Глава 10 Открытый фланг

Глава 10

Открытый фланг

К исходу июля 1944 года немецкая армия в Нормандии была доведена до такого плачевного состояния, что только немногие фанатики из СС все еще питали надежду избежать поражения, но и среди них куда меньше стало тех, кто еще рассчитывал на победу. Слабые надежды получить пополнения в условиях огромных потерь на западе полностью исчезли, когда русское летнее наступление против группы армий «Центр» завершилось уничтожением в течение пяти недель 28 немецких дивизий.[236] Разведывательные сводки союзников приукрашивали положение — возможно, льстя самим себе, — когда перечисляли дивизии, все еще противостоявшие союзникам: учебная танковая дивизия, 2-я танковая дивизия СС, 12-я танковая дивизия СС и т. д. На самом деле эти соединения были разгромлены в ходе длительных боев; из дивизий остались только разрозненные и ослабленные части и подразделения при некотором количестве танков и артиллерии. Истощение сил и средств, а не маневренность действий, оказались решающим фактором в низведении соединений фон Клюге до такого состояния, когда они уже не могли держать оборону. По мере того как бои выходили за пределы дамбы и оборонительных сооружений вдоль побережья от Бургибю до Ренна, у них не хватало ни мобильности, чтобы поспевать к месту прорыва союзников, ни боевых средств, чтобы прикрыть образовавшуюся брешь в обороне, даже если это и было возможно сделать по времени. Фон Клюге докладывал Гитлеру:

Сомнительно, что противника можно было остановить на нынешних рубежах. Сказывается его полное превосходство в воздухе, срывающее почти любые наши передвижения… Потери в людях и технике чрезвычайные. Очень сильно упало моральное состояние наших войск в результате непрерывного убийственного огня противника, и особенно с тех пор, как все пехотные части больше не представляют собой хорошо организованных и управляемых боевых единиц. В тыловых районах фронта террористы, чувствуя приближение конца, начинают действовать наглее. Этот факт, а также потеря многих узлов связи серьезно затрудняют управление войсками.[237]

Повсеместный упадок морального духа привел к сдаче в плен целых подразделений, загнанных в ходе наступления американцев в заболоченные и затопленные районы. Хауссер, командующий 7-й армией, известный своей твердостью генерал СС, докладывал, что десять из его дивизий развалились; оставшиеся группы деморализованных солдат находятся на северо-западе Франции без оружия и командиров. Унтер-офицер Ганс Штобер признал, что даже в 17-й моторизованной дивизии СС после артналета в середине июля сложилось непредсказуемое положение. «К этому времени вся немецкая армия разваливалась, — сказал лейтенант Лангангке из 2-й танковой дивизии СС. — У нас уже больше не было никаких шансов сделать что-либо существенное. Мы можем только ловчить, хитрить, сделать по мелочи то или другое. «Домой в Германию» — вот главная мысль, которая теперь в голове у многих». Было просто удивительно, что немецкие фронты на востоке и западе вообще еще не развалились. И тем не менее сохранившиеся подразделения из старых отборных частей все еще оказывали упорное противодействие на каждой стадии наступления союзников.

Эхо от взрыва бомбы 20 июля в штаб-квартире Гитлера прокатилось по высшим эшелонам армейской структуры.[238]«Только что можно было видеть группу людей, которые представляли собой средоточие мировых событий, — писал Вальтер Варлимонт, заместитель Йодля, уцелевший при взрыве. — В следующий момент не было уже ничего, кроме стонов раненых, едкого запаха гари и обуглившихся обрывков карт и бумаг, круживших на ветру».[239] Хроническое недоверие Гитлера к генералам, его презрение к ним теперь стало маниакальным. На протяжении всей кампании в Нормандии он без конца вмешивался в решения, принимаемые военным руководством на театре военных действий. Теперь он стал отметать в сторону единодушные советы таких преданных ему в прошлом людей, как Хауссер, Эбербах, Дитрих, а также заколебавшегося Клюге и взялся сам управлять сражением такими методами, которые противоречили здравому смыслу. 30 июля Йодль представил ему проект приказа «О возможном отводе войск с прибрежного сектора», который фактически являлся предварительным проектом эвакуации из Франции. Гитлер отбросил в сторону бумаги, заявив, что в настоящее время в этом нет необходимости. Тем не менее Йодль по телефону передал Блюментритту, начальнику штаба немецких войск во Франции, которыми командовал Клюге, чтобы тот был готов к получению такого приказа. Поздно вечером 31 июля Гитлер лично инструктировал Варлимонта перед его отправкой во Францию в штаб Клюге, пояснив: «Целью остается удержать противника в пределах плацдарма и там нанести ему серьезные потери, измотать его».[240] Когда Варлимонт получал указания на совещании следующим утром, Гитлер с раздражением сказал: «Передайте фельдмаршалу фон Клюге, что он должен смотреть за своим фронтом, не спускать глаз с противника и не оглядываться через плечо назад».[241] Варлимонту предстояло выступать в роли личного уполномоченного Гитлера при штабе Клюге и проследить, чтобы несущий чепуху фельдмаршал точно выполнял его, фюрера, приказы.

