4. Башкирский кризис

4. Башкирский кризис

Советская Россия только за столом переговоров в Ревеле выглядела слабой и беззащитной страной накануне своего краха. В те самые дни Красная Армия одерживала одну победу за другой и на востоке, и на юге. Добивала силы Колчака и Деникина, завершая боевые действия Гражданской войны.

В соответствии с оперативным планом Главкома республики, бывшего полковника С.С. Каменева (одобренным, несмотря на возражения Троцкого), пять армий Восточного фронта всего за два месяца – с конца октября по начало января – изгнали колчаковцев из Западной Сибири. 31 октября освободили Петропавловск, 14 ноября – «столицу» Верховного правителя, Омск, 3 декабря – Семипалатинск, 10 – Барнаул, 14 – Новониколаевск (ныне Новосибирск), 20 – Томск, 7 января 1920 года – Красноярск.

Ещё два суровых зимних месяца потребовались соединениям Восточного фронта на то, чтобы, преодолевая слабевшее с каждым днём сопротивление противника, пройти тысячу километров и выйти к Байкалу. 5 марта красный флаг взвился над Иркутском.

Таких же успехов, и практически одновременно, добилась Красная Армия на Южном и Юго-Восточном фронтах. 20 октября переброшенные с Западного фронта Эстонская, Латышская и 9-я стрелковые дивизии освободили Воронеж. Успех этот развило тут же начавшееся контрнаступление, в результате которого войска обоих фронтов уже к 18 ноября правым флангом вышли на линию Житомир – Киев – Нежин – Курск – Касторная, а левым – на Лиски – Царицын. Затем мощный удар нанесли 9-я и 11 – я армии Юго-Восточного фронта (командующий – бывший полковник В.И. Шорин) в направлении Ростова и Царицына. Почти два месяца они вели бои за Донбасс. 3 января 1920 года овладели Царицыным, 10 – Ростовом, а 7 – Новочеркасском. В результате силы белогвардейцев оказались расчленёнными на две группировки. Одной (генерала Н.Н. Шиллинга) приходилось, непрерывно отступая, пытаться оборонять Новороссию и Крым, а другой (генерала В.Л. Покровского) – защищать Северный Кавказ.

Обе группировки смогли оказывать сопротивление только до весны, что объяснялось их полным разложением. Спустя всего полтора года Врангель вынужден был признать:

«На огромной, занятой войсками Юга России территории власть фактически отсутствовала. Неспособность справиться с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в искусно плетущейся вокруг него сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук. Страна управлялась целым рядом мелких сатрапов, начиная с губернатора и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком».⁷⁸

Ярчайшим примером политического распада «белого движения» стало нараставшее отчуждение казачьих областей от Верховного Главнокомандующего. Организованная ещё летом так называемая Южнорусская конференция (переговоры правительств Дона, Кубани, Терека с одной стороны, и Особого совещания, этой имитации гражданской власти при Деникине), ставившая перед собой задачу найти компромисс между казаками-автономистами и военной диктатурой, ни к чему не привела. Более того, способствовала острейшему конфликту вспыхнувшему в Екатеринодаре после того, как Ставку перевели в Таганрог 24 октября на созванной Кубанской краевой Раде прозвучали, чуть ли не как общий призыв, требования «отмежеваться» от Деникина и «добровольцев». Такого последние стерпеть не смогли. На следующий день главнокомандующий приказал арестовать и предать военно-полевому суду (то есть повесить) всех оппозиционеров. И тех, кто в составе особой делегации ездил в Париж, на Мирную конференцию, чтобы добиться признания независимости Кубани, и тех, кто ещё в июле затеял переговоры с Меджлисом Дагестана, стараясь заключить с ним военный союз.

31 октября генерал Покровский, тогда ещё командующий войсками тыла Кавказской армии, исполнил приказ. Арестовал двенадцать «зачинщиков», среди которых оказались и ездивший в Париж Калабухов, и подписавший договор с Меджлисом Дагестана Л.Л. Быч – глава Кубанского правительства. Боясь окончательно испортить отношения с кубанцами, повесили только Калабухова, но всё же, сменили и войскового атамана (вместо генерала А.П. Филимонова назначили генерала Успенского), и главу краевого правительства (им утвердили Курганского).

Осознавая ответственность за поражения на фронте, за развал тыла, 27 ноября А.И. Деникин сложил с себя полномочия Верховного Главнокомандующего и передал их П.Н. Врангелю. Правда, две недели спустя, счёл необходимым изложить те принципы, которыми Вооружённым силам Юга России следовало руководствоваться в дальнейшем:

«1. Единая, великая и неделимая Россия. Защита веры. Установление порядка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства. Поднятие производительности труда.

2. Борьба с большевизмом до конца.

3. Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти – справа и слева – карать. Вопрос о форме правления – дело будущего. Русский народ создаст Верховную власть без давления и без навязывания… Привлечение к русской государственности Закавказья.

Внешняя политика – только национальная, русская. Невзирая на возникающие иногда колебания в русском вопросе у союзников – идти с ними, ибо другая комбинация морально недопустима и реально неосуществима… За помощь – ни пяди русской земли».^79-80

Призыв Деникина «бороться с большевиками до конца» оказался пророческим, но только по отношению не к большевикам, а к самим Вооружённым силам Юга России. Всего через четыре с лишним месяца именно их и постиг бесславный конец.

Советские армии Южного фронта (командующий – бывший полковник А.Е. Егоров) 12 декабря заняли Харьков, к 10 января вышли на линию Винница – Кременчуг – Екатеринослав – Александрова – Бердянск. 29 января освободили Херсон, 30 – Николаев, 7 февраля – Одессу, но дальше продвигаться не стали. Вынуждены были остановиться на Днестре: за ним лежала Бессарабия, оккупированная Румынией. А на север от Каменец-Подольского, к западу от Збруча, располагались готовые ответить ударом на удар польские дивизии и изрядно потрёпанные остатки петлюровских полков.

