В дни победы на Волге

В дни победы на Волге

Хмурый туманный рассвет 19 ноября я встретил на командном пункте одного из стрелковых полков 65-й армии. Часов в шесть пошел снег. Крупные мокрые хлопья кружились в промозглом воздухе. Видимость совсем ухудшилась.

Бело-розовые сполохи осветительных ракет противника с трудом пробивались сквозь белую плотную пелену. Непогода сейчас наш помощник. Словно белый маскировочный халат, прикрывает она саперов, проделывающих проходы в минных полях, буквально в нескольких десятках метров от вражеских траншей. Работали саперы уже несколько часов осторожно, внимательно, неторопливо.

Миноискатель здесь был бессилен — земля до предела насыщена осколками снарядов и другими металлическими предметами. Саперы действуют щупами — толстой заостренной проволокой, насаженной на деревянную ручку. Щупы с трудом входят в промерзшую землю. Вот щуп на что-то наткнулся. В ход идет саперный нож. Осторожно снимается затвердевший от мороза дерн. Вот она — противотанковая мина TMi-35, похожая на стальную перевернутую тарелку! Посередине торчит цилиндрик взрывателя. Несколько четких, выверенных до миллиметра движений — взрыватель обезврежен и вывернут. Теперь мина не опасна — как змея с вырванным ядовитым жалом.

Конечно, лучше ее совсем извлечь и оттащить за пределы прохода. Однако под миной возможны различные ловушки, в промерзшем грунте их обнаружить и обезвредить крайне трудно. Мина же с таким сюрпризом при попытке стронуть ее с места взорвется и привлечет внимание гитлеровцев.

…Тихо. Только откуда-то слева время от времени доносятся короткие очереди немецких автоматов. Скоро начнется артиллерийская подготовка. Неожиданно из белой мглы появились две запорошенные снегом фигуры. Это командир нашего 154-го батальона Ляшенко и полковой инженер.

— Проходы проделали без происшествий! — докладывает комбат. — Были и ловушки. На колючую проволоку фашисты понавешали пустые консервные банки. Чуть дотронешься до проволоки — звон и грохот…

Это хороший признак. Если гитлеровцы огораживаются проволокой и минами, значит, им уже не до наступления. Это отлично чувствуют наши солдаты. Сегодня, когда добирались до командного пункта полка, водителю показалось, что мы сбились с дороги. Спросить не у кого. Спасаясь от пронизывающего холодного ветра, все забились в землянки. Наконец наткнулись на какой-то блиндаж. Вход в него прикрыт плащ-палаткой. В блиндаже чуть ли не в два наката, тесно прижавшись друг к другу, спят десятка полтора солдат. От спящих поднимаются клубы пара, раздается могучий храп. Разбудил крайнего. Поднялась фигура с двумя треугольниками на защитных петлицах.

— Как проехать на КП полка?

— Да тут рядом, балочкой и правее метров двадцать.

— Почему не выставили часового? Фашисты вас сонными могут перебить!

— Да нет, товарищ майор! До передка более двух километров, а впереди наши траншеи. Да и немцу не до нас. Забился в норы и стучит зубами. Не до жиру, быть бы живу! Теперь самый раз по нему стукнуть!

«Подожди совсем немного. Скоро стукнем!» — подумал я…

Отворачиваю обшлаг полушубка: 7 часов 25 минут. Осталось каких-нибудь триста секунд. Какие они томительные и длинные. Как-то там наши саперы?

Передний край обороны противника по-прежнему закрыт серой, непроницаемом стеной снега. Тихо. Молодцы ребята! Не дали себя обнаружить.

Неожиданно все вокруг озарилось яркой вспышкой, чуть смягченной густым туманом. Через несколько мгновений под ногами задрожала земля. Тупой, могучий гул сотен орудий надавил на уши. Началось!

Долгие шестьдесят минут, целых три тысячи шестьсот секунд стонала и дрожала земля.

В 8 часов 30 минут орудийная канонада смолкла. Отчетливо стала слышна трескотня пулеметов и автоматов. Однако с каждой минутой стрельба доносится все глуше. Значит, наступление идет успешно, наши войска продвигаются в глубь вражеской обороны…

Вскоре недалеко от нашего командного пункта остановился виллис Иоффе. Из машины выскочил Михаил Фадеевич и, радостно потирая руки, еще на ходу сообщил мне:

— Все проходы проделаны в срок и почти без потерь! Ледовые переправы тоже действуют бесперебойно!

За несколько дней до наступления бригаде было поручено устройство нескольких ледовых переправ через Дон. Задача была не из легких. Дело в том, что лед на реке был еще тонким и не мог выдержать даже средних танков Т-34, не говоря уже о тяжелых КВ. Выход был только один — срочно усиливать лед! Но как? Бревен достать было совершенно невозможно. Решили собирать хворост, разбирать плетни. Все это укладывалось на лед в несколько слоев и заливалось водой. Инженерные расчеты показывали, что такая переправа должна была выдержать вес танков. Однако расчеты расчетами, а что получится на практике? Сообщение командира бригады сняло еще один камень с плеч…

На второй день наступления опять повалил снег. Через несколько часов все вокруг стало белым. Это значительно усложнило действия наших саперов, снимавших мины в глубине вражеской обороны. Теперь мину не обнаружить по бугорку над ней, по желтому пятну засохшей травы и по другим признакам. Опять гвардейцы вынуждены искать мины в мерзлой земле щупами.