В дни, последовавшие после неудавшегося покушения на фюрера, он начал все чаще требовать к себе сочувствия. Слушая рассказы о страданиях солдат и всего немецкого народа, он раздраженно заметил: «Я думаю, и это совершенно очевидно, что и для меня война не забава. Я отрезан от мира уже на протяжении пяти лет. Я не бываю в театре, на концертах, в кино…»[242] По удивительной иронии судьбы, в то время когда его вера в свою армию рушилась, большинство солдат и офицеров на фронтах были потрясены известием о покушении на фюрера и продолжали удерживать занимаемые рубежи, несмотря на невыносимые условия. Полковник Гейнц-Гюнтер Гудериан из 116-й танковой дивизии был поражен и возмущен этим известием: «Мы не были частью какой-то южноамериканской военной хунты. Мы постоянно испытывали ощущение, что среди нас находились предатели». Капитан Эбергард Вагеман из штаба 21-й танковой дивизии, как это следовало из его разговора с одним из офицеров дивизии — личным другом графа фон Штауфенберга, давно пришел к заключению, что войну уже невозможно выиграть. Но подобно многим немецким офицерам, он считал, что, сколь ни безнадежно положение, «ни один офицер, ни один солдат не должен вступать на путь предательства». Ефрейтор Адольф Хоенштейн из 276-й пехотной дивизии потерял всякую веру в возможность победы, но был глубоко возмущен заговором Штауфенберга. «Это нам на фронте стоило многие тысячи жизней», — считал он. В разведывательной сводке штаба 21-й группы армий, составленной на основе показаний военнопленных, отмечалось: «Известие о покушении не вызвало особой реакции солдат на фронте. Люди поняли, что попытка покончить с войной сорвалась. И все осталось «без изменений, как прежде»». В этом же документе делался вывод, что теперь только 5 процентов немецких солдат верили в возможность победы. 10-я и 12-я танковые дивизии СС оставались единственными соединениями, в которых моральный дух сохранялся еще на довольно высоком уровне.

Главным следствием неудавшегося покушения явилось почти повсеместное распространение губительной подозрительности среди офицерского состава. По иронии судьбы, многие офицеры, чье искаженное чувство чести удерживало их от участия в заговоре, теперь страдали от последствий неудавшегося заговора, так как то же самое чувство чести не позволило им выдать заговорщиков Гитлеру. Вермахт оказался лишенным авторитета и уважения внутри самого государства, подвергнут унизительной обязанности отказаться от традиционного способа отдания воинской чести и впредь отдавать ее только по нацистскому образцу. Отношения между СС и армией — солдатами вермахта оставались в войсках прежними. Но усиливалось глубокое расхождение между теми, кто оставался фанатично преданным нацизму, и теми, кто потерял веру в победу и устал от поражений. В госпитале, где находился раненый ефрейтор Вернер Кортенхаус из 21-й танковой дивизии, молодой солдат, играя в шахматы, сказал, когда разговор зашел о покушении: «Лучше бы он умер». Унтер-офицер СС ударил его за эти слова по лицу. Сам Кортенхаус и большинство солдат вермахта уже не питали иллюзий относительно исхода войны: «Мы считали, что игра проиграна». Среди войск СС все более усиливалось мнение, что заговорщики прямо содействовали их неудачам на поле боя. «Для нас было совершенно очевидно, что повсюду предательство», — говорил лейтенант Вальтер Крюгер из 12-й танковой дивизии СС. Гитлер яростно утверждал, что нехватка фаустпатронов в Нормандии явилась следствием саботажа со стороны генерал-квартирмейстера Вагнера, одного из казненных заговорщиков.

После войны, когда к числу тех, кто был причастен к заговору против Гитлера, были причислены также Ганс Шпейдель, начальник штаба Роммеля, и граф фон Шверин, командир 116-й танковой дивизии, тысячи бывших сослуживцев обвиняли их в предательстве, следствием которого якобы явились неудачи немецкой армии в Нормандии. Они убеждали самих себя, что задержки в переброске частей из района Па-де-Кале в район высадки союзников, а также перебои в снабжении боеприпасами и прочим материальным обеспечением являлись прямым следствием саботажа. Однако нет достаточно убедительных доказательств ни за, ни против такого предположения. Вместе с тем наиболее вероятным объяснением неудач и трудностей немецкой армии были и остаются случайности и ошибочные решения в ходе войны. Заговорщики руководствовались желанием добиться мира с западными союзниками при наиболее благоприятных условиях. Ничто так не осложнило бы эту задачу, нежели смерть Гитлера в тот момент, когда германская армия развалилась вследствие ошеломляющего поражения. Поэтому для заговорщиков было исключительно важно, чтобы к моменту смерти Гитлера было обеспечено стабильное положение на фронте в Нормандии. В июле многие офицеры и солдаты уже не старались прилагать максимум усилий для исполнения приказов, так как были убеждены в их бесплодности. Существует, однако, большое различие между пассивным пораженчеством такого рода и активными попытками саботажа военных усилий в нормандской кампании. К началу августа немецкая армия во Франции находилась на грани катастрофы из-за ее поражений на поле боя и безрассудной стратегии Гитлера, а не вследствие предательства изнутри.

