Смерть

Смерть

Большинство из сохранившихся христианских эпитафий выражают реальное благочестие, если даже в них сохраняются стереотипы предыдущих столетий, а высеченные на стелах сцены далеко не так противоречивы, как изображение в Мистре: эпитафия Популонии, преданной земле в некрополе Сен-Ферреоля, недалеко от Гренобля, украшена двумя голубями с вазой между ними, символом источника жизни и очищения души через крещение.

Стоит ли удивляться, что подобные эпитафии обнаруживались чаще всего на периферийных кладбищах старых галло-римских поселений, например, в Лионе, Вьенне, Гренобле — то есть именно в тех местах, где над могилами мучеников и епископов были построены надмогильные базилики. Возведение таких базилик липший раз подтверждает погребальный характер их местонахождения, настолько велико было желание христиан быть похороненными поблизости от святых мест и литургических богослужений, как средства эффективного общения с Богом. Сильные мира сего в первую очередь епископы, а затем другие представители духовенства и высокопоставленные миряне добились привилегии захоронения в церквях: базилика Святого Мартина стала фамильным склепом епископов Тура, церковь Сен-Пьер — склепом епископов Вьенна. Во всех случаях галло-римляне стремились заменить прежние подношения пищи, укладываемые на могилах, простой вазой, наполненной святой водой, или камнем с выгравированными на нем образом или надписью, защищавшей могилу от злых сил; потом на могилах не появлялось уже никаких следов старых римских погребальных обычаев. Тем более, что старинный запрет, воспроизведенный в Кодексе Феодосия, требовавшем, чтобы «тела умерших вывозились и погребались вне города», стал нарушаться уже в первой половине VI века: кафедральные церкви, например, собор в Аррасе в 540 году, требовали права хоронить наиболее выдающихся епископов на своей территории. Как и периферийные базилики в недалеком прошлом, они начали привлекать паломников, то же происходило и с княжескими гробницами. Не случайно, очевидно, в погребальной часовне, построенной в атриуме кафедрального собора в Кёльне, были похоронены княгиня и мальчик, которых относят к непосредственному окружению Теодебера. И снова этот человек выступает больше римлянином, чем галло-римлянином.

Ничего подобного не наблюдалось в сельской местности, особенно в северо-западной, северной и восточной частях страны, где господствовали варвары. До VII века (в отдельных местах до VII) века) они оставались верными прежним обычаям публичных погребений, то есть кладбищ с рядами могил, достигавшими порой сотен метров. Во времена империи использование таких кладбищ в Галлии было принято в колониях наемных солдат или союзных племен. Этот способ захоронения не только пережил старинные поселения, от Крефельда-Геллена (Райнланд) до Френувиля (Нижняя Нормандия), оккупированные еще в III веке, но и проявился при создании новых кладбищ в открытом поле, возможно, под прямым влиянием франкских завоевателей, а скорее всего в результате стихийного распространения закрепленной в обычаях модели. Принятие христианства, о котором со времен Хлодвига упоминают все историографические источники, долгое время никак не отражалось на характере погребений: по-прежнему умерших хоронили в одежде, женщин одевали в лучшие наряды, а мужчинам в гроб укладывали оружие; и тем и другим приносились дары, помещенные в специальные вазы. Можно было уловить лишь изменения, связанные с развитием керамики, эволюцией оружия, одежды и женских украшений. В настоящее время они достаточно изучены, чтобы археологи после долгого движения ощупью могли установить типохронологию могил[34].

Если оставить в стороне проявившуюся с середины VI века тенденцию хранить святые реликвии, а затем погребать тела духовной и княжеской элиты в церковных комплексах, то есть в стенах старинных поселении, погребальные обычаи как варваров, так и римлян были сколком с обычаев последних столетий античности: это понятно, если оценить все достоинства и недостатки возобновления старинных моделей культуры. Меровингский некрополь был не столько отражением христианизации, влияние которой в этой области не поддается оценке, сколько слепком сильно структурированного общества: чаще всего в центре новых кладбищ, примером чему может служить некрополь в Лавуа (Мёз), располагалась могила вождя, воплощенная в строении, изгороди или холме, притягивавшая к себе прежде всего захоронения родственников, а затем и членов его военной свиты и ближайших помощников.

Что касается их топографического развития, оно определялось зачастую, например в Мезьере и Ордене[35], расположением могил вождей, сменявших друг друга по главе общины. Дело в том, что в смерти, как и в жизни, франкское общество было проникнуто мощной групповой солидарностью: серьезный кризис, потрясший монархию в конце VI века, явился ее впечатляющим отзвуком.