Тем временем шесть (включая только что созданную 1-ю Конную) армий Юго-Восточного фронта, приобретшего решающее значение, продолжили наступление. 29 февраля взяли Ставрополь, 3 марта – Ейск, 17 – Екатеринодар, 22 – Владикавказ, 24 – Грозный, 27 – Новороссийск, 30 – Порт-Петровский (ныне Махачкала), а 2 мая, добив в предгорьях остатки Кавказской армии, заняли позиции вдоль границ Грузии и Азербайджана, по берегам Чёрного и Каспийского морей.

Ещё 31 декабря 1919 года завершился разгром Северо-Западной армии, во главе которой после отставки Юденича встал генерал-майор И.Р. Глазенап. Завершился же на территории Эстонии.

Столь же впечатляющие известия приходили и с севера. Части 6-й армии бывшего генерал-майора А.А. Самойло после успешно проведённой Шенкурской операции, 21 февраля без боя вошли в Архангельск, из которого накануне в панике бежали и диктатор Северной области Миллер, и немногочисленные белогвардейские войска, и остатки интервентов – французских, итальянских, сербских (британские силы провели эвакуацию ещё в июле 1919 года, сразу после подписания Версальского мирного договора). 7 марта был освобождён Мурманск.

Весьма своеобразно Москва уладила положение к востоку от Байкала, где все ещё находились семидесятитысячная Японская армия и отступившие сюда колчаковские войска («каппелевцы», как их там называли), перешедшие в подчинение атаману Г.П. Семёнову. В 1917 году – казачьему есаулу (капитану), произведшему себя в генерал-лейтенанты в 1918 году. Образовавшему в январе 1919 года «независимую», а наделе – подконтрольную Токио «Бурят-Монгольскую Республику», год спустя принявшему от Колчака «всю полноту военной и государственной власти», почему и поспешившему образовать собственное «Правительство Российской Восточной Окраины».

Чтобы не начинать новую войну, с Японией (слишком сильным противником), Москва решила временно и чисто номинально отказаться от суверенитета РСФСР над территориями к востоку от Байкала. Представители местных советских органов власти – Временного земского правительства в Верхнеудинске (ныне Улан-Уде), Временного исполкома Амурской области в Благовещенске и Приморской земской управы во Владивостоке – на объединённом заседании, проведённом в Верхнеудинске, провозгласили 6 апреля 1920 года создание Дальневосточной Республики. По конструкции – чисто демократической. С президентом и парламентом, избираемыми на многопартийной основе, с ответственным перед ними Советом министров. Официально– независимой, наделе-«буферной», до «полного ухода японцев». Прикрывавшей Советскую Россию, выполняя все распоряжения, поступавшие от «ЦК РКП… через назначенное из Центра Дальневосточное бюро ЦК».⁸¹

Теперь, если бы и пришлось воевать с японцами и семёновцами, то делать это пришлось бы не Красной, а Народно-революционной армии ДВР, поспешно сформированной из многочисленных партизанских отрядов. Во главе её был поставлен бывший штабс-капитан Г.Х. Эйхе, уже успевший за последний год командовать полком, бригадой, дивизией и даже армией.

И всё же по-настоящему торжествовать партийному руководству в Москве не приходилось. Победу на всех фронтах омрачили не только неоправданные уступки Эстонии и начавшиеся 11 января переговоры, с делегацией правительства Ульманиса, прибывшей в советскую столицу. Национально-территориальный вопрос, близкий к урегулированию в Прибалтике, вновь заявил о себе, и весьма громогласно. Только теперь – в Среднем Поволжье, на Южном Урале и в Киргизской степи. Именно там, сразу же после освобождения региона от колчаковцев, начиная с конца августа, стал разгораться конфликт, спровоцированный безответственным поступком членов Башкирского ревкома – его председателем Х.Ю. Юмагуловым и руководителем только что образованного республиканского Совнархоза Г.Г. Карамышевым.

Телеграмма, направленная 20 августа 1919 года в Москву в три адреса (ЦК РКП, ВЦИК и Наркомпрод) и подписанная председателем Уфимского губревкома А.К. Евлампиевым и членом губкома Т.С. Кривовым так излагала инцидент:….

«Башревком в лице Юмагулова и Карамышева явился в губревком, потребовал сдачи всех советских аппаратов /передачи дел всех учреждений – Ю.Ж./ на территории Малой Башкирии. Ещё раньше губревкомом была получена телеграмма от Башревкома, требующая отзыва с территории всех агентов губпродкома /губернского продовольственного комитета, занимавшегося заготовкой и распределением продуктов питания, а также снабжением населения промышленными товарами – Ю.Ж./ и сдачи всех продовольственных заготовок в распоряжение Башкирского правительства. Губревком, учитывая всю важность хлебных заготовок в Уфимской губернии для социалистической республики, отказал в немедленной сдаче продорганов».⁸²

Уфимские власти отнюдь не отрицали ни законность существования Башкирского ревкома, ни необходимость создания его работоспособных органов. «Вопрос сводится к тому, – сказал 18 августа на заселении Уфимского губревкома секретарь губкомапартии Б.Н. Нимвицкий, – сейчас ли передать в распоряжение Башкирской Республики все имеющиеся на её территории органы Советской власти, или по мере организации соответствующих органов этой республики».⁸³ Но Башкирский ревком не желал ждать ни дня. 26 августа издал приказ № 1, объявивший, что он «сегодня… вступил в непосредственное управление Башкирской Советской Республикой». А потому «все граждане и учреждения» в её пределах должны подчиняться только ему и никому иному. В случае же неповиновения виновные «будут предаваться Военно-революционному трибуналу Башкирской Советской Республики».⁸⁴