Для союзных армий теперь сражение приняло новый характер. До сих пор, хотя руководство со стороны генералов имело важное значение, ход кампании прежде всего зависел от способности английских, американских и канадских частей отвоевывать территорию у противника от рубежа к рубежу, очередную живую изгородь, дорогу. Однако сейчас, хотя впереди еще предстояли ожесточенные бои, сражение в Нормандии становилось прежде всего делом командующих. Теперь, в августе, именно решения, принимаемые генералами, определяли ход событий, их успех или неудачу, что привело к положению, которое сложилось к сентябрю.

Из всех действий союзников в ходе этой кампании ничто не вызвало столь широкой критики после войны, какую вызвал американский «правый поворот» в Бретань в начале августа. 15-й немецкий корпус был слаб и не обладал мобильностью, чтобы создать более или менее серьезную угрозу армиям Брэдли. Монтгомери полагал, что на запад от Авранша в сторону Бреста и других портов Бретани направится не более одного американского корпуса. На самом деле два корпуса из трех, имевшихся в армии Паттона, пересекли мост Понтобо и ворвались в Бретань. Брэдли был полон решимости не допустить опрометчивых бросков в юго-восточном направлении, пока не будет обеспечен прочный тыл от Авранша на запад. «Мы не можем идти на риск», — говорил Брэдли, опасаясь немецкого контрудара на северо-запад с целью прорваться к побережью и отрезать танковые дивизии Паттона, лишив возможности снабжать их горючим и прочими средствами материального обеспечения. Позднее Брэдли принял на себя ответственность за решение бросить крупные американские силы на запад, в Бретань.

Паттоном стали восторгаться во всем мире за его энергичность и безжалостность, с какими он гнал армию через Авранш и далее в Бретань. «Если величайшим предметом изучения человечества является сам человек, то безусловно важнейшим предметом изучения войны является сеть дорог»,[243] — заметил Паттон. Он писал о своем руководстве наступлением подчиненных войск:

Прорыв 3-й армии через коридор у Авранша был немыслимой операцией. В Авранш вели две дороги, но только на одной из них оставался исправный мост. Мы пропустили через этот коридор две пехотные и две бронетанковые дивизии менее чем за 24 часа. Не было никакого плана, так как невозможно было его составить.[244]

Несмотря на быстроту продвижения войск Паттона, чему было немало завистников среди американских и английских командующих, есть весьма существенная доля истины в замечаниях тех ветеранов, которых раздражали легенды о Паттоне. Они утверждали, что «он не прорывался на оперативный простор, а спокойно продвигался вперед». Паттон выводил из терпения генерала Брэдли, который, отклоняя некоторые предложения Монтгомери, называл их «ошибочной с военной точки зрения паттонщиной». В начале августа он писал о броске 3-й армии: «Паттон молниеносно прошел через Бретань со своими бронетанковыми дивизиями и моторизованной пехотой. Он захватил большую территорию, что было отмечено крупными заголовками в газетах, однако кампания в Бретани не достигла своих главных целей».[245] Здесь Брэдли, конечно, имел в виду быстрый захват западных портов в исправном состоянии. Подлинными творцами броска Паттона через Бретань являлись Коллине и его солдаты из 7-го корпуса, которые прорвали немецкую оборону в ходе операции «Кобра», когда английская и канадская армии все еще стояли перед основными силами Клюге, наиболее боеспособными в северо-западной Франции. Здесь важно подчеркнуть, что на западе не существовало сплошного немецкого фронта — это было скопище разрозненных частей и подразделений, отступавших к укрепленным портам, где они собирались занять прочную оборону. Когда позднее армия Паттона встретилась с более или менее серьезным сопротивлением немцев, то американские дивизии сражались не лучше и не хуже под его руководством, чем под руководством любого другого командующего. В начале августа 1944 года генерал был героем дня, демонстрируя мастерство управления наступавшими войсками, которого, вероятно, не смог бы достигнуть кто-либо другой из союзных командующих. Но было бы абсурдно полагать, что он нашел ключ к разгрому немецких армий. Они уклонялись от того, чтобы помериться с ним силами, и дали ему возможность прославиться.

Плоды успешного броска в Бретань были опьяняющими для солдат, несущихся на танках и автомашинах и не встречавших почти никакого сопротивления на территории, которая в основном была уже в руках французского Сопротивления. При этом 6-я бронетанковая дивизия генерала Джероу захватила 4000 пленных ценою 130 убитых, 400 раненых и 70 пропавших без вести. Однако большинству немцев в этом районе удалось отступить в Брест, гарнизон которого разбух до 38 000 человек и оборонялся до 19 сентября. Куда более серьезное решение, а именно поворот на восток по направлению к Майену и Алансону с целью ликвидации основного немецкого фронта в Нормандии, было задержано на многие дни.

