Подготовка Германии к войне

Подготовка Германии к войне

Хитрость в период разоружения (1918–1919 годы). С 1918 по 1919 год Германия была «демонстративно разоружена». Затем в январе 1920 года перемирие завершилось подписанием Версальского мирного договора. Официальные ограничения военного потенциала Германии были суровы. Правый берег Рейна был демилитаризован. Стратегический Кильский канал и несколько рек признаны открытыми для международного пользования. Все колонии конфискованы. Куски немецкой территории отошли Франции, Бельгии и Польше. Саар, Данциг и Мемель были переданы под наблюдение Лиги Наций. Кроме того, Германию обязали выплачивать огромные репарации — 33 млрд. долларов.

Всеобщая воинская повинность в Германии отменялась, армия ограничивалась 100 тыс. военнослужащих (4 тыс. офицеров и 96 тыс. солдат). Для предотвращения формирования резерва офицеры должны были служить 12 лет, солдаты — 25 лет. Армии запрещалось иметь на вооружении танки, военную авиацию, тяжелую артиллерию, отравляющие газы. Генеральный штаб был распущен, военные училища и академии закрыты. В армии запрещалось иметь организационно-штатную структуру выше корпуса.

Военно-морской флот ограничивался количеством в 15 тыс. моряков (1,5 тыс. офицеров и 13,5 тыс. человек рядового и старшинского состава). В его состав были включены только устарелые корабли, суда водоизмещением больше 10 тыс. строить запрещалось. Нельзя было иметь морскую авиацию, подводные лодки. Любое производство или приобретение оружия было запрещено, точно так же как и посылка военных миссий за рубеж. Регулированию подлежала даже полиция: национальные полицейские силы ограничивались 150 тыс. человек, служить им надлежало пожизненно, чтобы предотвратить саму возможность создания резерва полицейских сил путем ротации.

Выполнение важных положений Договора по разоружению Германией, как потерпевшей поражение (хотя и не совсем покоренной) нацией, должно было контролироваться международным сообществом. Для этой цели в сентябре 1919 года была создана международная Контрольная комиссия под председательством генерала Шарля Нолле. Комиссия состояла из представителей Великобритании, Франции, Италии, Бельгии и Японии. Доклады о своей работе она представляла (а также получала указания по проведению этой работы) в специально созданную союзническую конференцию послов, которая нерегулярно созывалась во Франции. Вначале комиссия насчитывала 373 офицера. Эта и так уже внушительная цифра была увеличена в 1920 году до 383 офицеров и 737 человек рядового состава. Комиссия в целом работала активно. Например, свыше 800 контрольных инспекций было проведено только в течение шести недель в сентябре-октябре 1924 года.

Контрольная комиссия размещалась в роскошной берлинской гостинице «Адлон». В штаб-квартире было несколько полковников, в том числе 4 французских, 2 британских, бельгийский и японский. Три подчиненных им подразделения отвечали за осуществление контроля за вооружениями, личным составом и фортификационными сооружениями. Эти подразделения проводили работу через 22 районные команды, распределенные по всей Германии. Каждая районная команда имела определенное количество человек: 11 — по вооружениям, 8 — по личному составу и 3 — по фортификационным сооружениям. Это была простая организационная структура, функционально хорошо соответствовавшая своей миссии.

Контрольная комиссия совершила большую стратегическую и политическую ошибку в самом начале своей работы. Просчет, допущенный генералами Нолле, Морганом и их коллегами, состоял в том, что комиссия потребовала, чтобы немцы создали собственный комитет по координации процесса разоружения, который бы взаимодействовал с Контрольной комиссией. Это была ловушка, созданная самой комиссией, в которую она же сама и попала. Руководство рейхсвера было не только ошеломлено, но и обрадовано. Оно предполагало, что Контрольная комиссия пронесется по Германии самостоятельной силой, безжалостно конфисковывая, уничтожая вооруженные силы и наказывая за любое нарушение ее приказов. Вместо этого рейхсвер попросили согласиться с разоруженческими военными предписаниями и предоставили ему совершенно неожиданную возможность назначить то, что, с его точки зрения, явилось бы «комитетом препятствий». В соответствии с этим министерство обороны Германии образовало армейскую комиссию мира, руководителем которой был назначен прусский генерал фон Крамон, неистовый противник Версальского диктата. Уже на первом совместном заседании с Контрольной комиссией 29 января 1920 года Крамон продемонстрировал свое мнение о том, что взаимодействие означает не сотрудничества, а напротив — это силовые игры с целью создания препятствий разоружению.

Ключом к перевооружению Германии являлась военная индустрия, а ключом к немецкой военной промышленности — гигантская индустриальная империя Круппа. Союзники, полностью осознающие ее решающую роль, отдали приказ об уничтожении линий по производству тяжелого вооружения. Разрешенное производство оружия было резко ограничено, и Контрольная комиссия осуществляла за ним строгий надзор. Круппу в 1921 году было разрешено выпускать один-единственный тип пушки и только четыре единицы в год. Производство для военно-морского флота бронированных листов, подъемников для подачи боеприпасов, орудийных лафетов и пушек было заменено производством запасных частей для устаревающих боевых кораблей.

