* * *

* * *

По мере угасания цивилизации Египта неожиданно с новой силой проявились древнейшие ее черты, что было вызвано стремлением египтян отстоять свою самобытность перед угрозой военного и культурного завоевания.

Покорение египтянами новых земель в эпоху Нового царства, торговые поселения выходцев из иных стран, участившиеся случаи смешанных браков, воспитание вельмож-чужестранцев и принятие политических беженцев при дворе фараона, проникновение иноземцев в государственный аппарат и египетское войско, усиливающееся межъязыковое общение, переводы азиатских мифологических текстов на египетский язык и т. д.— все это способствовало ускорению процесса взаимодействия и ассимиляции культур. На этой волне усиливающихся международных контактов и возникает новая тенденция в египетской культуре — намеренная архаизация.

Стремление к архаизации заметно уже в Египте с эпохи XXV династии. Один из лучших историко-литературных памятников этого периода — стела Пианхи из Гебель Баркала, красочное повествование о покорении Египта царем Напаты — в своих строках неоднократно обнаруживает связь со ставшими к тому времени классическими литературными и религиозными текстами. В эту же эпоху по приказу царя Шабаки переписывается с древнего оригинала знаменитый «Мемфисский богословский трактат».

В период правления XXVI династии, при которой Египет вновь испытал кратковременный подъем экономики и культуры, архаизация становится основой официальной политики («саисский ренессанс»). Ушла в прошлое слава Фив, здесь больше не возводятся грандиозные постройки в честь Амона. Культурным средоточием страны становится город Саис в Дельте — культовый центр богини-воительницы Нейт, древнейшие черты почитания которой как великой матери богов вновь приобретают особое значение.

Архаизация культуры, борьба за ее «чистоту», самобытность в саисский период проявились в восстановлении древних государственных титулов и должностей, в обращении к образцам Древнего царства в искусстве (возрождение идеального портрета), в литературе (подражание классическим текстам или их воспроизведение), в противодействии азиатскому влиянию в языке (изгнание семитизмов), в религии (стремление устранить из египетского пантеона азиатских богов), в особом интересе к древним жреческим учениям и культам древних царей и, наконец, в резком усилении и доведении до крайности культа животных, всегда игравшего важную роль в египетской религии и придававшего ей в глазах греков особую таинственность.

Надписи саисского периода поражают нагромождением титулов, изображения — смешением стилей, внешней стилизацией в ущерб индивидуализации. особым изяществом и совершенством исполнения, свидетельствующим о многовековой шлифовке. В саисскую эпоху обостряется чувство связи с прошлым, проявившееся, в частности, в пробуждении интереса к генеалогиям людей и богов, усиливается синкретическая тенденция в египетской религии, выразившаяся в причудливом слиянии образов самых разных богов, в почитании в одном храме наряду с главным божеством множества иных богов пантеона, которые рассматриваются как проявления его сущности.

«Национализм» саисского периода был искусственным явлением и не мог противостоять проникновению в страну других культур. В это время в Египте впервые основываются торговые поселения греков, среди которых особую роль в процессе сложения греко-египетского культурного синкретизма и в распространении элементов древнеегипетской культуры за пределы Египта суждено было сыграть Навкратису.

После завоевания персами Египет, являясь одной из наиболее развитых сатрапий Ахеменидской державы, непосредственно включился в жизнь целого ряда народов, объединенных в Царстве стран, с которыми прежде имел в основном косвенные контакты. Теперь Египет населяло еще большее число выходцев из Азии: евреев, арамеев, финикийцев, вавилонян, моавитян, персов, мидийцев, хорезмийцев, обитателей далекой Индии, которые приносили с собой свои обычаи, верования. Египтяне же. по той или иной причине покидавшие родину, все сильнее приобщались к культуре тех стран, где они оседали, меняли имена, начинали жить новой жизнью, но сохраняли свое этническое самоназвание.

С саисского периода официальным письменным языком в Египте становится наследник новоегипетского языка — демотический. Возникнув в переломный момент истории страны под влиянием бурного развития торговых контактов, этот язык в период персидского господства активно включает в свою лексику слова из арамейского языка, распространенного тогда в западной части Персидской державы.

Персы не преследовали цель изменить язык Египта и специфику его культуры и ради упрочения здесь своего господства вынуждены были считаться с местными традициями. Дарий I в угоду этим традициям изображался порой в египетском военном облачении. Камбиз был посвящен в мистерии Нейт и. как саисские цари, носил титул «сын Ра, подобие Нейт», поддерживая таким образом, не без влияния египетского жречества, идею непрерывности фараоновского владычества. Персидские цари на первых порах возводили храмы древним богам Египта. При Дарии I на стенах храма Амона в Великом оазисе (Эль-Харге) был записан один из гимнов этому богу, где он воспевается как божество, тождественное природе («Ты — небо, ты — земля, ты — преисподняя, ты — вода, ты — воздух, пребывающий меж ними»).

В период персидского владычества получает дальнейшее развитие демотическая литература. При Дарии I была записана «Повесть Петеисе III». Это произведение-хроника — как бы невольное свидетельство духовной деградации египетского жречества в позднеегипетский период, ибо в центре внимания его — преступные интриги священнослужителей, борющихся за обладание жреческим саном, сулящим немалый доход.

Расцвет демотической литературы приходится на VII—II вв. до н. э., но она продолжает свою жизнь вплоть до римского завоевания, отражая основные черты культуры этой эпохи: углубление нравственных исканий и в то же время усиление тяги к магическому знанию («Сказания о СатниХемуасе», «Царская книга» — папирус Инсингер), все более обостряющийся интерес к древности, идеализированному прошлому и воздействию культур иных народов («Сказания о Петубасте», «Демотическая хроника», «Рассказ о Бокхорисе и агнце» и др.)– Эти произведения, выходящие за временные рамки самостоятельного существования египетской цивилизации,— завершающий этап дневнеегипетской литературы, питаемой историческими реалиями уходящего в прошлое Египта фараонов.

