1917 год

1917 год

Революция 1917 г. была вызвана не только глубокими историческими причинами, но и затяжной неудачной войной, в которой плохо оснащенная, неумело руководимая русская армия, состоявшая в основном из крестьян, потеряла, по некоторым оценкам, семь миллионов человек. С продолжением бойни в населении усиливались пораженческие настроения, армия все более деморализовывалась. В секретном докладе полиции за октябрь 1916 г., позднее обнародованном Советским правительством, говорилось: "Все с нетерпением ожидают конца "проклятой войны"". "Я твердо убежден, - писал 10 марта 1917 г. командующий 7-й армией генерал В. Ю. Селичев, - что простой солдат желает сегодня только одного - хлеба и мира, - так как он устал от войны"[35].

Сначала под руководством Молотова и в то время, когда Русское бюро ЦК возглавлял А. Шляпников, газета "Правда" занимала более радикальную позицию отказа от какой бы то ни было поддержки Временного правительства. Теперь же ее тон переменился. В своих мемуарах Шляпников писал: "Тт. Каменев, Сталин и Муранов решили овладеть "Правдой" и повести ее на "свой" лад... Редактирование очередного, 9-го номера "Правды" от 15 марта, на основании этих формальных прав, они взяли полностью в свои руки, подавив своим большинством и формальными прерогативами представителя Бюро ЦК т. В. Молотова". Как вспоминал далее Шляпников, этот "переворот в редакции" вызвал большое возмущение в рабочих районах Петрограда, где умеренная политика по отношению к войне и Временному правительству не вызывала симпатий и где даже требовали исключить трех новых редакторов из партии[37].

Ничего не сказали они о письмах Ленина и делегатам Всероссийского совещания большевистских партийных работников, проходившего в Петрограде за закрытыми дверями в конце марта - начале апреля 1917 г. Докладывая Совещанию о политике партии в отношении Временного правительства, Сталин предостерегал от "форсирования событий" из-за опасности преждевременного разрыва с средними слоями буржуазии. Прибывшим из провинции нетерпеливым товарищам он заметил, что ставить вопрос о немедленном захвате власти несвоевременно, ибо Временное правительство еще "не так слабо". Сталин (опять же с подачи Каменева) настаивал на политике условной поддержки Временного правительства в той мере, в какой оно "закрепляет шаги революции". Партии следовало выжидать благоприятного момента и позволить самим событиям обнаружить "пустоту" правительства. Позднее Сталин внес и отстаивал предложение о переговорах с меньшевиками по вопросу объединения партии на платформе умеренной оппозиции к войне. После принятия четырнадцатью голосами против тринадцати этого вызвавшего споры предложения Сталину поручили руководить большевистской делегацией, уполномоченной вести переговоры[39].

В результате политику ограниченной поддержки Временного правительства Каменева - Сталина заменили революционной бескомпромиссностью, провозглашенной в Апрельских тезисах. Кроме того, разъясняя 4 апреля собранию большевиков свои тезисы, Ленин в резкой форме отверг идею объединения с меньшевиками. В конце выступления Ленин заявил: "Я слышу, что в России идет объединительная тенденция, объединение с оборонцами. Это предательство социализма. Я думаю, что лучше остаться одному, как Либкнехту: один против 110"[41]. Многих большевиков буквально ошеломил разработанный Лениным дерзкий план и повергло в смятение казавшееся на первый взгляд ошибочным объяснение сложившейся в России ситуации. Как вспоминал много позднее Сталин, он и другие "практики-большевики" до революции 1917 г. полагали, что между буржуазной и социалистической революциями будет длительный перерыв, и в силу "недостаточной теоретической подготовки" не поняли ленинской мысли о "перерастании" буржуазной революции в социалистическую[43]. Критика Сталина совпадала со словами Каменева, заметившего на том же заседании, что тезисы не дают конкретных руководящий указаний. То же самое можно сказать и о заявлении Каменева на Всероссийской конференции большевистской партии, проходившей с 24 по 29 апреля, где он сказал, что в тезисах "общая социологическая схема не заполнена была конкретным политическим содержанием"[45]. Главная причина этого успеха крылась, вероятно, в том, что он теперь принимался за дело, к которому Ленин готовил его в предшествующие годы: Сталин теперь занимался национальными вопросами; здесь он чувствовал себя в родной стихии и мог принести наибольшую пользу. Утверждая практику, которой он часто будет следовать в дальнейшем, Сталин выступил на Апрельской конференции с докладом по национальному вопросу. Еще до официального создания соответствующего ведомства он уже действовал в качестве большевистского комиссара по делам национальностей.

