Глава XXI «Загадка для всего мира»

Глава XXI «Загадка для всего мира»

Судьба Фельтона

Известие о жестокой смерти главного адмирала, всемогущего фаворита английского короля, в момент, когда он собирался возглавить экспедицию, которую некоторые считали последней надеждой французских протестантов, пронеслось по Европе подобно грозовому раскату.

Как всегда в подобных случаях, стали искать виновных, воображать заговоры, подозревать в сообщничестве высокопоставленных лиц. Карл I на всю жизнь сохранил уверенность в том, что руку Фельтона направили враждебные королевской власти пуритане. Многие англичане, а возможно, и иностранцы задавали себе вопрос: не замешан ли здесь Ришелье? Уж больно удачно произошло это убийство, как раз накануне отправки английского флота в Ла-Рошель. Доказательств так и не нашли, а Фельтон постоянно, даже под угрозой пытки, твердил, что действовал в одиночку. Несомненно, так и было. Но разжигание ненависти к Бекингему пуританами парламента, в первую очередь Джоном Элиотом, сыграло свою роль, пусть даже только тем, что подпитывало иллюзии и распаляло злобу впавшего в отчаяние лейтенанта.

Тем временем, пока король горевал, лондонская толпа ликовала. Когда Фельтона везли в Тауэр, прохожие кричали: «Спаси тебя Бог, маленький Давид!» – приравнивая таким образом убийцу к библейскому победителю Голиафа. Люди верили, что, избавившись от вредоносного влияния герцога, Карл I повернется лицом к народу и вновь обретет его любовь. Ходили слухи, что даже приближенный ко двору Бен Джонсон, сочинивший для короля и фаворита огромное число дивертисментов и «масок», написал стихотворение, восхвалявшее Фельтона! ^{394}Тем не менее судебное разбирательство перед Судом королевской скамьи проводилось по принятой форме и без нежелательных вмешательств. Поначалу обсуждался вопрос о возможности того, что король прикажет применить «допрос с пристрастием» (the rack), меру исключительную, но законную, если речь шла о безопасности страны и особы государя. В конце концов к этому прибегать не стали. Итак, Фельтон заверил своего защитника в том, что действовал без принуждения и полностью берет на себя ответственность за убийство Бекингема, в котором по-прежнему видит злого гения Англии. По утверждению некоторых современников, он тем не менее выразил сочувствие вдове и детям герцога, признаваясь в своем «великом грехе» ^{395}.

29 ноября 1628 года, три месяца спустя после трагедии в Портсмуте, Фельтон был повешен в Тайберне. Перед смертью он заявил: «Я примирился с Богом». Его труп был, согласно традиции по отношению к государственным преступникам, расчленен на четыре части, и жуткие останки на долгое время были выставлены на всеобщее обозрение в Портсмуте (тела менее значительных убийц обычно выставлялись на Лондонском мосту).

«Августейшая торжественность…»

На следующий день после убийства тело герцога забальзамировали и отправили в Лондон. Его сердце было захоронено в главной церкви Портсмута и остается там по сей день.

Карл I хотел устроить своему другу пышные похороны, но члены Тайного совета отговорили его, опасаясь враждебных выпадов толпы. Они так сильно боялись инцидентов, что тело под строжайшим секретом перевезли ночью в Вестминстерское аббатство, а официальный кортеж сопровождал 18 сентября пустой гроб. Было десять часов вечера, стража стояла вдоль всей дороги от Уоллингфорд-Хауза до церкви, били барабаны, но ни артиллерийских залпов, ни других церемониальных действий не производилось. «Вот каким безвестным концом увенчалась жизнь этого великого человека», – с удивлением констатировал некий житель Лондона, больше заинтересованный тем, из каких средств будут заплачены долги герцога, нежели желавший почтить его память ^{396}.