Несмотря на все трудности, свои задачи мы выполняли.

— Гарно хлопцы роблють! — так отозвался о действиях саперов бригады начальник инженерных войск 65-й армии подполковник Павел Васильевич Швыдкой, недавно прибывший на эту должность. Богатырского роста, молодой, энергичный, подвижный, он явно оправдывал свою фамилию (по-украински швыдкой значит быстрый).

Первая наша встреча с Павлом Васильевичем закончилась трагикомическим эпизодом. После короткого делового разговора промерзший до костей подполковник, весело подмигнув, поинтересовался:

— Ну як, горилка и сало е?

Получив обшитую шинельным сукном фляжку, Швыдкой сделал добрый глоток. А оторваться от горлышка не смог. На трескучем морозе губы прилипли к алюминию. Пришлось отрывать, как говорится, с мясом. Швыдкой чертыхался:

— Вот черт, от немцев бог миловал. От горилки кровь пролил!

Высокую оценку действиям бригады дал и начальник инженерных войск Донского фронта генерал А. И. Прошляков, в эти дни несколько раз побывавший у нас.

* * *

Наступление советских войск развивалось успешно. На рассвете 23 ноября 4-й танковый корпус Юго-Западного фронта и 4-й механизированный корпус Сталинградского фронта соединились в районе Калача. К исходу дня вышли навстречу друг другу и стрелковые дивизии этих фронтов. В гигантском кольце оказались 6-я гитлеровская армия под командованием генерал-полковника Паулюса и части 4-й танковой армии. Всего в окружение попало двадцать две дивизии — около трехсот тридцати тысяч гитлеровцев.

В течение нескольких дней шли бои по сужению кольца окружения. Ожесточенно сопротивляясь, непрерывно контратакуя, фашисты отходили к Сталинграду.

К концу ноября стрелковые дивизии 65-й армии подошли к цепи высот, на которых укрепился противник. Попытки сбить фашистов с ходу не увенчались успехом. Наши войска начали планомерно готовиться к прорыву вражеской обороны. Однако все эти планы пришлось временно отложить. Около полудня 12 декабря командира бригады срочно вызвали к генералу А. И. Прошлякову. Вернулся М. Ф. Иоффе через часа два. Уже по его сосредоточенному лицу мы поняли, что положение серьезное.

Михаил Фадеевич коротко сообщил, что крупные силы гитлеровцев перешли в наступление из района Котельниковского на Сталинград с целью деблокировать свои окруженные дивизии. Следует ожидать активных действий окруженных гитлеровцев с целью прорыва навстречу наступающим. Задача бригады — усилить позиции наших войск минными заграждениями. Особо ответственное задание поручается батальону специального минирования.

Командир бригады подозвал комбата майора Ю. М. Пергамента и, развернув карту, наметил места установки мин.

Первая рота батальона специального минирования получила приказ установить несколько групп осколочно-заградительных мин с приборами ФТД для взрыва по радио в полосе действий 173-й стрелковой дивизии.

Одновременно 8-й гвардейский батальон специального минирования получил задание заминировать с использованием радиоуправляемых приборов Ф-10 ряд наиболее важных объектов в полосе действий 65-й и 21-й армий. Всего было установлено двадцать три радиоуправляемых фугаса с зарядами от восьмисот килограммов до двух тонн взрывчатых веществ.

Взрывать все эти мины не пришлось. Попытка немецко-фашистского командования выручить окруженные поиска потерпела неудачу. Советские войска смогли продолжить операции по уничтожению 6-й гитлеровской армии.

Одной из ключевых позиций вражеской обороны на путях наступления 65-й армии был сильно укрепленный Казачий курган. Несколько раз части 173-й стрелковой дивизии, которой командовал полковник В. С. Аскалепов, при поддержке танкистов 91-й отдельной танковой бригады подполковника И. И. Якубовского врывались на вершину Казачьего кургана, однако гитлеровцы контратаками отбрасывали наши войска. В этих боях существенную помощь пехоте оказали и саперы 157-го батальона инженерных заграждений под командованием майора М. М. Куща.

Еще в начале декабря, во время боев на подступах к Казачьему кургану, наши саперы под ураганным огнем противника проделывали проходы в минных полях для пропуска танков и пехоты.

Отлично действовали в те дни саперы отделения сержанта Алексея Яковлевича Миненкова. Работая в непосредственной близости от позиций гитлеровцев, воины обезвредили более шестидесяти мин врага и установили сто пятьдесят своих ЯМ-5.

