Глава XXXVI

Глава XXXVI

Описание города Гомбруна, или Бендер Аббас, и происхождение этого названия. Большая торговля, которую ведут здесь все страны. Нездоровый воздух и сильная жара в Гомбруне. Вредный напиток. Cухая и неплодородная земля. Плодородие острова Кисмиш. Жители Гомбруна. Чудесное дерево за городом. Индусский святой с длинными волосами. Маленькие бобы для душ умерших. Как производится торговля. Товары, ввозимые англичанами. Они делят пошлину с шахом. Голландцы торгуют беспошлинно. Я. Я. Стрейс сильно болен. Благодеяния и преданность Лавренса фон Акерслоот. Я. Я. Стрейсу становится лучше. Отплытие из Гомбруна под парусом. Прибытие в Маскат. Описание города. Жестокая жара в окрестностям Маската. Причина знойных и палящих ветров. Отъезд из Маската. Прибытие в Батавию. Я. Я. Стрейс нанимается парусным мастером. Его отпускают со службы. Приезжает с семью кораблями в Бантам. Прибытие на мыс Доброй Надежды.

Город Гомбрун (Gamron) у персов называется также Бендер, т. е. ключ страны, так же как и Дербент, о чем мы упоминали выше. Он лежит под 27° северной широты у Персидского заливам между двумя укрепленными замками, которые, хотя и построены по образцу старых крепостей, тем не менее могут противостоять сильному врагу; могут также обстрелять и покрыть огнем эту гавань и почти всегда снабжены хорошими орудиями и добрым гарнизоном. Со стороны суши город обнесен довольно крепкой стеной, а за чертой его расположено несколько редутов с тем, чтобы защитить город с нагорной стороны. На низкой берегу, или побережье, вырыты также шанцы. Благодаря хорошему положению Гомбрун быстро вырос, хотя с самого начала был рыбачьим поселком, а теперь стал отличным торговым городом, где большую торговлю ведут персы, индусы, мавры, голландцы, англичане и французы. У трех последних свои отдельные дома на берегу, среди них самый лучший и великолепный голландский, удобно расположенный для приема и отправки грузов с кораблей и на корабли, что видно из рисунка. Жить в Гомбруне весьма нездорово по причине сильной жары, которая начинается в мае и беспрерывно продолжается до сентября, так что больше чем половина чужестранцев умирает или получает различные немощи и болезни. Помимо нездорового воздуха многие наносят себе вред чрезмерной невоздержанностью в употреблении своеобразного напитка, Palepunschen, приготовленного из арака, сахара и изюма, который настолько крепок, что от него не только скоро пьянеют, но он еще и вызывает сильную лихорадку, кровотечение, или кровавый понос, отчего люди падают и мрут, как мыши. Сильный зной выжигает землю, и на ней не остается ни травы, ни полевых растений. Иногда встречаются садики, где при постоянной поливке водой и больших трудах растет немного зелени, чеснок, репа, редька и др. Единственный плод, который произрастает здесь, это финик, который лучше всего растет в сухой и пустынной местности. Но на острове Кисмиш (Kismisch) на расстоянии примерно трех миль от Гомбруна растут в изобилии различные фрукты, как-то: лимоны, померанцы, гранаты, персики, абрикосы, виноград, миндаль, яблоки, груши и другие, так что Гомбрун с избытком снабжается ими и не страдает от недостатка плодов, хотя они и не растут в самом городе. Самая распространенная пища в городе — это рыба. Вследствие сильной жары жители ходят большей частью голыми и тела их темно-желтого цвета. Женщины украшают свои руки, ноги, уши и носы кольцами, кусочками золота, серебра, меди и железа, смотря по состоянию.

Примерно на расстоянии мили от Гомбруна растет чудесное дерево, ветви которого пускают корни в землю, оттуда сызнова вырастает ствол с круглыми желтыми плодами, наполненными косточками, как фиги, но кислыми на вкус. Это дерево со своими отростками занимает площадь более, чем 150 шагов в окружности. В жаркое время под этим деревом бывает прекрасная прохладная тень, к которой и я часто прибегал. Там стоит маленькая индусская пагода, или капелла, где, как говорят, похоронен святой старец, посадивший это чудесное растение. Туда каждый день приходят индусы, молятся и приносят жертвы, что я сам часто видел. Около пагоды всегда стоит и охраняет ее старик, которого также считают святым. Волосы на его голове были весьма длинные, чему я крайне изумился и попросил его разрешить мне смерить волосы: я нашел, что длина их три с половиной локтя. Я дал ему грош, после чего он провел меня в пагоду и показал могилу святого. Над ней висел шелковый балдахин и кроме того всевозможные лампады, которые должны были все время гореть не угасая. Могила была расписана и украшена маленькими бобами. Старик утверждает, что они утешают и радуют души умерших, но он не хотел признаться, откуда он это знает, хотя я и просил его; он сказал, что нельзя и не дозволено открывать неверным подобные тайны.