Для того чтобы выжить, военной индустрии Германии, и в частности Круппу, пришлось стать разносторонней, введя мирные линии, которые производили широкий ассортимент товаров — от детских колясок до пишущих машинок, от мотороллеров и оптических инструментов до таких тяжелых машин, как экскаваторы, сельскохозяйственное оборудование и локомотивы. Правительство разместило на предприятиях свои заказы и щедро покрыло некоторую часть дефицита. Наиболее квалифицированные и облеченные доверием инженеры и рабочие Эссена скрытно содержались или были переведены на второстепенные заводы по всей Германии и по всему миру, готовые к тому дню, когда Крупп вновь вернется к производству оружия.

Эти действия были одобрены и правительством, и рейхсвером. Таким образом, сразу же после перемирия командующий армией генерал фон Сект признал, что «существует только один путь, с помощью которого мы сумеем обеспечить вооружение большого количества солдат (и это нужно делать) — подходящими мерами скрытности вместе с промышленниками нации».

Личная инициатива объединялась с острожной поддержкой правительства по спасению знаменитого авиазавода Фоккера. Его великолепный биплан Ф-7, единственный из всей категории оборудования Германии, был указан отдельно в Версальском договоре как подлежащий уничтожению. Однако предупрежденный заранее, Тони Фоккер немедленно начал думать о спасении своего состояния и завода. Его план предусматривал скрытный перевод их из Германии в его родную Голландию. Деньги (почти четверть текущей наличности Фоккера) были тайно вывезены двумя партиями (одна — морем, другая — поездом) в старом чемодане, спрятанном среди багажа привилегированных иностранных дипломатов. Однако спасение обреченного авиазавода в Шверине, в северной Германии, было сложнейшим делом и требовало определенной хитрости.

Для того чтобы сохранить основу своего производства, обмануть инспекторов Контрольной комиссии, Фоккер лично организовал скрытный демонтаж и укрытие более половины своего заводского имущества в многочисленных отдаленных сараях, подвалах, конюшнях и гаражах, разбросанных в сельской местности. Часть самолетов, частей и оборудования была оставлена для открытого обозрения инспекции союзников с тем, чтобы она обнаружила все это по прибытии на завод. Инспектирующие офицеры так и не поняли, что их обхитрили.

Следующей проблемой для Фоккера стал вывоз такого большого количества оборудования из Германии. Для выполнения этой задачи требовались лицензии на вывоз и транспортные средства. Управляющий экспортным отделом Ф. В. Зеекац посетил министерство торговли в Берлине. Там он открыто заявил, что если это промышленное и военное оборудование, а также военная авиация будут перемещены в Голландию, то они будут находиться в нейтральной стране и будут спасены для будущего. К тому же Германия получит столь необходимое ей лицензионное вознаграждение, союзники будут обмануты, а их планы расстроены. Официальные лица министерства, естественно, дали согласие, выдав разрешение на вывоз оборудования стоимостью почти в полмиллиона долларов.

Схема перевозки была предложена, разработана и проведена в жизнь главой транспортного отдела Фоккера Вильгельмом Ганом. Ему удалось осуществить это предприятие хитростью через государственную железнодорожную сеть с помощью призывов к патриотизму, напоминания о прошлых одолжениях и, в большей степени, прямых взяток. Около одной шестой всего спрятанного оборудования было скрытно погружено в грузовики доверенными рабочими Фоккера и доставлено в ожидающие железнодорожные зафрахтованные вагоны.

С Ганом поезд отправился с запасной ветки Шверина в свое 350-километровое путешествия в Голландию. Ган и здесь пошел на хитрость. В составе насчитывалось ровно 60 вагонов — такая длина эшелона была предложена немецкими таможенными официальными лицами, которых он подкупил. Таможенники заверили, что в этом случае они под благовидным предлогом пропустят эшелон сразу же в Голландию. А обоснуют это тем, что пути приграничного города Зальцбергена могут принять только 40 вагонов, сверхдлинный поезд Гана блокировал бы основной путь. Были приняты другие меры предосторожности для того, чтобы избежать задержек, если какой-нибудь «неуемный» железнодорожник или таможенник захочет осмотреть состав. Когда поезд подходил к станции Зальцберген, пограничному патрулю, чтобы его отвлечь, было передано сообщение, что затевается попытка контрабандного провоза груза, но на станции ближе к границе. Сообщение было верным, но его организовал Ган для того, чтобы обмануть таможенников и пограничников. Это простое отвлечение сработало, и поезд беспрепятственно пересек границу.

В последующие пять недель еще пять железнодорожных составов скрытно перевезли груз, состоящий из спрятанного оборудования Фоккера. Драгоценные разобранные фюзеляжи самолетов были погружены на 30 открытых платформ последнего состава. До этого Фоккер не осмеливался идти на риск и отправлять остовы самолетов. Самолеты были замаскированы под металлолом при помощи окрашенных досок и металлических труб и накрыты брезентом, на брезенте были пометки: «Металлолом», «Авиазавод Фоккера» и «Шверин». И последний груз также прошел незамеченным.

Вся операция, начиная со стадии планирования и кончая доставкой, заняла менее семи недель. Гану удалось провезти скрытно, контрабандным путем около 350 железнодорожных вагонов, в которых находилось поразительное количество груза: 220 самолетов (включая запрещенные Ф-7), свыше 400 двигателей и значительное количество других материалов стоимостью около 8 млн. долларов.

Таким образом, Тони Фоккер хитростью спас достаточное количество средств и оборудования для того, чтобы вновь открыть дело в Голландии под вывеской «Vliegtuigenfabriek NV» и быть готовым играть значительную роль в усилиях Германии обойти Версальский договор и вооружиться вновь.