В боях под Казачьим курганом умело командовал взводом лейтенант Алексей Николаевич Курносов. На минном поле, установленном его взводом, во время контратаки гитлеровцев подорвался их головной танк. Остальные машины повернули обратно. Ночью взвод лейтенанта Курносова ставил мины на левом фланге 1313-го стрелкового полка.

Незадолго до рассвета бдительный командир обнаружил разведку противника, направляющуюся к нашим траншеям. Внезапно открыв огонь, саперы уничтожили фашистов.

Перед решительным штурмом Казачьего кургана мы долго думали, как быстрее доставить большое количество противотанковых мин к местам установки. На руках полупудовых противотанковых мин ЯМ-5 много не унесешь. Подвезти на лошадях из-за плотного огня противника тоже практически невозможно. Кто-то тогда предложил перевозить мины на обычных крестьянских розвальнях, прицепив их тросом к танкам. Предложение приняли. Решили изготовить специальные сани с низкой посадкой и легким броневым щитком впереди для прикрытия минера. Однако сразу же встал вопрос: согласятся ли танкисты буксировать сани с грузом в пятьсот-шестьсот килограммов тротила? Ведь одно случайное попадание не только снаряда, а даже крупного осколка могло бы вызвать сильнейший взрыв.

Однако Иван Игнатьевич Якубовский на предложение саперов ответил низким басом:

— Что ж, дело стоящее. Думаю, найдем добровольцев тащить ваши «саночки». Правда, не думал, что моим танкистам придется превратиться в ямщиков. Ладно, ладно, шучу!

Решено было, что во время атаки саперы будут продвигаться вместе с пехотой до тех пор, пока не подойдут к местам установки минных полей на направлениях предполагаемых контратак гитлеровцев. Здесь и отцепят от танков сани с минами.

На рассвете 28 декабря начался бой за Казачий курган. Десять минут грохотала наша артиллерия. Затем последовал залп гвардейских минометов. С командного пункта командира стрелкового полка в бинокль хорошо видно, как стремительно двинулась вперед пехота, поддержанная танками.

Отыскиваю на поле боя тридцатьчетверку с прицепленными санями. Видно, как сапер время от времени соскакивает с саней, деловито осматривает свой опасный груз и снова устраивается в санях за броневым щитком.

Когда танк перевалил через вражескую траншею, сапер открыл огонь из автомата по убегающим фашистам. Он продолжал вести огонь даже тогда, когда танк разворачивал пушку на 180° и стрелял через его голову. Но вот солдат отцепил сани и приступил к минированию. Вскоре к нему подоспела и вся группа саперов.

Тем временем пехотинцы и танкисты полностью овладели Казачьим курганом. Над его вершиной заполыхал красный флаг.

Однако мы знали, что противник не примирится с потерей этой важной высоты, и ждали его контратак. Сразу же после захвата кургана саперный взвод под командованием лейтенанта А. Н. Курносова под огнем противника установил на восточных склонах противотанковое минное поле. При первой же контратаке на нем подорвались два гитлеровских танка Т-3.

Но понесенные потери не остановили противника.

На вершине кургана, взметая снег и комья мерзлой земли, опять начинают рваться вражеские снаряды. Это первый признак приближающейся контратаки.

Вражеский огонь усиливается. Под его прикрытием гитлеровцы бросают в атаку танки. Тяжелые машины, неуклюже переваливаясь на неровностях местности, медленно продвигаются вперед. Гулко застучали противотанковые ружья, ударили пушки. Вражеские танки все ближе и ближе… Вот уже простым глазом видны белые кресты, намалеванные на их броне. За танками мелькают серые фигурки автоматчиков. Неужели они прорвутся к нашим траншеям и будут их утюжить? Неожиданно под головным танком вспыхивает ослепительное пламя, доносится глухой звук взрыва. Вражеская машина окутывается облаком дыма. Почти тотчас же подрывается второй танк. Он развернулся на одной гусенице, а затем задымил, прошитый сразу несколькими пулями ПТР.

Потеряв на минных полях еще два танка, противник отходит. Но на соседнем участке немецким танкам удалось вклиниться в нашу оборону на стыке двух подразделений. Навстречу гитлеровцам бросились саперы из 157-го батальона инженерных заграждений. Командовал ими заместитель командира роты двадцатидвухлетний лейтенант Алексей Иванович Миронов. Действуя в каких-нибудь десятках метров от гусениц вражеских танков, саперы Миронова, не отрывая лунок, ставили мины прямо на грунт и слегка маскировали снегом. Когда на установленном в ходе боя минном поле подорвалось три танка, нервы у гитлеровцев не выдержали. Бронированные чудовища сначала остановились, а потом медленно стали отступать, непрерывно стреляя из пушек и пулеметов. И когда уже было ясно, что враг не пройдет, когда можно было торжествовать победу, осколок вражеского снаряда оборвал жизнь Алеши Миронова…

В последующие два дня гитлеровцы еще шесть раз пытались захватить Казачий курган. Они бросали в атаку до батальона пехоты, поддержанного танками. Все попытки врага отбить высоту окончились провалом.

Командир 173-й стрелковой дивизии полковник В. С. Аскалепов, человек суровый и немногословный, сказал:

— Молодцы саперы! Крепко помогли в закреплении местности и отражении контратак!

