Джин-рикша
Джин-рикша
Он отшвыривает ноги, как рысистая лошадь, и они быстро-быстро мелькают между гнутыми легкими оглоблями. Стальные сильные мускулы пружинят, шары перекатываются в икрах, как чугунные гири. Копыта его похожи на коровьи: черная суконная обувь с тяжелыми резиновыми подошвами сделана так же, как "таби", большой палец отделен и ступня раздвоена, отсюда и сходство с коровьими копытами. Зимой они в черных, летом в белых обтянутых куртках и штанах, широкие, плоские, как хлебные блюда, шляпы защищают худые загорелые лица. Джин-рикши толстые не бывают.
- Десево, - говорит старик Конисси-сан, совершенно не понимая, почему вопрос о рикшах мучительно меня волнует, - десево, спокойно.
И действительно, легко и быстро, без всякого, казалось, напряжения несся человек-лошадь по дорогам и улицам между автомобилями и, только когда останавливался, дышал тяжело и часто и бумажными чистыми платочками вытирал с лица и шеи обильный пот.
- Ну, теперь им плохо стало, - продолжал Конисси-сан, - большая конкуренция, автомобили отбили у них всю работу, все предпочитают такси, многим рикшам пришлось уйти обратно в деревню, делать стало нечего.
А меня рикши выводили из равновесия. Я часто смотрела на седока, особенно сердили меня толстые, упитанные европейцы, и я с раздражением думала, что хорошо было бы заставить их поменяться, запрячь седоков в колясочки и заставить их побегать. Неужели меня испортила революция? Неужели, когда я смотрю на толстого европейца, воняющего толстой сигарой, я испытываю злобу большевика-пролетария?
Мне хотелось побольше знать о рикшах, но из Конисси-сан было трудно что-либо вытянуть.
- Что, рикши болеют? - спрашивала я.
- Должно быть, болеют, как и все люди, - отвечал он, - только они умирают рано, немногие из них живут больше шестидесяти лет, у большинства расширение легких, сердца...
- А вы часто ездили на рикшах, Конисси-сан, расскажите что-нибудь про них.
- Ну что рассказывать, нецево рассказывать. Вот когда первая железная дорога прошла, то прошла она между Токио и Иокогамой и между Осака и Кобе. Передвигались по озерам, океану на пароходах. Вообще ездить было неудобно, но когда выдумали джин-рикшу, сообщения очень облегчились.
- Ну и что же?
- Ну и ницево. Стали ездить на джин-рикшах. По-русски джин-рикша значит человеческая сила. Есть у них и еще название - курума - значит колесо или коляска. Очень умный был человек изобретатель джин-рикши! Очень умный! Японцы уважали его, а правительство настолько оценило его изобретение, что даже выдало пособие на сооружение колясочек.
- Ну а почему же у вас не ездили на лошадях, как у нас в России? Разве лошади были дороже?
- Нет, не дороже, пожалуй, десевле...
- Ну так почему же предпочитали ездить на рикшах?..
- Ну как вам сказать?.. Рикша удобнее, лошадь идет медленно, шагом, а рикша бежит скорее, рысью, да и возни с лошадью больше, надо за ней ухаживать, кормить, поить...
- Почему же лошадь идет шагом, разве лошади не бегают рысью?
- Ну поцему? Лошадь погонять надо, а рикша бежит сам...
Старик замолчал, тема его не интересовала, мы надоели ему своими вопросами.
- Вы хотели рассказать, как вы путешествовали, Конисси-сан? дипломатически прерываю я молчание.
- Ну так и ездил... Верст 160, 170. Из Осака в Нагою. Ну ницего, удобно, рикша бежит верст по восьми в час, через 15-20 верст станция, рикша меняется, везет другой, свезий...
- Ну а багаж?
- Ну что же багаж? Брали с собой. На одного человека можно было полтора пуда... И не так уж это было дорого, за один ли - около четырех верст - рикша брал 15-20 сен.
- Ну как же в гору?
Наши глупые вопросы стали заметно раздражать старика.
- Ну и сто же! Сто в гору! Если уж очень крутая - слезали, а то вез потихоньку. В горах у нас, вот на Формозе, тоже употребляли каго, по-вашему носилки, что ли? Каго несут два человека, потому дорозе.
И старик призакрыл глаза и замолчал, явно показывая, что он устал от этого скучного, бесполезного разговора и что больше мы из него ничего не вытянем.
Мне пришлось видеть каго, когда мы жили на горячих источниках.
По узким извилистым тропинкам я взбиралась на крутую гору. Я уже почти добралась до вершины. Направо - обрыв, слева с горы несся широким потоком кипящий источник. Действительно кипящий, я видела, как в этой воде два японца варили яйца. Самой вершины видно не было, она окутана была густым паром. Пар, желтый, вонючий, расстилался по глубокому ущелью, пахло серой, тухлыми яйцами, желто-серые скалы, облезлые кустарники, ни птиц, ни травы, точно вымерло все. "Если ад существует, то это место на него похоже", - думала я, со страхом пробираясь по тропинке по самому краю обрыва. От сильного запаха мутило, и я остановилась отдохнуть на небольшой площадке. Снизу, догоняя меня, шла целая процессия.
Четверо носилок, крытых яркой цветной материей. Одни люди, лежа на носилках, в каго, кричали, смеялись. Мне показалось, что они пьяны - двое мужчин и две женщины. Пестрыми шелковыми зонтиками женщины сбоку защищались от солнца. Другие люди были серьезны и трезвы. Они шли твердой, уверенной поступью, бережно, по краю обрыва неся пьяных, они знали здесь каждый поворот, каждый камень. Носить веселящихся туристов в горы - их заработок, их ремесло. И занимаются этим, как я потом узнала, - "эта"*.