И как показала Апрельская конференция, национальный вопрос превращался для партии в одну из наиболее жгучих и трудных проблем. Желая поощрить революционный распад многонациональных империй (прежде всего России), Ленин в свое время в работе "О праве наций на самоопределение" выдвинул идею о том, что каждая национальная общность имеет полное право отделиться и образовать собственное независимое государство. И вот эта дезинтеграция начала реально осуществляться. Финляндия, которая являлась частью царской империи с особыми правами внутренней автономии, стала добиваться у Временного правительства санкции на отделение. Другим вероятным кандидатом была Польша; сепаратистские движения зрели на Украине, в Закавказье и в других местах. Следовало ли большевикам в данных условиях продолжать придерживаться предложенной Лениным формулы? Доклад Сталина и внесенный им проект резолюции отвечали на этот вопрос утвердительно, но с оговоркой. Право на отделение провозглашалось верным в принципе, и признавалась справедливость требования Финляндии. Но проект резолюции Сталина содержал существенные дополнения, которые сводились к тому, что право наций на свободное отделение нельзя было смешивать с вопросом о "целесообразности отделения той или другой нации в тот или иной момент". Этот вопрос "партии пролетариата" следовало решать в соответствии с интересами всего "общественного развития и интересами классовой борьбы"[47]. Проницательные слушатели, могли бы почувствовать, что автор этих замысловатых аргументов, изложенных с грузинским акцентом, является прорусским централистом из среды национальных меньшинств. Но как видно, никого из присутствовавших не интересовали подлинные взгляды Сталина.

Содокладчик Георгий Пятаков, молодой перспективный большевик левых убеждений (тесно связанный с Бухариным, еще не вернувшимся в Россию), доказывал, что партия не должна поддерживать принцип права на национальное самоопределение. Пятаков был особо заинтересован в делах Украины, так как провел юные годы в Киеве. Он и поляк Феликс Дзержинский считали, что сепаратистские движения меньшинств - в Польше ли, на Украине или где-нибудь еще - могут быть использованы местной буржуазией для сдерживания революции. Дескать, бороться за социализм социал-демократам нужно под лозунгом "Прочь границы". Отвечая Пятакову, Ленин сказал, что с 1903 г. польские товарищи выступали против идеи национального самоопределения. По сути, заметил Ленин, они просили своих русских товарищей занять позицию русских шовинистов, отказывающих Польше, Украине и Финляндии в праве на отделение от России. Всякий русский социалист, не признающий финскую или украинскую самостоятельность, обязательно-де скатится в болото шовинизма. Существовала, однако, надежда, что, "если украинцы увидят, что у нас республика Советов, они не отделятся..."[49]. Тем не менее после июльской демонстрации Временное правительство распорядилось об аресте Ленина и Зиновьева по обвинению в заговорщицкой деятельности и способствовало появлению в печати сообщений о принадлежности большевистских лидеров и их сторонников к агентуре германского генерального штаба. К этому времени Ленин скрывался на квартире Аллилуевых, переехавших на ул. Рождественка вскоре после первого посещения их Сталиным. Помимо безусловной надежности самих Аллилуевых, данное убежище было хорошо еще и тем, что семья проживала здесь всего два месяца и их квартира не была известна как партийная явка. Ленин занимал ту же самую комнату, которую Аллилуевы оставили по просьбе Сталина и которой он еще не пользовался[51]. Когда же пришла Елена Стасова и рассказала, что правительство распускает слух о принадлежности Ленина к агентам полиции, он решил сдаться властям и остался в укрытии только после того, как попытки Орджоникидзе и Ногина получить от Петроградского Совета гарантии безопасности и гласного суда для Ленина не увенчались успехом. Через неделю газета "Пролетарское дело" опубликовала письмо Ленина и Зиновьева в котором они объявили о своем решении не являться в суд, поскольку в тот момент в России не могло быть беспристрастного правосудия и революционеры не имели оснований питать конституционные иллюзии.