* * *

В ходе контрнаступления под Сталинградом наши батальоны действовали на значительном расстоянии от штаба бригады. В этих условиях проводная связь помогала плохо. Вся надежда была на радио. Между тем бригада имела мало радиостанций.

В декабре штаб бригады располагался на окраине поселка Вертячий.

В один из вечеров, когда мы сидели за фронтовым ужином, задрожали стекла нашей мазанки. Выскочивший на улицу ординарец, вернувшись, доложил:

— Танков наших идет видимо-невидимо!

Через несколько минут у мазанки остановился виллис. Молодой, стройный генерал в перепоясанном ремнями полушубке представился:

— Командир 23-го танкового корпуса генерал Пушкин. Не разрешите ли погреться?

Мы, конечно, пригласили генерала и сопровождавших его офицеров к себе, предложили вместе поужинать. Среди спутников Пушкина я узнал капитана Бориса Дворкина, с которым мы учились в академии, правда на разных факультетах. Он слыл отличным радистом, мог заставить работать любую радиоаппаратуру. «Вот бы кого заполучить в бригаду начальником связи!» — подумал я.

Перекинулся парой слов с Дворкиным.

— Кем служишь?

— Да помощником начальника связи корпуса.

— Пойдешь в бригаду начальником?

— Я не возражаю, но ведь не отпустят.

— Ну, это мы попытаемся сделать…

Во время ужина генерал Пушкин попросил у командира бригады несколько канистр с бензином:

— Понимаете, солярки у нас много, а бензина даже для личной машины кот наплакал!

Мгновенно в голове у меня родился дерзкий план. Опережая ответ комбрига, вступаю в разговор.

— Конечно поможем, товарищ генерал. Сейчас дам команду, чтобы налили.

М. Ф. Иоффе недовольно покосился на меня: зачем, мол, эта неуместная щедрость. Ведь с бензином и у нас было туговато. Легонько дотрагиваюсь до руки Михаила Фадеевича и шепчу, что все идет, как надо.

После ужина, когда канистры были укреплены на генеральской машине, а Ефим Григорьевич Пушкин благодарил нас за гостеприимство, я с невинным видом обратился к генералу:

— Товарищ генерал, погибаем без хорошего связиста. Оставьте, пожалуйста, нам капитана Дворкина.

Пушкин нахмурился и с недоумением посмотрел на меня. Потом рассмеялся:

— Ладно, что поделаешь, берите. Только оформите его перевод с моим начальником штаба, как положено.

Весной 1944 года мы узнали, что Герой Советского Союза генерал-лейтенант танковых войск Ефим Григорьевич Пушкин погиб в одном из боев на Украине…

Дворкин сумел за короткий срок организовать сбор и ремонт трофейных радиостанций, научить расчеты работать на них. И уже к началу боев по уничтожению окруженных немецко-фашистских войск батальоны бригады имели надежную радиосвязь.

Однако мы отлично понимали, что даже надежная радиосвязь не сможет заменить личного общения с подчиненными. Поэтому офицеры штаба ежедневно выезжали в батальоны.

Ориентироваться в степях междуречья Волги и Дона было очень трудно. В начале января похолодало, выпал снег. Через несколько дней потеплело, начал накрапывать мелкий дождь. Затем ударил сильный мороз. Степь покрылась ледяной коркой и стала словно серебряной. Обледеневшие кусты, бурьян, будяки от порывов ветра тонко и мелодично позванивали. Единственным ориентиром в степи были столбы проводной связи. Да и они превратились в большие серебряные сосульки. В таких условиях немудрено было и заблудиться. Это и случилось со мной и водителем Козловым в один из последних дней января.

На пикапчике поехали в батальон, действовавший в районе Большой Рассошки. Едем, едем по степи, а поселка все не видно. Чувствую, заблудились. Начинает темнеть. Неожиданно впереди увидели тускло мерцающий огонек. В том же направлении время от времени вспыхивали разноцветные ракеты. Поехали «на огонек». Когда до него оставалось метров двести, Козлов заметил полузанесенный снегом легковой автомобиль М-1.

— Разрешите, товарищ майор, посмотреть? — обратился ко мне водитель и, получив разрешение, с отверткой в руке побежал к разбитой машине. Действия его понятны — с запасными частями трудно, а наш пикап на базе эмки.

В кабине стало холодно, и я вылез немного поразмяться, согреться и сейчас же услышал знакомый, но не очень-то приятный посвист пуль. Откуда? Ведь выстрелов не слышно. Я вздрогнул от неожиданности, когда рядом со мной выросла фигура в белом маскировочном халате. Как он только сумел так незаметно подойти?

— Куда вас черти несут? Ведь там фрицы сидят!

Оказывается, мы в темноте проскочили наш передний край. И, не заметь Володя Козлов злосчастной эмки, нн появись солдат боевого охранения, угодили бы прямо в лапы к гитлеровцам.