В 20-х годах Германия выглядела, и это действительно было так, значительно разоруженной. Но если буква Версаля более или менее соблюдалась, то цель — нет. Потенциал для быстрого перевооружения Германии существовал и рос, точно так же как и стремление к перевооружению. Стремление вновь вооружиться являлось связующей нитью между политиками Германии, военными и промышленниками. Как политики, лидеры правительства негодовали по поводу ограничения их власти. Как военные, высшие офицеры рейхсвера мечтали о достаточно сильной армии для поддержки внешней политики Германии. Как промышленники, главы концернов Круппа, Стиннеса и И. Г. Фарбена лелеяли надежду о больших прибылях. А эти чисто профессиональные устремления и цели дополнялись не таким уже малым качеством — патриотизмом.

Руководители рейхсвера и «капитаны» промышленности имели различные мотивы в своих устремлениях увидеть вновь вооруженное государство-нацию. Одни, такие как генерал фон Сект, нагнетали мнение об опасности агрессии со стороны восточного соседа Германии — Польши. Другие, такие как промышленник Густав Крупп фон Болен, глубоко переживали договор, который, как они считали, был рассчитан на то, чтобы держать «народ Германии... в вечном рабстве». Третьи рассматривали вооружение как прибыли, национальную гордость, средство для возвращения утраченных немецких земель (возможно, даже колоний), а также как вновь появившуюся возможность получить влияние в Германии и в мире. Но какими бы ни были мотивы этих людей, все они разделяли лозунг «военная свобода» (Wehrfreiheit) в качестве инструмента для создания сильной германской армии. Это общее желание в 1919–1920 годах быстро привело к тесному секретному сотрудничеству для того, чтобы обойти Версальский договор и вооружаться вновь. Это стремление было настолько сильным, что заглушало личную вражду (существовавшую, например, между холодным аристократом Сектом и простолюдином Стресманном) и непримиримую борьбу бюрократии (в частности, продолжительное силовое соперничество между рейхсвером и министерством иностранных дел).

Необходимо отметить и то, что инициаторы Версальского договора и его идеологи также имели огромное желание видеть, да и иметь сильную, хорошо вооруженную Германию и всячески потворствовали этому. У них был свой расчет, своя хитрость.

За периодом разоружения Германии 1918–1919 годов последовал период обхода положения о разоружении (1920–1926 годы). Общественность Европы, да и мира была введена в заблуждение тем, что в Германии работала большая международная Контрольная комиссия союзников с ее правом инспекций на местах. Была создана видимость, что все вопросы разоружения и вооружения находятся под контролем.

Руководил рейхсвером в то время 54-летний генерал полковник Ханс фон Сект. Сект был настроен на то, чтобы обойти ограничения, установленные договором, любым возможным способом. Центральный орган управления имперской армии — генеральный штаб — был распущен по Версальскому договору (ст. 160) и не мог быть восстановлен ни в какой форме. Генерал фон Сект умело обошел это требование под видом создания канцелярии войск (Truppenamt), занимающейся якобы организационными вопросами рейхсвера. Канцелярия имела четыре отдела: Т-1 (операции); Т-2 (организация); Т-3 (иностранные армии); и Т-4 (обучение). Среди офицеров, которые получили большой опыт штабной работы в этом замаскированном генеральном штабе, были Вернер фон Бломберг (позднее военный министр), полковник Фрейхер фон Фрич (позднее главнокомандующий сухопутными войсками), полковник Вальтер фон Браухич (то же) и полковник Вильгельм Кейтель (впоследствии глава верховного командования у Гитлера).

Требования к вербовке на 12– и 25-летнюю службу (для офицеров и рядового состава соответственно) означали, что армия до 1932 года не могла даже начать формирование обученного резерва, а если и могла, то только солдатами в возрасте свыше 30 лет и офицерами — свыше 43. Однако рейхсверу обманным путем удалось быстро сформировать небольшой резерв путем привлечения на короткий срок определенного количества новобранцев в так называемые Zeitfreiwillige.

Скрытное расширение коснулось и полиции. Ее силы очень быстро превысили уровень 150 тыс. человек, который был определен союзниками. Полиция ввела также полувоенное обучение и сформировала обученный резерв, взяв на вооружение опыт рейхсверовской политики вербовки на 12 лет, хотя по условиям договора служба в полиции должна быть пожизненной. Более того, удалось скрытно сосредоточить в казармах 25 тыс. человек, которые фактически были готовыми к действиям подразделениями легкой пехоты. Союзники были осведомлены обо всех этих мерах и выражали на переговорах свое вялое, формальное недовольство. Видя это, правительство Германии выигрывало и здесь хитростью — путем затягивания переговоров.

Рейхсверу было разрешено иметь разведку, и Версальский договор открыто не запрещал ее. Вслед за общей демобилизацией разведотдел был сокращен до разведывательной группы. Полковник Николаи, ее руководитель, был отправлен на пенсию, и в 1919 году его сменил ветеран разведки майор Фридрих Гемпп. После Версальского договора разведгруппа Гемппа вслед за генеральным штабом (в форме Канцелярии войск) была также тщательно скрыта под другой вывеской. Для введения союзников в заблуждение она стала называться Abwebra bteilung (отдел обороны) или, короче, абвер.

В крохотном абвере Гемппа служило только четыре офицера. Вначале он вел разведку в России и Польше, затем продолжил развивать шпионскую сеть против предполагаемых главных противников Германии — Франции и России.