Не ограничившись изданием приказа, Башкирский ревком направил во ВЦИК телеграмму откровенно ультимативного характера: «Башкирский Военно-революционный комитет, – информировала она Москву, – на основании пункта 13 «Соглашения Российского Рабоче-Крестьянского правительства с Башкирским правительством о Советской Автономии Башкирии» /от 20 марта 1919 года – Ю.Ж./ своим приказом № 1 от 26 августа сего года приступил к непосредственному управлению Башкирской Советской Республикой. Поэтому с этого числа все учреждения, органы и предприятия со всеми служащими в них, как центральных, так и губернских и уездных Советов, на территории Башкирии должны быть переданы соответствующим отделам Башвоенревкома…

Башкирский Военно-революционный комитет просит дать категорическое указание: является ли «Соглашение Российского Рабоче-Крестьянского правительства с Башкирским правительством о Советской Автономии Башкирии» обязательным для всех органов республики, как местных, так и центральных, или губернские и уездные власти и даже отдельные представители Центра могут по-своему изменять данное «Соглашение»?

Если данное «Соглашение» обязательно, то Башвоенревком просит дать немедленно соответствующее указание и распоряжение всем органам… В ином случае Башвоенревком снимает с себя всякую ответственность за будущее, ибо он не желает играть на руку контрреволюции, так как если Башвоенревком будет только агитационным аппаратом, то башкирское население опять отвернётся от Советской власти».⁸⁵

Столь резкая позиция подкреплялась тем, что в распоряжении Башкирского ревкома имелась довольно внушительная военная сила – стрелковая бригада (три полка). И потому откровенно выраженная угроза означала ни что иное, как в случае несогласия Москвы совершить военный переворот. Антисоветский.

Президиуму ВЦИК не оставалось ничего иного, как попытаться найти компромисс с Юмагуловым.

«Освобождение территории Башкирии от белых войск, – указывала телеграмма за подписью М.И. Калинина, отправленная Башкирскому ревкому 26 августа, – делает возможным проведение в жизнь декрета ВЦИК о создании Башкирской Республики. Президиум ВЦИК предлагает вам прислать в Москву трёх представителей для срочной выработки плана организаций органов Башкирской Республики, порядка и срока передачи дел. До установления в Москве порядка и срока передача дел и кредитов на местах должна быть приостановлена. На это время предлагаем вам временно делегировать в состав коллегий Уфимского и Оренбургского губпродкомов по одному своему представителю. За неисполнение этого распоряжения виновные будут привлечены к самой строгой ответственности».⁸⁶

Опираясь на столь неоднозначно выраженное мнение Москвы, Уфимский губревком принял 8 сентября постановление, закрепившее его прежнюю позицию. «Предложить, – указывалось в нём, – Башревкому впредь до разрешения во ВЦИК вопросов о передаче дел… издать и широко распространить на башкирском и татарском языках распоряжение своим местным органам и населению… о неуклонном исполнении ими всех требований и приказов действующих на территории Башреспублики органов РСФСР».⁸⁷

Несколько позже, 14 сентября, уже выступая на пленуме Уфимского губкома партии, Нимвицкий так охарактеризовал суть только внешне «административного» конфликта. «Башкирские массы, – сказал он, имея в виду членов Башкирского ревкома, – совершенно не дозрели до управления. Все их действия напоминают действия детей, настолько они беспечны, или их опьянила власть. Их взгляд на Башкирскую Республику – как на собственность, которой они будут распоряжаться, как хотят… Большинство башкирского населения относится к Башкирскому ревкому отрицательно».

Затронул Нимвицкий и ещё один, не менее важный, вопрос – о границах новой автономии. «В состав Башреспублики, – заметил он, – вошло несколько русских волостей, которые протестуют против такого присоединения». Пленум поддержал своего секретаря и постановил: «Выяснить /национальный – Ю.Ж./ состав населения этих волостей. По собрании материалов предложить населению создать специальную комиссию с представительством губернии».⁸⁸

Столкнувшись с сопротивлением своим планам, Башкирский ревком отступил, но только по наиболее серьёзному вопросу, о сборе продразвёрстки. «Заготовка продовольствия, – констатировало его решение от 18 сентября, – в той части Башкирской Республики, которая раньше входила в состав Уфимской губернии, ведётся губпродкомом и его органами… Башревком даёт распоряжение своим продорганам и заградительным отрядам /выделено мной – Ю.Ж./ на местах не чинить препятствий, а оказывать содействие уполномоченным Уфимского и уездных продкомов».⁸⁹

Тем временем Президиум ВЦИК (скорее всего, Каменев, взявший, судя по его роли в подготовке и принятии декрета от 1 июня, на себя решение всех вопросов национально-государственного строительства), наконец, вспомнил о своих обязанностях. О том, что должен был сделать чуть ли не полгода назад, сразу же после подписания соглашения с Башкирским правительством. И обещанной телеграммой от 26 сентября.

4 сентября ВЦИК образовал комиссию «для срочной выработки плана организации органов» Башкирской Республики. Включившую Л.Б. Каменева (!) и Н.Н. Крестинского (от Политбюро), А.И. Свидерского (от Наркомпрода), четырёх, а не трёх членов Башкирского ревкома, в том числе его председателя Х. Юмагулова, а также Сталина, хотя тот находился в Смоленске, в штабе Западного фронта, и не мог самовольно покинуть пост члена РВС.

Спустя десять дней, 15 сентября ВЦИК принял новое постановление, только формально основанное на некоем заключении его комиссии, но так и не решившее ни одной из предусмотренных ранее задач. Более того, отменившее его же собственное, от 26 августа, решение и, на этот раз, почему-то полностью удовлетворившее все без исключения требования Юмагулова и его единомышленников.