Постепенно личный состав 16-й отдельной инженерной бригады специального назначения накопил большой опыт по минированию и преодолению минно-взрывных заграждений.

Наши саперы в совершенстве знали все образцы советских мин и применявшиеся на фронте мины противника.

В бригаде внимательно следили за всеми «новинками» минно-взрывной техники гитлеровцев.

Вспоминаю, как в середине декабря в штаб бригады поступило донесение из батальона капитана Ванякина: «Перед передним краем обороны немецких и румынских частей обнаружены противотанковые минные поля с неизвестными минами».

Немедленно в батальон выехал начальник отделения минирования технического отдела капитан Ю. В. Куберский.

Показывая Куберскому новую мину, Ванякин как бы мимоходом сообщил: «Знаешь, как ее солдаты прозвали? Тоска минера!»

Впрочем, ничего особенно интересного в новой мине не было. Обычная металлическая. Это облегчало ее поиск миноискателем, который не реагировал на мины с деревянным или пластмассовым корпусом. Внешне мина напоминала наполненную водой круглую резиновую грелку с пробкой. Правда, здесь «пробка» оказалась не такой уж безобидной: под ней, как выяснилось позже, находилось четыре взрывателя. Опытный минер, Куберский быстро разобрался в устройстве мины.

Взяв мину под мышку, капитан вышел из землянки и, отойдя подальше от людей, приступил к ее обезвреживанию.

— Мина как мина, ничего особенного, — небрежно бросил Куберский, возвратись в землянку. — Почему «тоска минера»? Обезвреживается довольно просто…

Командир батальона улыбнулся:

— Пройдите на минные поля и посмотрите. С этими игрушками мы еще намучаемся. Тут не просто тоской, а смертной тоской пахнет.

Вечером, под прикрытием темноты, Куберский вместе с капитаном Ванякиным направился к вражескому минному полю. Здесь представитель штаба лично убедился в правоте комбата и минеров батальона. Обезвредить вражеские мины можно было только взрывом накладного заряда, так как они устанавливались взрывателем вниз и вмерзли в грунт. Втихую такие мины обезвредить было просто невозможно. Выковыривать из замерзшей земли — не только крайне опасно, но и очень трудно. Взрывать? Но это сразу бы насторожило гитлеровцев. Они могли установить новые минные поля в глубине своей обороны. Что делать с проклятой миной? — такой вопрос встал перед минерами батальона. Ведь наступление с целью ликвидации окруженной группировки врага ожидалось со дня на день. Решили срочно организовать изготовление самодельных удлиненных зарядов для проделывания проходов взрывным способом. Заряды представляли собой деревянные рейки с привязанными к ним шпагатом тротиловыми шашками.

Офицеры батальона уже начали организовывать взаимодействие с артиллеристами и танкистами. Но все продолжали упорно думать над проблемой обезвреживания этих «хитрых» мин более простым, безопасным и главное — менее «шумным» способом. Думал об этом и капитан Куберский. Однако выхода из положения не находилось. В конце концов офицер пошел на передний край к минерам.

Здесь, в промерзшем, полузанесенном снегом окопе, за коротким перекуром Куберский поделился своими мыслями и сомнениями с солдатами. Неожиданно один из них, помявшись, сказал:

— Да мы тут вроде придумали. Только пойдет ли?

Капитан, естественно, заинтересовался:

— Ну, ну, расскажи!

— Да чего рассказывать, пойдемте лучше покажу.

Добравшись до минного поля, Куберский и минер остановились у первой же мины. Смахнув снег, солдат присел у мины так, что она оказалась между его широко расставленными ногами. Взяв в правую руку саперный нож, а левую положив на мину, сапер круговым движением ножа полоснул по ее корпусу. Примерно так, как разрезают арбуз пополам.

Дело в том, что эта мина состояла из двух полусферических половинок, соединенных между собой гофрированным кольцом из мягкого металла, который легко разрезался ножом.

Разрезав мину, солдат снял верхнюю половину с тротиловым зарядом и осторожно извлек все четыре взрывателя. Вся эта операция была выполнена в течение считанных секунд.

Такой способ обезвреживания мин оказался очень эффективным: безопасным, простым и быстрым. Отпадала нужда в удлиненных зарядах и взрывчатых веществах. Этому способу быстро обучили всех минеров бригады. И когда был получен приказ проделать за сутки проходы для танков, наши саперы не только выполнили задачу в указанный срок, но и на многих участках просто сняли все минные поля. Причем в этой операции не потеряли ни одного человека.

Разминирование велось расчетом из четырех солдат: первый находил мину, второй снимал с нее снежный и грунтовой покров, третий разрезал мину и снимал верхнюю половину, четвертый извлекал взрыватели.

К сожалению, моя память не сохранила фамилию этого солдата-умельца. Не отражено его рационализаторское предложение и в официальных документах. А ведь благодаря его предложению мы сохранили жизнь многим нашим саперам. Пригодился этот способ и весной 1944 года, когда саперы 3-го Украинского фронта обнаружили большое количество таких мин в полосе наступления фронта.