Генерал-майор Джон Вуд, командир 4-й бронетанковой дивизии, был одним из выдающихся американских командиров в нормандской кампании. 2 августа, продвинувшись за четыре дня на расстояние свыше 50 миль, он со своими танками находился уже восточнее Ренна, оставив у себя в тылу 2-тысячный гарнизон немцев — слишком слабый, чтобы представлять собой серьезную угрозу, но, вероятно, достаточно сильный, чтобы серьезно задержать наступление. Вуд прекрасно понимал неотложную необходимость поворота на восток. 3 августа его танки находились уже более чем в 30 милях к югу от Ренна и перерезали семь из десяти дорог, ведущих в этот город. Вуд отдал предварительные приказы о повороте на юго-восток, на Шатобриан. И тут вмешался командир 8-го корпуса Миддлтон. Во-первых, он приказал Буду не только блокировать Ренн, но и овладеть городом. Это Вуд осуществил силами 13-го пехотного полка в ночь на 3 августа. Но Миддлтон все еще стремился на запад, в сторону моря. Залив Киброн, где можно было развернуть крупный искусственный порт, оставался для союзников важной целью со дня Д. Командир 8-го корпуса решил лично увидеться с Вудом и убедить его в том, чтобы вместо наступления на восток, где не было сколько-нибудь существенных сил немцев, 4-я бронетанковая дивизия направилась на запад, к заливу Киброн. Рано утром 4 августа Миддлтон застал Вуда стоявшим возле своей автомашины в поле и изучавшим развернутые на траве карты.

Он подошел и обнял меня. Я сказал: «Что случилось, Джон? Уж не потерял ли ты свою дивизию?» Он ответил: «Нет, черт возьми, мы неправильным путем выигрываем войну, нам следует идти на Париж».[246]

«Я протестовал долго, громко и отчаянно», — говорил Вуд позднее, так как считал, что через два дня мог быть в Шартре. «Так нет же! Нас заставили придерживаться первоначального плана, хотя только мы имели в наличии бронетанковые силы, способные разнести противника вдребезги. Это было одно из глупейших решений за все время войны».[247] Но Миддлтон повторил Буду приказ. То же самое сделал начальник штаба армии генерал Джеффи, сообщив Миддлтону, что, как полагает его командующий, кроме блокирования дорог… вы направите главные силы (4-й бронетанковой дивизии) на запад и юго-запад в сторону залива Киброн в соответствии с планом армии».[248] Паттон, стремившийся избежать спора с Брэдли, не имел намерения перечить его желаниям. 4-я танковая дивизия простояла с 6 по 10 августа у Лориана, немецкий гарнизон которого пытались склонить к капитуляции. Наступило 15 августа, прежде чем она снова двинулась на восток.

Несомненно, что использование крупных сил в Бретани явилось плохо продуманным решением, сопротивление противника было слабым, а пример Шербура показал, что перспективы незамедлительной эксплуатации таких портов весьма проблематичны. У Брэдли явно не хватило творческого мышления, чтобы внести поправки в первоначальный план «Оверлорд», исходя из изменившейся обстановки и серьезной перспективы, которая открылась для действий на западе. Если бы немцы, сознавая угрозу окружения своего фронта, вели себя рационально и начали отход на восток, тогда Брэдли можно было бы действительно обвинить в том, что он упустил огромные возможности, представившиеся американским армиям. Однако, подгоняемые иллюзорными надеждами Гитлера, немцы не сделали ничего подобного. Они подготовили крупный контрудар и даже, когда он потерпел неудачу, проявили такую медлительность с началом отхода, что американские дивизии получили достаточное время, чтобы выйти в тылы немецких войск. Отвлечение сил на операции в Бретани, по-видимому, является примером неудачной стратегии, в будущем — источником огорчений для слушателей штабного колледжа. Однако конечный приз у Фалеза был настолько велик, что перекрыл все, что могли достигнуть американцы. Следует также помнить, что, хотя в то время порты Ла-Манша уже около месяца находились в руках союзников и необходимость в портах Бретани, по существу, отпала, Брэдли в начале августа еще завышал оценку немецкой армии, не был уверен в ее развале. Почти каждый штабной документ этих дней свидетельствует о том, что крах немецкой армии стал для американского командования очевидным позднее. Не было твердой убежденности, что война во Франции подошла к концу, что Клюге был не просто разбит, а разгромлен. Многие офицеры все еще считались с возможностью серьезных боев в сентябре на Сене, если не дальше на востоке.

В ночь на 6 августа 47-й танковый корпус генерала Функа предпринял крупное наступление на позиции 30-й дивизии в районе Мортена, который был захвачен 1-й дивизией 3 августа. Немцы, питая иллюзорные надежды на достижение внезапности, начали наступление без артиллерийской подготовки. Бронетанковые колонны 2-й танковой дивизии СС и 17-я пехотная дивизия ударили с севера и юга с целью овладеть городом и к полудню 7 августа подошли вплотную к Сен-Илеру с юго-запада. 2-я танковая дивизия Люттвитца опрокинула две роты американского 117-го пехотного полка. Подразделения 1-й танковой дивизии СС тоже вводились в бой по прибытии в район боевых действий. Командир 116-й немецкой танковой дивизии ссылался на трудности отрыва от противника при объяснении причин отсутствия дивизии на исходных рубежах наступления на своем участке фронта. Тем не менее через несколько часов немецкие части уже оказались в девяти милях от Авранша. Прорвись они к берегу, немцы бы отрезали 12 американских дивизий от баз снабжения и обеспечения горючим.