Хотя Версальский договор разрешал отрядам связи рейхсвера иметь подразделения радиоперехвата, Контрольная комиссия запретила проводить какую-либо криптоаналитическую работу. Тем не менее в начале 1919 года 24-летний лейтенант Эрих Бушенхаген, работавший во время Первой мировой войны в службе радиоперехвата, по собственной инициативе скрытно образовал небольшое разведывательное подразделение радиоперехвата. Свое подразделение он назвал «добровольная служба оценки» (Volonteer Evaluation Office) и спокойно разместил его на Фридрихштрассе. Вначале оно занималось переводом незашифрованных текстов, перехваченных из французских, английских, американских и русских источников, а также сообщений прессы и радио. Но к маю, после того как Бушенхаген набрал несколько первых криптологов, подразделение предоставило руководству несколько расшифрованных сведений о России. В феврале 1920 года его подразделение из 12 человек вошло в абвер как Центр шифрования, скрытно переехав в здание штаб-квартиры армии на Бендельштрассе. Затем, чтобы вовремя избежать проверки инспекторов Контрольной комиссии, Центр шифрования вновь скрытно переехал теперь уже в близлежайший Грюнвальд. Для введения в заблуждение «любопытных» здесь он разместился под вывеской «Группа газетного перевода и изучения».

В 1921 году рейхсвер отдал секретный приказ о расширении деятельности службы перехвата и возложил выполнение этой задачи на Центр шифрования. К концу 1925 года Центр был тайно расширен до 32 человек и 20 радистов, обслуживающих шесть постов радиоперехвата и четыре приемных устройства, которые работали круглосуточно.

Рейхсверу, кроме того, удалось сохранить часть солдат путем тайного оснащения и финансирования нескольких частных охранных структур, появившихся в большом количестве в политически неспокойные времена при сокращении армии. Эти группы были легко вооружены, но тем не менее они были солдатами. Сект не делал различия между «охранниками» и «солдатами рейхсвера».

Тайная переброска большого количества оружия, снаряжения и боеприпасов из рейхсвера полувоенным формированиям стала возможной из-за длительного, 15-месячного разрыва между тем временем, когда был объявлен 100-тысячный лимит для армии по Версальскому договору, и окончательной датой его выполнения. Верховный совет союзников намеревался предоставить рейхсверу только три месяца (до лета 1919 года) для сокращения войск до 100 тыс. человек и ликвидации излишнего вооружения и военного имущества, но немецкая сторона во время переговоров пошла на хитрость, заявив, что такая поспешность чревата гражданской войной, в которой безоружная Веймарская республика может быть легко уничтожена.

Военная делегация Великобритании согласилась с этим доводом и убедила в этом неуступчивую Францию. Поэтому в окончательном варианте Версальского договора рейхсверу было разрешено проводить демобилизацию постепенно, сохраняя 200-тысячный состав до 10 апреля 1920 года (ст. 163), т.е. еще три месяца после вступления Договора в силу. Однако эта статья противоречила другой (ст. 160), устанавливающей день 31 марта 1920 года окончательной датой сокращения рейхсвером своих войск до порога 100 тыс. человек. Для разрешения этой дилеммы Верховный совет 19 февраля 1920 года продлил окончательный срок до 19 апреля для 200-тысячного порога и до 10 июля — для 100-тысячного. Результат всех этих трюков устраивал немцев — ожидаемый срок сокращения армии до 100 тыс. человек (лето 1920 года) был отложен до следующего лета. Рейхсвер незамедлительно воспользовался предоставленной возможностью для скрытной переброски вооружения в полувоенные формирования.

Союзники отказали в просьбе Германии сохранить единственную действующую авиаэскадрилию и восемь аэродромов и потребовали расформировать семь полицейских патрульных авиаэскадрилий, созданных в землях в 1919 году.

Кайзеровский «летающий корпус» был «распущен» в 1920 году по мнимо строгому приказу генерала фон Секта, но Сект никогда и не думал его распускать, он только надежно скрыл корпус, спрятал до того времени, которое будет безопасно и благоприятно для ею возрождения.

Во-первых, для этого необходимо было сохранить резерв подготовленных пилотов, экипажей и наземных служб. Сам рейхсвер внутри себя укрыл 120 бывших армейских и 20 военно-морских офицеров-пилотов. Вторым актом этого грязного дела было сохранение жизнеспособной авиапромышленности, а также продолжение ею военных научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ.

Сект предусмотрел и это: в его секретный генеральный штаб входил и штаб авиации (под видом армейской командной инспекции школ вооружения). Его возглавлял капитан (впоследствии генерал) Гельмут Вильберг, тот самый офицер авиации, который разработал приказ Секта о роспуске «летающего корпуса».

Мораторий на производство самолетов и указания Контрольной комиссий предусматривали закрытие 35 немецких самолетостроительных компаний и 20 заводов по производству авиадвигателей. После отмены моратория в 1921 году в Германии оставалось только четыре авиакомпании: «Юнкерс», «Хейнкель», «Альбатрос» и «Дорнье». В 1922 году доктор Адольф Рорбах в Берлине открыл частный банк для правительственных субсидий. Филиал этого банка разместился в Копенгагене специально для того, чтобы обойти Контрольную комиссию в области финансирования авиастроения.