В те памятные дни саперы нашей бригады частенько успешно действовали вместе с пехотой. В конце декабря 1942 года 152-й батальон капитана Г. Н. Соколова был придан стрелковому полку, наступавшему на северной окраине Сталинграда в районе завода «Красный Октябрь».

Гитлеровцы удерживали хорошо укрепленную высоту, господствующую над окружающей местностью. Взять ее нужно было во что бы то ни стало. Несколько раз нашим солдатам, наступавшим по глубокому снегу под ураганным огнем противника, удавалось пробиться на вершину высоты. Но каждый раз фашисты с помощью танков и самоходных орудий восстанавливали положение.

Капитан Соколов предложил командиру полка следующий план совместных действий. В боевых порядках пехоты пойдут на высоту две саперные роты под командованием его заместителя по технической части капитана А. К. Соловьева. Мины саперы потащат на лыжах. Когда гитлеровцев удастся выбить с вершины, саперы немедленно установят мины на скатах, обращенных к противнику.

Целый день шел бой за высоту, и только под вечер, после рукопашной схватки, гитлеровцев выбили с вершины. Саперы быстро установили мины…

Утром, когда после сильной артиллерийской подготовки в контратаку пошли вражеские танки, они начали подрываться на минах. Пытаясь обойти наше минное поле, фашисты подставили борта нашим артиллеристам. Вспыхнуло еще несколько дымных, чадящих костров. Гитлеровские танкисты повернули обратно. Через несколько часов противник повторил атаку, но и она была отбита.

Высота осталась в наших руках. После победного боя командир полка позвонил майору Соколову:

— Комбат? Саперы действовали молодцами! Ваш капитан заменил убитого командира стрелковой роты и один из первых ворвался в траншеи врага. Представляю к ордену!

— Капитан в очках или нет? — спросил Соколов.

— Да вроде нет, без всяких очков!

Соколов был в недоумении. С саперами на штурм высоты пошел лишь один капитан — Соловьев, однако тот был близоруким и очков никогда не снимал.

Соловьев был призван из запаса и отличался исключительной воспитанностью и вежливостью. Отдавая приказание подчиненным, он всегда говорил: «Прошу вас, пожалуйста…» Несмотря на эти «штатские», не всегда уместные на фронте «тонкости обращения», Соловьев пользовался в батальоне большим авторитетом. Прежде всего за отличные технические знания, самоотверженность при выполнении любого задания, простоту в обращении с людьми и непоказное мужество.

Однажды я застал Соловьева в пустой землянке самозабвенно над чем-то работавшим.

— Чем занимаетесь?

— Да вот сняли неизвестную немецкую мину. Пытаюсь разобраться в конструкции…

— Немедленно отправьте в штаб бригады, там разберутся специалисты!

— Разрешите самому, а то пока отправлять, то да се, уходит время, люди могут подорваться.

— Хорошо. Только не спешите и работайте, с максимальной осторожностью…

Вскоре выяснилось, что отличился действительно капитан Соловьев. А очки разбились во время боя.

* * *

В конце декабря начальника штаба бригады подполковника Тихомирова вызвали в Москву и назначили преподавателем Военно-инженерной академии.

— Кого будем рекомендовать вместо Тихомирова? — спросил командир бригады, беседуя со мной и замполитом майором Коробчуком.

— Может, из штаба инжвойск пришлют? — предположил Коробчук.

— Обойдемся без варягов, — отрезал Иоффе. — Но кого из наших? Достойных кандидатур было три: командиры батальонов Соколов, Гасенко, Ванякин.

— Ванякин окончил полный курс Военно-инженерной академии… — начал было я.

— Слишком горяч, рассудительности иногда не хватает, — возразил Михаил Фадеевич. — Вот Гасенко — отличный командир батальона, но молод, пока еще опыта маловато…

В конце концов остановились на кандидатуре капитана Г. Н. Соколова. Он хоть и не «академик», зато имеет огромный боевой опыт, человек выдержанный, спокойный — именно таким должен быть начальник штаба.

Вызвали Соколова, сообщили о нашем решении. Капитан взмолился:

— Я человек войсковой, штабной работы не знаю. Не справлюсь. Отпустите в батальон.

— Ладно, — прервал Иоффе. — Принимайте дела. На первых порах поможем… Батальон сдадите Фролову!

С тех пор до победного мая 1945 года начальником штаба бригады был Георгий Николаевич Соколов. И мы не пожалели о принятом решении.

* * *

Бои по уничтожению гитлеровской группировки, окруженной под Сталинградом, шли не затихая ни днем, ни ночью. Каждый раз после посещения батальонов меня охватывало чувство гордости за наших людей, в труднейших условиях снимавших тысячи мин, фугасов и сюрпризов. Разминировать приходилось на морозе, под пронизывающим до костей холодным ветром. С величайшей осторожностью снимался лопатой верхний слой промерзшего грунта, а затем руками разгребали ледяную землю. Отогревали руки собственным дыханием или на груди под гимнастеркой.

