Наука и вымысел

Наука и вымысел

Плодитесь и размножайтесь…

Так повелел Бог первой паре людей еще до их грехопадения.

А после того сказал грешной женщине: «… умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей…» (Бытие, 3:16).

Можно подумать, что проклятие, наложенное единственно на женщину, не вполне справедливо. А что же мужчина? Он ведь точно так же нарушил запрет Божий, и вот, пожалуйста, во всех хлопотах вокруг «плодитесь и размножайтесь» он оказался свободен от всякой боли.

Даже более того.

И все же Господь Бог не мог поступить иначе, потому что распространи он боль и на мужчину, то из этого «плодитесь и размножайтесь» ничего бы не вышло.

А так мужской пол вдохновенно исполнял завет Бога. А сколько раз он нахально делал попытки приписать только себе все заслуги по размножению. Древние летописцы, всякий раз отмечая заслуги многодетных рыцарей в приумножении семьи, по большей части забывали о матерях.

Знаменит был в свое время герой брачного ложа рыцарь Бабо Абенсбергский. В 1028 году германский император Конрад II открыл имперский сбор в Регенсбурге. Тот год был неурожайным, плохо было с хлебом, дороговизна была страшная; тогда рыцарским семьям был разослан приказ: никакого парада, никакого многолюдия — каждая семья может привести с собой только одного оруженосца. Однако император Конрад страшился не столько воинственных венгров, сколько того, что если уж коня седлал рыцарь Бабо, так «не сам второй, а сам шестьдесят шестой». Распалился император гневом, только рыцарь утешил его: «Я да мой оруженосец — это двое, а эти тридцать два молодца — мои сыновья, настоящие Абенсбергцы, каждому положен оруженосец, то есть всего и по закону шестьдесят шесть персон». Летопись поясняет, что господин рыцарь Бабо на своем веку имел двух жен, от них у него родилось 40 детей: 32 мальчика и 8 девочек.

Хорошо. Но знаю и получше.

Пресловутый «Готский альманах» свое собрание бесполезных сведений расширил тем, что с 1764 года ежегодно стал публиковать личные и семейные данные суверенных государей.

В календаре за 1826 год было уделено место Рандшиту Сингху, воинственному завоевателю, махарадже Лахора. О его семействе альманах сообщает, что в 1820 году в 36 лет от роду он был отцом 18 183 детей. О количестве задействованных в этом женщин мы не знаем; известно всего-навсего, что за последовавшей в 1839 году его смертью четыре его законные жены и семь наложниц по вдовьему обычаю добровольно взошли на погребальный костер.

Эта интересная новость, вероятно, произвела глубокое впечатление на европейских государей, с их куда более скромными потребностями, — и менее глубокое на парижских журналистов. Эти безбожники от богемы не постеснялись дотошно перепроверить данные придворного ежегодника. Предположим, — писали они, — что Рандшит Сингх обзавелся семьей уже в 16 лет. До 36-летнего возраста прошло 20 лет, то есть 7 300 дней. Сличив число дней с количеством детей, получим довольно-таки странный результат: в среднем на один день приходилось зачатие двух с половиной детей.

Альманах с чувством собственного достоинства промолчал, не ответив ни словом. Хотя, как я подозреваю, мог бы отметить, что это типографская опечатка так несообразно приумножила семейство махараджи. Наборщик, наверное, дважды взял из наборной кассы цифру 18, а корректор благодушно согласился: на что только не способно его могучее величество на родине священной книги «Камасутра».

Так что речь могла идти всего-навсего о 183 детях.

И еще кое-что из хроник XIII века. По мнению их авторов, у люттихского епископа Генриха был шестьдесят один внебрачный ребенок, а другой Генрих, епископ Базельский, после своей смерти двадцать ребятишек «оставил без отца на их матерей»[116].

* * *

А матери?

Плиний[117] пишет, что в фойе театра Помпея стоял ряд замечательно исполненных скульптурных портретов, запечатлевших знаменитых людей. Под одним из шедевров этого мраморного паноптикума было высечено имя Евтихия. Эта женщина прославилась тем, что произвела на свет тридцать детей. Двадцать из них выжили, выросли, и после смерти матери они возложили ее тело на погребальный костер.

Дело медицинской науки судить, могли ли у Евтихни или у других женщин, даже в наше время, ставших известными многодетными матерями, рождаться многочисленные близнецы? Я-то ведь занимаюсь всякими несуразицами…

Лютер[118] где-то говорит, что смазанная верой телега катится прекрасно. Ну а если ее подмазать доверчивостью (это уже не Лютер), то она понесется как бешеная.

До нас дошли сообщения о 53-кратных родах в Беннигхейме.

Согласно одной вюртембергской хронике, в городе Бенннгхейм умершая в 1503 году супруга Адама Штратцманна, ее девичье имя Барбара Шмутцер, родила от мужа 53 ребенка, в том числе:

18 раз по одному ребенку,

5 раз по двое близнецов,

4 раза по трое близнецов,

1 раз шестеро близнецов.

Но это только 46. Естественно, всякий анекдот должен иметь неожиданный конец; на этот раз это было рождение семерых близнецов, которое, однако, происходило, так сказать, в рассрочку: сначала на свет появились трое, потом через несколько недель еще два, затем еще один, и вот сердитый рев младенца-богатыря ознаменовал конец родов. Среди всех этих детей было 38 мальчиков и 15 девочек.

Эту неслыханно «правдивую» историю даже изобразили в картинках. Их можно видеть на листовке, отпечатанной в 1561 году, которая имеется в собрании «Germanisches Museum» в Нюрнберге. Разумеется, это нечто вроде лубочной картинки. Однако же в ратуше Беннигхенма художественные полотна увековечили новую Евтихню. Они еще были там в начале XIX столетия. Если они позднее куда-то и подевались, то последующие поколения попытались возместить потерю. И совсем не так давно: в 1935-м! В одном из сборников меня изумила одна странная новость: в городке Беннигхейм серьезно воспринимают сказку о матери-ферме и даже поставили ей памятник в камне[119]!