Однако с того момента в ночь на 6 августа, когда «Ультра» выдала краткое предупреждение штабу Брэдди о немецком контрнаступлении в районе Мортена, американцы прекрасно понимали вероятность такого хода событий, но не рассматривали их как реальную угрозу. Немцы бросили в бой ослабленные дивизии против мощных американских соединений, личный состав которых был не просто уверен в том, что выдержит натиск, но и в том, что разгромит противника. В это время в штабе американских войск находился Генри Моргентау,[249] которому Брэдли заявил: «Это возможность, которая представляется командующему не больше раза в столетие. Мы намерены разгромить целую немецкую армию».[250] Испытанная в боях 4-я американская дивизия, находившаяся в резерве 7-го корпуса, была развернута с тем, чтобы блокировать немецкие фланги, а боевое командование В 3-й бронетанковой дивизии направилось на помощь 30-й дивизии, оказавшейся под сильными ударами противника. 15-му корпусу под командованием Хейслипа было приказано продолжить давление с целью выхода в район южнее Ле-По, затем повернуть на северо-восток в сторону Алансона и Аржантана. Бой у Мортена не должен был ослабить бросок 3-й армии. 7-му корпусу Коллинса предстояло отразить наступление танков Функа, имея при этом мощную поддержку союзной авиации.

Гитлер лично направил Клюге детальный план наступления бронетанковых сил — операция «Луттих». «Мы должны нанести молниеносный удар, — заявил он. — Когда выйдем к морю, американские передовые части будут отрезаны от основных сил. Очевидно, здесь они пытаются осуществить решающее наступление, иначе не стали бы направлять сюда своего лучшего генерала, Паттона… Мы должны молниеносно повернуть на север и нанести удар по вражескому фронту с тыла».[251] Величайшей загадкой истории остается не то, как немецкие генералы согласились на вторжение в Польшу или на массовое убийство евреев, а как могли мыслящие люди послушно соглашаться с подобными фантастическими военными планами. Главнокомандующий группой армий Б, слишком слабовольный, чтобы отвергнуть план как абсурдный, решил, что если вообще предпринимать наступление, то необходимо двинуть вперед бронетанковые войска до того, как окружение их американцами сделает это невозможным. Он не мог ждать, как требовал Гитлер, пока на запад будут переброшены все танки. Из 1400 танков, введенных в бои в Нормандии, 750 уже было потеряно. Танковые дивизии в боях у Мортена — 2-я, 1-я и 2-я дивизии СС — имели только 75 танков T-IV, 70 танков T-V и 32 самоходных орудия.

С самого начала они столкнулись с трудностями. 2-я танковая дивизия на правом фланге покинула исходный рубеж в полночь на 6 августа, однако 1-я танковая дивизия СС серьезно задержалась вследствие налета истребителей-бомбардировщиков, которые подбили головной танк на дороге в топкой низине, что создало непреодолимую преграду для движения вперед. Когда рассвело, танки выбрались из низины и нашли другую дорогу на Мортен. После первоначального обнадеживающего успеха за городком Сен-Бартемми 1-я танковая дивизия СС встретилась с боевым командованием В 3-й бронетанковой дивизии и оказалась в труднейшем положении. 116-я танковая дивизия, появившаяся здесь только к исходу второй половины дня, была решительно остановлена плотным противотанковым огнем американцев. Казалось, только 2-я танковая дивизия успешно продвигалась к цели. «Плохая погода — все, что нам нужно, — сказал оперативный офицер штаба Люттвитца. — И тогда дело пойдет нормально». Однако когда рассеялась утренняя дымка, в небе появились первые самолеты самой небывалой армады, когда-либо действовавшей на западе: «Сандерболты» генерала Куэсада, поддержанные английскими «Тайфунами», оснащенными ракетами. Они обнаружили 2-ю танковую дивизию возле Ле-Кудрей. Обещанное немецкими ВВС авиационное прикрытие контрудара не было обеспечено. Почти каждый немецкий самолет перехватывался союзными истребителями. Немецкое наступление, начатое внушительными остатками немецкой армии, завершилось поражением и разгромом. Дивизии Клюге не только не избавились от угрозы окружения, но и сами загнали себя в губительные объятия американцев.