В октябре спадает и проходит сильная жара, к этому времени прибывают из различных стран купцы со своими товарами.

Персы и армяне едут через Исфаган той же дорогой, которой ехали мы; арабы — через Вавилон или Багдад с несколькими тысячами верблюдов, ослов, лошадей и других вьючных животных, и их караваны образуют целое войско. Наши соотечественники нидерландцы — самые крупные и приятные из всех купцов как по привозимым индусским товарам и пряностям, так и ради наличных денег, которые высоко ценят персы и которыми они расплачиваются с ними и покупают на них товары. Англичане торгуют сукнами, оловом, сталью и другими товарами. Португальский язык в Гомбруне самый употребительный, им пользуются все нации; причина та, что это место долгое время принадлежало португальцам и было населено ими; тем не менее персидский шах, или король, отказывает им в праве торговать без пошлины, что, напротив, предоставил всем нациям мира. Служащие Нидерландского торгового общества покупают здесь персидский шелк по установленным ценам. Шах освободил англичан не только от пошлины, но и разрешил им брать половину пошлины с Ормуза, так как они помогли отнять этот остров у португальцев. И невзирая на то, что голландцы здесь свободны от пошлины, им часто приходится под тем или иным предлогом наполнять карманы сабандара (Sabandar), или таможенного чиновника, чтобы им не помешали в торговле.

18 июля на меня напала сильная и жестокая лихорадка и свернула меня так круто, что я потерял всякую надежду, а так как я слабел с каждым днем, то полагал, что уже больше не встану.

Но когда я себя уверил в том, что болезнь вызвана нездоровой местностью, что весьма вероятно, то снова приобрел надежду, что мне станет лучше, как только я отсюда уеду. Чтобы привести это в исполнение, я покорнейше попросил его благородие господина директора де-Газа, не разрешит ли он мне отправиться в Батавию на корабле Нейтсенбург (Nuytsenburgh), уже готовом к отплытию, что было мне дозволено, и я стремился поскорее попасть туда, так как здесь умерло много храбрых и молодых людей и я все время воображал, что должен погибнуть от этой злокачественной болезни. Тогда меня отвезли на корабль, где встретил штурмана Лавренса фан-Акерслоот (Laurentz van Akersloot), который спросил меня, откуда я. Я ответил, что из Вормера. «Ладно, — сказал он, — мы наполовину соседи, перебирайся со своим добром в каюту, там можешь ты поесть, я хочу тебе помочь, чем могу». Этот добрый человек на деле выполнил свое обещание, оказывал мне дружеские услуги и доставал все, что я желал и что можно было достать. Он также приказал своим юнгам, чтобы они мне тотчас подавали, когда я пожелаю, испанского или другого вина. Тем временем моя болезнь не уменьшалась, но усиливалась с каждым днем, и наши доктора полагали, что я не проживу больше часу. Я был до такой степени испуган и подавлен, что мне небо показалось с овчинку и я был уверен в том, что каждое мгновение могу умереть. Я позвал хирурга и попросил его пустить мне кровь, в чем он мне отказал, говоря, что я слишком слаб и он опасается, что я умру у него на руках. Но я не переставал просить до тех пор, пока он не открыл мне жилы. Затем я почувствовал некоторое облегчение. Вечером хирург дал мне питье, которое мне весьма помогло, после чего мне с каждым днем становилось лучше, но прошло довольно времени, пока я окончательно выздоровел. Нашего корабельного плотника схватила также злокачественная болезнь и лихорадка, но она кончилась для него смертью и уходом в иной мир.

Наконец мы вышли из Гомбруна на парусах при хорошем попутном ветре и 6 августа бросили якорь в гавани Маскат (Maskate), лежащей под 23°36? северной широты. Внутри у самой гавани лежит городок, окруженный со стороны суши горами и укрепленный валами, а со стороны моря земляной насыпью, после того как был завоеван персами, а до того был открытым местом. Некоторые укрепления и башни, построенные ранее португальцами, чтобы сдерживать волнующихся арабов, во время войны с Персией были значительно усилены. По правую руку, когда входишь в гавань, на крутой горе стоит превосходный замок, который считают неприступным и взять его можно только измором, главным образом по его положению, а не строительному искусству. Замок сверху построен плоским и легко может своими орудиями обстрелять водный путь и гавань. От замка подземный ход ведет к гавани, па другой стороне которой на высокой горе заложен хороший шанец. Город по своей величине достаточно населен, но не настолько, как прежде, когда персидский король завоевал Ормуз и он служил убежищем для арабов, индусов и португальцев.