Частые посещения товарищей по партии вскоре сделали необходимым сменить место укрытия. Было решено, что Ленин переедет в небольшой городок Сестрорецк, расположенный на берегу Финского залива, примерно в двадцати милях к северо-западу от Петрограда. Чтобы добраться до места неузнанным, требовалась маскировка. Ленин решил сбрить бороду и усы, и Сталин взял на себя роль брадобрея. Затем Ленин нахлобучил кепку и надел длинное пальто Сергея Аллилуева. Похожий на финского крестьянина он в сопровождении Сталина и Аллилуева покинул квартиру, пробрался боковыми улочками к Приморскому вокзалу и сел в переполненный вагон пригородного поезда, следовавшего в нужном направлении[53]. Весьма вероятно, что именно тогда Сталин начал с особым вниманием относиться к Надежде очаровательной, непосредственной девушке, чье музыкальное дарование сочеталось со склонностью к домашнему хозяйству и которая, как и все Аллилуевы, твердо стояла на стороне большевиков. Через два года они поженились.

Волна реакции, последовавшая за июльскими днями, временно отстранила от активной деятельности многих революционных руководителей. В тот момент, когда Ленин и Зиновьев скрывались, а Троцкий и Каменев вместе с другими находились в тюрьме, Сталин оказался в числе менее значительных деятелей, которых ход событий выдвинул на передний план в большевистских делах. Июльские дни, подобно февральской революции, на какое-то время предоставили ему возможность серьезно влиять на процесс выработки общей партийной стратегии. Правда, во второй раз Сталин вполне заслужил эту роль, поскольку за прошедший период сумел научиться безошибочно повторять ленинские мысли; на него можно было положиться, что он сумеет отстоять в высших партийных органах взгляды отсутствующего вождя. И когда в начале августа 1917 г. 267 большевистских делегатов собрались на проходивший в подполье VI съезд партии, с Отчетным докладом ЦК (обычное первое выступление на съезде, являвшееся прерогативой Ленина) выступил Сталин, который также сделал доклад о политическом положении.

На съезде Сталин уже нисколько не походил на того умеренного партийца, который в марте считал социалистическую революцию в России преждевременной. Конечно, подобные взгляды все еще имели довольно широкое хождение в партии и четко обозначились в прениях по текущему моменту. Теперь Сталин полностью стоял на ленинских позициях; для него проблема отношений между Временным правительством и революцией сводилась к формуле "кто кого?" Сталин, в частности, сказал: "Что такое Временное правительство? Это - кукла, это жалкая ширма, за которой стоят кадеты, военная клика и союзный капитал - три опоры контрреволюции. Если бы "социалистические" министры не были в правительстве, быть может, контрреволюционеры были бы уже свергнуты. Но характерная черта момента в том, что контрреволюционные мероприятия проводятся руками "социалистов". Только создав такую ширму, контрреволюция может просуществовать еще месяц-другой. Но поскольку растут силы революции, взрывы будут, и настанет момент, когда рабочие поднимут и сплотят вокруг себя бедные слои крестьянства, поднимут знамя рабочей революции и откроют эру социалистической революции на Западе".

...ния ее к миру и при наличии пролетарской революции на Западе - к социализму". Сталин возразил и заявил: "Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. До сих пор ни одна страна не пользовалась в условиях войны такой свободой, как Россия и не пробовала осуществлять контроль рабочих над производством. Кроме того, база нашей революции шире, чем в Западной Европе, где пролетариат стоит лицом к лицу с буржуазией в полном одиночестве. У нас же рабочих поддерживают беднейшие слои крестьянства. Наконец, в Германии аппарат государственной власти действует несравненно лучше, чем несовершенный аппарат нашей буржуазии, которая и сама является данницей европейского капитализма. Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего (курсив мой. - Р. Т.)"[56]. "Это противоречивое заявление, - писал в послесталинский период советский журнал по истории партии, - допускавшее при определенных условиях возможность явки Ленина в распоряжение буржуазного правительства, было глубоко ошибочным"[58].

Вместе с тем (и на это справедливости ради следует указать) ничто не говорит о том, что Сталин серьезно ожидал развития событий по схеме, которая упоминалась в заявлении и которую многие нашли неприемлемой. Во всяком случае данная им в речи по текущему моменту характеристика Временного правительства совершенно исключала возможность признания его большевиками, "по крайней мере, в какой-то степени честным режимом". В действительности дело в том, что Сталин и здесь обнаружил тенденцию, которая проявилась в его выступлении на Апрельской конференции по национальной проблеме, - тенденцию к двойственности по тактическим вопросам, когда принципы и практический политический курс оказывались не в ладах. Он, например, провозглашал принципиальное право наций на самоопределение, и одновременно проповедовал политику, которая на практике противоречила этому принципу. В другом случае он предлагал партии занять позицию, которая бы в принципе предусматривала явку Ленина и Зиновьева в суд, но на условиях, которые не могли реально существовать. В то время, когда обстоятельства, по мнению многих большевиков, настоятельно требовали совершенно четкой позиции, Сталин предпочитал следовать извилистым путем.