Прочие чудеса о близнецах

Когда весть о пяти канадских близнецах обошла весь мир, журналистская фантазия тоже принялась рожать по шесть, семь и даже восемь близнецов, поставляя их свеженькими, прямо к завтраку подписчиков.

Современная медицина подрезала крылышки высоко залетевшим газетным уткам, но признала реальностью существование чуда пяти близнецов. Хотя, по-вндимому, старая история о рождении семи близнецов все же тоже является правдой. О них сообщает один надгробный памятник. Когда-то он стоял в одной из церквей города Гамельн, оттуда его убрали и пристроили в стену соседнего дома. Надпись на нем сделана по тогдашнему обычаю в стихах:

Allhier ein B?rger Thiele Roemer genannt

Seine Hausfrau Anna Breyers wohlbekannt

Als man z?hlte 1600 Jahr

Den 9. Januarius des Morgens 3 Uhr war

Von ihr zwei Kn?belein und f?nf M?delein

Auf eine Zeit geboren seyn

Haben auch heiligen Tauf erworben

Folgends den 10-ten 12 Uhr seelig gestorben

Gott wolle ihn gaben die Selligkeit

Die allen Gl?ubigen ist bereit.

Перескажу прозой: «Все хорошо знают здесь гражданина Роемера Тиле и его супругу фрау Брейерс Анну. Когда писали год 1600, январь, девятое, супруга произвела на свет двоих мальчиков и пять девочек. Они получили святое крещение и на следующий день в полдень упокоились в бозе. Пошли им, Господи, всем верующим полагающееся вечное блаженство».

Памятную доску украшает барельеф. Он изображает родителей и прочих членов семейства с шестью спеленутыми младенцами, седьмого отец протягивает к распятию, словно предлагая его.

В те времена строгие религиозные понятия не дозволяли шутить такими вещами. Гамельнскую шутку природы в истории рождения младенцев следует воспринимать серьезно.

Но после этого случая я должен снова вернуться к концу одной из сказок братьев Гримм: «а кто не верит, тот пусть заплатит один талер». (Был такой случай. К Якобу Гримму пришла одна девочка с тем, что она прочла одну его сказку, но не поверила. Талера у нее, конечно, нет, есть только один грош, вот она его и принесла, а остальное выплатит в рассрочку.)

Амбруаз Паре[120] был придворным врачом четырех французских королей, он выступил первооткрывателем многих хирургических приемов — словом, был известен как один из величайших ученых своей эпохи. И этот великий человек в своей книге «Хирургия» наивно написал, что одна женщина по имени Доротея, в двух родах произвела на свет двадцать детей. Сначала она поразила медицинскую науку, родив девять близ-нецов, потом и этот рекорд перекрыла рождением одиннадцати близнецов.

Но во извинение Амбруаза Паре да будет сказано, что эти невероятные сведения заверены печатью достоверности такого авторитета, как Пикоделла Мирандола[121].

Паре попросту вычитал их в трудах великого гуманиста. Но Паре идет далее и в той же книге дает слово своему известнейшему современнику Мартину Кромеру, польскому историку. (О нем известно, что Стефан Баторий принес ему в дар епископат.) Кромер сообщает о еще более фантастическом случае, чем с мадам Доротеей, притом снабжая свое сообщение точными данными: в 1269 году 30 января в Кракове из тела дворянки по имени Вирбослава Маргарита вышла целая дружина близнецов. Тридцать шесть младенцев, буквально толкаясь и на плечах друг у друга, стремились выйти на белый свет.

Вот как бывало в те времена. Ученый в феодальную эпоху мог не стремиться сам проникнуть в тайны природы, он вполне довольствовался тем, что вычитал в книге другого автора, а тот понадергал у третьего, еще большого авторитета и т. д. Так и успокоились на том, что природа способна производить и большее количество близнецов, чем стадо в тридцать шесть голов.

Ссылки сплетались в гирлянды. Каспар Шотт[122], ученый иезуит, призывал в свидетели Целия Родигина[123], тот прятался за спину Альберта Великого[124], который, в свою очередь, цитировал араба Авиценну[125].

Но тут телега ученой фантазии застряла, хотя, как пить дать, могла бы катиться и дальше. Словом, Каспар Шотт зап-лел венок научной информации, в конце которого уже маячили роды семидесяти близнецов. Подробности остались неизвестными, придется и нам удовлетвориться тем, чем удовлетворялись ученые коллеги Шотта: dicit Avicenna. Говорит Авиценна… Сомневающимся умникам грамотеи затыкали рты тем, что, дескать, эти близняшки были такие малюсенькие, ростом с палец.

Близнецы и грешная любовь

Родительницу тридцати шести близнецов из Беннигхейма никто не подозревал в том, будто бы она имела тридцать шесть любовников, а вот несколькими столетиями раньше существовало поверье, что близнецы не могут происходить от одного и того же отца.

Похоже, это поверье тоже произросло из книг Плиния, этой древней питательной среды для легенд от науки. Этот римский натуралист упоминает об одной служанке-рабыне, которая родила своему хозяину, а заодно и любовнику, близнецов. Но к великому смущению господина только один ребенок был похож на него, а второй был вылитой копией его раба.

Стоит заметить, что Плиния проверить невозможно. Он сам заявляет, что свои факты почерпнул из двух тысяч книг примерно ста выдающихся авторов, а общее количество этих фактов составило двадцать тысяч. Ученые нового времени с муравьиным усердием доказали, что он сильно просчитался. Потому что не менее 34 707 «предметов, историй и примечаний» вошли в 36 томов его труда «Естественная история». Попробуйте-ка разыскать, какой свиток и какого именно предшественника предстал пред очами знаменитого потомка развернутым на этой самой истории с непохожими близнецами.