Карл приготовил для погребения своего дорогого Стини нишу в часовне Генриха VII позади готических хоров Вестминстерского аббатства. С XVI века в этой часовне хоронили членов королевской семьи. Так что Джордж Вильерс, герцог Бекингем, покоится неподалеку от могил Марии Стюарт и Елизаветы I. Его венценосный друг хотел воздвигнуть ему великолепный памятник, но королю объяснили, что это будет неправильно понято: ведь у короля Якова не было пышного надгробия. Прошло время, и только шесть лет спустя, в 1634 году, вдова главного адмирала на собственные средства поставила надгробие в барочном стиле с изображением трубящей Славы, с обелисками, черепами и помпезной латинской надписью:

Вечная память

великому и могущественному вельможе

Джорджу Вильерсу,

герцогу, маркизу и графу Бекингему…

фавориту двух королей,

достойному любви всех людей,

отмеченному военными и гражданскими талантами,

благосклонному покровителю достойных,

отличавшемуся прекрасными человеческими качествами,

павшему под подлыми ударами

ножа кровожадного отцеубийцы…

Прославленная леди Катерина, его супруга, велела с августейшей торжественностью воздвигнуть сей монумент там, где покоятся его останки ^{397}

На боковой части памятника расположена табличка, в которой покойный назван «загадкой для всего мира» ^{398}. Тем временем из уст в уста передавалась другая эпитафия, которая, без сомнения, точнее отражала общее настроение современников:

Коль спросят тебя, чье пристанище

здесь, пускай отвечает надгробие это:

«Покоятся здесь остров Ре и Кале,

посмешище гордых испанцев и франков,

позорище Англии, герцог Бекингем» ^{399}

Агония Ла-Рошели

Смерть главного адмирала все же не отменила отправки экспедиции на помощь Ла-Рошели, той самой экспедиции, которой герцог посвящал все силы в последние месяцы жизни и на которую возлагал столько надежд.

Когда стало известно о случившейся трагедии, король назначил другого командующего, человека мужественного и опытного – лорда Уиллоуби, который незадолго до этого стал графом Линдсеем. Флот наконец был готов к отплытию. В него входила сотня кораблей, из них сорок были нагружены съестными припасами и снаряжением для осажденных гугенотов. На кораблях плыли две тысячи солдат и три тысячи матросов. Флот поднял паруса 7 сентября и прибыл на расстояние видимости от Ре 20 сентября (30 сентября по французскому календарю).

Однако было уже поздно. Ла-Рошель содрогалась в агонии, и все попытки прорвать блокаду Ришелье были обречены на провал. Тем не менее Линдсей, в отличие от Денби, попытался сделать невозможное. Он послал против французских кораблей, защищавших подходы к берегу и к дамбе, брандеры и шлюпки, груженные взрывчаткой. С риском для собственной жизни закаленные экипажи «ласточек» [79] Ришелье повернули их вспять. Линдсей начал было атаку против французских крепостей, но тоже безрезультатно. Увидев, что англичане не могут к ним пробиться, ларошельцы решили сдать город. Ришелье в полной мере проявил свой политический гений, предложив побежденным гугенотам исключительно выгодные условия сдачи. Даже Субизу было обещано королевское прощение, но упорный мятежник от него отказался, – он так и не вернулся во Францию и умер в Лондоне в 1641 году. Людовик XIII вошел в Ла-Рошель 1 ноября 1628 года.

Линдсей вернулся в Англию, не стяжав славы, но и не покрыв себя позором. От великого замысла Бекингема ничего не осталось. Даже если бы он выжил, это явно ничего не изменило бы ^{400}.

Стоит заметить, что после сдачи Ла-Рошели Ришелье приказал снести крепость Сен-Мартен-де-Ре, «каковая была прекраснейшим фортификационным сооружением во Франции и считалась неприступной» ^{401}. Этим поступком Ришелье подтвердил, что прошлогоднее поражение Бекингема было почетным и героическим.

После падения Ла-Рошели и замирения гугенотов военные действия между Англией и Францией лишились смысла. 14 февраля 1629 года в Сузе был подписан мирный договор, и отношения между двумя странами опять стали спокойными, если не сказать дружественными. Что до Германии, то Карл I скоро понял, что у Англии нет никакой возможности играть там значительную военную или дипломатическую роль. Он повел переговоры с Испанией и заключил мир. Наконец, после последней бурной сессии, 11 марта 1629 года был распущен парламент, и его следующий созыв произошел только спустя 11 лет. В истории Англии наступала новая эра. Трудно сказать, что произошло бы в стране, останься Бекингем жив.

Преданность короля Карла

Мы уже говорили, что преданность была одной из основных черт характера Карла I. Эта черта как нельзя более ярко проявилась в его отношении к памяти Бекингема.