Утром 2 февраля 1943 года я вышел из землянки и увидел над головой чистое синее небо с редкими белыми облачками. Кругом тишина. Почему не слышно выстрелов? Проходит минута, вторая, третья… десятая… Тишина! Неужели с гитлеровцами под Сталинградом покончено? Огромная радость вливается в сердце: выстояли и победили!

По дорогам на восток тянутся бесконечные колонны пленных. На запад уходят автомашины с войсками. Гусеничные тракторы тащат тяжелые орудия. Скоро они опять будут громить врага…

А мы остаемся под Сталинградом. Для минеров здесь битва еще не кончилась. Предстоит выполнить огромную работу по разминированию бывших полей сражений. Мин в многострадальной земле осталось большое количество. Наши, немецкие, румынские, венгерские…

В разминировании участвовали все батальоны бригады. Уже в середине февраля начал таять снег. Это, конечно, облегчило труд минеров, ибо очень трудно обнаружить мину, занесенную снегом. Но теплая погода принесла нам и неприятности — развезло дороги. Поддерживать сообщение с батальонами можно было только с помощью гужевого транспорта. Во время распутицы я ездил в батальоны на коне по кличке Бой. Правда, одна из таких поездок чуть было не оказалась для меня последней.

Дело было недалеко от поселка Вертячий. Еду. Солнышко пригревает. От земли пар идет. Невольно подумалось: «Самый раз пахать». Вдруг замечаю небольшие бугорки, разбросанные по полю в шахматном порядке. «Неужели заехал на минное поле?» Так и есть: из-под земли, почти у самого копыта коня виден краешек деревянной противотанковой мины ЯМ-5.

От волнения крикнул Бою: «Стой!» Не понял конь. «Тпру!!!» Остановился. Осторожно слез с коня. Обернулся и похолодел: задняя левая нога Боя стояла на мине. Осторожно, ступая в следы коня, вышел с минного поля. Конь тем временем как вкопанный стоял на месте. Позвал его, и умный конь, будто понимая грозящую опасность, тоже осторожно ступая, вышел с минного поля.

Для проверки хода разминирования Сталинграда и его окрестностей из Москвы прилетел генерал-полковник Е. А. Щаденко. М. Ф. Иоффе вызвали к нему на доклад. Вернулся Михаил Фадеевич сильно расстроенный и непривычно возбужденный.

— Понимаешь, Виктор Кондратьевич, Щаденко крайне недоволен темпами работы. Я попытался объяснить наши трудности. Какое там! Слушать ничего не хочет…

Однако были и приятные события. Утром 1 апреля 1943 года я сидел в землянке и просматривал штабную документацию. Негромко лилась музыка из трофейного радиоприемника. Когда в полдень начали передавать последние известия, прислушался краем уха. И вдруг голос диктора произнес:

«…За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, дисциплину, организованность, за героизм личного состава преобразованы: 16-я отдельная инженерная бригада в 1-ю гвардейскую инженерную бригаду. Командир бригады подполковник Иоффе Михаил Фадеевич…»

От радости даже дыхание перехватило. Может, ослышался? Да нет, вроде все отлично слышал. Вспомнил, что недавно при разговоре в штабе инженерных войск Донского фронта А. И. Прошляков обмолвился: «За успешные боевые действия под Сталинградом ваша бригада представлена к званию гвардейской!» Мы тогда подумали, что представление представлением, его могут и не утвердить. Постепенно разговор с Прошляковым стал забываться…

Я побежал в землянку штаба бригады. Там над картами склонились Иоффе, Соколов и несколько офицеров. Еще в дверях не удержался:

— Поздравляю, гвардейцы! Мы — гвардия!

— Кто сказал? — довольно сердито поинтересовался Иоффе. — Если первоапрельская шутка, то неудачная. Такими вещами не шутят!

— Да нет, сам только что по радио слушал.

Никто в бригаде не слышал этого сообщения. Позвонили в штаб инженерных войск Донского фронта. Там тоже ничего не знали.

Но на следующий день получили официальное подтверждение и поздравительную телеграмму от начальника инженерных войск Красной Армии генерала М. П. Воробьева.

По случаю присвоения бригаде звания гвардейской в Паншино был устроен парад. К нам приехали многочисленные гости из штаба фронта, в том числе А. И. Прошляков и З. А. Концевой, а также из 65-й армии, вместе с которой мы действовали под Сталинградом. Были и представители начальника инженерных войск Красной Армии — генералы А. Я. Калягин и Н. П. Баранов. Взоры почти всех присутствовавших были обращены на Калягина — на его плечах горели золотые генеральские погоны. Такие мы видели в первый раз.

На широкой площади четкими квадратами выстроились батальоны. Я, как командующий парадом, выехал на Бое навстречу принимающему парад Иоффе. Отсалютовав шашкой, доложил:

— Товарищ гвардии подполковник, 1-я гвардейская инженерно-саперная бригада к параду построена.

Затем перед импровизированной трибуной, четко печатая шаг, один за другим, в стальных касках, с автоматами на груди, прошли воины гвардейских батальонов.