Восстановившее в силе юридически незаконный приказ № 1 Башкирского ревкома, воспретив властям шести губерний – Оренбургской, Уфимской, Пермской, Екатеринбургской, Челябинской и Самарской – «не распространять в дальнейшем свои действия на территорию Советской Башкирской Республики, причём весь аппарат управления… не исключая продовольственного… остаётся на своих местах с подчинением его Башкирскому революционному комитету».⁹⁰

Столь странный документ оставлял без ответа слишком многие вопросы. О дальнейших взаимоотношениях Татаро-Башкирской и Башкирской республик, на вполне законных основаниях претендовавших на одну и ту же территорию. О желании населения ряда указанных в «Соглашении» уездов не входить в состав Башкирской Республики. О правах Башкирского ревкома на период до созыва съезда Советов Башкирии и о сроках созыва этого съезда. О структуре ревкома и полномочиях его отделов, утверждённых, как того требовал закон, ВЦИКом.

Данное постановление не только не удовлетворило уполномоченного СНК по Уфимской губернии и комиссара внутренних дел Уфимского ревкома Б.Н. Эльцина, председателя Уфимской ГубЧК Зенцова и председателя Особой продовольственной комиссии Восточного фронта Н.П. Брюханова, но и вынудило их обратиться с протестом в высшую партийную инстанцию.

Состоявшемуся 21 сентября пленуму ЦК РКП пришлось поэтому рассмотреть их заявление – «о дезорганизаторской военной и продовольственной политике Башревкома», а также встречную жалобу Юмагулова – «на шовинистическую политику уфимских властей, в частности, Эльцина и Правдина /уполномоченного ВЦИК по Уфимской губернии – Ю.Ж./, не желающих признавать Баш республику». Несомненно, дезинформированное партийное руководство, как до того ВЦИК, подыграло членам Башкирского ревкома. Своим решением потребовало:

«а) Ввиду состоявшегося на днях детального соглашения Президиума ВЦИК и Башревкома /чего на самом деле не было – Ю. Ж./, сообщить Эльцину и Правдину шифрованной телеграммой, чтобы они строго проводили в жизнь это постановление и не дразнили башкир. Поручить т. Сталину по возвращении /из штаба Западного фронта – Ю.Ж./ написать об этом подробное письмо.

б) Поручить Оргбюро направить в пределы Башреспублики двух уполномоченных в комиссию по созыву съезда Советов Башреспублики. На кандидата в председатели возложить миссию оказать помощь башкирам, пострадавшим от белых, широко оповестив о том как население Башкирии, так и находящихся на фронте красноармейцев Башкирской дивизии».⁹¹

Однако продолжавшееся заигрывание с националистами не только не улучшило, но и обострило ситуацию. Прежде всего, в Стерлитамаке – уездном городе Уфимской губернии, который Башкирский ревком явочным порядком сделал местом своего пребывания. Не только подчинил себе там все советские учреждения с их служащими. Использовав части Башкирского стрелкового корпуса, находившегося в прямом подчинении у члена ревкома Валидова, захватил здание почты с находившимися там телеграфом и телефоном, а также тюрьму.

Только тогда в Москве спохватились, осознали ошибочность собственной соглашательской политики. 23 октября Политбюро – всё та же «тройка», Ленин, Каменев, Крестинский – заслушало доклад Дзержинского «о напряжённом отношении между советскими организациями Уфимской губернии и Башревкомом, имеющим в своём распоряжении довольно значительную военную силу». Разумеется, такая постановка вопроса заставила Политбюро прежде всего потребовать от РВСР срочно отправить Башкирскую бригаду на фронт. ⁹² А неделю спустя, 30 октября, принять развёрнутое постановление «О взаимоотношениях с Башкирским ревкомом и Киргизским ревкомом». Хотя ещё и не решавшим острой проблемы, но всё же впервые признававшим её наличие:

«а) Поручить ВЦИК созвать приблизительно через три недели совещание при Президиуме по Башкирскому и Киргизскому вопросам, в составе двух представителей Башревкома и по одному представителю от Уфимского и Оренбургского губисполкомов, из двух представителей Кирревкома и по одному представителю от Оренбургского губисполкома и от Сиббюро /Сибирское бюро ЦК, руководившее партийными организациями Западной Сибири и Киргизского края – Ю.Ж./.

Вопросы о границах Киргизстана, о Стерлитамаке, Оренбурге, Кустанае и других /городах – Ю.Ж./ решить по окончании этого совещания.

б) Поручить Оргбюро одновременно с указанным выше совещанием при Президиуме ВЦИК созвать партийное совещание по тем же вопросам и по вопросам советской и партийной работы в Башкурдистане и Киргизстане. Пригласить на это совещание по три самых надёжных и достоверных /так в тексте – Ю.Ж./, с советской точки зрения, башкира и киргиза (в числе их желательно по одному из только что окончивших /советско-партийную школу – Ю.Ж./ курсантов, если среди них есть достаточно толковые и если они успеют съездить хотя бы на неделю на родину для ознакомления с местными настроениями), по одному представителю Оренбургского и Уфимского губкомов, Сибревкома /чрезвычайного органа власти в Западной Сибири и Киргизском крае – Ю.Ж./ и Турккомиссии /особой временной комиссии СНК и ЦК РКП, оказывавшей помощь в работе руководству Туркестанской Республики – Ю.Ж./, а также персонально Пестковского, Лукашева /председатель и член Киргизского ревкома – Ю.Ж./ и одного-двух коммунистов из состава Башревкома…

в) Предложенный т. Каменевым (!) проект циркулярного письма к партийным товарищам по поводу работы в Башреспублике и Киргизстане в принципе утвердить, поручив т. Крестинскому и т. Каменеву совместно установить окончательную редакцию.

