Предисловие к изданию 1993 года
Предисловие к изданию 1993 года
Когда в 1958 году я начинала работу над этой книгой, я намеревалась лишь описать цивилизующие и приятные услуги, которые между делом, непринуждённо оказывает людям хорошая городская уличная жизнь, и подвергнуть критике градостроительные извращения и архитектурные моды, уничтожавшие эти достоинства городской среды вместо того, чтобы их поддерживать. Это первая часть настоящей книги, да и то не вся; на большее я тогда не замахивалась.
Но изучение улиц больших городов и размышления о неочевидных свойствах городских парков втянули меня в неожиданную охоту за сокровищами. Я быстро обнаружила, что ценности, видимые невооружённым глазом, — улицы и парки — тесно сопряжены с ключами и путеводными нитями к иным специфическим элементам больших городов. Так одно открытие вело к другому, а то к следующему… Часть добычи, которую принесла охота, наполнила остальные разделы книги. Прочие находки, по мере их возникновения, составили ещё четыре тома[1]. Несомненно, эта книга повлияла на меня и вовлекла меня в работу, которая длилась всю мою последующую жизнь. Но оказала ли она влияние на общественность? Мой ответ — и да, и нет.
Некоторые люди предпочитают ходить по своим повседневным делам пешком или чувствуют, что предпочитали бы, живи они там, где это возможно. Другие в любом случае садятся в машину или поступали бы так, имей они машину. В старые доавтомобильные времена были люди, которым нравилось ездить в каретах или портшезах, и многие хотели иметь такую возможность. Но, как мы знаем из романов, биографий и легенд, некоторые из тех, чьё социальное положение не предполагало перемещения пешком (помимо сельских прогулок), с грустью смотрели на уличные сцены, мимо которых ехали, и жалели, что не могут погрузиться в эту кипучую жизнь с её духом товарищества, с её неожиданностями и приключениями.
Упрощённо мы можем говорить о двух человеческих типах — о пешеходах и автомобилистах. Пешеходы (и те, кому хотелось бы ими стать) понимали эту книгу мгновенно. Им сразу становилось ясно: то, что в ней говорится, согласуется с их радостями, с их переживаниями, с их опытом. Удивляться этому трудно — ведь источником очень многих сведений, которые легли в основу книги, стали наблюдения за пешеходами и разговоры с ними. Это исследование выполнено с их помощью, за которую книга в определённом смысле им отплатила, «узаконив» то, что они и так уже знали внутри себя. Тогдашние эксперты не питали уважения к тому, что понимали и ценили пешеходы. Их, пешеходов, считали ретроградами и эгоистами — докучливым песком в колёсах прогресса. Нелегко было непрофессионалам противостоять профессионалам, несмотря на все невежество и глупость, на которых этот «профессионализм» был основан. Книга оказалась полезным оружием против таких экспертов. Правильнее, однако, будет говорить о её поддерживающей, подтверждающей роли, чем о влиянии. Что же касается автомобилистов, их эта книга ничем не поддержала, и она никак на них не повлияла. К нынешним автомобилистам, насколько я могу судить, это тоже относится.
Мнения студентов, изучающих градостроительство и архитектуру, тоже разошлись, но тут есть свои особые нюансы. В период, когда вышла эта книга, студентов, кем бы они ни были по характеру и жизненному опыту — пешеходами или автомобилистами, — жёстко обрабатывали в антигородском и антиуличном духе, готовили так, словно все эти студенты, да и вообще все люди на свете, были автомобилистами-фанатиками. Их преподаватели сами были обучены или обработаны таким же образом. Поэтому практически все представители истеблишмента, от которого зависел физический облик больших городов (в том числе банкиры, застройщики и политики, усвоившие распространённые градостроительные и архитектурные воззрения и теории) действовали как привратники, стоявшие на страже враждебных городской жизни форм и образов. Вместе с тем среди студентов — особенно тех, что изучали архитектуру, но в какой-то мере и тех, что специализировались на градостроительстве, — встречались пешеходы. Для них книга имела смысл. Преподаватели (впрочем, не все) склонны были считать её макулатурой или, как выразился один градостроитель, «пустым и бессвязным злобствованием». Любопытно, однако, что её стали включать в списки обязательной или факультативной литературы — порой, подозреваю, для того, чтобы вооружить студентов знанием мракобесных идей, с которыми они могут столкнуться на практике. Один университетский преподаватель именно так мне и сказал. Но на студентов-пешеходов книга оказывала подрывное воздействие. Безусловно, отнюдь не только она: неработоспособность и безрадостность антигородских воззрений разоблачали и другие авторы и исследователи, например Уильям X. Уайт. В Лондоне редакторы и авторы журнала The Architectural Review пришли к мыслям, сходным с моими, ещё в середине 1950-х.