И все же солдаты, оказавшиеся на пути наступления войск Клюге, были далеки от того энтузиазма, с которым рассматривали сложившуюся обстановку в штабе Брэдли. Рядовой Джордж Смолл из 45-го зенитного батальона, прикрывавший мост у Понтобо от самолетов Люфтваффе, был в немалой степени удивлен, когда обнаружил, что к его зенитным орудиям присланы бронебойные снаряды: «Тут мы действительно оторопели». На 30-ю дивизию пришлась основная сила немецкого удара. Ночью 6 августа поднятый по тревоге личный состав совершил ночной марш, чтобы сменить пехотные части 1-й дивизии. Проводники на позициях показали ячейки и окопы, которые им предстояло занять. Вскоре солдаты 1-й дивизии скрылись в темноте, оставив новичков один на один с противником; их поддерживали рассредоточенные в системе обороны танки и противотанковые орудия. На высоте 317 к востоку от Мортена 700 американских солдат 2-го батальона 120-го пехотного полка и рота К 3-го батальона того же полка пять дней сражались в полном окружении, кое-как снабжаемые по воздуху, и к концу недели потеряли до 300 человек убитыми и ранеными. В четырех пехотных ротах в результате неоднократных атак противника соответственно осталось 8, 24, 18 и 100 человек. Сухой паек кончился, и солдаты копались в огороде в поисках картофеля или редиса. В 15.07 7 августа с командного пункта 120-го полка сообщили, что немецкие танки находятся от них в 200 ярдах. Один танк был подбит телефонистом рядовым Джо Шипли удачным выстрелом базуки. Командир взвода 1-го батальона лейтенант Лоутер позвал к себе водителя, находившегося на дальней стороне живой изгороди. «Не могу, — горестно откликнулся тот. — Нахожусь в плену». Пункт медицинской помощи 2-го батальона немцы захватили в ночь на 8 августа. Офицер СС с белым флагом подошел к американским позициям на высоте 282 и предложил им сдаться, но получил отказ. Вскоре после этого им пришлось выдержать еще одну ожесточенную атаку. Часть медикаментов окруженным доставлялась с помощью специально приспособленных снарядов. Бригадный генерал Уильям Гаррисон, заместитель командира дивизии, ходил от батальона к батальону, убеждая и подбадривая солдат, как делал это и в первый день операции «Кобра». Как казалось одному из офицеров, «его лицо светилось уверенностью пастыря, каковым он и был для нас в те трудные дни». Каменный деревенский домик, где находился его командный пункт, был известен среди американцев как «замок Небельверфер».

В Аббе-Бланш 150 солдат и ротный талисман — маленькая собачка по кличке «Подвижной резерв» — удерживали перекресток пяти дорог. Рядовой Роберт Волмер уничтожил базукой бронемашину, мотоцикл, еще одну бронемашину и бензозаправщик. Рядовой Эстервез был ранен взрывом гранаты, когда отвозил солдат на джипе в тыл, и, вернувшись за другими солдатами, был убит. Среди оборонявшихся поднялась тревога, когда в тылу у них затрещали автоматы — типичное немецкое просачивание. Но они удерживали свои позиции, и к ним постоянно поступал тонкий ручеек подкреплений. Когда артиллерийский огонь немцев становился особенно интенсивным, солдаты укрывались в небольшой каменной пещере. Иногда, лежа в окопах, они слышали немецкую речь. Через каждые несколько часов на дороге появлялись полугусеничные или колесные машины, по мере приближения которых возникала перестрелка, в нее включались американские самоходные орудия и другие противотанковые средства, и дело почти всегда заканчивалось уничтожением появившихся на дороге машин. Один из солдат умудрился найти где-то спиртное и напился. Другой солдат отказался занять его место. Пьяный сам пытался орудовать и базукой, и пулеметом одновременно.

Действия американского командования в ходе сражения свидетельствовали о его возросшей зрелости, умении держать под контролем положение в 12-й группе армий. С начала и до конца немецкого наступления офицеры на всех уровнях проявляли решительность и уверенность. В дневнике боевых действий 1-й армии, которой командовал Ходжес, записано 7 августа: «Фрицы атакуют… Авиация направлена, чтобы нанести удар по бронетанковым силам противника… генерал не особенно обеспокоен обстановкой, хотя, как признают, противник оказывает сильнейшее давление». 8 августа в дневнике впервые упоминается о приезде актера Эдварда Робинсона, затем говорится: «Сегодня вечером обстановка представляется немного лучше… 9-я дивизия отбила несколько контратак противника местного значения… 30-я дивизия вела тяжелые бои… 35-я дивизия продвинулась, встречая слабое сопротивление». На следующий день Ходжес встречал Генри Моргентау, затем: «Сегодня вечером, как и раньше, генерал издал приказ войскам «привести все в порядок» на ночь, быть готовым ко всему, хотя, по-видимому, генерал считал, что его (Клюге) усилия исчерпались и наступление противника сорвано».

В ночь на 12 августа 35-я дивизия наконец прорвала окружение 120-го полка. Лейтенант Сидней Эйхен из противотанкового взвода 2-го батальона чувствовал огромное облегчение, когда мимо проходили солдаты из пополнения: «Как они смотрелись, когда спускались с холма». Повсюду носились военные репортеры и фотокорреспонденты, стараясь взять интервью у усталых, но уцелевших и выстоявших солдат. У перекрестка дорог возле Аббе-Бланш обнаружили 24 разбитые немецкие машины. На поле боя в районе Мортена американцы насчитали свыше 100 брошенных немецких танков.