г) Поручить Оргбюро совместно с Наркомнацем и, если понадобится, с Наркоминделом, составить списки крупнейших общественных деятелей Башкирдистана и Киргизстана с их характеристикой, закончив эту работу до начала совещания.

д) Предложить ВЦИК потребовать от Башревкома и Киргизревкома отчёты об их работе, в частности, представляющей доказательство выполнения башкирами и киргизами их общегосударственных обязательств, особенно в области продовольствия и военной.

е) Предложить ВЦИК отклонить ходатайство Башревкома о передаче Башреспублике г. Стерлитамака, сославшись на необходимость более детально подготовить этот вопрос.

ж) Предложить тт. Владимирскому /член Президиума ВЦИК, заместитель наркома внутренних дел – Ю.Ж./ и Курскому/наркому юстиции – Ю.Ж./ телеграфно предписать Башревкому (с копией Стерлитамакскому уревкому) передать обратно последнему захваченные Башревкомом тюрьму и почту. В то же время предложить уревкому без копии Башревкому по-прежнему представлять в распоряжение Башревкома один из телеграфных проводов и, кроме того, обсудить вопрос о возможности предоставить часть тюрьмы (несколько камер) в полное распоряжение Башревкома.

Отозвать из состава Кирревкома Тунгачина/комиссар по делам киргизов Наркомнаца – Ю.Ж./, предложив Кирревкому выдвинуть вместо него кандидата киргиза (партийным путём принять меры к тому, чтобы этот кандидат был коммунистом и, во всяком случае, советским человеком).

з) Поручить т. Муратову /члену РВС Восточного фронта – Ю.Ж./ во время пребывания в Самаре и Уфе познакомиться с взаимоотношениями местных товарищей с Башревкомом и Кирревкомом и настроениями широких слоев башкир и киргизов».⁹³

Словом, постановление не столько предрешало какое-либо суждение, сколько требовало объективной информации о положении дел на Южном Урале и в Киргизской степи. Уже тем демонстрировало решительный отказ от прежнего подхода – непременно положительной, заведомо идеализированной оценки и событий, происходивших в Башкирии, и роли в них местного ревкома.

Трудно даже предположить, что автором данного документа– слишком уж он отличался и по содержанию, и по тону от решения, принятого пленумом ЦК десятью днями ранее – мог быть Ленин, Каменев или Крестинский, обычно и готовившие проекты, подлежавшие их же утверждению. Вряд ли кто-либо из них столь быстро отказался бы от собственных взглядов. Взглядов, основанных на резком осуждении всего, что хотя бы отдалённо напоминало «русский великодержавный шовинизм», и на мягком, чуть ли недоброжелательном отношении к проявлению национализма.

Скорее всего, текст готовил Ф.Э. Дзержинский – более русофил, нежели русофоб. Прежде совершенно не знакомый с башкирским вопросом, почему и позволивший объективность. Выступивший 23 октября с докладом, сурово осудившим творимое Башкирским ревкомом в Стерлитамаке беззаконие.

Но кто бы ни был автором постановления, оно оказалось весьма своевременным. Вне всякого сомнения, позволило предотвратить в те дни вооружённый конфликт в Башкирии. Заставило отказаться от заигрывания с Юмагуловым и Валидовым.

Не менее серьёзного внимания заслуживает и ещё одна характерная особенность постановления от 30 октября. Далеко не случайно оно потребовало тщательно изучить и взять под контроль Москвы развитие событий не только в Башкирии, но и в соседней с нею Киргизии. Тем самым пресекло возможность того, чего ещё 4 июня попытался добиться военный комиссар Башкирского ревкома З. Валидов. Обращаясь в письме к Ленину и Сталину, он пытался внушить: «Советская власть должна, наконец, доверять нам, угнетённым. Помочь национальному хозяйственному и, главное, военному слиянию и объединению мусульманских советских окраин – Башкирии, Киргизии и Туркестана».⁹⁴

Такое, вроде бы, странное, неожиданное предложение объяснялось весьма просто. При создании Татаро-Башкирской Республики ведущая роль неизбежно перешла бы к Казани. Более культурной, экономически развитой. А Юмагулов и Валидов, их соратники, неизбежно сразу же утратили бы лидерскую роль. При создании же Башкиро-Киргизской автономии они обязательно сохранили бы своё положение – руководителей новой республики.

Немаловажным являлось и то, что Валидов своё предложение сделал тогда, когда о Киргизском ревкоме ещё не было и речи – его образовали месяц спустя, 10 июля. Зато правительство Западного отделения Алаш-Орды, обладавшее собственными вооружёнными формированиями, боровшееся с Советской властью в союзе с Колчаком, контролировало огромную территорию – Букеевскую Орду (междуречье Волги и Урала), север Закаспийской и запад Тургайской областей. Лишь после успешной для Красной Армии Актюбинской операции, продолжавшейся с 14 августа по 14 сентября и освободившей Орск, Актюбинск, Иргиз, алашордынцы бежали далеко в Сибирь.

Однако проблема Татаро-Башкирской Республики, всё ещё существовавшей, хотя только на бумаге, в постановлении от 20 октября не была даже упомянута. И всё же разрешилась, правда, спустя полтора месяца. Начало тому положила Первая партийная конференция Башкирии, прошедшая при самом активном участии Е.А. Преображенского – леворадикально настроенного члена ВЦИК, назначенного ЦК РКП новым секретарём Уфимского губкома.