В августе и сентябре здесь стоит такая невероятная жара, что я бы никогда никому не поверил, если бы сам не испытал этого. По вечерам с берега дуют такие знойные ветры, что чувствуешь, как будто на тело льют кипяток, и я много раз видел, как люди от этого сильного и ужасного зноя искали спасения в море. Причина тех палящих ветров, по-моему, в следующем: горы Аравии в этой местности состоят из одних голых камней и скал, бесплодных, не покрытых ни зеленью, ни травами, ни землей, и после того как солнце целый день освещает и раскаляет эти твердые, сухие, скалистые горы, вечером ветры пустыни насыщаются зноем, отчего, по-моему, и происходит такой горячий воздух и ветры с суши. В мое время благородный господин и генерал отправил послом в Маскат господина Падберга (Padbergh) для заключения более тесного союза, развития и укрепления торговли, ибо здесь еще не все было условлено и договорено.

3 августа мы снова вышли под парусами и 22-го увидели землю и мыс Коморин (Саbо Comoryn) — значительное место на малабарском побережье. Мы отправились дальше к острову Цейлон, а оттуда в Батавию.

28-го мы прошли Зондский пролив, где к нашему борту пристало несколько явайских лодок, нагруженных рыбой, кокосовыми орехами, бананами (Piesang), ананасами и другими плодами, которые мы выменяли на железные обручи. На другой день мы проехали мимо мыса Тапперс, а 30 августа бросили якорь в широко известной ост-индской Батавии благодаря всевышнему милосердному богу, который меня сохранил в стольких перенесенных несчастьях среди турок и язычников и привел наконец невредимым в христианский город, чего я тысячу раз желал и к чему с болью стремился.

1 сентября я сошел на берег в Батавии и явился к генералам и благородным достославным советникам Индии, чтобы отблагодарить их за расположение и дружбу, которая избавила меня от жалкой неволи, и дал обещание при первой возможности вернуть им ссуженные деньги, что я честно выполнил в 1673 г.

27 сентября я приветствовал благородного господина генерала Иоанна Маатсейкера (Johan Maatsuyker) и поступил на службу благородной ост-индской компании парусным мастером за 18 гульденов в месяц на голландский корабль, называемый «Голландский сад».

15 октября нас послали вместе с другими шестью большими кораблями в Бантам, чтобы подстерегать и выслеживать прибывающие французские и английские корабли. В это время моя тоска по жене и детям так разрослась, что у меня не было ни охоты, ни желания жить здесь дольше, и я позволил себе отправить письмо благородному господину Спельман (Speelman), главному советнику Индии и благородному господину Питеру фан-Гоорн (Pieter van Hoorn) c просьбой об увольнении, на что упомянутые господа дали мне разрешение, а также приказ вернуться на корабле «Ньюпорт» в Батавию, где я должен был пересесть со своим сундуком и пожитками на корабль «Европа», на котором мы 4 февраля 1673 г. отправились на родину одновременно с пятью другими кораблями: «Корабль защиты» — адмиральское судно, «Альфа» — вице-адмиральское, «Пейнакер» — контр-адмиральское, «Стармеер» и «Папенбург». Мы взяли куре на юго-запад, к Зондскому проливу.

5-го мы бросили якорь в Бантаме, встретили там семь больших военных кораблей и стали, как уже сказано, следить за английскими и французскими кораблями.

6-го мы миновали Зондский пролив и продолжали свой путь, взяв румб зюйд-зюйд-вест до 14°, после чего изменили путь, взяв румб вест-зюйд-вест, и пошли до 28°, откуда пошли на юг до 32°, на этой широте лежит мыс Доброй Надежды, где мы 15 апреля стали на якорь. Там уже было несколько кораблей, посланных в Ост-Индию с нашей родины. Здесь с душевной болью услышали мы горестную и печальную весть о французской войне, о том, что из семи провинций три уже завоеваны, что советник де-Витт [203] (de Witt) и его брат Руваарт (Ruwaart) умерли позорной и ужасной смертью и что его светлость принц Оранский стал наместником.