойцами, пользовавшися большим авторитетом со стороны своей свиты) решил выехать трибуном в лагерь осаждённого противника.

Что же получилось? Был дан сигнал командованием и с криками «ура!» они бросились одновременно со всех сторон. С одной стороны вооружённые люди, и с другой. Началась стрельба и свалка между ними, до тех пор, пока они не разобрались в том, что мы уже выехали, что лагерь пустой. Они были очень удивлены, куда же мы могли уйти. Все убитые были похоронены, даже их двух разведчиков мы похоронили.

Затем, перед уходом мы наши повозки со всем имуществом заминировали, а там были носильные вещи. Один из них подскочил к повозке, видимо большой мародёр, схватил вещи, а там были два 150-мм. снаряда — взорвались, 30 человек выбыло из строя и это отбило у других охоту обыскивать повозки. В течение месяца они разминировали эти повозки.

Результаты боя были просто для нас неожиданными. Количество раненых и убитых националистов превышало 800 человек, за эти трое суток только убитыми они потеряли 250 человек. Наши потери были: 6 убитых, 6 чел. раненых, все они выздоровели, ни один не умер.

Это, конечно, не помешало националистам после создавать версию, что наш отряд разбит. Но как показать это населению? Они стали возить трупы своих убитых, делая вид, что свозят их на свалку. Частично похороны националистов производились мелкими группами на 13 кладбищах в радиусе 20 клм. В Теремно и друг. Сёлах были открыты госпиталя, где были раненые, часть из них разошлась по домам.

Но как показать полнейший разгром отряда? Они разоружили пару рот своих бойцов, на повозки наложили их оружие с тем, чтобы показать, что ими захвачены трофеи. Рассказывали, что они убили «батю», комиссара, мою шапку, как трофей, показывали (я потерял свою чёрную папаху и они везли её на повозке).

Началась агитация, что отныне в этом районе устанавливается полностью националистическая власть и даже их официальный орган «До зброй» поместил статейку в 1943 году по этому вопросу.

Мы уже передислоцировались в Славутский район, а на территории прилегающих западных районов установилась националистическая власть.

Источник: ЦДАГО> ф. 166, on. 2, спр. 74, арк. 42 зв.- 45.