На следующий же день после портсмутской трагедии король пригласил к себе вдову дорогого Стини и его детей, Молли и маленького Джорджа. Герцогиня была беременна. Пять месяцев спустя она родила сына, Фрэнсиса Вильерса. После того как у Карла I в 1630 году родился первый сын Чарльз (будущий Карл II), он велел воспитывать сына Бекингема вместе с его собственным.

Тем не менее вскоре после этого отношения между королем и герцогиней заметно охладели. Далеко не будучи безутешной вдовой, чего можно было бы ожидать, она в 1635 году снова вышла замуж, на этот раз за ирландского католика графа Антрима, и обратилась (точнее, вернулась) в католичество, веру, в которой и была рождена. В любом случае, оба сына Бекингема проявили свойственную их отцу верность короне. Старший, Джордж, второй герцог Бекингем, «прекрасный и гениальный, как Алкивиад», воевал в королевских войсках во время гражданской войны, а затем стал министром при Карле II. Он, как и его отец, заслуживает подробного биографического описания, каковое напоминало бы роман. Младший сын, Фрэнсис, погиб в 1643 году, воюя за короля.

Что касается Мэри, «маленькой Молли», столь любезной сердцу отца и старого короля Якова, то она трижды выходила замуж: за лорда Герберта, затем за кузена короля Чарльза Стюарта, герцога Леннокса и Ричмонда, и, наконец, за брата графа Карлайла. Как и ее брат Джордж, она унаследовала красоту отца и в возрасте сорока лет еще блистала при дворе Карла II.

Было бы несправедливо по отношению к памяти Стини, друга и почти брата Карла I, не упомянуть, что после его смерти Карл и его жена Генриетта Мария, преодолев первые сложности супружеской жизни, превратились в любящую (и весьма плодовитую) чету. Современники и, как мы видели, особенно французы нередко полагали, что Бекингем специально старался поссорить короля с его французской супругой, чтобы остаться единственным властителем его дум. Спору нет, поначалу герцог действительно не раз ссорился с французской свитой Генриетты. Но после того как эта свита была удалена, отношения фаворита с королевой стали безоблачными и она считала его своим другом. В этом можно убедиться, читая одно из писем Карла. Когда Бекингем находился на острове Ре, король приписал в постскриптуме одного из своих распоряжений по поводу военных действий следующую фразу, ясно дающую понять, что происходило в это время в его семье: «Я не могу не сообщить тебе, что благодаря твоим стараниям (upon this action of yours) мы с женой сейчас в наилучших отношениях. Она относится ко мне с любовью и ведет себя так, что все ею восхищаются и ценят ее» ^{402} (15 августа 1627 года).

После смерти Джорджа Генриетта Мария постепенно стала играть роль конфидента и советника своего мужа, заменив таким образом его погибшего друга. Честно говоря, трудно рассудить, выиграла ли Англия от подобной замены.

Набросок портрета Джорджа Вильерса

В этой книге мы привели достаточно свидетельств и мнений о Бекингеме, чтобы теперь, в конце, попытаться набросать обобщенный портрет этого человека как частного лица и как общественного деятеля.

Нарисовать психологический портрет красавчика Стини – задача не из сложных. В нем нельзя найти тех противоречий, сомнений и изменчивых нюансов, которые ставят в тупик историков при описании, например, Людовика XIII, этого «короля в стиле Корнеля» ^{403}, или Елизаветы I. В какой- то мере характер Бекингема можно счесть показательным в своей простоте: гедонизм, преданность, щедрость, импульсивность. Он не был человеком тонкого расчета, холодных размышлений и долгосрочных стратегий. На фоне таких изощренных политиков, как Оливарес и Ришелье, он кажется дилетантом. Первые двое его таковым и считали, в особенности Ришелье, который, как мы видели, глубоко презирал его как недостойного противника.

Однако как частное лицо Джордж Вильерс был, несомненно, наделен привлекательными чертами, и они вызывали симпатию к нему у большинства биографов. Правда, и эти качества не лишены оборотных сторон.