После парада был устроен банкет. Несмотря на фронтовую обстановку, он прошел очень торжественно. Минутой молчания почтили светлую память минеров, которые нашли вечный покой у Вертячего и в Орловке, на Мамаевом кургане и под Гумраком…

* * *

В боях под Сталинградом родилась гвардейская слава нашей бригады.

Здесь наши солдаты и офицеры приобрели опыт, обстрелялись. В суровые дни 1942–1943 годов окрепла и закалилась их боевая дружба, основанная на взаимном доверии и уважении. Офицеры, прибывшие из военных училищ и из запаса, ранее не нюхавшие пороху, стали умелыми командирами.

Значительно выросли и работники штаба бригады, в большинстве своем бывшие инженеры-строители, ранее не имевшие командного опыта. На Волге они овладели основами общевойскового боя, научились взаимодействовать с пехотинцами, артиллеристами, танкистами…

На Мамаевом кургане, на подступах к Акатовке и Орловке зародились новые формы боевой службы минеров — действия в подвижных группах заграждения, ставивших мины непосредственно на боевых курсах танков врага.

Именно под Сталинградом мы поняли необходимость централизованного и массированного использования саперов на решающих направлениях.

Первый опыт был получен и по организации оперативных групп, руководящих действиями двух-трех батальонов, обеспечивающих боевые действия общевойсковой армии. Организация таких групп имела особо важное значение при отрыве батальонов на большое расстояние от штаба бригады и почти полном отсутствии радиосвязи.

Душой бригады были политработники, коммунисты и комсомольцы. Они всегда находились в первых рядах сражающихся, на самых ответственных участках — в группах разминирования, в подвижных отрядах заграждения… Они всегда были там, где требовалось пламенное большевистское слово, личный пример бесстрашия и мужества, высокое специальное мастерство и сноровка минера. Партийно-политическая работа в бригаде велась непрерывно. И в этом большая заслуга нашего начальника политотдела — Владимира Никитовича Коробчука. Он поспевал всюду. Часто бывал в батальонах, отлично знал людей, всегда помогал советом и делом командирам и политработникам.

До призыва в армию Владимир Никитович прошел славный трудовой путь, накопил большой опыт партийной работы. В девятнадцать лет он уже работал слесарем на заводе в родном Киеве. В двадцать шесть стал мастером, вступил в партию. В 1932 году Коробчука выбирают секретарем цеховой партийной организации, а еще через два года — заводской. Затем учеба на курсах, работа в политотделе Юго-Западной железной дороги. Осенью 1941 года его призывают в армию и назначают на должность начальника политотдела 14-й отдельной саперной бригады. Из этой бригады Коробчука и перевели к нам.

Вскоре после прибытия нового замполита в бригаде появилось «сверхштатное» подразделение — самодеятельный ансамбль песни и пляски. Руководил коллективом солдат Борис Михайлович Чернов — бывший артист Русского драматического театра в Киеве. Постепенно подобрались чтецы, баянисты, трубачи, группа скрипачей.

Надо сказать, что вначале мне эта «самодеятельность» не очень пришлась по душе. Какие уж тут песни и пляски, когда фашисты до Волги дошли! При случае я высказал эти мысли Иоффе.

— Ты не прав, Виктор, — возразил Михаил Фадеевич. — Именно потому, что трудно, нужен ансамбль. Пляска, песня, патриотическое слово поднимут настроение солдата, укрепят его боевой дух, веру в победу. А это так сейчас нужно!

Признаться, побывав на выступлениях ансамбля в батальонах, увидев, как любовно встречают солдаты самодеятельных артистов, я понял, что командир бригады и его заместитель по политчасти были правы.

Особенно нравились саперам сатирические миниатюры, высмеивающие фашистских главарей, показывающие грызню в их лагере. Их на сцене изображали куклы. А номер, в котором побитый, в мундире с заплатами Адольф Гитлер крутит шарманку и спрашивает господа бога о своей судьбе, вызывал такой хохот, что командиры беспокоились, не услышал бы противник.

Ансамбль был любимым детищем Коробчука, но далеко не главным в многогранной деятельности заместителя командира бригады по политической части.

Главное для него — постоянная конкретная работа с людьми. Она велась в подразделениях непосредственно на переднем крае. Политработники, коммунисты и комсомольцы проводили беседы, выпускали боевые листки, пропагандирующие подвиги героев саперов. Вся эта работа, подкрепленная личным примером коммунистов, и способствовала воспитанию у наших солдат высокой политической сознательности, сыновней любви к Родине, беспредельной ненависти к немецко-фашистским захватчикам.

Огромным авторитетом у бойцов и командиров пользовались заместитель начальника политотдела — секретарь партийной комиссии майор И. А. Максимов, заместители командиров батальонов по политической части майор М. Ю. Солоха, капитан Н. Д. Бычков, старший лейтенант А. А. Шайтан и многие другие политработники. Их самоотверженная деятельность не могла не сказаться на росте рядов партийной организации. За время сталинградских боев ее численность выросла более чем в два раза. Лучшие воины считали для себя честью вступить в ряды партии Ленина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.