Бюффон по времени ближе к нам. Ему тоже стал известен один похожий случай 1714 года. В городе Чарльстон, штат Южная Каролина, одна женщина родила близнецов. Одного белого, а другого… черного. Отрицать было невозможно. Женщина оправдывалась тем, что в один прекрасный день, когда муж был в отъезде, их раб негр ворвался к ней в спальню и угрожал убить, если она не уступит его домогательствам. Отсюда такой пестрый результат.

Поверил муж или нет, это его дело, биологическая возможность такой проверки — дело врачей. А мне достаточно того, что когда-то и где-то исключение превратили в правило, из этого произошло то странное убеждение, что появление на свет близнецов предполагает множественное отцовство; это убеждение склоняло поэтов на создание виршей, соперничающих в определении численности близнецовых стад, а также на создание легенд и прочих мифов в том же духе. Поэтов — от Марии Французской[126] и Лопе де Вега[127] до Йожефа Катоньг[128].

Показательна в этом отношении легенда о происхождении французского семейства Порселе (Porcelet). Я вычитал ее в книге Лорана Жубера[129] врача при дворе французского короля Генриха III, канцлера университета в Монпелье; книга посвящена врачебным суевериям.

Праматерь этого семейства бранила одну бедную женщину, называя ее распутницей за то, что та прижимала к груди мла-денцев-близнецов. Бедная женщина с расстройства прокляла ее: «Пусть у тебя будет, как у свиньи поросят!» Проклятие сбылось. Настал горький час и для дворянки: чудо из чудес, у нее родились восемь близнецов. От ужаса, что уже теперь ее можно называть распутницей, она совершает ужасное дело. При родах мужа не было дома, тогда она поручает надёжной горничной отнести весь приплод к речке и всех восьмерых утопить.

Девушка пошла, неся младенцев в закрытой корзине. По пути, однако, ей повстречался муж хозяйки. Спрашивает: «Что в корзине несешь?» — «Поросят». Муж не удовлетворился ответом и открыл корзину. Пришлось сознаваться в таком безбожном деле. Однако муж поступил не так, как на его месте поступил бы со зла всякий другой, потому что в этом случае авторы легенды не имели бы возможности плести свою сказку дальше. Вместо этого он забрал у девушки младенцев и приказал ей держать рот на замке, а хозяйке пусть скажет, что, мол, сделано, пошвыряла детишек в воду.

Отец вырастил всех восьмерых мальчиков и через много лет, когда они повзрослели, привел их к заблудшей матери-грешнице. Как и в других схожих легендах, история кончается тем, что муж великодушно прощает жену, потому что в случайности встречи с девушкой видел промысел Божий.

Porcelet означает поросенок. И на семейном гербе у них изображен не лев, размахивающий мечом, не яростный гриф, не другой какой надменный геральдический зверь, а указывающее на происхождение фамилии вполне мирное домашнее животное — свинья. И носители этой фамилии точно также гордились тотемным домашним животным, как и сходного происхождения падуанский род Скроффа, у которого, согласно Жуберу, в гербе тоже красуется свиноматка, и сама фамилия по-итальянски означает это дающее многочисленный приплод животное — Seroffа.

Сюжет этот, что гриб-поганка, в венке венгерских легенд-сказок тоже заявил о себе. Случай этот якобы произошел с баном Мицем, жившем во времена Андраша II. Легенда, претендующая на достоверность, говорит, что от шести близнецов жены бана Мица, посланных на погибель, пошли фамилии Чапи, Бочкаи, Сюртеи, Раскаи, Эсени и Кевешди. Один наш научный журнал в статье «Сказка или быль?» пробовал было отмыть легендарных детей жены бана Мица в царской водке науки и пришел к тому, с чего и начал: все это блуждающий по свету сказочный сюжет.

Легендой этой воспользовался Йожеф Катона. У него бан Миц под именем Шимон выступает в «Банк бане». Бан Шимон рассказывает старшему брату Микхалу, как он однажды на охоте повстречал старуху, завидев его, она рухнула на колени и протянула ему навстречу шестерых новорожденных:

…Едва она увидела меня,

Упала на колени и сказала,

Что в ночь моя супруга разрешилась

От бремени. Уж я хотел уйти,

Но тут карга меня остановила

И протянула шестерых младенцев,

Пробормотав: «Будь милостив к жене,

Она когда-то нищенку прогнала

И шлюхой назвала ее за то,

Что та несла двойняшек. Но случилось,

Что даровал Господь ей семерых.

И вспомнила она свои слова.

Боясь, что обвинят ее в распутстве,

Она себе лишь одного ребенка

Оставила, а остальных тотчас же

Велела мне убить…»

(пер. М. Павловой)

Впрочем, бан Шимон у Катоны поступает столь же великодушно, как и предок «поросячего» семейства у Жубера.

Триста шестьдесят пять близнецов

Теперь я могу перейти к рекордному случаю рождения близнецов, а заодно и к рекорду людской доверчивости. Его героиня — Маргарита, дочь графа Флорентиуса IV Голландского, племянница немецкого короля Вильгельма, жена графа Хеннеберга. Случилась эта история в 1276 году.

То, что спустя пять столетии все еще верили в это чудо, доказывает уже многократно цитировавшаяся книга Яноша Таксони, в ней ученый иезуит говорит так: «Весть об этом чуде быстро облетела всю Европу, в некоторых местах его внесли в городские книги на вечную память».

Я передам кратко этот случай его же словами. Так в живых красках раскроется нам эпоха, в которую еще случались простодушные, верившие в этот «близнепад».