Например, что можно сказать о его знаменитой красоте, столь поражавшей современников и на века сохранившейся в легенде? Она несомненно поспособствовала началу его карьеры, когда его, юношу из мелкой и бедной дворянской семьи, собственная мать и высокие покровители представили ко двору, где склонный к увлечениям король Яков был покорен его обаянием. Разумеется, никто не строил иллюзий в отношении этой благосклонности короля. Так что же, осмелимся спросить: Бекингем был простым «альфонсом»? Ничего подобного. Очень скоро между королем и фаворитом установился другой тип отношений: настоящая глубокая привязанность, взаимопонимание ученика и учителя, полное доверие друг к другу.

Дабы объяснить исключительную, можно сказать уникальную, длительность «царствования» Бекингема при двух королях, следует учитывать его явные и неизменные достоинства. Он был умен, его ум был открытым и подвижным. Конечно, ему не хватало лоска воспитанности, но этот пробел был скоро восполнен. Ему удалось вызвать симпатии столь разных людей, как наследный принц Карл, королева Анна, архиепископ Эббот, канцлер Бэкон, хранитель печати Уильямс. Короче, ничего общего с обычным «плейбоем». К тому же он всегда оставался идеально верен как своим первым покровителям, так и тем, кому впоследствии сам оказывал покровительство.

Среди качеств, привлекавших к нему людей, нельзя не упомянуть его щедрость и великодушие. В наше время существует тенденция скорее упрекать его в этом, потому что, по большей части, речь идет о фаворитизме, о щедротах, изливавшихся на головы членов его семьи, на его близких и друзей. Это далеко от современных (хотя бы теоретических…) понятий демократии. Но в XVII веке политическая власть не могла существовать, не опираясь на преданных людей и клиентелу. И потому не стоит упрекать Бекингема в том, что он вел себя подобно всем своим современникам. Наоборот, можно лишь пожалеть, что те, кто пользовался его благосклонностью, зачастую оказывались ненадежными, а то и нечестными людьми. В этом плане его действительно трудно извинить. Ришелье, например, никогда не допускал подобных ошибок.

В рамках той же щедрости (и гедонизма) следует рассматривать и блестящую роль мецената и любителя искусств, которую играл Бекингем. Опять же: не будем впадать в анахронизм. Страсть к искусству входила в XVII веке в понятие аристократического образа жизни. Она была одним из атрибутов придворного круга. Вспомним знаменитых итальянских коллекционеров из Флоренции, Венеции, Рима или Екатерину Великую в России. В наши дни мы изумляемся, читая об огромных суммах, которые тратились на то, чтобы удовлетворить экстравертированное «я» подобных людей, в том числе на одежды, расшитые золотом, жемчугом и бриллиантами, на кареты, обитые атласом и кружевами. Однако в те времена подобная роскошь шокировала разве что пуритан, и Бекингем всего лишь следовал примеру своих современников, таких как граф Эрандел, с той лишь разницей, что последний не был выскочкой из мелкого дворянства.

И потому не будем слишком настаивать на том, что Бекингемом овладела страсть к коллекционированию. Сокровища искусства, собранные им с помощью агентов и посредников, действовавших почти во всех европейских странах (эти агенты также зачастую играли роль дипломатов, как, например, знаменитый Балтазар Жербье, голландский художник, ставший близким человеком герцога и тесно общавшийся с Рубенсом), – эти сокровища известны нам по описям, составленным после смерти Бекингема. Они поражают воображение: 19 полотен Тициана, 17 – Тинторетто, 21 – Бассано, 13 – Веронезе, 13 – Рубенса, 8 – Пальмы, 3 – Леонардо да Винчи, 4 – Рафаэля, 3 – Джулио Романо, 3 – Гвидо Рени, 3 – Корреджо… Всего 215 картин, мраморных, бронзовых и алебастровых статуй, не считая «двенадцати шкатулок с агатами и другими древними драгоценными камнями» ^{404}. Так и хочется сравнить с сокровищами Мазарини и вспомнить его отчаянные слова перед смертью: «И все это придется оставить…»

Покупая произведения искусства почти везде, где они только продавались (вспомним приобретение им в Гааге библиотеки голландского ученого Эрпениуса), Бекингем также заказывал их изготовление художникам своего времени. Наиболее известен его портрет кисти Рубенса, написанный во время пребывания герцога в Париже в 1625 году. Сейчас он находится в галерее Питти во Флоренции. Существует множество копий и оригиналов изображений красавца герцога ^{405} – еще одно проявление нарциссизма, не раз проявлявшегося в характере «милорда Букинкана».