Принятая 10 ноября участниками этой областной партконференции особая резолюция заведомо ложно охарактеризовала сталинскую идею создания Татаро-Башкирской Республики как откровенно буржуазную. Поддерживаемую лишь «эсерами и стремящимися к власти карьеристами». Мало того, предложение Наркомнаца создать именно такую автономию объяснила «односторонним информированием» Наркомата со стороны Центрального мусульманского комиссариата. Органа, якобы «находившегося, особенно в то время /март 1919 года – Ю.Ж./, под влиянием панисламистов и эсеров», почему и настоявшего на том, что «противоречило желаниям башкирской бедноты и не соответствовало воле и интересам татарского пролетариата и крестьянства».

Исходя из такого, весьма запоздалого объяснения, конференция категорически потребовала немедленной «отмены положения рабоче-крестьянского правительства об образовании Татаро-Башкирской Республики».⁹⁵

Противоположную позицию занял столь же большевистский по характеру, Второй съезд коммунистических организаций народов Востока, прошедший в Москве с 22 ноября по 8 декабря того же года. Вернее – совещание партийных работников Туркестана, Киргизии, потенциальной территории Татаро-Башкирии, тех частей страны, где ещё не была восстановлена Советская власть – Северного Кавказа, Азербайджана, а также формально остававшихся независимыми Бухары и Хивы.

Открыл съезд Сталин, приехавший в столицу всего на несколько дней из штаба Западного фронта. Ничего не зная о событиях в Стерлитамаке, о резолюции Башкирской партконференции и демонстративном избрании председателем Президиума образованного на ней обкома Юмагулова. Короткое выступление свёл к дежурной характеристике успехов Красной Армии. Правда, подыгрывая своеобразной аудитории, заметил: «Если наши войска, наши красные войска продвинулись на восток так стремительно, то, конечно, не последнюю роль сыграла ваша работа». И пояснил, повторяя свою старую мысль: «Только сплочённостью мусульманских коммунистических организаций «Востока, прежде всего, татар, башкир, киргизов, народов Туркестана, только сплочённостью их можно объяснить ту быстроту развития событий, которую мы наблюдаем на Востоке».⁹⁶

С большим, но весьма расплывчатым по содержанию, докладом выступил на съезде и Ленин. Игнорируя подлинные интересы делегатов, говорил о назревании революции в Западной Европе, о положении в Восточной Европе, о надеждах на революцию на Востоке, о всем и без него известных победах над Колчаком, Юденичем и Деникиным. И ни словом не обмолвился о самом важном, о чём никак не мог не знать. О тех проблемах, которые действительно волновали участников съезда – о судьбах Татаро-Башкирской и Башкирской республик, о ситуации, связанной с Киргизией.

Всё же, съезд не внял попыткам увести себя от наиважнейших вопросов. Решительно осудил позицию Башкирской партконференции одной из своих резолюций. «Самым правильным. – отмечала она, – разрешением татаро-башкирского вопроса, как с политической, так и с естественно-исторической и социально-экономической стороны, является создание для них общей Советской Республики». Заодно предложили и её территорию – «губернии Уфимская, Казанская и прилегающие части с татаро-башкирским населением Самарской, Симбирской, Вятской и Пермской».

Словом, поддержали старый проект Сталина, все ещё не воплощённый в жизнь. Вместе с тем съезд не исключил возможности образования и автономной Малой Башкирии, но непременно в составе всё той же, Татаро-Башкирской, республики. Указал при этом, что затронутую проблему следует «поставить на разрешение пролетариата самой Малой Башкирии».⁹⁷

Потерпев неудачу на Втором съезде коммунистических организаций народов Востока, националистический Башкирский ревком не смирился. Уже 13 декабря его представитель при ВЦИК направил на имя Ленина обстоятельную записку, реанимирующую старую идею А. Валидова об объединении Башкирии и Киргизии. Основание? Достаточно «веское»: необходимость ликвидировать конфликт «между киргизскими и башкирскими властями с одной стороны, и местными русскими властями – с другой». Последняя, мол, выгодна для «пожилого русского кулацкого населения», и использует в своих целях (как представляющая «господствующую нацию») борьбу с «национальным шовинизмом башкир и киргизов».

Документ не только настаивал на скорейшем образовании Киргизо-Башкирской Советской Республики, но и определял её весьма немалую территорию. Она должна была включить Малую Башкирию в пределах, определённых соглашением от 23 марта 1919 года; Киргизскую степь – Букеевскую Орду (заволжскую часть Астраханской губернии), области Тургайскую (в том числе Оренбург и Оренбургский уезд), Уральскую, Акмолинскую, Семипалатинскую; восточные районы Туркестанской Республики – Семиречинскую область, населённые киргизами уезды Сыр-Дарьинской и Ферганской. Словом, раскинуться от Южного Урала до Китая.

Правда, авторы проекта отлично понимали, что претендуют на земли, населённые русскими. А потому, загодя отказывались от городов Омска и Петропавловска, «прилегающих к линии Сибирской железной дороги казачьих территорий». Однако даже и в таком случае националисты никак не могли рассчитывать хотя бы на простое большинство башкиров и киргизов. И чтобы сохранить за собою власть, предложили формировать «как центральные, так и местные» органы будущей республики «на началах строжайшего соблюдения этнической пропорциональности».

Определял проект и то, что управление народным хозяйством и финансами должно перейти в ведение исключительно Киргизо-Башкирской Республики и «в первую очередь удовлетворять ее нужды». Тот же принцип определял и военные дела: на её территории «допускаются лишь туземные киргизские и башкирские формирования». «Русское и иное население по мобилизации… передаётся в распоряжение соседних – Киргизии и Башкирии – окружных военных комиссариатов РСФСР».

Нет, всё это уже нисколько не походило на автономию. Должно было стать первым шагом к отделению, к полной независимости.