«Покуда одна бедная женщина, имевшая на руках двойню, просила у графини милостыню, оная не то чтобы подать ей, но к великому унижению бедняжки как очевидную курву из дома грубо изгнала, бросив ей в упрек, что невиданное то дело, чтобы у женщины от одного мужа, одним животом два ребенка могло б быть, потому невозможно, чтобы с другими не сходилась. Потому б скорее выметалась, не может она стерпеть в доме своем такой нечистой, что постель мужа своего испоганить не посовестилась. Так униженно из дому графини изгнанная бедняга залилась слезами и, к небу устремив очи, в горести сердца своего молилась: “О, Небеса, кои над нами, будьте свидетелями моей чистоты! О, Господи, кто сердец наших прозритель, ты ведаешь о том, что возводит на меня графиня, греха на мне нет! В такую великую бедность меня вверг, в такой голодный недостаток, так охрани мою невиновность, чистоту мою перед мужем защити от надругательства! Сделан гак, чтобы сия надменная графиня за одни роды столько детей принесла, сколько дней в году…” И Господь услышал ее».

О результатах этого свидетельствует надпись на могильном памятнике графини Маргариты, сделанная на латыни.

Памятник установлен в монастыре Лосдуин на окраине Гааги, и вот на протяжении столетий тьма ученых тратила на нее свое время, чернила, бумагу, свинцовый набор и типографскую краску.

Надпись звучит так:

«Его благородия, господина Флорентиуса, графа Голландии дочь Маргарита, умершая в 1276 г. на сорок втором году жизни, в Великую пятницу в 9 часов утра родила триста шестьдесят четыре младенца разного пола, коих господин епископ, преподобный Гвидо, в присутствии высших священнослужителей и магнатов крестил в купели мальчиков именем Ян, девочек именем Елизавета, все онн вместе с матерью отдали Богу душу, чтобы обрести вечную жизнь; тела их, однако, покоятся под сим камнем»[130].

Для большей достоверности показывали две крестильные купели, в которых крестили близнецов: в одной мальчиков, в другой девочек.

Лессинг[131] сказал однажды, что он поверит в известные вещи, если увидит их собственными глазами, а в иные и при том — нет.

Парадокс Лессинга вполне подходит к надписи в Лосдуине. И нашелся-таки один французский историк, который захотел найти концы этого продолжительностью в столетия шествия дураков, а французский «Journal des Savants», имеющий давние научные традиции, в февральском номере за 1758 год поставил точку в этом вопросе. Во-первых, он выбрал из всего этого нагромождения фантазий малую толику правдивых событий. Правда, что графиня Маргарита когда-то существовала, правда, что в Великую пятницу 1276 года она родила близнецов, мальчика окрестили именем Ян, девочку Елизаветой.

Повторяю: в Великую пятницу!

В этом ключ тайны.

По тогдашнему календарю год начинался не 1 января, а 25 марта, а в 1276 году Великая пятница приходилась на 26 марта.

Таким образом, родила столько детей, сколько дней было в текущем году.

То есть двоих!

Кто-то на сей раз употребил свое остроумие, и стала шутка сия переходить из уст в усга, получив распространение. Со временем привкус шутки улетучился, а то, что составляло соль анекдота, стало восприниматься серьезно; чтобы сделать эту историю еще интереснее, приплели историю с нищенкой, из чего заодно извлекалось и нравственное поучение.

Ну а надпись?

Ну уж это совсем нереально, чтобы в феодальном обществе именем верховных правителей прикрывали такую несообразность.

Ответ простой.

Надпись имеет более позднее происхождение.

Гораздо более позднее, возможно по прошествии нескольких столетий, ее высекли на камне по приказу какого-нибудь простодушного, но благочестивого попа, чтобы освежить и придать форму смутно мерцающей в тумане прошлого молве.

Вот так и складываются легенды, так человеческое простодушие и доверчивость балансируют на грани глупости.

Монстр

Насчитывающая многие тысячелетия наивная вера в чудеса не удовлетворилась появлением на свет трехсот шестидесяти пяти близнецов, она продолжала кормить жадную до чудес фантазию слухами о рождении разных чудовищных уродов.

Одного ребенка со слоновьей головой, вернее родившую его мать по имени Алциппа, обессмертил так часто упоминаемый нами Плиний. О другом случае ошибки природы повествует немец Эберхард Хаппель[132].

С непоколебимой серьезностью он сообщает, что в 1651 году в моравском Вайскирхепе одна женщина выкннула доселе не виданных близнецов: одного мертворожденного младенца и одного живого слоника.

Младенец умер от того, что его брат-близнец, слоник, еще во чреве матери напал на него и наполовину сожрал. Этот удивительный случай делает еще более невероятным тот факт, что слон так изменил своему природному вкусу в питании.

Попадался мне в литературе и прямо противоположный случай мальчику со слоновьей головой — девочка с телом льва. Ее родила одна благородная женщина — как сказано в хронике, mulier nobilis. И то дело, если уж благородная дама рожает монстров, так уж пусть вынашивает под сердцем короля зверей. Вот о простой женщине, которая обогатила литературу о монстрах ребенком с человечьей головой и собачьим телом, так и писали — просто mulier. Женщина, и все. Она могла быть и горожанкой, и из крестьян; главное, ей положено было довольствоваться домашним животным рангом пониже.

Особую группу монстров можно набрать из животных, скрещенных с человеком, или, если угодно, из людей, скрещенных с животными. Рожающую маленьких сфинксов благородную даму никак невозможно заподозрить в любовной связи со львом, а вот животных пониже рангом часто ославляли связью с мужчинами, да и с женщинами тоже.

Уже Моисей был вынужден воззвать к человеческому чувству своих соотечественников, которых страсти заводили не туда: «И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить семя и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним; это гнусно» (Левит, 18:23).