Немецкие авиапромышленники и авиаконструкторы с одобрением восприняли секретные приказы рейхсвера, рассматривая их как результат битвы умов, а также как разрешение на получение прибылей. Одним из них был Адольф Рорбах, другим — Эрнст Хейнкель. Так, Хейнкель позже вспоминал, что, выполняя в 1923 году приказ о создании своего первого военного самолета, он был вовлечен «в чрезвычайно рискованную хитрую игру в прятки с Контрольной комиссией союзников... Я вынужден признать, что это была игра, предназначенная в большей степени для человека, которому дано было право на хитрость и риск». Для тайной разработки нового разведывательного самолета НД-17 и его более поздних военных прототипов Хейнкель арендовал мастерские за пределами своего завода в Варнемюнде. Инспекторы Контрольной комиссии союзников обнаружили этот ангар, но он был всегда пустым, так как за несколько часов до каждой инспекции все самолеты и части грузили на грузовики и отвозили в потайные места, находящиеся в степи или среди ближайших песчаных дюн.

Во время франко-германского кризиса в Руре в 1923 году немецкое правительство всерьез рассматривало возможность военного отпора грозящей Франции, оккупацией Рура. Поэтому секретный штаб авиации рейхсвера отдал секретный приказ о подготовке сотни боевых самолетов с прогерманской авиафирмы Фоккера в Голландии. Но к тому времени, когда они были готовы для доставки, кризис прошел. Фоккер продал половину этих самолетов Румынии, а другие 50 самолетов в 1925 году были отправлены на секретную немецкую военно-воздушную базу.

Рурский кризис натолкнул военно-морское управление министерства обороны на мысль заказать 10 самолетов морской авиации для флота. Детали самолетов были скрытно спроектированы и сделаны на заводе Хейнкеля в Варнемюнде, затем скрытно же отправлены в Швецию для сборки. Там же на них были установлены двигатели английского производства «Игл-IX». Самолеты Хе-1 были испытаны в полете, причем с опознавательными знаками Швеции. Затем их упаковали в большие ящики и доставили в портовую складскую фирму в Стокгольме, владельцем которой являлся бывший командующий немецким флотом Бюкер. Круг замкнулся. Между тем хитрость становилась или уже была межгосударственной...

В начале 1926 года в Германии появились немецкие коммерческие авиалинии, которые монопольно контролировались государственной компанией «Люфтганза». С подсказки Секта рейхсвер скрытно начал подключаться к делам компании, имея в виду военную сторону дела. Военный пилот Эрхард Милх стал управляющим директором компании, работая в тесном контакте с рейхсвером. Вскоре он сформировал небольшой отряд военных летчиков, а также включил в общую программу обучения пилотов «Люфтганзы» военную подготовку.

Самые строгие ограничения в положениях Версальского договора в отношении самолетов были пересмотрены в Парижском пакте 1926 года. Сохраняя абсолютный запрет на военную авиацию, он все же разрешал немецкой авиапромышленности строить под строгим контролем ограниченное количество «самолетов, соответствующих авиационным представлениям о существующих типах боевых самолетов», используемых исключительно для авиационных соревнований и установления рекордов. Несомненно, это развязывало руки рейхсверу, так как пакт позволял открыто разрабатывать, строить и испытывать самые современные самолеты. Естественно, необходимо было тщательно скрывать очевидные разработки в военных целях и признаки предполагаемого военного использования самолетов, что и делалось тщательным образом.

Хитрость давала свои плоды. Мессершмитт построил свой «спортивный моноплан» Bf108, который стал непосредственным предшественником самолета Второй мировой войны Bf-109. Юнкерс построил и продал большое количество своих трехмоторных самолетов Ю-52, который в действительности задумывался как бомбардировщик, но стал транспортным самолетом. Хейнкель представил свой скоростной и изящный Хе-70 как четырехместный «почтовый самолет», хотя проектировался он как двухместный разведывательно-штурмовой самолет, предшественник среднего бомбардировщика Хе-111.

По парижскому пакту рейхсверу и флоту уже разрешалось иметь по нескольку офицеров, обладающих летными навыками, для службы в качестве летчиков. Министерство обороны незамедлительно воспользовалось предоставленной возможностью, чтобы увеличить штаты авиации путем создания спортивных клубов и «гражданских» летных школ.

Преднамеренное ослабление ограничений в 1926 году на коммерческие и спортивные самолеты имело важный «побочный эффект» — у немцев появилась возможность открыто обучать большое количество пилотов.

Азы летного дела стали постигать большое количество молодых людей, которые объединялись, вступая в планерные клубы, и заканчивали появляющиеся гражданские летные школы. По меньшей мере, шесть из этих школ являлись военными учебными центрами, руководимыми рейхсвером. Все обученные пилоты и слушатели были затем объединены в так называемые общественные или рекламные эскадрильи, которые на деле оказывали помощь на учениях рейхсвера, давая целеуказания, ведя разведку и поддерживая связь. Эти рекламные эскадрильи стали по сути первыми подразделениями новых военно-воздушных сил Германии. К 1933 году рейхсвер имел в своем распоряжении уже около 550 полностью подготовленных летчиков, готовых к руководству воздушными штабами и регулярными формированиями, которые вскоре были образованы. Что это было со стороны союзников — беспечность или своего рода хитрость с далеко идущими последствиями?.. Судить читателю.

Флоту также удалось обойти, хотя и в меньшем объеме, запреты Версальского договора. Флот намного расширил лимит в 15 тыс. моряков и скрытно сформировал резерв, призвав на короткий срок добровольцев и придав военно-морским организациям для скрытности вид «гражданских». Он также создал секретные арсеналы и использовал запрещенное оружие. Обход положений договора заключался сначала в одурачивании законодателей во время ежегодной борьбы в рейхстаге по поводу бюджета для флота. Применяемые уловки были самыми разнообразными, вплоть до повышения цен на все виды оборудования. Такой обман был возможен только в результате сговора веймарских канцлеров, министров обороны и ключевых правительственных чиновников. Появившиеся «финансовые излишки» были затем использованы для финансирования многочисленных незаконных военно-морских проектов.