Гитлер с его хваленым инстинктом осложнял и без того гибельное положение немецких войск. На юге, где 15-й корпус Хейслипа форсированным маршем двигался к Луаре, на участке в 100 миль от Домфрона к Анжеру на его пути стояли одна танковая, одна пехотная дивизии и несколько батальонов боевого обеспечения. Тем не менее, несмотря на отчаянные протесты Хауссера, Гитлер приказал перебросить на север танковую дивизию — 9-ю танковую — с тем, чтобы 10 августа возобновить наступление в сторону Авран-ша. Хауссер назвал эту переброску дивизии «смертельным ударом не только по 7-й армии, но всему вермахту на западе». Клюге сказал: «Это приказ фюрера». Ко времени начала нового наступления фронт у Кана начал тоже разваливаться. В отчаянии Клюге просил у Гитлера разрешения «временно перебросить танки из района Мортена… чтобы уничтожить передовые части противника, пробивающиеся в северном направлении».[252]11 августа Гитлер нехотя дал на это согласие, но в то же время отклонил предложение о каком бы то ни было общем отходе. В еженедельном оперативном донесении по обстановке Клюге прямо заявлял: «Первоочередной главной целью противника является обход с флангов и окружение основных сил 5-й танковой и 7-й армий с двух сторон». Еще 8 и 9 августа у Клюге оставался единственно разумный выход из создавшегося положения — пожертвовав арьергардом, отойти к Сене. Гитлер, и только Гитлер, лишил его этого, предоставив союзникам экстраординарную возможность нанести войскам Клюге роковой удар. Атмосфера в немецком верховном командовании с его новыми фантастическими прожектами напоминала гротескную комедию.

На протяжении многих лет Геринг единолично управлял Люфтваффе, но и у Гитлера в конце концов лопнуло терпение из-за неудач немецкой авиации у Мортена, и он гневно сказал своему старому приспешнику: «Геринг! Люфтваффе ничего не делают (Гудериан сообщал о конфронтации между ними). Нет смысла далее оставлять авиацию самостоятельным видом вооруженных сил. Это ваша вина. Вы просто ленитесь». Когда тучный рейхсмаршал услышал эти слова, по его щекам потекли крупные слезы.[253]

Основную ответственность за неудачу у Мортена Гитлер возложил на Клюге. И все же, казалось, фюрер был куда больше обеспокоен мелкими трагедиями личного порядка, такими, как смерть его бывшего ординарца капитана СС Ганса Юнге, который был убит во время штурмового удара союзной авиации. Это известие он лично сообщил вдове, своей молодой секретарше Траудл Юнге: «Ах, дитя мое, я так огорчен; у вашего мужа был прекрасный характер». Когда Холтитц представлялся Гитлеру по прибытии с фронта на западе, его информировали, что фюрер собирается сбросить союзников в море. Генерал, как пишет Варлимонт, пришел к заключению, что «человек лишился рассудка».[254]

В связи с тем что 15-й корпус Хейслипа продолжал продвижение на восток в обход Алансона, Монтгомери с 11 августа следовало установить новые разграничительные линии между американскими, английскими и канадскими войсками, которые, как ожидалось, должны встретиться в ближайшее время к востоку от немецких армий. Несмотря на изменившуюся обстановку, он отказался изменить разграничительные линии, установленные 6 августа возле Аржантана. Он считал, что 15-й корпус замедлит продвижение после поворота на север, войдет в зону живых изгородей, которыми немцы могут воспользоваться. Казалось разумным предположить, что канадцы, наступая на юг через довольно открытую местность, будут в Аржантане раньше Хейслипа. Новая разграничительная линия, возле которой 15-й корпус должен был приостановить движение, была поэтому установлена к югу от Аржантана. Тем не менее Паттон предупредил Хейслипа быть готовым наступать дальше на Фалез, несмотря на опасения командира корпуса, что его дивизиям будет не под силу удержать запертым выход из котла при общем отступлении группы армий Б. Паттон срочно начал искать подкрепления. Незадолго до полуночи 12 августа Хейслип доложил в штаб 3-й армии, что его 5-я бронетанковая дивизия подошла вплотную к Аржантану. Хочет ли Паттон, чтобы он продолжал наступление на север, чтобы встретиться с канадцами? Теперь Паттон по телефону звонил Брэдли, произнеся знаменитую фразу: «Наши части в Аржантане. Продолжать ли нам наступление с тем, чтобы загнать англичан в море, устроив им еще один Дюнкерк?»[255]

Несмотря на возражения Брэдли, Паттон все же приказал Хейслипу осторожно продолжать наступление на север от Аржантана. Только в 14.15 13 августа 15-й корпус получил категорический приказ остановиться в Аржантане и отозвать обратно все части, которые находились севернее города. Штаб Брэдли обращался в 21-ю группу армий с просьбой изменить разграничительную линию, но получил отказ. Паттон поспорил с Брэдли, обосновывая свою точку зрения, но был вынужден согласиться с командующим, принимая во внимание тот факт, что приказ остановиться был зафиксирован в документах. Брэдли давал ясно понять, что он сам против дальнейшего продвижения на север независимо от мнения Монтгомери. Брэдли, как и Хейслип, опасался, что американский заслон будет слишком слабым, в то время как у немцев не останется никакой альтернативы, кроме как прорываться из западни. На протяжении всех последующих дней Брэдли решительно отказывался убеждать Монтгомери изменить разграничительные линии.