В Египте такое не считалось грехом. Более того, порой почиталось даже добродетелью, как бы странно это ни звучало. Известно также, что древнегреческий Пан был покровителем пастухов и пастбищ, этого пастушеского бога изображали с козлиными ногами, рогами, бородой и телом, покрытым шерстью. В Египте его отождествили с собственным богом Менесом и повысили в ранге до главного божества. Все козлы посвящались этому богу, в храмах они пользовались таким же почетом, как и бык Апис. Если священный козел издыхал, по нему справляли траур, потом, проведя соответствующие ритуалы, заводили нового.

Конечно, все это не что иное, как простодушный страх перед божеством, обычай древнего благочестия. Однако же в городе, который носит имя самого божества, — в городе Мендес это странное благочестие обрело еще более странно-утрированную форму. Поскольку Пан-Мендес был также древним богом мужской силы плодородия, это его свойство бесплодные женщины перенесли на его живое олицетворение — священного козла. Страбон, Плутарх и Климент Александрийский[133] согласно пишут о молитвенном обычае бесплодных женщин, согласно которому они время от времени закрывались со священным козлом.

Хотя сам он, — остроумно замечает Плутарх, — самой прекрасной из мендесских женщин предпочел бы самую обыкновенную козу. Геродот не только подтверждает существование этого необычного культа, он пишет, что в его время произошел случай и похлеще: в Мендесе одна дама свое почтение к козлу выразила публично (История 1, 46).

Зоофилия не такое уж и безобидное развлечение, — полагали древние. Она может иметь свои плоды: наполовину людей, наполовину животных.

В греческой мифологии большим авторитетом пользовался гиппокентавр — конь с человеческой головой или человек с торсом коня. О кентавре по имени Хирон известно, что он был воспитателем Ахилла, это был мудрый человек и конь великого знания.

Позднее порожденное легендой было признано живой реальностью. Флегон[134] пишет, что во время правления императора Клавдия в Аравии был пойман живой кентавр, его отослали императору. В пути, однако, он издох, тогда его труп погрузили в мед и так повезли дальше, в Рим, где в императорском дворце выставили на всеобщее обозрение. (Ловкая, надо полагать, была подделка!)

Живого кентавра встречаем и у Плутарха в его сочинении о пиршестве семи греческих мудрецов. Дело было так. Периандр созвал на пир своих сотоварищей. Прежде чем общество село за стол, вбежал слуга и доложил: вот-де чудо из чудес, на конюшне родился кентаврик. Пошли посмотреть. Хозяин поспешил на конюшню, за ним увязались еще два мудреца, Диокл и Фалес. Их встретил совсем молоденький конюх. Показал новорожденного: в самом деле, эго был совершенный маленький кентаврик, даже хныкал, как обыкновенный человеческий младенец. Диокл был того мнения, что это дурное предзнаменование, надо принести жертву разгневанной Афродите. Фалес же на вопрос хозяина только пожал плечами: «Делан, как советует Диокл. Я бы посоветовал поставить конюхом женатого человека».

Обезьянья любовь

У Фремье, известного французского скульптора, есть знаменитая композиция «Горилла, похищающая женщину». Она изображает сцену из старой легенды; насколько она достоверна, до того ваятелю дела нет.

Это дело ученого, на сей раз Фортунио Личети, который откуда-то выцарапал следующее приключение с обезьяной.

Одну португальскую женщину португальские суды по каким-то португальским законам приговорили быть высаженной на каком-то необитаемом острове. Свершилось. Корабль, привезший ее, раздув паруса, уплыл, а брошенная в полном одиночестве женщина с горькими рыданиями сидела на пустынном острове. Совсем-то уж необитаемым его назвать было нельзя, потому что вдруг примчалась целая стая обезьян и с любопытством стала осматривать пришелицу со всех сторон. Потом сквозь кольцо зевак с грохотом прорвался громадный самец, всех расшвырял, а женщину весьма нежно увел к себе в лежбище. Натаскал ей с верхушек деревьев разных фруктов, поблизости оказался и источник, так что кошмар голодной смерти миновал. Однако у обезьяны были вполне эгоистичные цели, и несчастная была вынуждена терпеть его нежности.

Четыре года продолжалась горькая пещерная жизнь, за это время у женщины родились двое детей.

Как-то раз у острова бросил якорь португальский корабль, моряки на лодке подошли к острову за водой. Женщина от счастья снова видеть людей с оханьем и визгом побежала им навстречу. Те пожалели ее, взяли в лодку и направились к кораблю. Однако самец почувствовал неладное, выбежав из леса, он стал вопить что-то женщине с берега и показывать детей. Корабельщики повернули было, чтобы забрать их, но напрасно, потому что обезьяна в злобе побросала своих детенышей в море и исчезла в лесу. Со спасением опоздали. Оба обезьяньих детеныша утонули. Женщину же благополучно доставили в Португалию. Там, вместо того чтобы пожалеть, ее опять предали суду и приговорили «за греховные сношения с обезьяной заживо быть сожженной». Все же у нее нашлись покровители, они внушили королю, что если уж женщина и повинна в грехе, то половина вины лежит и на обезьяне. Степень наказания была понижена: женщину не сожгли на костре, а пожизненно заключили в монастырь.