Голландия была главной базой для тайной разработки немецкой подводной лодки типа «U» в начале 20-х годов. Работы секретно осуществлялись на вспомогательной крупповской верфи «l.v.S.» в Гааге и проводились совместно с Крупном, фон Сектом и адмиралом Бенком, командующим немецким флотом. В начале Крупп тайно направил в Голландию 30 морских конструкторов и инженеров в сопровождении двух немецких офицеров. Затем, для того чтобы начать производство лодок, «l.v.S.» продало чертежи подводных лодок Японии, Испании, Финляндии, Турции и самой Голландии. Кроме того, несколько военно-морских офицеров и инженеров скрытно через Гаагу отправились в эти страны для наблюдения за строительством. В Финляндии тайно началось строительство лодок — прототипов немецких 250-тонных субмарин (от U-1 до U-24), которые потом широко использовались во время Второй мировой войны. Одновременно «l.v.S.» вступила в секретные переговоры с испанским диктатором Примо де Риверой о строительстве в Кадисе 470-тонной подводной лодки, ставшей прототипом «флагманских» лодок U-25 и U-26. Кроме того, Испания, Турция и Финляндия, нарушая Версальский договор, разрешили немецким командирам и экипажам проводить ходовые морские испытания. Это, как было признано позднее, позволило «обучить скрытно военно-морской немецкий персонал без дипломатических осложнений для рейха».

Работы на верфях Финляндии, Голландии и Испании имели большее значение для будущего подводного флота Германии. К 1934 году построенные корпуса и части не менее чем 12 подводных лодок типа U были скрытно переправлены на немецкую военно-морскую базу в Киле, ожидая только приказа о начале сборки.

Флоту, кроме того, удалось приобрести 6 боевых морских самолетов FF-49. Для введения общественности в заблуждение они содержались и обслуживались частной авиационной транспортной компанией «Аэро Лойд» (впоследствии «Север») в Киле и Нодерни и тайно использовались флотом для учебных стрельб, учений по маскировке, буксирования целей и обучения летчиков. Последние из этих старых самолетов оставались на вооружении до 1934 года. Несколько бывших летчиков морской авиации — участников Первой мировой войны, которые все еще служили на флоте, начиная с 1924 года, получили возможность пройти курс переподготовки в обстановке строжайшей секретности в авиаспортивной компании в Варнемюнде.

Версальский договор (ст. 171) запрещал иметь танки и бронетранспортеры (за исключением тех, что использовались полицией). Поэтому рейхсвер хитрил и для введения в заблуждение общественности использовал на маневрах макеты танков, к большому удивлению зарубежной прессы, которая давала фотографии и описания этих картонных и брезентовых муляжей. Но реальность была менее комичной, так как рейхсвер и немецкая промышленность все это время были заняты скрытной разработкой и строительством танков и бронетранспортеров. Небольшое количество последних, которое разрешалось иметь немецкой полиции, было нескольких типов, но все одинаковой (устаревшей) конструкции. Затем Булонское соглашение от 23 июля 1920 года разрешило полиции увеличить количество бронетранспортеров до 150 единиц, а рейхсверу иметь 105 бронетранспортеров — по 15 единиц для каждого моторизованного транспортного батальона, приписанного к каждой из 7 дивизий. Разработка машин должна была одобряться Контрольной комиссией, а производство — подвергаться ее инспекции. Это означало, что старые модели бронетранспортеров можно было заменять новыми. Ну а в политическом отношении немцы фактически обманывали Контрольную комиссию вплоть до ее ликвидации в начале 1927 года.

Сект был приверженцем мобильных формирований, но отдавал предпочтение кавалерии, а не бронесилам для достижения этой мобильности. Однако по его указанию еще в 1919 году канцелярия войск скрытно организовала небольшой специальный отдел для изучения бронетанковой техники и вооружения. К 1921 году инспекция моторизованных войск, выросшая из этого спецотряда, уже управляла всеми моторизованными частями, включая тайно созданные танковые силы.

Результатом инициативной работы, скрытно проделанной Джозефом Вольмером, единственным немецким конструктором и изготовителем танков во время Второй мировой войны, а также конструкторами Круппа, явилось то, что современный танк был разработан, как писал позднее в своих мемуарах Крупп, уже в 1926 году. В том же году немецкий инженер по имени Книпкамп начал работать в Heereswaffenamt с целью координации деятельности различных промышленных фирм, занимающихся секретными опытно-конструкторскими разработками бронесил.

Эти разработки позволили вскоре приступить к производству нового танка, полевые испытания которого проводились в России, в обстановке строгой секретности. Полигоном был избран танковый центр под Казанью. Немецкие техники постоянно находились в Казани начиная с 1927 года. Там, на различной местности и в разнообразных погодных условиях, было испытано несколько моделей танков и бронетранспортеров.

В 1926 году немецкой промышленности были отданы секретные распоряжения о производстве прототипа танка и бронетранспортера. Для введения мировой общественности и разведок в заблуждение Форд и Оппель были исключены как потенциальные производители, так как считалось, что их американские филиалы, находящиеся в Германии, делают их слишком открытыми для выполнения столь деликатного предприятия. К производству танков подошли серьезным образом, и скоро многие из созданных и произведенных образцов были скрытно переправлены в Казань для секретных испытаний.