Известно, что Карл I являлся одним из самых значительных меценатов своего времени. Менее известно, что эта склонность, согласно его собственному признанию, была развита в нем Бекингемом. Сеть посредников и скупщиков произведений искусства, которую создал главный адмирал, стала, в особенности после его смерти, поставщиком для фантастической коллекции короля. Здесь особенно следует отметить покупку картинной галереи герцога Мантуанского, которая была сделана – как это ни невероятно – в самый разгар экспедиции на остров Ре.

Собрание произведений искусства, составленное Бекингемом, было распродано с аукциона во время гражданской войны, в 1649 году. Значительная часть была приобретена австрийским эрцгерцогом Леопольдом и находится в Художественно-историческом музее в Вене. Часть картин оказалась в Лувре, в Лондонской национальной картинной галерее, в других музеях Европы и Америки. Йорк-Хауз, который Бассомпьер назвал «исключительно прекрасным», был в 1674 году продан вторым герцогом Бекингемом и затем снесен. О нем осталось лишь воспоминание, благодаря тому, что между Стрэндом и Темзой до сих пор существуют улицы с названиями Вильерс-стрит, Дьюк-стрит («Герцогская»), Бекингем-стрит, Джордж-корт и монументальные ворота в барочном стиле, сооруженные Иниго Джонсом.

Понятно, что вся эта роскошь, к которой следует добавить праздники, пиры, «маски», шикарно одетых слуг, щедро раздаваемые пенсионы, стоила очень дорого. Королевских подарков на все не хватало. После смерти герцога его долги составляли 66 тысяч фунтов стерлингов. Большую часть их заплатил Карл I. Возможно, подобные долги были обычным делом среди крупных вельмож. Однако общество не могло простить поднявшемуся из низов фавориту того, что прощало наследникам крупных аристократических семей.

Дабы завершить обсуждение личных качеств Джорджа Вильерса, следует также упомянуть признаваемые за ним всеми добродетели хорошего супруга, отца, сына. Добродетели супруга. Можно, конечно, улыбнуться, вспомнив, скольких женщин он покорил, по подсчетам даже самых доброжелательных современников. Однако в XVII веке подобные вещи, можно сказать, не шли в счет. Важны были лишь любовь и уважение к законной супруге, а в этом плане Бекингема не за что упрекать. Из предыдущих описаний очевидно, какую преданность проявлял к герцогине Кейт ее супруг. Его отношение к ней отразилось во многих письмах. Что касается детей – и особенно очаровательной Молли, – то Джордж относился к ним с заботливой нежностью. Это было известно всем и не представляло собой распространенного явления среди подобных ему вельмож.

Бекингем перед судом истории

Итак, человек, ценящий удовольствия, но также преданный и любящий – таким предстает Бекингем в личной жизни в той мере, насколько, в его случае, можно отделить личную жизнь от общественной. Эти качества привлекательны, но сами по себе они не могут объяснить тот интерес, который фаворит двух королей Стини продолжает вызывать даже спустя почти четыре столетия.

В первую очередь следует обратить внимание на то, что представления о Бекингеме в Англии и во Франции совсем неодинаковы. Среди английских историков XVIII и XIX веков, по большей части склонных к оценке монархии в духе «вигов», то есть в какой-то мере стоявших на позициях партии, враждебной Карлу I и его окружению, герцог почти единогласно считался злым гением короля и всей страны. В их рукописях явно звучат отголоски мстительных высказываний Джона Элиота и пуритан, заседавших в парламенте 1628 года. В XX веке исследования стали менее эмоциональными и более разносторонними. Они позволили сформировать более взвешенную и более благоприятную точку зрения. Здесь следует в первую очередь упомянуть работу Чарльза Ричарда Кэммелла и более позднее исследование Роджера Локиера, который подчеркивает политическую роль Бекингема, описывая ее в контексте европейских событий его времени ^{406}.

Во Франции, где либеральные историки XIX века с готовностью перенимали предубеждения вигов, Бекингема также сурово осуждали в университетских курсах истории. Однако каким посмертным реваншем стал для него яркий, романтический портрет, созданный Александром Дюма в «Трех мушкетерах»! Нет никаких сомнений в том, что именно этот образ, а не та негативная оценка, что высказана в «Мемуарах» Ришелье, царит в умах французских читателей.

