Алчная Анна Ивановна

Алчная Анна Ивановна

Обер-разведчик Наполеона Шульмейстер сумел отличиться во время эрфуртского свидания французского и русского императоров (сентябрь 1808 года), организовав хорошо поставленное наблюдение за его участниками, и особенно, конечно, за царем Александром I. Быстро сменявшиеся любовницы царя, все, как на подбор, оказывались состоявшими на службе у Шульмейстера. Но вездесущий главный шпион, окружая слежкой императора Александра, пропустил все же одно важное свидание царя, точнее, не знал и не догадался, о чем говорилось на этом свидании.

Английские разведчики, которые тучей вились вокруг Эрфурта, добыли довольно точные и подробные отчеты о встрече императоров. В этих шпионских донесениях сообщалось о столкновениях, скрывавшихся за фасадом дружественных переговоров двух могущественных монархов.

Однако многоопытная английская разведка тоже ничего не узнала об интересующем нас эпизоде. Правда, сам Наполеон в последующие годы начал смутно подозревать, что нечто подобное произошло, но где, при какой обстановке и, главное, при чьем участии, — все это так и осталось для императора тайной вплоть до конца его дней. А рассказал впервые об этой истории уже в наше время известный советский исследователь академик Е. В. Тарле на основе изучения русских дипломатических архивов.

Главными действующими лицами в этом эпизоде были русский царь Александр I и недавно ушедший в отставку французский министр иностранных дел князь Талейран, впрочем, по-прежнему сохранявший влияние на политику Франции. Представлять их нет необходимости. «Властитель слабый и лукавый», по пушкинской характеристике, русский царь известен так же хорошо, как и его собеседник, самое имя которого стало синонимом дипломатической изворотливости и коварства. Это был тот самый князь Талейран — аристократ, ставший дипломатом и министром Французской Республики (он не мог ужиться лишь с якобинцами), предавший потом Республику Наполеону, а затем предавший самого Наполеона Бурбонам, чтобы еще через полтора десятилетия предать Бурбонов, перейдя на службу к королю-буржуа Луи-Филиппу Орлеанскому. Тот самый Талейран, про которого современники говорили: он так богат, потому что продавал всех, кто его покупал. Человек, после смерти которого острословы спрашивали: «Талейран умер? Интересно узнать, зачем ему это понадобилось?»

Но и в 1808 году репутация Талейрана была уже вполне устоявшейся. Русские дипломаты в официальной переписке называли его «попом-расстригой», «письмоводителем тирана», профессиональным предателем и столь же профессиональным взяточником и казнокрадом, который обоими этими способами награбил несчетное число миллионов. Но никто не отрицал его выдающегося ума, проницательности и дальновидности, сочетавшихся с готовностью на любое преступление, если оно выгодно, и с абсолютным бесстыдством, которое он умело скрывал за величавой и ленивой надменностью прирожденного вельможи.

Такова была личность, представшая перед Александром Павловичем в Эрфурте, и, вдобавок, личность, крайне царю несимпатичная. Александр всю жизнь не мог простить Талейрану одну ноту, составленную по приказу Наполеона. В этой ноте более чем прозрачно намекалось на соучастие Александра в убийстве его отца Павла I.

Встреча с «подлецом» Талейраном была тем более неприятна царю, что политика сближения с Францией и вражды с Англией, которую пришлось проводить после Тильзита, вызывала растущее неодобрение русского дворянства как сильно задевавшая его экономические интересы. Александр тревожился даже за свою личную безопасность в Эрфурте, занятом наполеоновскими войсками. Еще недавно при таких же обстоятельствах Наполеон в Байонне приказал арестовать приехавших туда испанского короля и наследного принца!

Тем более поразительным оказалось для Александра содержание его беседы с ближайшим советником Наполеона. Суть того, что было сказано Талейраном, — если отбросить многочисленные экивоки и красивые слова, — сводилась к следующему. Он, Талейран, не согласен с безудержными завоевательными планами Наполеона. Не согласна с этим и Франция. Страна хочет лишь границ по Рейну, Альпам и Пиренеям. Все остальное — т. е. добрая половина Европы, подчиненная Наполеону, — это личные завоевания императора, до которых, по любезному разъяснению князя, «Франции нет никакого дела». Иначе говоря, Талейран заранее отказывался от этих завоеваний — он был убежден, что их все равно не удастся долго удержать, — в пользу того, кто помог бы покончить с властью Наполеона. А чтобы закрепить новые отношения с Александром, Талейран выразил готовность поступить на русскую службу, разумеется, секретно и, что тоже само собой понятно, с полагающимся при таком случае жалованьем. Все это, конечно, было обговорено и согласовано не при первой встрече, а на нескольких последующих свиданиях.