Первым был Даймлер-Бенц в 1927 году со своим так называемым «тяжелым трактором-1». Под названием сельскохозяйственной машины скрывался тяжелый танк. Разработанный Фердинандом Поршем, танк имел башню с 75-мм орудием. Следующими были «Рейнметалл» и «Крупп» в 1928 году со своими «легкими тракторами» VK-31 весом 9,5 т, с 37-мм пушкой и башней шведского типа.

В этот же период были скрытно созданы и испытаны несколько моделей бронетранспортеров. «Даймлер-Бенц Бюссинг» и «Магирус» появились впервые на полигоне в 1927 году, «Маффей» — в следующем году, БМВ — в 1929 году (Крупп не участвовал в этих работах до 1936 года). Швеция и ее армия скрытно сотрудничали с немецким секретным генеральным штабом по всем вопросам разработки и производства танков, так же как и по разработке самолетов.

После того как Швеция доказала, что может быть надежным и безопасным партнером для немецкого перевооружения, Крупп приобрел здесь вторую подставную компанию в дополнение к своему филиалу по производству пушек «Бофорс». Новый крупповский филиал был старой машиностроительной фирмой А. Б. Ландсверка, расположенной в Ландскроне (на юге Швеции). Там же Крупп в 1929 году выпустил свой первый опытный танк. А его первый серийный танк, легкий L-10 весом 11,5 т и 27-мм пушкой, был произведен в 1931 году и поступил на вооружение шведской армии в 1934-м. Сам Ландсверк также выпустил новый танк и несколько моделей бронетранспортеров, и стал превосходить всю шведскую танковую промышленность. Эти модели танков и бронетранспортеров имели характеристики, которые позднее появились в танках Германии — явное доказательство тайного немецко-шведского сотрудничества.

Часть Контрольной комиссии прекратила свое так называемое «длительное наблюдение» за работами Круппа в марте 1926 года, и тогда же окончательно покинула Эссен. Министерство иностранных дел Германии все настойчивее требовало прекращения работы Комиссии на всей территории страны. Накануне переговоров по этому вопросу оно устроило роскошный прием для французского и английского министров иностранных дел Аристида Бриана и Остина Чемберлена. Оба они высоко оценили оказанное им внимание.

Хотя они вначале делали вид, что раздражены сообщениями разведки и военных советников о нарушении Германией многих положений договора о разоружении, однако Бриан заявил, что «он не намерен проявлять беспокойство по поводу таких незначительных деталей», а будет обращать внимание только на «большие проблемы». Министерство иностранных дел Германии намеренно затягивало эти переговоры — «для того чтобы добиться как можно больших уступок». Эта хитрость удалась. Стратегия затягивания увенчалась успехом! 11 сентября Бриан и Чемберлен приняли решение полностью прекратить деятельность Контрольной комиссии в следующем месяце, несмотря на доклады их послов о том, что Германия не выполняет обязательств по разоружению. Что это было? Чьи инструкции выполняли Бриан и Чемберлен? Конечно же, своих правительств и лидеров государств.

31 января 1927 года, как и было запланировано, международная военная Контрольная комиссия покинула Германию. Для введения мировой общественности в заблуждение в демонстративно подробном докладе комиссии делался вывод о том, что «Германия не разоружилась и никогда не имела намерений к разоружению и что в течение семи лет делала все возможное, чтобы ввести в заблуждение и помешать комиссии, назначенной для осуществления контроля за ее разоружением». Естественно, этот доклад был намеренно проигнорирован и забыт. Почему? Это станет понятным позже.

Союзники иногда сами демонстрировали то, что им удалось обнаружить уловки немцев. В мае 1921 года, спустя 14 месяцев после того, как Крупп сделал первые шаги к тайному производству вооружения, офицеры американской разведки в результате изучения патентов фирмы пришли к выводу, что 26 из них предназначаются для производства средств управления артиллерией, 18 — для электрических аппаратов управления огнем, 9 — для взрывателей и снарядов, 17 — для полевой артиллерии и 14 — для тяжелых железнодорожных пушек. Несмотря на то что об этом было доложено министру обороны США и сообщено прессе, на эти вопиющие факты как бы не обратили внимания. Их просто обошли молчанием. Вот и ответ на те вопросы, которые задавались выше.

Если членам Контрольной комиссии иногда и удавалось отыскать свидетельства нарушения немецкой промышленностью условий Версальского договора, то иностранным журналистам — никогда. Густав Крупп объяснил это следующим образом: иностранные корреспонденты «вводились в заблуждение» одним специально подготовленным человеком. Если бы они собрали свои индивидуальные скудные источники, то могли бы обратить внимание на некоторые подозрительные моменты. Например, им демонстрировали на заводах различные крупные части, но никогда не показывали определенных деталей. Более того, те, кто приносил с собой камеры, впоследствии обнаруживали, что их пленки засвечены. Хитрость заключалась в том, что после посещения какого-либо завода Круппа журналистов любезно приглашали на обед. Он устраивался в столовой, где было сделано все, чтобы поразить журналистов сердечностью приема. Но пока журналисты обедали, отснятая пленка в их фото — и кинокамерах засвечивалась. Люди из службы безопасности Круппа предпринимали эти экстраординарные меры предосторожности из-за опасения, что фотографии или кинокадры могли случайно содержать чертежи, что-то такое, из чего эксперты могли бы понять их действительное предназначение. Опасений, что посетители увидят нечто, что могло их привести в замешательство, не было. Все посещения планировались так, чтобы избежать подобного.