Не довольствуясь тем, инициаторы документа потребовали ещё и публичного самоунижения русских. Предложили выделить из их числа неких «агитаторов», которые должны были объяснять: «они брошены царским правительством в Киргизскую степь для угнетения других, для наживы за счёт беззащитных инородцев». И объяснять, скорее уж самим себе, что «только в отказе от империализма и от привилегий господствующей нации, в примирении с восстановлением прав, языка и власти /выделено мной – Ю.Ж./ угнетённых – спасение и счастье русского пролетариата».⁹⁸

В тот же день было созвано Политбюро, на заседании которого присутствовали Ленин, Троцкий, Каменев, Сталин, Крестинский, а также Калинин, глава правительства УССР Раковский и секретарь ЦК Стасова. Обеспокоенные ни с чем не соразмерными претензиями Башкирского ревкома, что, несомненно, являлось весьма опасным симптомом роста националистического сепаратизма, обсудили сложившуюся ситуацию. Однако не стали принимать решение от собственного имени.

«Предложить Президиуму ВЦИК, – указывало решение Политбюро, – устроить совещание в понедельник, в составе двух-трёх представителей Президиума – тт. Владимирского, Пестковского, Байтурсунова, Валидова, ещё одного представителя Башревкома, Мартынова /продкомиссара Оренбургской губернии – Ю.Ж./, Киселева /секретаря Стерлитамакского уездного комитета РКП – Ю.Ж./, Эльцина /председателя Уфимского губревкома – Ю.Ж./ и Зуля. На этом совещании разрешить отрицательно вопрос о слиянии Башкирской и Киргизской республик /выделено мной – Ю.Ж./– Провести на совещании уничтожение права кооптации, имеющееся у Кирревкома. Вопрос о личном составе Кирревкома на совещании не предрешать. Провести на совещании необходимость единой не только военной, но и экономической политики для всей республики /то есть РСФСР – Ю.Ж./, проводимой через соответствующие органы Башкирской и Киргизской республик».

В тот день Политбюро отвергло не только предложение об объединении Башкирии и Киргизии. Как своеобразный компромисс, основанный на половинчатом удовлетворении сторон, оно высказалось и против Татаро-Башкирской Республики. «Ввиду того, – отмечало постановление от 13 декабря, – что значительная часть Всероссийского съезда коммунистических организаций народов Востока и, в частности, все представители коммунистов Башкирии, против создания Татаро-Башкирской Республики, таковой не создавать и декрет Народного Комиссариата по национальным делам от 22 марта 1919 года о Татаро-Башкирской Республике отменить. Предложить членам партии не вести в дальнейшем агитацию в массах за Татаро-Башкирскую Республику. Вопрос о Татарской Республике обсудить особо, если об этом поступит заявление со стороны коммунистов-татар».⁹⁹

А буквально на следующий день Политбюро всё же утвердило новый состав Киргизского ревкома, сохранив во главе его Пестковского. Заодно было реорганизовано и Центральное бюро коммунистических организаций народов Востока. Из избранных на съезде его членов оставили только казанских татар – Саид-Галиева, Султан-Галиева и Ибрагимова. Ввели дополнительно Мансурова, Хакимова, Епсерова, от Азербайджана – Нариманова, а также (никакого отношения к Востоку никогда не имевшего) Раковского.¹⁰⁰

Как и предусматривалось, 16 декабря состоялось совещание, призванное всего лишь чисто формально одобрить те самые решения, которые Политбюро уже утвердило. Для того же, чтобы избежать вполне возможных нежелательных осложнений, на него от Президиума ВЦИК вместо Владимирского направили Калинина и Аванесова. Однако присутствие десяти представителей Башкирии, Киргизии и Туркестана привело к тому, что предложение об образовании Киргизо-Башкирской Республики оказалось утверждённым. Чтобы всё же отклонить данную идею. Калинину пришлось настоять на новом голосовании, предоставив на этот раз по одному голосу каждой региональной делегации. Только благодаря такому приёму и удалось достичь желаемого. Четырьмя голосами (от ВЦИК, Уфы, Оренбурга, Татарии) против трёх (от Башкирии, Киргизии, Туркестана) создание Киргизо-Башкирской Республики было отклонено.¹⁰¹

Замысел Сталина образовать в Среднем Поволжье областное объединение, основанное на исторически сложившихся экономических связях, на общности быта и культурного развития – Татаро-Башкирскую автономию, не увенчалось успехом. Ему так и не удалось отстоять республику многонациональную, в которой проживало бы примерно равное количество татар, русских, башкир, не считая довольно многочисленных чувашей, мордвы, мари. Единственным утешением могло послужить лишь то, что и замысел Валидова создать своеобразный тюркско-исламский «полумесяц» также потерпел крах. Слишком уж огромную по территории замыслил он автономию для близких по языку и вероисповеданию башкир, киргизов (казахов и киргизов), явно угрожающую целостности Советской России.

Но, как очень скоро обнаружилось, Политбюро ошиблось, предполагая удовлетворить своим компромиссным решением так и не отказавшегося от желания обрести предельную самостоятельность ревкома Башкирии. Спустя всего месяц, 12 января 1920 года он принял два постановления, заведомо выходившие за рамки его компетенции, почему и выглядевшие явным вызовом Москве. Во-первых, назначил председателем ЧК автономии, на что имело право только ВЧК при СНК РСФСР, члена ревкома Т. Имакова. Во-вторых, образовал давно задуманный отдел внешних сношений, в функции которого должно было входить представлявшее прерогативу Президиума ВЦИК «сношение с федеративными советскими республиками, защита правовых и экономических интересов /Башкирии – Ю.Ж./… организация и ведение правовых, торговых, промышленных и финансовых сношений со странами и местностями Российской Федерации»,¹⁰² назначив заведующим представителя Российского телеграфного агентства К.М. Ракая-Рычкова.