В наши дни многие архитекторы и некоторые градостроители из младшего поколения имеют прекрасные идеи — красивые, остроумные идеи укрепления городской жизни. Есть у них и навыки, необходимые для реализации этих планов. Эти люди ушли далеко вперёд от безжалостных, неосторожных манипуляторов большими городами, которых я критиковала.
Но тут я подхожу к чему-то печальному. Хотя надменных привратников за прошедшие годы стало меньше, ворота настежь не распахнулись. Антигородское проектирование по-прежнему занимает в американских городах поразительно прочные позиции. Оно по-прежнему воплощено в тысячах инструкций, подзаконных актов, кодексов, в бюрократический боязни отступить от стереотипов, в бессознательных мыслительных установках, распространённых в обществе и закостеневших от времени. Всякий раз, когда эти препятствия оказываются преодолены, можно не сомневаться, что для этого потребовались огромные усилия преданных своему делу людей. В этом можно не сомневаться всякий раз, когда мы видим, что группа старых городских зданий была с пользой перестроена ради новых нужд; что были расширены тротуары и сужена мостовая именно там, где это следовало сделать, — на улице, изобилующей пешеходами; что деловой центр города не пустеет после закрытия офисов; что были успешно выпестованы новые, богатые и сложные смеси способов использования (uses) городской среды; что новые здания были чутко и аккуратно вставлены между старыми так, чтобы не оставалось дыр и прорех, но заплаты при этом не бросались в глаза. Некоторые зарубежные города стали очень неплохо справляться с такими задачами. Но в Америке попытка добиться чего-либо разумного в подобном ключе — тяжкое, а зачастую и душераздирающее испытание.
В главе 20 этой книги я предложила, чтобы территории изолированных, спроектированных как единое целое массивов в больших городах были радикально расчищены и затем воссозданы с двумя конечными целями: соединить массивы с нормальным городским окружением посредством прокладки в них многочисленных новых связующих улиц; и одновременно превратить сами массивы в подлинно городские зоны, добавив вдоль этих дополнительных улиц различные новые заведения (facilities). Вся штука, конечно, в том, что эти новые коммерческие заведения должны стать рентабельными экономически, что послужило бы показателем их подлинной, а не мнимой полезности.
Разочаровывает, что более чем за тридцать лет после выхода книги подобное радикальное переустройство массива ни разу, насколько я знаю, не было предпринято. Безусловно, с каждым новым десятилетием реализация этого предложения будет выглядеть все более трудоёмкой. Причина в том, что массивы, построенные по антигородским принципам, особенно крупные государственные жилые массивы, как правило, способствуют деградации своего городского окружения, так что чем больше проходит времени, тем меньше остаётся прилегающих к массиву здоровых участков, с которыми его стоило бы связать.
Но, даже несмотря на это, хорошие возможности для преобразования массивов в полноценные городские участки все ещё существуют. Начать следовало бы с относительно лёгких случаев, имея в виду, что это хорошая учёба, а в учёбе разумнее всего идти от более простого к более сложному. Приближается время, когда мы будем остро нуждаться в применении результатов этой учёбы к неимоверно расползшимся пригородам, ибо расширять их без конца невозможно. Неэффективная растрата энергии, инфраструктуры, земли — слишком высокая цена. Но для того чтобы уплотнить нынешние разреженные пригороды в целях более экономного расхода ресурсов, мы должны вначале научиться делать новые связующие звенья и уплотняющие вставки привлекательными, приятными, безопасными и долговечными — как для пешеходов, так и для автомобилистов.
Время от времени книга удостаивалась похвал за то, что якобы способствовала остановке программ городской реконструкции и расчистки трущоб. Я была бы счастлива, будь эти похвалы заслуженными. Но я не могу их принять. Эти программы, продолжавшиеся много лет после публикации этой книги, скончались из-за собственных провалов и собственной несостоятельности. Даже сейчас наблюдаются их рецидивы — там, где не хотят ни о чем помнить, где принимают желаемое за действительное и где, кроме того, достаточно катаклизмических денег для кредитования застройщиков, достаточно политического высокомерия и государственных субсидий. Недавний пример — грандиозный, но обанкротившийся изолированный лондонский массив Канари-Уорф, построенный на полуострове Айл-оф-Догз, в районе бывших доков, ценой уничтожения сообщества местных жителей, которые беззаветно любили свою скромную среду обитания.