Более того, чтобы доказать серьезность своих намерений, Талейран тут же стал выдавать царю секреты Наполеона, указывать пределы, до которых можно доходить в сопротивлении требованиям и планам французского императора, не вызывая окончательного разрыва. А потом в беседах с Наполеоном Талейран горестно вздыхал, слушая его жалобы на неожиданное упорство, проявленное царем в ходе переговоров.

Хотя Талейран и не был уже главой министерства иностранных дел, он по-прежнему как лицо, близкое к Наполеону, был посвящен во все тайны внешней политики Франции. Кроме того, поскольку многоопытный князь знал, что ему никак не удастся утаить свои метаморфозы от такой обладающей особым нюхом на подобные дела полицейской ищейки, как Фуше, Талейран счет за благо привлечь его на свою сторону. Фуше, как и Талейран, понимавший опасность дальнейшей завоевательной политики Наполеона, занял позицию дружественного нейтралитета и даже при случае начал поставлять Талейрану недостававшие тому сведения для передачи в Петербург. В секретной русской дипломатической переписке герцог Беневентский, светлейший князь Талейран-Перигор, кавалер бесчисленных орденов, с той поры стал именоваться «юрисконсультом», «моим другом», «нашим книгопродавцем», «кузеном Анри», а то и просто «Анной Ивановной».

Надо сказать, что Анна Ивановна, подобно одной гоголевской героине, оказалась дамой, приятной отнюдь не во всех отношениях. За поставляемый ею товар она неукоснительно требовала достодолжной оплаты и проявляла столь неумеренное корыстолюбие, что переписка русского посольства в Париже с Петербургом все время сопровождалась настойчивыми просьбами о присылке дополнительных денежных сумм. Чего, однако, никак нельзя было узнать из информации, поставлявшейся почтенной особой, так это то, что она вскоре же (через посредство Меттерниха, бывшего тогда австрийским послом в Париже) нанялась по совместительству на службу к Австрии и ловко маневрировала между двумя нанимателями, интересы которых, конечно, далеко не совпадали. Не брезговала Анна Ивановна и военным шпионажем, поставляя австрийцам сведения о движении французских войск как раз накануне новой войны Наполеона против Австрии в 1809 году.

Наполеон, конечно, ничего не знал об этих «негоциациях», как писали старинным слогом в тогдашних русских дипломатических бумагах. Но императору тотчас же донесли о непонятном сближении Талейрана и Фуше, бывших до этого явными врагами. На торжественном приеме 23 января 1809 года император в ярости набросился на Талейрана, публично напомнив ему все его измены и соучастие в самых темных делах. «Почему я Вас еще не повесил на решетке площади Карусель? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы — грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь!..» — кричал в исступлении Наполеон.

Однако Талейран меньше, чем кто-либо из смертных, был склонен обращать внимание на обидные слова, даже и публично произнесенные, если, конечно, за ними не маячила угроза более существенных неприятностей. А так как пока Наполеон не знал о деятельности князя в роли шпиона-двойника, то Анна Ивановна продолжала с прежним усердием выполнять свои служебные обязанности в отношении Петербурга и Вены. Талейран даже истребовал с Вены, в тот период особенно нуждавшейся в его услугах, несколько сот тысяч франков в виде компенсации за понесенный ущерб.

Карл Дальберг

Почти одновременно Талейран писал Наполеону: «Ваше Величество отсутствовало тридцать дней и добавило шесть побед к изумительной истории своих предшествующих кампаний… Ваша слава, государь, — это наша гордость, но от Вашей жизни зависит самое наше существование». Накануне похода 1812 года Талейран подвел итоги: «Наполеон предпочел, чтобы его именем называли его авантюры, а не его столетие».

Жребий был окончательно брошен. В марте 1814 года Талейран и действовавший совместно с ним князь-примас Рейнского союза Карл Дальберг послали через Швейцарию в лагерь союзников своего агента барона де Витроля. А в качестве доказательства того, что Витроль является тем, за кого он себя выдает, Дальберг назвал ему имена двух венских дам, благосклонность которых он делил с царским дипломатом Нессельроде. Пароль оказался убедительным. А совет Талейрана, переданный через Витроля, сводился к тому, чтобы не вести больше никаких переговоров с Наполеоном, двинуться прямо на Париж и реставрировать династию Бурбонов на троне Франции. Последнюю часть рекомендации, конечно, никак нельзя счесть образцом политической прозорливости, но в этот момент она казалась князю наиболее соответствующей его личным выгодам и карьеристским расчетам. Уже после отречения, находясь на Эльбе, Наполеон как-то заметил:

— Если бы я повесил двоих — Талейрана и Фуше, — то и поныне оставался бы на троне.

— Ах, бедняга Наполеон! — иронически прокомментировал эту тираду Талейран. — Вместо того чтобы повесить меня, ему следовало бы прислушаться к моим советам. Главным предателем Наполеона был он сам.