Срочно созванное на следующий же день заседание Башкирского обкома по предложению Чрезвычайного уполномоченного ЦК РКП и ВЦИК Артёма (Ф.А. Сергеева), присланного в Стерлитамак после попытки путча, принял три резолюции, решительно осудившие сепаратистские действия ревкома.

«Ввиду того, – гласила первая резолюция, – что коммунистическое строительство предполагает единство хозяйственной жизни РСФСР, что соглашение об организации Автономной Республики не предполагает отделения, а, наоборот, базируется на принципе единства хозяйственной жизни страны, коммунисты не имеют права: а) вести агитацию за отделение, б) вести агитацию за меры, которые, по существу, ведут к отделению».

Вторая резолюция обкома оказалась облее конкретной: «Признать, что проект Ракова об организации Комиссариата внешних сношений есть первый шаг к полному отделению, что создание отдела внешних сношений есть первейший шаг по отделению, а потому: а) Ракая отозвать со всех постов, б) членам фракции /ревкома от РКП – Ю.Ж./ предписать не принимать от имени партии коммунистов никаких шагов, которые ведут к ещё большему отделению автономной Башреспублики». Третьей резолюцией обком восстановил А. Измайлова в прежней должности председателя Башкирской ЧК.¹⁰³

Коммунисты ревкома не только не подчинились собственному обкому, но и пошли с ним на открытую конфронтацию. 14 января, основываясь только на докладе Юмагулова, признали существование «антибашкирского» заговора сотрудников ЧК А. Измайлова и Ж. Муценека, начальника политотдела Башкирского военкомата Г. Шамигулова и члена ревтрибунала С. Мустафина. Заодно обвинили в поддержке заговорщиков со стороны Артёма, уполномоченного ВЦИК при ревкоме Ф.Н. Самойлова, наркома продовольствия автономии A.M.Дудника и секретаря обкома Я.И. Ярослава. Объявили «деяния группы преступной авантюрой, которая может вызвать: а) вторичное кровопролитие, б) окончательный отход башкирской трудовой массы от советского строительства и в) пагубное отражение на общей политике РСФСР на Востоке и на ходе мировой социальной революции».¹⁰⁴

Вслед за тем ревком перешёл от слов к делу. По приказу Юмагулова в ночь на 16 января в Стерлитамаке были арестованы Измайлов, сотрудники ЧК Мурзабулатов, Чертков и Валеев, а также Шамигулов и Мустафин.

Ответные меры последовали незамедлительно. Утром 16 января обком постановил «предать партийному суду Юмагулова и И макова /председателя ревтрибунала Башкирии, руководившего арестами – Ю.Ж./ с немедленным отстранением от всех партийных постов и советских, на которые они выдвинуты партией». Командующий Туркестанским фронтом М.В. Фрунзе, информированный о событиях в Стерлитамаке, распорядился срочно направить в распоряжение Артёма конный отряд численностью в 200–300 человек. А Ленин, получив по телеграфу копии всех этих решений, предложил Юмагулову всего лишь «немедленно выехать в Москву для объяснений».¹⁰⁵

Несмотря на столь тревожные события в Башкирии, весьма напоминающие начало нового путча, Политбюро в течение недели никак не реагировало на них. Только 20 января (да и то в виде телеграммы от имени ВЦИК) – не потребовало, а всего лишь предложило Башкирскому ревкому «немедленно, по указанию товарища Артёма, освободить всех арестованных членов обкома, и других коммунистов, аннулировать сделанное вами сообщение о заговоре и объявить населению и войсковым частям, что аресты были проведены по недоразумению». Однако ревком не ответил, хотя ещё накануне, «подчиняясь приказу командующего Туркфронтом», «постановил арестованных освободить с условием непременного и немедленного их отправления в Центр для предания суду».¹⁰⁶

Первая реакция «тройки» последовала лишь после того, как она 18 января отклонила очередную просьбу Сталина освободить его от военной работы. Оставила его членом РВС Юго-Западного фронта, но всё же предоставила ему десятидневный отпуск.¹⁰⁷

Только потому Сталин и смог 23 января принять участие в заседании Политбюро, на котором Крестинский сообщил:

«От мусульманских секций различных парторганизаций поступают телеграммы, солидаризирующиеся с решением Второго съезда коммунистов Востока о Татаро-Башкирской Республике и о поступившем от Валидова заявлении, что башкирские деятели /видимо, члены ревкома – Ю.Ж./ не возражают против учреждения Татарской Республики».¹⁰⁸ Правда, не пояснил– телеграммы и заявление являются взаимоисключающими, да к тому же, непонятно на каком основании «башкирские деятели» должны разрешать создание Татарской Республики.

Тем не менее Политбюро воспользовалось докладом Крестинского для того, чтобы утвердиться в непоколебимости своего решения от 13 декабря. На том же заседании, 23 января, поручило Сталину «написать в «Известия», за своей подписью, о Татарской Советской Республике».¹⁰⁹ Таким образом, постаралось сделать его, а не себя инициатором отказа от создания Татаро-Башкирской Республики. Однако Сталин не стал готовить газетную статью. Вместо того, воспользовавшись отпуском, набросал «Тезисы о коммунистической работе среди рабочих и крестьян мусульманского Востока». Уже 27 января представил их на рассмотрение Политбюро.

«Тезисы», несмотря на широковещательное заглавие, в действительности представляли собою своеобразный свод указаний для высших партийных и государственных органов страны по выходу из политического тупика:

1. Определить точно и без оговорок пределы прав Башреспублики и нормы её отношения к РСФСР на основе установившейся практики на Украине (через ЦК РКП и ВЦИК).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.