Эту историю увековечил Фортунно Личети, который сам преподавал медицину в Падуе, философию в Болонье и логику в Пизе. В городе покосившейся башни…

Змеерождение в Крайне

В 1904 году в Лайбахе (ныне Любляна) установленным перед дворцом Рудольфин памятником почтили заслуги в написании истории Крайны и Каринтии барона И. Б. Вальвасора. Главный его труд носит название «Die Ehre des Herzogtums Krain» (Нюрнберг, 1689). Я процитирую небольшой отрывок из этого труда по истории области:

«В одном из районов Крайны, на Карсте, несколько раз случалось, что женщины рожали змей. Такую змею присутствовавшие хлестали прутьями до тех пор, пока она не заползала в ведро с водой. После чего люди самых разных занятий, собравшиеся там, каждый по очереди, спрашивали у змеи, кем она хочет стать: портным, сапожником, цирюльником, правоведом, попом и т. п. Задавая вопрос, каждый сопровождал его ударом розгой, и так до тех пор, пока змея не превращалась в ребенка. После чего ребенок становился именно тем, при чьем вопросе происходило превращение. Часто случалось, что змея исчезала, тогда и ребенка не было. Решительно утверждают, что и по сей день живет на Карсте один поп, который появился на свет в образе змеи.

Жива также одна женщина, она дважды присутствовала при таком преображении. Когда я в 1685 году бывал на Карсте, я посылал за этой женщиной, потому что из собственных ее уст желал слышать об этом, да ее не было дома. Я оставил дальнейшие расспросы уже потому, что все это дело виделось мне ведовством и дружбой с дьяволом, что и есть не что иное.

Я не хотел вообще упоминать об этом, хотя и весьма наслышан, но не имел случая говорить с кем-нибудь, кто лично присутствовал при змеерождении и преображении. Но поскольку мне довелось читать о таких вещах в книге ученого Баутшера “Annales Norici”, которую автор написал двадцать два года назад, то свидетельство этого авторитетного ученого укрепило во мне доверие к реальности такого явления и побудило к тому, чтобы услышанное сообщить моим читателям. Баутшер пишет следующее: “В этом месте Карста в одном благородном семействе все новорожденные дети появляются на свет со змеиной головой либо уродливым змеиным телом. Но поскольку ребенка сначала обмывают, появляется обычная человеческая форма, скрытая дотоле змеиным видом. Таковое напоминает пример первородного греха".

То, что я теперь расскажу, случилось на самом деле. На Карсте в селении Нуссдорф в 1679 году одна честная крестьянка от мужа своего понесла. Когда она почувствовала приближение родов, оповестила о том родню и легла в постель. Тут на нее нашел сои, а когда она через малое время пробудилась, в испуге заметила, что во сие от тяжести освободилась. Вскочив, созвала соседей, они обыскали постель, но и следа ребенка не нашли. Из того без всякого сомнения установили, что случилось известное змеерождение, а поскольку при том никого рядом не было, змею упустили. Та женщина и по сию пору жива, после того от мужа у нее рождались обычные дети. Говорят, что на Карсте в некоторых местах случается, что если две женщины ссорятся, то та, которая находится в благословенном положении и не права, после разрожается змеей».

Как я уже упоминал, барону поставили памятник.

Гермафродит

Из мифологии всем известно, что греческие боги вели беспорядочную половую жизнь. Гермес, к примеру, вступил в любовную связь с Афродитой, от этого произошел Гермафродит, бесподобно красивый юноша. А с ним случилось то, что жарким летним днем он пошел купаться, когда разделся, его увидела Салмасис, нимфа ручья, и до смерти в него влюбилась. Недобно красивый юноша. А с ним случилось то, что жарким летним днем он пошел купаться, когда разделся, его увидела Салмасис, нимфа ручья, и смертельно в него влюбилась. Неизвестно уж почему, но юноше не понравились ухаживания нимфы, он вознес молитву богам, чтобы они убрали ее с глаз долой. А нимфа совсем потеряла голову и, уже почти не имея надежды на ответную любовь, попросила богов навечно соединила ее с юношей, чтобы они оба стали одним телом. Боги услышали молитву Салмасис и соединили их, так получился первый гермафродит. Эго излюбленный сюжет в искусстве Древней Греции.

Платон говорил гораздо серьезнее. Сначала, — сказал он, — на свете жили двуполые существа, андрогины. У них было два лица, четыре руки, четыре ноги. Они обладали страшной силой и в полной самоуверенности планировали напасть на Олимп и изгнать оттуда олимпийских богов. Сильно перепугались боги; тут только Зевс мог помочь: пусть поразит молниями бунтовщиков. Ладно, но только кто будет почитать богов и приносить им жертвы? Хитрое это дело. Зевс все же нашел решение, с греческой плутоватостью он разделил анд-рогинов надвое. Так они уже становились безопасными, опять же, возможность совершения жертвоприношений сохранялась. Аполлон поработал над их телами, и стали они обычными мужчинами и женщинами.

Сказка очень уж надуманная, великий философ, должно быть, только для того придумал ее, чтобы подойти к главному выводу: с тех пор разделенные части ищут друг друга, чтобы вновь соединиться.

Это и есть любовь.

Позднее, с распространением христианства, сектанты, следовавшие каждой букве Библии, тоже видели в ней тень двуполого человека. Ведь вот что говорит Моисей в начале своей первой книги: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Бытие, 1:27).

Латинский текст предоставлял еще больше возможностей для перетолков: «Creavit Deus hominem ad imaginem suam; et ad imaginem Dei creavit illum: masculum et feminam creavit eos».

А теперь попробуйте подумать головой еретика. Текст говорит не о том, что Господь Бог сотворил раздельно мужчину и женщину. (Моисей позже рассказывает историю с ребром; в этом он, конечно, противоречит сам себе, только это меня не касается.) Хотя и туманно это, но все же текст говорит, что Бог создал такое существо, которое в одном и том же лице являет и мужчину, и женщину, то есть гермафродита. А поскольку это существо он создал по собственному образу и подобию, стало быть, сам Господь был гермафродитом!

Эту ересь официальная теология стремилась решительно подавить. Отчасти серьезными богословскими опровержениями, частью еще более серьезным учреждением — инквизицией с ее камерами пыток и кострами для еретиков.

Однако же битвы буквалистов не прошли бесследно. Сказка об оплодотворяющих самих себя гермафродитах то и дело всплывала вновь и вновь.