Поздний Египет живет лихорадочной жизнью: постоянные смены династий, от упадка и развала — к новым взлетам, кажущемуся возрождению. Нестабильность, ожидание прихода завоевателей, смут между владельцами распадающегося на отдельные области государства вызвали волну небывалого увлечения чудесами, оракулами богов, привели к усилению апокалиптических настроений. В это время уже не ведется грандиозное храмовое строительство. В литературе развиваются в основном сложившиеся жанры, в искусстве за образец берутся устоявшиеся художественные приемы.

Было бы, однако, неверно оценивать позднеегипетскую эпоху только как время эпигонства, эклектизма и постепенно усиливающейся архаизации культуры. Пропилеи храма на о-ве Филэ и карнакский пилон Нектанеба (XXX династия), скульптурные портреты из темно-зеленого камня саисского периода, гимны богам, по силе поэзии временами напоминающие библейские псалмы, появление таких литературных текстов, как «Наставление Ани своему сыну Хонсухотепу» (XXI династия) или «Поучение Аменемопе» (XXII—XXVI династии), отразивших несравненно более высокий уровень этических представлений египтян, чем древние произведения подобного жанра, усиление в сфере религии космического дуализма и дуализма этического под влиянием «великого ужаса» иноземного гнета, возрастание роли культа Осириса и богов его круга — все это свидетельствует о далеко не исчерпанных возможностях египетской культуры. Даже в пору своего угасания она продолжала быть живительным источником для культур других народов, в глазах которых Египет по-прежнему оставался страной тайной премудрости, глубокого мистического опыта и бесценных знаний.

Не случайно так много соответствий находят между «Поучением Аменемопе» и «Книгой Притчей Соломоновых». И сколь многозначны слова, донесшие в «Деяниях апостолов» эхо ветхозаветной традиции: «И научен был Моисей всей мудрости Египетской, и был силен в словах и делах». Египетская дидактика и мистика, религиозная поэзия, сложившиеся словесные формы могли служить ветхозаветной литературе образцом для соотнесения с собственными этическими и религиозными представлениями и способами их литературной фиксации.

Особое значение для соседних с Египтом народов имела египетская медицина. Ее достижения, прежде всего в области хирургии, ценились при дворах иноземных владык, и слава египетских лекарей, подобных «великому врачевателю» Уджахорресенту, жрецу богини Нейт. доверенному лицу персидских царей, надолго пережила их самих. В средневековых арабских и европейских медицинских текстах содержится немало рецептов, заимствованных из египетских медицинских папирусов и магических текстов.

Еще задолго до того, как взошла заря античной цивилизации, в Египте были накоплены важнейшие практические знания в области математики и астрономии (определение площади круга, объема усеченной пирамиды, площади поверхности полушария, солнечный календарь, деление суток на 24 часа, знаки зодиака и др.). Культурное наследие Египта продолжало жить в юлианском календаре и, быть может, в «Геометрии» Герона, в исследованиях дробей у греческих математиков и в задаче на решение арифметической прогрессии у армянского математика VII в. н. э. Анания Ширакского.

Египетские нормы права и государственного управления в той или иной мере были усвоены напатско-мероитскими царями, державой Ахеменидов и эллинистическими монархиями, Аршакидами и Сасанидами, римлянами и Византией, народами христианского Востока, Русью.

Сокровища египетской мысли — научной, практической и мистической — оказались притягательным источником для видных греческих ученых, философов, государственных деятелей, которые посещали Египет, чтобы приобщиться к этим знаниям и сделать их достоянием своей культуры. Согласно античной традиции, в Египте побывали Солон, Фалес, Пифагор, Гекатей Милетский. Плутарх сообщает, что «Эвдокс учился у Ксенофона из Мемфиса, Солон — у Сонхита из Саиса, Пифагор — у гелиополита Ойнуфея. Особенно, кажется, этот последний, восхитительный и восхищавшийся жрецами, подражал их таинственной символике, облекая учение в иносказание».

Египетское искусство с его характерной монументальной архитектурои и статичнои скульптурой явилось образцом для подражания еще в глубокой древности и было переосмыслено в крито-микенской культуре (III—II тыс. до н. э.), носившей также следы египетского влияния в области ювелирного мастерства, в сюжетах фресковой и вазовой живописи, в религии и письме. Отдельные черты египетской культуры прослеживаются в искусстве Ближнего Востока во II тыс. до н. э. у народов Сирии, Финикии, у хеттов, ассирийцев и др. Традиция египетской погребальной маски в сочетании с традициями эллинистического искусства вызвала к жизни такое удивительное явление, как фаюмский портрет. Египетский скульптурный портрет, пейзаж, пирамидальная гробница, обелиск и другие элементы архитектуры, львы и сфинксы были восприняты античным искусством, а через него — европейским, особенно в пору увлечения экзотикой и мистикой Востока.

Древнейшая родина дидактики и мессианских сочинений, любимых египтянами, колыбель басни и исторической повести, сказки и любовной лирики, Египет не мог не питать литературу соседних народов. По словам французского ученого Ж.-Ф. Шампольона, «Европа, получившая от Древнего Египта начатки науки и искусства, обязана ему еще одним благодеянием — алфавитным письмом». Египет не только оказал влияние на финикийское письмо и через него — на европейскую письменную систему, письмо синайское и на становление древнейшего алфавита в Африке (мероитское письмо), но и внес определенную лепту в словарный запас соседних народов. Некоторые слова из египетского через греческий, коптский и арабский языки проникли в словари европейские.