Так какой же вывод можно сделать, внимательно рассмотрев противоречивые факты, свидетельства и исследования?

Абсолютно ясно, что Джордж Вильерс не был политическим гением и его нельзя сравнивать с его современниками и противниками Оливаресом и Ришелье. У него не было ни достаточной подготовки, ни методичного рассудка, ни широты взглядов, которые необходимы человеку, обладающему высшей властью. Для него стал скорее несчастьем, нежели удачей, тот факт, что Яков I, а затем Карл I возложили на него ответственность, к которой он не был готов и, можно быть уверенным, никогда не стремился.

Но разве можно сказать (а подобное утверждали ^{407}), что он был некомпетентен и представлял собой «полный нуль»? Став главным адмиралом, он был деятелен и провел серьезные реформы, несмотря на всеобщее нежелание их принимать ^{408}. Его воспламеняли прекрасные намерения, а его проницательность порой оказывалась более тонкой, чем точка зрения двух королей, которым он служил. Его патриотизм и преданность королю никогда не ослабевали.

В течение двух или трех лет, когда он действительно правил Англией и играл роль первого плана в европейской политике – приблизительно со времени возвращения из Испании и вплоть до своей смерти, – он разработал грандиозный проект, согласно которому его страна должна была возглавить огромную коалицию, включающую Францию, Соединенные провинции и Скандинавские страны. Коалиция должна была бороться против колосса, каковым виделись Испания и австрийская католическая империя Габсбургов. План был грандиозен, но невыполним, учитывая нехватку сил и все более возраставший дух неподчинения в Англии. Франция (но без Англии!) воспользовалась идеей Бекингема в своих целях и воплотила ее в жизнь, это сделали Ришелье, Мазарини и Людовик XIV. Ни Карл I, ни Бекингем, пользуясь просторечным выражением, не могли этого «потянуть». К тому же в тот исторический момент их королевство пуританской буржуазии, замкнувшееся на своем острове, не желало участвовать в каких бы то ни было кампаниях в Европе.

В характере Бекингема было два недостатка, которые, независимо от неблагоприятного политического положения, в котором он оказался, объясняют провал его замыслов. Ему недоставало последовательности в действиях. Он лучше чувствовал себя на турнире, балетной сцене или теннисном корте, нежели в тиши кабинета. Он никогда не был человеком, способным на скрупулезное исследование и изучение чего бы то ни было. А главное, импульсивность делала его неспособным к тому, чтобы проводить последовательную политику. Он был переменчив и чрезмерно чувствителен к сиюминутным впечатлениям. Сначала он был настроен против Испании, потом стал другом кастильца Гондомара и поддерживал принца Карла в его желании жениться на инфанте Марии, потом стал подталкивать Карла к разрыву отношений с Испанией и этим, практически сам того не желая, добился эфемерной популярности. Затем он стал основным вдохновителем союза с Францией и брака Генриетты Марии с Карлом I, а после оказался настроен против Франции и втянул свою страну в бесполезную и разрушительную войну, увязнувшую в болотах острова Ре.

Но опять же, ничто из вышеперечисленного не могло бы объяснить, почему Бекингем занимает столь исключительное место в истории, если бы не существовало – и в этом ключ к разгадке – романтического ореола вокруг его столь короткой жизни. Современники небезосновательно сравнивали его со звездой, чей быстрый полет на короткое время освещает небесное пространство, после чего она исчезает, оставив мерцающий след. Авантюрная история бедного мелкого дворянина, поднявшегося за несколько лет к ступеням трона и погибшего в тридцать шесть лет от кинжала убийцы, не может не завораживать людей, как не может не очаровывать образ соблазнителя, который заставил всех поверить (и, возможно, поверил сам), что является возлюбленным королевы Франции. Не может не интересовать и военачальник, который, помоги ему вовремя ветер, возможно, изменил бы ход истории, помешав Ришелье захватить Ла-Рошель. Решительно, его жизнь протекала как авантюрный роман. То была страстная, яркая, трагическая личность, привлекательность которой пережила столетия. И, как гласит надпись на его надгробии, этот человек навсегда остался «загадкой для всего мира».