В конце XVII века имело огромный успех и выдержало два издания описание одного полного приключений путешествия по Австралии[135].

Автор и сам себя описал как человека, чья жизнь была полна приключений. Сиротой он скитался по морям и по суше, четыре раза терпел кораблекрушение, наконец попал в Австралию. В своей книжке он описал народ, населявший эту до сих пор неизвестную страну, описал его обычаи и нравы. Он рассказал такие интересные вещи о жителях этой таинственной части света, что серьезный французский академический журнал «Journal des Savants» даже пустил его на свои бородатые страницы, открывая экзотику южного полушария научной общественности. Речь шла ни много, ни мало о том, что тамошнее население, все до единого, — гермафродиты. Они оплодотворяют сами себя и все абсолютно довольны этим простым способом. Они не знают борьбы полов и всех сопутствующих волнений и страданий. Случается, что порой они производят на свет в порядке исключения однополое существо, но его как монстра беспощадно уничтожают.

Два издания книги указывают на то, что эти подробности возбуждали интерес тогдашнего ученого мира. Но уже довольно скоро выяснилось, что автор не был сиротой, никогда не попадал в кораблекрушения, поскольку никогда не плавал по морям и не бывал в Австралии. И звали его не Жаком Садером, а настоящее его имя было Габриель де Фуаньи[136], и был он когда-то монахом-францисканцем. А весь этот этнографический опус не что иное, как плод его собственной фантазии.

Легенда о самооплодотворении в более ранней истории имеет свою предшественницу.

Жан Молине[137], французский летописец времен Людовика XI, описал в своей хронике такое событие:

«В 1478 году произошел удивительный случай. В Оверни об одном монахе стало известно, что его природа наградила двойным полом — мужским и женским в одном лице. Более того, монах эту свою двойственность употребил на то, чтобы оплодотворить самого себя. Сейчас он находится в благословенном положении, а власти его держат в заключении, пока ребенок появится на свет. Потом предадут суду».

Об этом монахе я прочитал и у Бейля[138](в его «Словаре», в статье под вокабулой «Sadeur»), Бейль, конечно, сильно сомневается и сожалеет, что хроника так скупо завершает свой рассказ, что же стало с монахом после родов?

Мне посчастливилось больше, чем Бейлю: из другого источника открылось продолжение этой удивительной истории и ее конец. Согласно этому источнику, монах был сам из Иссуара в Оверни. Роды-таки произошли, на свет появился хорошо развитый мальчик — так сказать, результат самооплодотворения. Суд решал скоро: несчастного (или несчастную?) приговорили за сатанинский блуд к сожжению вместе с ребенком. Их пепел не рассеяли, как тогда было принято, а закопали, поставив над ним камень с надписью, ставшей притчей во языцех:

Mas, mulier, monacus, mundi mirabili monstrum.

(Мужчина, женщина, монах, жуткое чудовище на земле).

В этой истории, вероятно, есть какая-то правда. Несчастный мужчина-мать скорее всего был женщиной. А эта его сущность не была распознана потому, что ее прикрывали, уж не знаю какие, мужские причиндалы. Ну а почему она не призналась в суде, кто был настоящим отцом, — того, за неимением фактов, даже подозревать нельзя.

Удивление

Сегодняшние врачи сомневаются, тем самым впадая в ересь, потому что не верят ветхозаветному случаю с Иаковом и Лаваном[139].

Мы читаем в Библии, что Иаков наконец-то оставил службу у эксплуататора Лавана и хотел идти домой вместе с молодой супругой, старушкой Рахилью, за которую отрабатывал двадцать лет. Он знал, что из-за причитающейся ему платы выйдет спор, поэтому и выступил с кажущейся скромной инициативой: не желает он ничего иного, как из овечьего стада вновь народившихся ягнят, да только пестрых. А белые и черные пусть остаются в стаде Лавана.

Тот, конечно, ухватился за отличную сделку, а чтобы еще более уменьшить риск, отогнал всех имеющихся пестрых овец на дальние стада, в трех днях пути, а белых и черных оставил на Иакова.

Иаков, однако, сделал такое: с тополей и орешника нарезал прутьев, зачистил их от коры местами, до пестроты, и перед тем как оставленным на его попечение баранам исполнить свои обязанности с местными овцами, сложил те прутья в водопойное корыто. Скот глядел на пестрые прутья и удивлялся, и зачинал только пестрое племя[140].

Иаков таким способом разбогател. Как говорит Ветхий Завет: «И сделался этот человек весьма, весьма богатым, и было у него множество мелкого скота, и рабынь, и рабов, и верблюдов, и ослов» (Бытие, 30:43). Иосиф Флавий[141] умалчивает о случае с пестрыми ягнятами, сообщая только, что Иаков угнал половину скота Лавана «без ведома того».

Как бы там ни было, а только в рыцарские времена Иакова вряд ли посвятили бы в рыцари. Потому хитрости ему хватало: проделка, которой он одурачил отца своего. Упоминаю об этом здесь только потому, что Исав мог быть первым на земле монстром — настолько космато было его тело, что Иакову удалось спрятанными в козий мех руками выманить отеческое благословение. «Голос Иакова, а руки Исавовы», — сказал обманутый слепец.

Можно было бы еще рассказать о пособничестве матери, о сомнительной истории с тарелкой чечевицы, о Рахили и украденном истукане — но все это относится скорее к области уголовного права.

Я продолжаю.

У грека Гелиодора в его романе «Эфиопика» есть такой эпизод: царь сарацинов Гидасп и его супруга рассказывают историю Персины. Нам здесь требуется только самое начало этой истории, дело происходит ясным днем, когда царь влюбленным мужем входит к своей жене. Тут самое важное — дневной свет. Ведь в этом объяснение, почему чернокожая царица от своего чернокожего мужа рожает беленькую девочку. Во время царских объятий перед взором супруги постоянно была одна картина, висевшая на стене и изображавшая освобождение Андромеды, сияющая красота белоснежного женского тела, она с такой силой повлияла на царицу, что результатом стало фатальное изменение цвета кожи родившейся девочки.