Впоследствии в сталинской литературе утверждалось, что в 1917 г. он работал в полной гармонии с Лениным. Факты, однако, не подкрепляют этот тезис. Помимо разногласий в начале апреля, из революционного периода известны еще два случая, когда Сталин расходился с Лениным по вопросам, которые последний считал исключительно важными. Первый эпизод имел место накануне октябрьских событий, когда Каменев и Зиновьев, нарушив партийную дисциплину, раскрыли в газете "Новая жизнь" план восстания. В письмах в Центральный Комитет от 18 и 19 октября Ленин осудил их за "штрейкбрехерство" и потребовал исключения из партии. Однако некоторые члены ЦК посчитали, что принимать столь крутые меры не стоит. При обсуждении этого вопроса 20 октября на заседании ЦК, на котором присутствовало восемь членов, Свердлов, доказывая неправомочность Центрального Комитета исключать из партии, высказался за то, чтобы ограничиться принятием заявления Каменева о выходе из ЦК. Сталин, в тот день по собственному почину опубликовавший в партийной газете письмо Зиновьева с ответами на обвинения Ленина и сопроводивший письмо редакционной заметкой (в которой писал, что "...вопрос можно считать исчерпанным..."), вначале предложил ничего не предпринимать по данному делу до предстоящего пленума ЦК. Когда же это предложение не прошло, Сталин, утверждая, что Зиновьев и Каменев подчинятся решениям Центрального Комитета, высказался против их исключения из партии и вывода из ЦК. После того как ЦК пятью голосами против трех приняло отставку Каменева, Сталин выразил готовность уйти с поста редактора партийного органа, однако ЦК с этим не согласился60. В результате Сталин проголосовал вместе с большинством в поддержку ленинского предложения. Тем не менее резкий упрек вождя в его адрес навсегда запомнился присутствующим, а также нашел отражение в протоколах заседания.

Бурная политическая деятельность в массах в 1917 г. не отвечала натуре Сталина, поэтому он ничем особенным не проявил себя как политический руководитель, как яркая личность. Не обладая ораторским талантом, он не спешил выступать на массовых митингах. Его статьи в большевистской прессе не обнаруживали публицистического дара. Но что важнее всего, Сталин не проявил таких важных качеств выдающегося революционного вождя, действующего в кризисной и постоянно меняющейся ситуации, как умение быстро приспосабливаться к новой обстановке, творческое мышление, хорошее понимание настроений масс и умение на них правильно реагировать, решимость. Не удивительно, что в воспоминаниях многих большевиков Сталин не фигурировал в качестве одного из героев революционного периода. Не выступал он таковым в мемуарах и в исторической литературе первых послереволюционных лет. В одном из популярных небольшевистских журналов издававший его участник и очевидец тех событий Николай Суханов в довольно пренебрежительной форме комментировал появление Сталина в марте 1917 г. в Исполнительном Комитете Петроградского Совета. Заметив, что среди "генералитета" большевистской партии имелось много фигур покрупнее и вождей подостойнее, Суханов продолжал: "Сталин же за время своей скромной деятельности в Исп. Комитете производил - не на одного меня - впечатление серого пятна, иногда маячившего тускло и бесследно. Больше о нем, собственно, нечего сказать"[62]. Как мы уже видели, в не совсем выгодном свете он предстал и в таких первых воспоминаниях большевиков о революции, как мемуары Шляпникова.

И все же, если на этом поставить точку, то может сложиться неверное представление о роли Сталина в революции. Год 1917-й явился важной вехой на пути Сталина к вершине. Находясь в центре революционных событий, участвуя в совещаниях большевистского Центрального Комитета, действуя как один из ведущих партийных организаторов, он накопил значительный опыт политика. Именно тогда, как заметил позднее Троцкий, Сталин получил статус признанного члена большевистского генерального штаба и наконец "стал окончательно Сталиным"[64]. Ни одна из этих организационных мер не имела существенного влияния на разворачивавшиеся с головокружительной быстротой события. Однако обе они явились ступенями в возвышении Сталина как вождя партии.