Возвращаясь к охоте за сокровищами, которая началась с улиц и вела меня от одного открытия к другому, скажу, что в какой-то точке пути я поняла, что ввязалась в исследование экологии больших городов. Читатель может подумать, что я имею в виду учёт таких обстоятельств, как набеги ищущих пропитания енотов на городские садики и мусорные бачки (в городе, где я живу, — даже в деловом центре — это происходит) или возможное снижение числа голубей среди небоскрёбов по вине ястребов. Но городская экология означает для меня нечто отличное от природной экологии, как её понимают исследователи растительного и животного мира, — отличное и вместе с тем сходное. Природная экосистема по определению «состоит из физико-химико-биологических процессов, происходящих внутри пространственно-временного промежутка любой величины». Городская же экосистема состоит из физико-экономико-этических процессов, происходящих в данный промежуток времени в городе и его ближних окрестностях. Я сформулировала это определение сама — по аналогии.
У двух видов экосистем — сотворённых природой и созданных людьми — имеются общие фундаментальные принципы. В частности, для своего существования экосистемы обоих видов (если они не бесплодны) нуждаются в большом разнообразии. В обоих случаях разнообразие развивается с течением времени органически, и различные его компоненты находятся в сложной взаимозависимости. Чем больше ниш предоставляет экосистема того или другого вида для разнообразных жизненных форм и средств к существованию, тем больший объём жизни она способна пропускать через себя. В экосистемах обоих видов многие маленькие, незаметные компоненты, которые легко проглядеть при поверхностном наблюдении, могут иметь жизненно важное значение для целого, совершенно непропорциональное их крохотному размеру или совокупному объёму. В природных экосистемах фундаментальную ценность представляют генофонды. В городских — виды труда; более того, виды труда не только воспроизводят себя в заново возникающих, быстро растущих образованиях, но ещё и формируют гибриды и даже мутируют, превращаясь в нечто невиданное ранее. И оба вида экосистем из-за присущей им сложной взаимозависимости компонентов хрупки и уязвимы, их легко повредить и уничтожить.
Однако, если они повреждены не смертельно, они проявляют упорство и живучесть. И когда их процессы идут хорошо, экосистемы выглядят стабильными. Но в глубинном смысле эта стабильность — иллюзия. Как давным-давно заметил греческий философ Гераклит, все в природном мире течёт. Когда нам кажется, что мы видим статическое положение вещей, на самом деле мы видим начальный процесс и процесс окончания, происходящие одновременно. Ничто в природе нельзя назвать статичным. К большим городам это относится в такой же мере. И поэтому для исследования природных и городских экосистем необходимо мышление одного и того же типа. Мышление, которое не фокусируется на объектах и не ждёт от них многого в плане объяснений. Процессы — вот что всегда самое главное; объекты получают значимость лишь как участники процессов, какую бы роль они в этих процессах ни играли — положительную или отрицательную.
Такой взгляд на вещи довольно молод и нов, и, возможно, поэтому результаты погони за знаниями, которая должна помочь нам понять природную и городскую экологию, кажутся неисчерпаемыми. Познано пока ещё очень мало; столько всего предстоит познать!
Мы, люди, — единственные на свете существа, строящие города. Ульи общественных насекомых фундаментально отличаются от городов по характеру развития, функциям и возможностям. Для нас большие города — в некотором смысле, помимо прочего, и природные экосистемы. Это не объекты одноразового использования. Где и когда человеческие сообщества процветали и благоденствовали, а не стагнировали и не загнивали, сердцевиной этого явления были творческие и работоспособные города; они окупили себя с лихвой. В наши дни — то же самое. Загнивающие города, переживающая спад экономика и громоздящиеся социальные проблемы идут рука об руку. Это соединение не случайно.
Крайне необходимо, чтобы люди научились понимать городскую экологию как можно лучше. Начать можно с любой точки городских процессов. Скромная, но жизненно важная роль хороших улиц и округ (neighborhoods) в больших городах — возможно, не такая уж плохая отправная точка. И потому я вижу обнадёживающий знак в том, что издательство The Modern Library публикует это красивое новое издание для нового поколения читателей, которое, я надеюсь, заинтересуется городской экологией, с почтением отнесётся к её чудесам и откроет для себя новые.
Торонто, Канада
Октябрь 1992 года