Контрольная комиссия пользовалась правом инспекции, включая внезапные инспекции, а также располагала квалифицированным персоналом для проведения этой работы. Однако абвер (а также люди из службы безопасности Круппа) внедрились в Контрольную комиссию и довольно оперативно информировали о необъявленных инспекциях, так что компрометирующие материалы и бумаги, как правило, успевали спрятать. Очень редко немецкой контрразведке не удавалось предупредить о неожиданных инспекциях. Однажды, например, инспекторы Контрольной комиссии нанесли по-настоящему внезапный визит на авиазавод Рорбаха. Будучи не в состоянии убрать экспериментальный трехмоторный «транспорт» (т.е. бомбардировщик) «Роланд», на котором были установлены пулеметы на дополнительных контейнерах под двигателями, рабочие успели лишь выкатить его в центр ангара и прикрыть пыльными чехлами, досками, лестницами и различными деталями так, что он выглядел грудой ненужного оборудования. Конечно же, инспекторы прошли мимо, не обратив на него внимания.

Кое-что из этих разоблачений многочисленных нарушений Версальского договора все же появилось в печати. Серьезной попыткой предупредить британскую общественность об угрозе немецкого перевооружения была большая статья (опубликованная с официального разрешения) бригадного генерала Моргана в конце 1924 года, сразу же после его отставки из Контрольной комиссии. Но ее проигнорировали.

Некоторые инспекторы Контрольной комиссии были не более чем временными, неквалифицированными служащими, а некоторые из англичан проявили лояльность к немцам и всячески поддерживали перевооружение Германии в качестве противовеса Франции и России. Так, один из отъезжающих английских высших военно-морских инспекторов командор Феншоу заявил лейтенанту Ренкену, своему немецкому партнеру: «Настало время расставаться, мы оба, вы и я, рады, что мы уезжаем. Ваша задача была не из приятных, точно так же как и моя. Я хочу указать на один момент. Вы не должны были чувствовать, что мы верим всему тому, что вы говорили нам. Ни одно из слов, сказанных вами, не было правдивым, но вы так давали информацию, что нам ничего не оставалось, как верить вам. Я хочу вас поблагодарить за это».

Удалась ли инспекция по вооружениям? Остались ли незамеченными Контрольной комиссией многочисленные нарушения? Конечно же, нет. Мемуары бригадного генерала Моргана, в течение четырех лет работавшего в комиссии, свидетельствуют, что многое было замечено, по крайней мере, некоторыми членами комиссии. Французская военная разведка также неоднократно сообщала о многих нарушениях, впрочем, как и английская, в частности из Голландии. Военный атташе в этой стране А. К. Темперли сумел по кускам собрать общую картину нарушений Версальского договора во время своего четырехлетнего пребывания (1920–1925) на пункте перехвата в Гааге.

Потворство не может быть отнесено на счет Контрольной комиссии, еще меньше — на счет разведывательных служб, а, скорее всего, объясняется хитростью со стороны союзных правительств, стоящих за комиссией, которым было выгодно все то, что делалось в Германии. Уинстон Черчилль позднее прокомментировал это так: «Сильное давление отвергалось, пока нарушения оставались незначительными, и его пытались избежать, когда они приобретали серьезные пропорции».

Лауреат Нобелевской премии Филипп Ноэль-Бейкер, описывая этот период, пришел к выводу, что «не система инспекций потерпела неудачу в Германии, а просто после 1925 года их работа преднамеренно никем не управлялась».

Скрытное перевооружение (1927–1935). Международная Контрольная комиссия покинула Германию в начале 1927 года, а конференция послов направила свой последний доклад в Совет Лиги Наций 22 июля. В дальнейшем Совет Лиги стал единственным органом, уполномоченным наводить справки о германском разоружении.

Однако Лига Наций могла только наводить справки и подавать жалобы; немцы хитрили и легко затягивали решение любых вопросов при помощи длительных дискуссий и переговоров. Без инспекторов Контрольной комиссии Лига была слепа, а без поддержки просто беспомощна.

Прекращение работы Контрольной комиссии не означало, однако, что Германия немедленно начала перевооружение. Политический климат еще не благоприятствовал этому. Это только означало, что, осуществляя разработки, испытания и обучение, можно было обходиться и без особой скрытности. Преднамеренно отказавшись от своих прав на проведение инспекций и проверок, союзники таким образом ограничивались информацией от своих разведывательных служб и разведывательных сетей, существовавших в межвоенный период. Немецкая контрразведка и служба безопасности могли легко справляться с ними, дезинформация — разумная смесь официальной лжи и тонких россказней — обычно была достаточной для введения в заблуждение иностранной прессы и дипломатического корпуса.

Крупп в этот момент переживал период так называемого «черного производства». На его предприятиях увеличивалось производство автоматических пушек, торпедных аппаратов, перископов, бронированного листа, средств дистанционного контроля корабельных пушек и простых ракет. С чертежной доски сошел прототип знаменитой 88-мм пушки АА-АТ. В мемуарах говорится о том, что «из всех пушек, которые использовались в 1935–1945 годах, наиболее важные были полностью разработаны в 1933 году». То же самое было и с танками, которые были разработаны в 1926-м, а начали производить в 1928 году. Артиллерийские испытательные полигоны стали загружаться с 1929 года. А Крупп приобрел 15000-тонный пресс, пригодный только для производства гигантских орудий. Все шло словно по разработанному кем-то плану. Кому-то все это было выгодно.