И все же это книга. Но известна также и схожая реальная история. Ее косвенным участником стал Гиппократ[142].

Одна белая царица попала в беду, потому что ее семейная жизнь была омрачена рождением черного ребенка. Она могла бы уже готовиться к смерти, если бы великий врачеватель не вступился за нее. Он подметил, что в комнате у царицы висела картина, изображающая негра, и смог помочь женщине тем, что применил к ней теорию глубокого потрясения восхищением, и тем самым отмыл ее честь добела.

В истории потрясения восхищением мы не раз встречаемся с этим злополучным негром. Ликосфен рассказывает случай с одной набожной женщиной, которая настолько погрузилась в экзальтированное созерцание волхвов, особенно черного Каспара, что у нее в результате получился черный ребенок.

Карлу Холтею, немецкому писателю и актеру, тоже известно нечто подобное. На вывеске одного аптекаря красовался роковой сарацин; на него засмотрелась одна впечатлительная беременная женщина и родила черного младенца.

Нынешний человек не так впечатлителен и еще менее доверчив, и нарисованные негры вряд ли рассеют подозрения относительно его жены. Но из прошлого до нас долетают странные известия.

В книге отца-иезуита Георгия Стенгелия, вышедшей в 1647 году («De monstris etc.»), с изумлением читаем, что одна знатная жительница Рима, родственница папы Мартина IV, к изумлению аристократической родни родила… медвежонка. Видите ли, в Риме на многих дворцах красовался громадный герб семейства Орсини — медведь (ursinus — ursus, медведь). Причиной случившегося с дамой-аристократкой стало то, что она восхищалась лохматым геральдическим зверем; дабы впредь такого не случалось, папа римский повелел снять со стен все гербы с медведями.

В хронике изумлений мы можем изумляться еще более изумительным вещам.

Когда-то известные всей Европе широко демонстрируемые сиамские близнецы из Сени рассказывали своему доктору Карлу Райгеру из Пожони (Братиславы), почему они появились на свет вот такими — сросшимися крестцовыми костями. Рассказывали так, как они слышали от своей матери. Мать, деревенская крепостная-батрачка, однажды загляделась на двух собак, которые после определенного действа не отпускали друг друга, а так вот и бегали по двору единым существом[143].

На письменный стол ученых попал и случай с младенцем-лягушонком. У матери во время беременности поднялся сильный жар; чтобы облегчить ее страдания, соседки дали ей в руку живую лягушку. Результатом такого домашнего средства стал ребенок с абсолютно лягушачьей головой. (Я видел его изображение в книге Каспара Шотта: у него был ужасно большой рот, прямо от одного уха до другого.)

Но это ничто по сравнению с девочкой, имевшей рот в форме ракушки, да что там — голову в форме раковины!

В каждом городе найдутся очень старые люди, которые помнят либо не помнят некоторые вещи. В городе Лувене самым старым жителем был Филипп Мерс, папский секретарь и каноник тамошней церкви св. Петра. Этот старый господин рассказал кажущуюся невероятной и все же действительно произошедшую историю знаменитому Томасу Фиенсу[144], профессору университета, уроженцу тамошних мест. Была у него сестра, — рассказывал старец из Лувена, — которая родилась без головы. Вместо головы у нее к шее была прилажена… раковина. Раковина открывалась и закрывалась, кормили девчушку в открывавшуюся щель с ложки. Природа так подшутила над нею, потому что матушка, когда ходила ею, отправилась как-то на рынок, там ей ужасно захотелось поесть устриц и прочих деликатесных моллюсков… Девочка с раковинообразной головой, несмотря на свое убожество, прожила одиннадцать лет и умерла по своей неосторожности. Уж очень жадно ловила она ложку, с которой ее кормили, она как бы укусила ее, раковина раскрошилась, и девочка умерла.

Доктор Фиенс добавляет, что каноник был уж очень стар, и сказку его невозможно проверить, слишком много с тех пор времени утекло. Сам он сильно сомневается в этом. «Господи, будь милостив к его душе».

Разумеется, к душе самого каноника. Ну и к душе профессора тоже, хотя он не постеснялся такую глубокую, как море, чушь вообще вставить в книгу.

Не только научные книги, но и газеты пестрели новостями о чудесах. Например, старые номера берлинской «Vossische Zeitung» заставляли своих подписчиков призадуматься над такого рода известиями.

«Недавно в Париже одна женщина родила двух маленьких львов. Они были сросшимися, с одной общей головой. Повитуха положила уродцев в винный спирт, желающие могут лицезреть их. Говорят, что роженица смотрела какой-то аттракцион со зверями, который ее очень взволновал» (1729, № 68).

«В городе Туль (во Франции, на реке Мозель, недалеко от Нанси. — Прим. ред.) одна женщина родила ребенка, очень похожего на сатира. Причину видят в том, что женщина во время беременности побывала на представлении пасторальной пьесы» (1731, № 22).

«Из Парижа пишут, что одна женщина во время беременности играла со своим любимцем — попугаем. Следствием этого явился ребенок с головой попугая и птичьими лапками» (1731, № 48).

«Из Вайссенфельса пишут, что там у одного новорожденного только голова была человечья, а тело было рыбье, покрытое чешуей, и плавники тоже были, а ноги сходились вместе в рыбьем хвосте. Материнское молоко ему давали с ложечки, но через несколько дней он упокоился. Та женщина была кухаркой в одном господском доме, в кухне ей под нож попала сорокафунтовая щука. Очень она дивилась такой огромной рыбе» (1757, № 107).