Обстановка создавала свои императивы по мере того, как Хейслип встречал все более усиливавшееся сопротивление. Теперь на фронте против его корпуса действовали 116-я танковая дивизия при 15 сохранившихся танках и части 1 — и дивизии СС и 2-й танковой дивизии с 55 танками. Немцы до сих пор еще не приняли решения попытаться избежать угрозы окружения. Когда ликвидация остатков противника вокруг Мортена была завершена и войска 1-й американской армии освободились для движения на восток, 7-й корпус Коллинса 13 августа начал быстрое продвижение на северо-восток от Майена. В 10.00 Коллинс позвонил по телефону в штаб 1-й армии и в характерном для него энергичном тоне запросил разрешение «захватить побольше территории». В дневнике боевых действий 1-й армии отмечается:

1-я дивизия на некоторых участках находится на разграничительной линии, и генерал Коллинс уверен, что смог бы захватить Фалез и Аржантан, захлопнуть западню и «сделать дело» до того, как англичане начнут продвижение. Генерал Ходжес немедленно позвонил генералу Брэдли, чтобы официально получить разрешение на изменение разграничительных линий, но в ответ получил досадное сообщение, что 1-я армия не должна продвигаться далее первоначально установленного рубежа, за исключением небольшого выступа вокруг Ренна.

Довольно любопытно то, что теперь Брэдли утверждал, будто закрытие западни у Фалеза утратило прежнее значение, так как большинство немцев уже ускользнуло на восток, хотя такая точка зрения не подтверждалась ни данными «Ультра», ни воздушной разведкой. Каковы бы ни были причины, он перенацелил фокус американских стратегических усилий на восток, в сторону Сены, и сказал Паттону, чтобы Хейслип направил две из своих четырех дивизий на восток и чтобы остальные совместно с 7-м корпусом оставались у Аржантана. Казалось, Брэдли потерял всякий интерес к «малому окружению», которое он сам предложил Монтгомери 8 августа. Теперь он был полон решимости вместо этого осуществить ранее отвергнутый план «большого окружения немцев», прижав их к Сене. В эти дни генерал Брэдли словно утратил видение цели, интуитивное понимание сложившихся благоприятных условий для нанесения смертельного удара по армиям фельдмаршала Клюге. Генерал Джероу, командир 50-го корпуса, направленный в район Аржантана для руководства войсками после отбытия Хейслипа, нашел командование почти в полном неведении относительно местонахождения не только немцев, но и своих войск.

Но теперь Монтгомери и Брэдли наконец согласились, что следует раздвинуть котел в восточном направлении и добиваться соединения союзных армий у Шамбуа. Их планы, таким образом, вылились в серию компромиссов: вместо «малого окружения» в районе Аржантан-Фалез, Хейслип должен был быть направлен на осуществление «большого окружения» у реки Сена, в то время как Джероу и канадские войска на севере попытаются завершить создание западни по разграничительной линии между ними. В ночь на 17 августа 90-я дивизия начала наступление в северо-восточном направлении, с тем чтобы овладеть горным кряжем Ле-Бурж-Сен-Леонар, господствующим на подступах к Шамбуа. На ее левом фланге необстрелянная 80-я дивизия попыталась продвигаться к центру Аржантана. Командир 318-го пехотного полка так писал о своих проблемах:

Это было наше первое сражение, и мне было трудно заставить солдат идти вперед. Я был вынужден буквально пинком поднимать солдат в атаку, а чтобы воодушевить их, вышел на дорогу без прикрытия и показал им, куда следует продвигаться. Противник не вел огня, и это приподняло настроение солдат. Когда вражеский танк, находившийся в 400 ярдах впереди, открыл огонь, я вызвал несколько солдат с базуками и поставил задачу подползти к танку и подбить его. Однако солдаты открыли огонь с далекого расстояния, и танк лишь сменил позицию. Я трижды обследовал дорогу, чтобы найти место где ее пересечь. Перейдя ее, мы продвинулись на сто ярдов, и тут немцы открыли такой огонь, будто сосредоточили в этом месте оружие со всего света. Я вызвал танки… Когда они подошли, то немцы, сделав восемь выстрелов, подбили сразу четыре танка.

Они сдерживали 90-ю дивизию всю ночь с 18 на 19 августа к югу от Шамбуа, и только к утру первые американские подразделения достигли деревни. Весь следующий день и ночь артиллерия 90-й дивизии молотила немцев, бежавших из окружения на восток. 80-я дивизия полностью овладела Аржантаном только 20 августа.

Сотни тысяч союзных солдат едва ли понимали все величие событий, которые развертывались вокруг них. Они лишь знали, что сегодня продвинулись немного больше, завтра — немного меньше, то встречали ожесточенное сопротивление немцев, то, казалось, противник, и в это было трудно поверить, утратил всякую волю к сопротивлению. В поле возле Анне-сюр-Одон в английском секторе 14 августа радист танка по имени Остин Бейкер находился со своим взводом в лагере 8-й бронетанковой бригады. В его неопубликованных записках, представленных автору, говорится:

Не прошло и двух часов, как нас подняли и на автомашинах отвезли в район размещения 18-го гусарского батальона, чтобы выслушать выступление генерала Хоррокса, который только что принял командование 30-м корпусом. Он говорил очень хорошо и развеселил нас. Он рассказал о Фалезском котле — как немецкая 7-я армия была практически окружена и как английская авиация колотила бегущие немецкие колонны на дорогах. Он сказал, что очень скоро мы, расширив плацдарм, понесемся через Францию. Нам это показалось совершенно невероятным. Мы все думали, что нам придется сражаться за каждый кусок земли до самой Германии. Но Хоррокс оказался прав.